Текст книги "Дом, который построил"

Автор книги: Дмитрий Федотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

4

Домовой в законе Архип Захарович, единодушно и бессменно избираемый председателем собрания последние два года, самозабвенно стучал большим деревянным молотком. Он позаимствовал его когда-то у одного районного судьи. Суд размещался в бывшем купеческом доме, находившемся на попечении Архипа Захаровича. Потом суд переехал в другое помещение, а дом, как и многие в городе, следуя генеральному плану реконструкции, снесли и поставили на его место молодежное кафе. Архип Захарович был уже в летах, шума не переносил вообще, а от дьявольской современной музыки у него резко подскакивало давление и нестерпимо чесались пятки, вводя в искушение растоптать, разметать орущие, визжащие, гремящие предметы в нарушение Кодекса Домовых. Поэтому, прослышав о коммуналке на Береговой, решил, что это много лучше, чем панельные высотки с мрачными, сырыми подвалами и вечными сквозняками, где кроме хронического насморка и ревматизма ничего не заработаешь. Архипа Захаровича приняли в жилищный коллектив, как и подобает его заслугам и положению, с уважением и радостью.

Город рос, строился, и добрых старых уютных домов оставалось все меньше и меньше. Пропорционально увеличивалось и население коммуналки. Народ подобрался самый разномастный: от совсем еще зеленых юнцов, которым едва перевалило за пятьдесят, до степенных, покрытых патиной домовых, помнящих благословенные времена без электричества, выхлопных газов и пестицидов. А совсем недавно к ним прибились леший Тит из вырубленной под новый микрорайон березовой рощи и кикимора Варька из засыпанного шлаком и застроенного кооперативными гаражами болотца у реки.

Долгое время было спокойно, пока однажды домовой Кузька, самый любознательный из них, регулярно следивший за местной прессой, не ошеломил всех сообщением о решении горисполкома на месте коммуналки построить гостиницу.

Известие вызвало тихую панику. Одни считали, что пора собирать пожитки и подаваться в деревню, проситься у печных на содержание. А это, как известно, самое распоследнее дело, крайняя степень деквалификации домового! Другие, кто помоложе, рвались в бой, горели желанием померяться силами с официальными властями, предлагая самые экстремистские меры.

Разброд прекратил Архип Захарович. Он заявил, что как самый старший по возрасту и положению принимает на себя всю ответственность и готов возглавить борьбу за дом. И не только потому, что это последнее их прибежище, но и по соображениям принципиальным: дом Елизара Бастрыгина – память о добром старом времени, и сохранить ее для потомков – их святой долг. Архип Захарович отправил Кузьму парламентером в исполком, но дальше секретарши тому пробиться не удалось.

Между тем почти всех жильцов выселили, а к дому пригнали кран с чугунной чушкой и бульдозер. Положение создалось угрожающее, и тогда было решено вынести вопрос на всенародное обсуждение.

– Тихо, друзья мои, угомонитесь! – изо всех сил колотил молотком Архип Захарович. – Так мы ничего не придумаем!.. Эй, вы там, на комоде, оставьте в покое пудреницу, поросята!.. Серафим Гаврилыч, опять хозяйские конфеты таскаешь? Нехорошо!

– А я што? – Уличенный Серафим Гаврилыч быстро сунул карамельку за щеку. – Я ж от табака отвыкаю. Все по науке, в журнале прописано.

– Ты ведь читать не умеешь, дядя! – крикнули с комода и пришлепнули лысину Серафима напудренной подушечкой.

– Апчхи!..

Розовое душистое облачко окутало домового. На галерке развеселились.

– Мне Кузьма Василич читал, – обиделся Серафим, – как, мол, придет желание нюхнуть – сразу леденец в рот, и соси! – Он стянул с головы подушечку и пульнул обратно, вызвав новый приступ хохота.

– Тише! – повысил голос Архип Захарович. – Сегодня у нас один вопрос на повестке: как отстоять дом Елизара Матвеевича, светлая ему память. Прошу высказываться. Какие будут предложения?

– Пусть Варька лягушек своих из подпола уберет, спать невозможно!

– А Тит манной каши объелся! На огороде сидит, пугалом прикинулся – от референдума нашего отлынивает.

– Прошу говорить по существу, – строго напомнил председатель собрания.

