Текст книги "С чем вы смешиваете свои краски? 3 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Соловей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава 20

К выставке-продаже во Франции я тщательно готовился, хотя сам поехать по понятным причинам не мог. Решено было, что представлять меня в Париже будет супруга. Ну и Ромку заодно возьмёт в поездку. На фоне общей иммигрантской волны и резко подскочившей популярности людей из страны Советов выставка должна была привлечь к себе внимание.

Комитет имел свои интересы, связанные с этой выставкой, и реклама в газетах была оплачена. Пара шустриков из МИДа попыталась примазаться и оформить командировку, но тут я неожиданно для себя понял, что являюсь уже такой величиной, что могу заткнуть за пояс чиновников. Пусть я и числюсь на невнятной должности секретаря-помощника, зато у самого Машерова. Со мной считаются и мне отчитываются аналитики КГБ во главе с новым генералом Ильёй Андреевичем.

Взлетел я, безусловно, высоко. Как говорится в поговорке, больно будет падать, случись что с Машеровым. Его здоровье внушало некоторые опасения. Так-то здравости ума он не терял, речь имел связную, но отсутствие одной почки и болячки – наследие войны – не могли не сказаться на его здоровье.

Хочешь не хочешь, а приходится задумываться о следующем кандидате «на престол». Нужно будет эту тему на досуге с дядей Вовой обсудить. И вообще, постараться сделать как можно больше, пока позволяют условия и негласная защита со стороны Машерова. Владимир Петрович помочь мог разве что советом. После своего семидесятилетия он как-то резко стал сдавать. Раны полученные на войне и после в Венгрии давали о себе знать.

Жена с Ромкой улетела в Париж в начале августа. Сами картины были отправлены во Францию морским путём еще месяц назад. Для коммерческой выставки я успел собрать достаточно материала. Без излишней пропаганды, с большим упором на космос. Ничего нового и экстраординарного. К мировой славе я не стремился. Мне бы денег на станки заработать, и ладно.

Министр культуры рассчитывал, что и ему что-то перепадёт, так сказать, за услуги. Но Сашка имела указания брать «всего и побольше» бартером. Помещение под издательство и типографию мы в Москве подобрали. В конце 80-х не так-то сложно найти бесхозное помещение. Как правило, такое здание требовало ремонта и серьёзных денежных вложений. Подобную двухэтажную развалюху с протекающей крышей Семичастный и отыскал. Спихнуть со своего баланса здание желающих хватало.

Правда, и мы не имели достаточно средств для его восстановления. По этой причине Сашка должна была купить не только оборудование, но и стройматериалы, включая краску и прочие материалы. Кто-то скажет, разве в СССР не было той же водоэмульсионки или цемента? Были, конечно. Но вопрос стоял о таких объёмах, что свой личный кошелёк было жалко. Оборудование из Франции прибудет в контейнере. Подумаешь, еще один следом со стройматериалами. Тут главное, чтобы министерство культуры вовремя не сообразило, что потрачено во Франции будет почти всё, что я надеялся заработать.

Ромка уже перед отлётом высказал мне претензию по поводу того, что он не изучал ранее французский язык. И вообще он ещё и немецкий намерен освоить.

– Дерзай! – подбодрил я сына и всучил ему краткий словарик.

Забегая вперёд скажу, что популярных выражений и фразочек Ромка в Париже нахватался. И желание изучать этот язык только усилилось. Я и не возражал. К тому же у сына способности к языкам и их запоминанию явно выше, чем у меня. Возможно, это еще связано с тем, что он занимался музыкой. Но и тот факт, что с ним чуть ли не с рождения разговаривали на двух языках, не мог не сказаться.

– Удачи, – проводил я своих в аэропорту, очень надеясь на то, что наша авантюра не провалится.

Ажиотаж в Европе по поводу иммигрантов из СССР достиг самого пика. Мы ещё «утку» запустили о том, что якобы эта выставка художника, пострадавшего от советской власти. То ли несостоявшийся космонавт, то ли научный работник, которого не выпускают из страны, а жена, чтобы не помереть с голоду, вынуждена продавать картины. Слухи позже обросли невероятными подробностями, которые еще больше подстегнули интерес к довольно заурядной выставке.