– Дед Хипа, скажи, чтобы Тимка мне транзистор вернул! Я ж его по-честному у огольцов в «чику» выиграл, а он врет, что я биту заговорил.

– Заговорил, заговорил! И пчелиным молоком смазал!

– А ну, цыц, шелупонь! – рассердился не на шутку Архип Захарович. – Все еще не дошло? Со дня на день по миру пойдем, ежели не придумаем чего. Соображаете? Строители у ворот!

Юнцы притихли, даже ногами болтать перестали.

– Может, еще раз в исполком наведаться? Сами бы, Архип Захарович, и сходили, – предложил робко Серафим, катая за щекой очередной леденец.

– Слыхал, что Кузьма Васильевич сказывал? – покачал головой Архип Захарович. – Там одни атеисты сидят. Запрут в психушку – и все дела.

– Да что с ними чикаться! – подпрыгнул на комоде Тимофей. Подкараулить вечерком – и карточку разрисовать, чтоб и с паспортом не узнали! Мы это с Филькой организуем!

– Вам бы только подраться, – подал голос молчавший до сих пор Петр Игнатьевич, хранитель древних законов и традиций. – Забыли, что в нашем Кодексе записано?.. Домовым категорически запрещается наносить другим лицам непосредственный вред.

– А ежели они сами скопытятся? – поинтересовался Филька.

– Что не запрещено, то разрешено, – глубокомысленно изрек знаток и хранитель законов.

– Эх, мне бы маленькое болотце, – мечтательно произнесла Варька. – Заманила бы миленьких – и поминай как звали!

– Есть мысля! – щелкнул пальцами Филипп. – Отправим ихнего начальника побродить в трех соснах недельки на две, пущай проветрится!

– А когда возвернется, еще злобней будет, – высказал сомнение Серафим. – Тогда уж точно без крыши останемся.

– Придется, Филя, все-таки нам с тобой этим заняться, – повернулся Тимофей к дружку. – Сыграем в «коробочку»?

– А кто ему пятый угол покажет? – прогундосил тот.

– Тита с собой возьмем, он дело туго знает – мастер!

– Только попробуйте, – пригрозил Кузьма, сидевший до этого момента тихо и безучастно в уголке. – Я вам ухи-то живо пооткручиваю, и Тит не поможет.

– Так, – подвел черту Архип Захарович, – чую, аргументы исчерпаны, фантазия истощилась… – И вдруг повернулся к хитро поглядывающему на всех Кузьке: – Ну-ка Кузьма Василич, выкладывай! Я ведь слышу, как у тебя в голове мыслишка колготится, наружу просится. Давай-давай, выпущай!

Кузьма выскочил кузнечиком на середину комнаты и подбоченился.

– Эх, стра-те-ги! – язвительно сплюнул он. – Пока вы тут молоко с печеньем трескали, мы с Кешей дельце провернули.

Кузька яростно поскребся и выудил из-за пазухи сонно упирающегося лесного клопа.

– Хватит дрыхнуть, Кеша, иди-ка пожуй! – Он сунул клопа усами в молоко, и тот сразу принялся громко, с аппетитом хлюпать и причмокивать. – Намаялся, бедный, по замкам-от лазать. Поешь, родной, заслужил!

– Кузьма Василич, не томи! – взмолился Петр Игнатьевич.

– Не томи!.. Легко сказать! – куражился тот, чувствуя всеобщее внимание. – Цельный день на ногах, с голодухи чуть не помер: в ихних столовых окромя гастриту ничего не схватишь!

Кузьма шмыгнул носом и начал загибать пальцы:

– Во-первых, мы с Кешей подчистили кое-какие буковки в исполкоме – лишние буквочки, рискуя здоровьем, съел! Спаситель наш, благодетель, отпаивайся молочком, отпаивайся! – Голос его задрожал от переполнявших чувств. – Ну и таперича наша коммуналка числится у них, как и следовает, самым что ни на есть ценным памятником. Во-вторых, я на всякий случай у строителей маненько покурочил сакаватор. Ну, тарахтелку, которой они удумали дом-от сносить, – пояснил Кузька. Еще пужанул пару раз главного умника из реставрации, что ту бумагу с приговором подписывал. Ужо, почитай, готов! – Он хихикнул и довольно прижмурил глаза. – Но все это так, мошкара и мелочь! – неожиданно закончил Кузька.