Саша из Парижа не звонила (деньги экономила), но Илья по своим каналам получил информацию из посольства – успех выставки получился ошеломляющий. Главное, что всё было продано. Парочку картин, на которые не нашлось покупателей, супруга широким жестом подарила какому-то фонду. Ну и первый портрет Гагарина, написанный мной, без вопросов возвращался на родину. Продавать его ни сейчас, ни позже я не собирался. Это уже история и никакими деньгами она не измеряется. Да и заработного вполне хватало для наших целей.

Оборудование и бумага были закуплены, стройматериалы тоже. Министерству культуры достались крохи той валюты, на которую рассчитывал Демичев. Министр потом-то что-то вякнул против. Но куда ему с КГБ тягаться? А у меня за спиной был именно комитет. Илья как-то всё подал умно, заинтересовав всё высшее руководство. Никто против нового печатного издания возражать не стал. Или скорее всего не поняли, что эта деятельность будет относиться к частной.

На самом деле я рассчитывал, что, пока мы сделаем ремонт здания, пока соберём штат и наладим выпуск журнала, в стране произойдут ещё какие-то изменения. Закрутить гайки и пойти на попятную в деле развития рыночной экономики уже не получится. Джина выпустили из бутылки и с каждым месяцем всё заметнее становились преобразования в стране.

Мои вернулись из Парижа довольные и счастливые. И пусть личных денег для покупки модных шмоток имели мало, зато впечатлений привезли много. Несколько фотопленок и с сотню рассказов о том, как оно у них там. В рамках культурного обмена супругу с сыном свозили в Лувр, конечное же, на Эйфелеву башню и просто покатали по столице.

– Париж только в центре чистый и красивый, – назидательно поясняла Сашка родне. – Капиталисты и эксплуататоры имеют богатые дома, простые люди живут скромно.

– А я вино пробовал! – выдал Ромка.

– Угостили на открытии, – потупилась жена.

– В школе у Ромки, когда будешь выступать, про вино не упоминай, – усмехнулся я.

– Меня еще из твоего Союза художников просили устроить встречу, – напомнила супруга.

Сам я от таких лекций категорически отказался. Во-первых, некогда. А потом не я же в Париж летал.

Мишка приходил послушать жену, задавал вопросы о возможной иммиграция.

– Сиди дома, – в очередной раз тормознул я друга.

– Мама всё же решила ехать в Израиль, – тяжело вздохнул Михаил. – Мы пока обменом занимаемся. В мою квартиру пропишем племянника, а я вернусь в мамину. Как ты думаешь, не заставят сдавать жильё? – посмотрел он на меня вопросительно.

– Подготовим заранее документы и то, что ты внештатный сотрудник КГБ. Возможно, от тёти Розы какое-нибудь согласие на сотрудничество оформим. Сейчас многие так делают. Союзу нужны «свои» люди за рубежом.

– Это же сколько легальных шпионов! – охнул Мишка.

– Был бы толк, – отмахнулся я от тех смутных перспектив. – Но ты обменом жилья занимайся спокойно и подключай меня, если возникнут проблемы.

То, что они будут, я знал почти наверняка. Чиновники и работники домоуправлений первыми сообразили, как можно под ту волну, что поднялась в связи с массовым отъездом людей, получить выгоду. Машеров уже отдал команду разбираться со всеми такими злоупотреблениями. Не сильно я верил, что поможет. В Москве, конечно, проще. Но где-то в глубинке докричаться до правды проблематично.

С другой стороны, оформить здание в аварийном состоянии на себя любимого я смог без проблем. Ремонтные работы в будущем издательстве начались ещё летом, но в середине сентября удалось нанять не студентов, а серьёзную бригаду опытных строителей. Кооператив «Домовой» подписал со мной контракт на услуги и бодро начал приводить в порядок здание.