Жадно слушавшая аудитория недоуменно всплеснулась:

– Как мелочь?!

– А так! – Кузька назидательно поднял сухой палец. – Перерешить могут обратно: одну бумажку написали – другую напишут, не уследишь. А чтоб сработало, надо… как это у них называется? Поднять обчественность!

– Чего-о?! – Тимофей с Филиппом едва не свалились с комода.

– Сильно тяжелая? – испугался Серафим Гаврилович.

– Пудов сто будет! – авторитетно поддакнул Петр Игнатьевич. Одному не справиться – только миром. Придется попотеть!

– Мудрецы! – закатил глаза Кузька. – Грамотеи! Газеты надо читать хотя бы по праздникам, – не удержался, уколол сотоварищей он. Поднять обчественность – значит, уговорить тех же построителей, чтобы они выступали с почином. Мол, отремонтируем дом-от, сохраним для потомков как ценный памятник. И чтобы об ихнем почине в газете написали: против гласности никто не попрет – ни начальник, ни власть. Все ее боятся, поболе чумы, да!..

– Голова! – не сдержал восхищения Архип Захарович. – Но как же их убедить, строителей-то? Поймут ли нас?.. Первое впечатление, – он запнулся, подбирая слово помягче, – варвары какие-то…

– Во, братцы, – прищурился Кузька. – А таперича ухи распахни – и слухайте. Сработаем так…

5

Сеня Пенкин лежал на тахте и напряженно думал, пытаясь осмыслить происшествие на Береговой. Цепочка выстраивалась довольно простая. Мотор вывел из строя тот странный дед – в этом Сеня не сомневался ни минуты. Зачем?.. Предположим, негде жить, но всем выселенцам предоставляется жилплощадь, с теплым, кстати, сортиром, что на старости лет не последнее дело. Боится одиночества?.. Ерунда! В стране сейчас развернулось такой силы движение милосердия, что впору защищаться от него. Память дорога?.. В подобные сантименты Пенкин не верил принципиально. Остается одно: в доме сокрыта тайна. Клад!.. Хозяин-купец припас, так сказать, на черный день, да революция его опередила. И лежит-полеживает сундучок где-нибудь в подвале, или в стену замурован, или в колодце утоплен и ждет, чтоб его подняли…

Сеня аж застонал: вот она, синяя птица! Манит, подмигивает, крылом уже опахнула – только схватить! Да чтоб не вырвалась! Но – как?.. Пенкин взмок от напряжения, никогда ему еще не приходилось так интенсивно работать головой.

Итак, задача: оттянуть время сноса дома хотя бы на недельку, отыскать деда и войти с ним в долю. А может, он и есть хозяин? Бастрыгин?.. Правда, видок у деда еще тот, но, с другой стороны, это вполне может оказаться маскарадом: прикинуться бедненьким, несчастненьким, чтоб жалели сильней. Елки зеленые – Бастрыгин!.. Елизар Матвеевич! Если бы так! Тогда взять за жабры, коли упрется. Тогда – верняк!.. На миг у Сени потемнело в глазах: мелькнул «Мерседес», шикарная блондинка, очень похожая на Липочку, нежно склонившая лохматую головку ему на плечо, и он сам – респектабельный, «преисполненный»…

У Пенкина засосало под ложечкой, как всегда в минуты особого душевного волнения, возвращая в реальный мирок двенадцатиметровой малосемейки. Голод напомнил, что сегодня – суббота, следовательно, рабочая столовая закрыта и предстоит выматывающая душу процедура приготовления на мерзкой электроплитке «Метеор», которая искрила, била током, бастовала, задавшись целью, по его глубокому убеждению, свести хозяина в могилу или, в крайнем случае, заставить жениться. Сеня неохотно слез с тахты, где так замечательно мечталось, и с тоской открыл холодильник. Нет, чудеса еще не начались: в морозильнике среди сугробов по-прежнему скучал в одиночестве желтоватый кусочек сала.

Побренчав в кармане мелочью, голодный прораб обреченно побрел в соседний с домом овощной ларек. Лифт, по обыкновению, отдыхал, и Сеня отметил, что третий этаж имеет свои преимущества. Машинально сунув руку в почтовый ящик, он неожиданно обнаружил твердый бумажный пакет. Письмо? Бандероль? От кого?!

«С.И.Пенкину», – значилось на конверте. Странно, очень странно… Заинтригованный и несколько встревоженный прораб вскрыл пакет крепкими молодыми зубами и нетерпеливо выудил оттуда сложенный вчетверо плотный серый лист.

Сверху корявыми буквами было написано:

«Уважаемый Семен Иванович! Зная о Ваших финансовых затруднениях, спешу предложить свою помощь. Мне стало известно, что в доме, подлежащем сносу, на ул. Береговой, 13, находится клад. Возьмите и владейте! К сему прилагаю план.

Остаюсь преданный вам – Н.Д.»

Н.Д.? Кто он?.. Сеня озадаченно теребил нос: ни одного знакомого с такими инициалами он вспомнить не мог. Может быть, «неизвестный доброжелатель»?.. Ну конечно! Доброжелатель, и обязательно неизвестный, ведь истинное добро всегда анонимно, иначе о нем бы так быстро не забывали.

Пенкин развернул лист, и… у него подкосились ноги. План! Настоящий, желанный, который снился ему ночами, о котором грезил наяву!..

На кривом квадратике стоял жирный красный крест и подписи: «погреб» и чуть мельче: «левый угол за ларем».

У Сени захватило дух – наконец! В подлинности чертежа он не сомневался. Мама всегда верила в его звезду, а Сеня верил маме. Но вот так, сразу, в самом начале трудового пути?!..

Пенкин, опасливо оглянувшись, спрятал пакет за пазуху и через три ступеньки помчался домой, готовиться к ночной операции.

6

Счастливый прораб, крадучись и поминутно озираясь, добрался до цели незадолго до полуночи. Улица не освещалась, а фонарик включать кладоискатель предусмотрительно не стал. Повозившись немного со щеколдой у калитки, обливаясь холодным потом, он бесшумно скользнул во двор.

Дверь в доме оказалась незапертой. Внутри, уже подсвечивая себе фонариком, Пенкин благополучно миновал сенцы и вошел в комнату.

Всюду царило запустение. Пыль серым казенным одеялом покрывала пол и немногие, брошенные хозяевами при переезде вещи: стол, комод, два стула-инвалида да в углу массивный сундук с крышкой, узорчато окованной железом.

Но тишины в доме не было. Где-то потрескивало, по углам шуршало, скрипели половицы на кухне. Вдруг за спиной присевшего от страха Сени раздался мягкий, быстрый топоток. Крыса, пытался успокоить себя Пенкин. Сердце выбивало дробь где-то в левой пятке, фонарик прыгал в руке, словно пытался грохнуться об пол и тем покончить счеты с жизнью.

Прошло несколько томительных минут, прежде чем бледное пятно света выхватило толстое железное кольцо под столом. Обхватив столешницу, Пенкин пытался его приподнять – пустые хлопоты! «Да, это тебе не прессованная стружка!» – усмехнулся Сеня и налег на стол всем телом. Гр-рум! – древнее сооружение вздрогнуло и нехотя двинулось с места.

Пристроив фонарик на комоде, кладоискатель, замирая от восторга и ужаса одновременно, поднял тяжелую крышку. Из холодной и вязкой темноты, наполнившей пространство внизу, пахнуло плесенью и болотом. Сене даже почудилось приглушенное кваканье. Он посветил фонариком – на дне тускло мерцала вода, лестница явно отсырела, но выглядела вполне крепкой, и Пенкин рискнул. Зажав в зубах фонарик, он уперся руками в края и поставил обе ноги сразу на вторую ступеньку. В тот же миг гнилое дерево охнуло, и незадачливый кладоискатель полетел в расколовшуюся хохотом тьму…

– Ну как, внучек, не расшибся? – Голос был тих и участлив.

Сеня осторожно открыл глаза. Он сидел в той же комнате на шатком стуле и жмурился от яркого солнечного света, лившегося сквозь чисто вымытые окна. Перед ним на другом колченогом чудище удобно устроился махонький благообразный старичок, почему-то показавшийся знакомым…

– Ты покамест очухивайся, Семен Иваныч, а я тебе кой-чего расскажу, – ласково продолжал дед. – Зовут меня Кузьмой Васильевичем, профессия моя – домовой, а проживаю – в энтом доме, который ты со своей дружиной ломать надумал.

Пенкин начал медленно сползать со стула.

– Э-э, парень, ну чо ты, как девка, сразу – в обморок!.. Домовых не видел? – Кузька нагнулся и легонько дунул ему в лицо.

– Где я? – едва размыкая губы, спросил Сеня.

– Да здеся ты, на Береговой, куда и пришел! – обрадовался Кузька. – Да ты, никак, не признал меня?.. Я вчера вам малость сакаватор покурочил, – несколько смущенно напомнил он.

– А, так вы – хозяин? – в свою очередь обрадовался Пенкин. Неизвестный доброжелатель – вы? Письмо вы подкинули? Про клад?

– Подкинул, – сознался домовой. – Прям в ящик сунул, для скорости. Больно поговорить надо.

– Уф-ф! – облегченно вздохнул Сеня. – А я-то вообразил!.. – Он хохотнул. – Но давайте о деле. Велик ли клад? Золото, камни, валюта?.. Сколько процентов дадите? – Пенкин вытащил записную книжку и «Мицубиси», готовясь произвести необходимые расчеты.

Кузька запустил пятерню в кудлатую бороденку и начал яростно ее расчесывать.

– Уж не обессудь, Семен Иваныч, с кладом-то я тебя того… надул…

– Позвольте! – Сеня почти физически ощутил, как Синяя птица, кружившая над головой, снова начала набирать высоту. – Вы хозяин дома?

– Не, хозяев нету, все, считай, уже съехали. Таперича тут коммуналка.

– И что вы от меня хотите? – догадываясь о цели свидания, спросил Пенкин.

– Вот ты кто? – начал издалека Кузька. – Построитель! Значит, первое твое дело – строить, а не рушить. А ты с чего начинаешь? Еще и на пятак не сделал, а уж портишь на гривенник.

– Кузьма Васильевич, здесь вы не правы! – перебил Сеня, внутренне ликуя, что разговор поворачивает в нужное русло. – Философия жизни: ненужное, старое снести, чтобы освободить место для нового. И мне непонятно, почему вы так нервничаете? Дадут вам квартиру со всеми удобствами: тепло, светло и мухи не кусают. А тут… – он презрительно обвел глазами стены, – пыль да гниль, было бы по чему убиваться!

– Э, мил человек, своя земля и в горсти мила! А в энтих, железобетонных, куда ты собрался меня отселить, лишь ревматизм наживать. Не климат нам тама: печи нету, о батареи только задницу обжигать. Опять же ставенок нету, от земли далеко… Да только дело посерьезней, потому и вызвал тебя сюды.

– Так в чем же состоит дело? – задал наводящий вопрос Пенкин, явственно ощущая легкое хлопанье синих крыльев возвращающейся из поднебесья птицы счастья.

– Я про память поколений толкую. Сохранить ее надоть! В целости да сохранности – в образе нашего дома. Семнадцатый век! Не кот чихнул. Опять же Елизар Матвеевич ставил, заговорил дом от огня, от воды, от людской хулы, да вот от сакаватора – не сообразил. И то сказать, где ему было догадаться! Этих тупорылых тогда в наличии не было.

– Все памятники архитектуры, Кузьма Васильевич, в Горске давно взяты на учет, под охрану государства. А если вашего дома в списках нет, значит, он никакой ценности не представляет и подлежит сносу, веско добавил Сеня, прикидывая, сколь же удастся содрать с деда за отсрочку.

– Охо-хо! – страдальчески закатил глаза Кузька. – Память людская!.. Ума много, да разума нет. Век-от человеческий коротюсенький, чего накопишь, чего упомнишь? А вота нас бы кто спросил – порассказали бы, по пять, по шесть сотен векуем, кой-чего и в головенках имеется, да!

У молодого прораба снова ёкнуло под ложечкой:

– Как вы сказали?.. Человеческий – коротюсенький, а…

– Объединяться, говорю, надоть! Вашей обчественности – с нами, коренными домовыми, и вместе бороться против лихоимцев и бюрократов.

– Так в-вы что?.. Настоящий д-домовой?!

– От те на, приехали! – хлопнул себя по коленям Кузька. – Я ж тебе полчаса долдоню об энтом! Чо, психушку побежишь вызывать? прищурившись, поинтересовался он.

Пенкин попятился к выходу.

– Я… я, пожалуй, пойду. Д-домой, мама во-волнуется…

Оказавшись на пороге, Сеня рванул дверь и опрометью бросился вон. Прораб мчался по улице, не замечая прохожих и машин, пока перед глазами не поплыли красные круги. Он перешел на шаг и попытался сориентироваться. Это была старая часть города и, вроде бы, знакомая. Сеня подошел к ближайшему дому, пристально вглядываясь в проржавевшую, косо прибитую над самой калиткой табличку: «Ул. Береговая, 13…»

Ватные ноги больше не держали Пенкина – он сел наземь, привалившись спиной к столбу. «Не может быть!.. Я бежал минут пятнадцать! По кругу?.. Я прекрасно знаю город, как же так?.. Мама, я боюсь! – Мысли метались, страх – настоящий, липкий – спеленывал тело – Бежать! Немедленно!..» – Сеня вскочил.

– Передумали, Семен Иваныч? Вернулись? – раздался насмешливый голос.

– Опять вы? – Пенкин затравленно оглянулся.

– Конешно. Думаю, пущай немного проветрится парень, душно, небось, у нас-от. А таперича можно и беседу продолжить. – Кузька гостеприимно распахнул взвизгнувшую калитку.

– Насчет дома? – жалобно спросил Сеня.

– Насчет совести. Заходи, мил человек.

И Пенкин вошел.

7

В реставрационной мастерской было безлюдно: обеденный перерыв время святое, лишь в конце коридора кузнечиком потрескивала пищущая машинка. Заперев дверь кабинета, Фатьянов сел и расслабился.

«Вся эта чертовщина с голосами и подмигивающими фотографиями, конечно, галлюцинация. План застройки – это Сашка Хмелев сработал, больше некому. Ну, родной, погоди! Ты, по-моему, еще макет не сдал, а сроки все прошли. Так что, друг, не обессудь, ответный ход Е-2, Е-4! Сейчас найду заключение и – порядок, получи и распишись, как говорится!»

Игорь несколько раз глубоко вздохнул и открыл глаза. Не глядя, достал из нижнего ящика папку «Акты и заключения» и решительно шлепнул ее на стол. В комнате заметно потемнело – собиралась гроза. Фатьянов щелкнул несколько раз выключателем – настольная лампа перегорела. Чертыхнувшись, он вывинтил лампочку и полез за новой в шкаф. Достав запасную, Игорь вздрогнул. Перед ним, как и в прошлый раз, чинно сидел давешний «чокнутый» старик. Или другой?.. Этот вроде и постарше, и посолидней, и лысина более обширная, и лишь борода, пожалуй, такая же седая и клочкастая.

– Доброго вам здоровья, Игорь Евгеньевич! – часто закивал гость. – Не гадайте, я по тому же делу, что и. сотоварищ мой, Кузьма Васильевич.

Фатьянов судорожно сглотнул и начал шарить по карманам, ища сигареты.

– Да вы не волнуйтесь, Игорь Евгеньевич, я располагаю некоторым временем. Вы ведь собирались найти какое-то заключение? Я охотно подожду. – Посетитель опустил тяжелые веки и мелодично засвистел что-то себе под нос.

Фатьянов дрожащими пальцами развязал тесемки и заставил себя опустить глаза. Нужная бумага, как показалось Игорю, сама выскользнула из стопки и послушно легла на стол.

– П-прошу, – протянул ее почему-то гостю Фатьянов.

– Благодарствую, – отвел руку Игоря старик. – Мне известно, что там начертано, а вы – почитайте, почитайте!

Фатьянов пробежал глазами текст и машинально вытер галстуком холодный пот. «…Дом Елизара Матвеевича Бастрыгина представляет архитектурную и историческую ценность и подлежит полной реставрации и охране как памятник старины…»

– Бывает, Игорь Евгеньевич, по себе знаю, – утвердительно и ласково, как сквозь вату, доносилось до Фатьянова. – Понервничаешь, закрутишься – и вон из головы, перепутаешь чего-нибудь. Склероз называется. Сухие сороконожки пополам с кваском, натощак, по столовой ложке три раза в день – и как рукой!

– Вот что, товарищ домовой, – Игорь усилием воли сбросил оцепенение, – как вас величать?

– Архип Захарыч, с вашего позволения.

– Прекрасно! Архип Захарович, рад вам сообщить, что со мною подобные номера не проходят!

– Но ведь документ-с подписали вы-с, – вкрадчиво напомнил домовой.

– Ничего подобного! – с отчаянной решимостью Фатьянов разорвал пополам злополучный акт и бросил в корзину. – Гипнозу не поддаюсь, в мистику не верю, фокусы разоблачаю!

Он достал бланк, подложил копирку и вставил в каретку.

– Сейчас составлю новый акт и завтра подпишу у всех членов комиссии!.. – приговаривал Игорь, с чувством лупя по клавишам.

Машинка возмущенно всхлипывала, чихала, шипела и, наконец, совсем остановилась.

– Саботаж?.. – Фатьянов мрачно усмехнулся, – Ничего, мы и от руки можем написать! – И он принялся лихорадочно строчить. – За нос водить вздумали! Домовых нам еще не хватало! Посоветоваться с ними забыли!.. Все, готово! Можете убедиться! – Игорь сунул гостю одну из копий: – И оставьте ее себе на память.

– Весьма признателен, – Архип Захарович аккуратно сложил вчетверо лист и спрятал в карман. – То, что надо! Благодарю от имени всей нашей колонии и от себя лично! Вы – настоящий человек. Ваш дом будет отныне под нашей охраной, перекроем все щели – ни одна беда не просочится, лихо отведем, напасти заговорим!

– Вы что там бормочете? – встревожился Фатьянов, мельком взглянув на текст: – «…подлежит полной реставрации и охране…»

Он был близок к обмороку, лицо посерело, тошнота волной подкатила к горлу.

– Но ведь это не я решаю, – наконец устало произнес Игорь. – Есть постановление исполкома: построить на месте вашего дома гостиницу. Более удобной площадки нет поблизости.

– Есть! – развеселился Архип Захарович. – И бумажки все уж выправлены, в папочке у вас лежат-полеживают…

Фатьянов, ничему уже не удивляясь, начал перебирать документы, ничуть не сомневаясь, что обнаружит необходимый.

«…Согласно решению горисполкома от… июня 19… года о ликвидации частных гаражей по улице Источной и заключению экспертной комиссии… площадка признана годной для строительства гостиницы „Интурист“.

– Гениально! – Игорь неожиданно расхохотался. – Как вам это удается, Архип Захарович? Откройте секрет!.. Мы год бились, ходили, доказывали, митинговали – все тщетно! А тут… доверьте тайну, никому не скажу, слово!

– А нету секретов, – гость обескураженно развел руками. Профессия такая. Да и учимся оной не пять лет, – домовой лихо подморгнул, – а за пятьсот-от годков и печной научится. Это вроде начальной грамотки вашей. Другое худо – учить некого становится. Деревенские – печные да банные – совсем отделились, и за родню нас не признают, а молодежь вконец обленилась – ей бы чего послаще да попроще. Вот „пряталки“, „пугалки“, „перевертыши“ – это они еще осилят. А как чего посерьезней, так и норовят схалтурить. А в последнее время повадились тайком на шабашки к ведьмам лесопарковским мотаться. В рабочее время!.. – Архип Захарович даже поперхнулся от возмущения. – День спят, ночь гуляют. Да еще пристрастились к муравьиной кислоте, бр-р!.. Налакаются, а после язвами да гастритами маются – беда!

– Да, смотрю, и у вас проблемы не легче, – посочувствовал Игорь.

– И-их, – тяжело вздохнул Архип Захарович. – А с другой стороны, чего от них требовать?.. Ребятня десятого да тридцатого года рождения и домов-то путевых не видела: панель да шлакоблок, шлакоблок да времянка, да вагончик с палаткой. Какие-такие традиции передашь в них? Веришь, Евгеньич, как посвящение проводить, с ног сбиваемся. Не во Дворце же спорта собирать народ – и скользко, сквозняки гуляют, вместо нормального пола – лед, а огонь где-то под потолком, мертвый, холодный – рук не согреешь, не то что спину… С появлением реставрации вашей маленько воспряли, – Архип Захарович посветлел лицом и едва заметно улыбнулся. – Никак за ум люди взялись! Хотя бы малое спасти от тлена, где бы душа могла притулиться.

– Послушайте, Архип Захарович! – загорелся Игорь. – Есть конкретное предложение – давайте заключим союз! Вы находите дома, где душе человеческой, как говорится, будет уютно, и оформляете таким вот макаром, – он кивнул на распухшую от документов папку, – необходимые бумаги. Наше дело – быстро привести жилище в порядок, ну а дальше владейте, охраняйте очаг, наполняйте теплом, помогайте людям окончательно не озвереть, – добавил Фатьянов шутливо, явно пытаясь скрыть смущение.

– С превеликим удовольствием! – пылко откликнулся домовой. – Нам это не в тягость, а в радость!

– Значит, договорились, – Игорь крепко пожал детски-сухонькую руку деда. – А все-таки признайтесь, Архип Захарович, заставили меня акт нужный подписать? Вынудили?

– Неужто, Евгеньич, ты до сих пор не уразумел?.. Совесть твоей рукой водила, что в душе живет. А я токо помог ей наружу выкарабкаться, щелочку махонькую проковырял. На это вся надежда, а ты – заставить…

– Архип Захарович, переселяйтесь ко мне, а? Один ведь как перст.

Голубенькие глазки домового подозрительно заблестели.

– Не могу, – отказался он. – Обчество бросить не могу, сотоварищей. Да и дома у тебя нет, куда зовешь? Хрущоба твоя – не дом, а так, крыша общая.

– Ну что ж, – излишне бодро начал Фатьянов, – на нет – и суда нет. Будем сейчас туннель прокладывать к душе одного матерого… Работа долгая, приготовься, Захарыч: там жиром все заплыло.

Игорь несколько раз настойчиво крутил диск, набирая нужный номер, пока на другом конце провода не сняли трубку.

– Фатьянов, ты? – зарокотал Толстопятов так, что все сказанное отчетливо было слышно в комнате. – Что хочешь сообщить?

– Антон Кириллович, я должен извиниться. Затмение нашло перепутал бумаги. Гостиница – на Неточной, вместо гаражей, а дом на Береговой, действительно, семнадцатый век. Поразительно, но факт. Что будем делать? Включать в план?

– Как что делать? Реставрировать! – Трубка гаркнула так, что Фатьянов невольно отпрянул. – У меня тут делегация целая! Строители пришли с прорабом, требует разрешения отремонтировать дом бесплатно! Что молчишь?.. Ступор напал?.. Ха-ха-ха! – грохотал Толстопятое. Новое мышление – в действии! Привыкай, начальник!.. – И уже серьезным тоном зампредисполкома приказал: – Так что давай, подключайся. В реставрации они – ни уха, ни рыла. Руководи, Фатьянов, а я прессу подключу. Такой почин нужно осветить, раструбить по всей стране поднять общественность на ноги! – В трубке запикали короткие гудки.

– Слышали? – Игорь повернулся к Архипу Захаровичу, но… того уже не было: домовой исчез.

Фатьянов подошел к окну, вытащил сигарету, бросил в урну смятую пачку.

За окном все замерло в ожидании дождя. Сизые тучи, казалось, задевают своими лохмами антенны на крышах новеньких девятиэтажек. Ни машин, ни прохожих, ни птиц – все попряталось, затаилось. Игорь размял сигарету и щелкнул зажигалкой. В ту же секунду ослепительно блеснуло, и в этом фантастическом свете ему вдруг почудилось…

Исчез типовой микрорайон, и на его месте, вознося к яркому синему своду иглы шпилей с легкими крыльями крестов на вершинах, встал красавец собор, словно облеченный в камень гигантский водяной вал с застывшими на гребне его пенными шапками сияющих куполов. А от собора вниз, к реке, по крутому склону холма, сбегали тремя ручейками однои двухэтажные дома, окутанные легкими облачками затейливой резьбы…

А через мгновение ахнуло так, что зазвенели стекла.

Игорь глубоко затянулся и вполголоса произнес:

– Срублю пятистенок, дед, и заберу вас к себе!..

август 1987 – январь 1989 гг.