В первую очередь я попросил отремонтировать подвальную часть, куда завезут оборудование для печати. Остальные помещения не так актуальны. Готовить материалы можно и дома. Набирать людей пока не спешили. Жена уверяла, что на первое время хватит «добровольных помощников» в лице нашей родни и близких Ильи. Его старшенький вполне годился на роль корреспондента. И вообще, профессионалов подключить мы всегда успеем. Если у меня не будет загруженности по работе, то я тоже помогу.

Осень, несмотря на очередную «битву за урожай», для меня выдалась спокойной. Машеров никуда не отправлял, поручив заниматься текучкой. Дачного и огородного бума в стране не случилось, но и колхозы уже пересматривали свою работу. Повышение закупочных цен стимулировало народ гораздо лучше пустых лозунгов и призывов.

Меня же волновала другая тема – Спитакское землетрясение. Мало того, что я не помнил дату, я за давностью лет позабыл, какие ещё населённые пункты пострадают.

– Ты уверен, что это было зимой? – вопрошал Илья.

– Думаю, да, – с сомнением ответил я. – Я в прежней жизни в это время жил в Ташкенте. Сам понимаешь, что там снега не было, поэтому могу ориентироваться на общие события.

– Допустим, землетрясение коснётся всей северной части республики, – прикидывал Илья по карте. – Возможно, что и Грузию захватит.

Илья продолжил расспросы и сделал почти невозможное, собрав из разрозненной мозаики моих воспоминаний нечто цельное. Вспомнил я, как на работе проходило собрание, где мы собирали деньги в помощь пострадавшей Армении, и как один знакомый-бульдозерист жаловался на то, что их срочно перебросили в республику. Технику гнали даже с Урала, её катастрофически не хватало. Да и прибыла она с запозданием в несколько суток.

– В первых числах декабря, – наконец уверенно сообщил я Илье.

Далее он уже по своим каналам начал работать. Первое, чего будет не хватать в пострадавших районах – это инструментов и техники. Мы не в силах предотвратить стихийное бедствие, зато можем заранее провести подготовку. И не только материальную, но и информационную. Почему школьников в Японии обучают, как действовать в случае подземных толчков, а у нас не проводятся подобные учения?

Мелочиться я не стал. Подсунул Машерову документ. Тот пожал плечами и поставил подпись на печать статей в центральных и республиканских газетах.

Найти рекомендации на случай землетрясений труда не составило. Среди них были общеизвестные о том, что с начала первых толчков имеется около 15–20 секунд. Далее в правилах рекомендовалось за это время успеть взять деньги с документами и уже после этого выбегать из дома. Я категорически отмел этот пункт, как и тот, где вместо лифта советовали пользоваться лестницей. Лестничные пролёты как раз сыпятся в первую очередь. В высотном здании не успеть за двадцать секунд куда-то спуститься. Единственный верный способ – встать возле несущей стены, лучше в углу из двух стен, ну и помолиться, поскольку при сильном колебании почвы шансы выжить невелики.

«Жители сейсмоопасных районов заблаговременно должны выполнить следующие мероприятия:

Заранее продумать план действий во время землетрясения при нахождении дома, на работе, в кино, театре, в транспорте и на улице.

Ощутив колебания здания, увидев покачивание светильников, падение предметов, услышав нарастающий гул и звон бьющегося стекла, не поддавайтесь панике. Если возможно, спрячьтесь под стол – он защитит вас от падающих предметов и обломков. Держаться подальше от окон и тяжелой мебели. Если с Вами дети – необходимо прикрыть их собой. Школьникам можно залезть под парты, отвернуться от окон и закрыть лицо и голову руками.

Имейте дома запас питьевой воды и консервов в расчете на несколько дней. Уберите кровати от окон и наружных стен. В любом здании необходимо держаться подальше от окон, также следует опасаться стеклянных перегородок.

Закрепите шкафы, полки и стеллажи в квартирах, а с верхних полок и антресолей снимите тяжелые предметы.

Находясь в движущемся автомобиле, плавно затормозите подальше от высоких зданий, мостов и эстакад. Оставайтесь в машине до окончания толчков.

Не подходите к явно поврежденным зданиям, не входите в них. Будьте готовы к сильным повторным толчкам, так как наиболее опасны первые 2–3 часа после землетрясения…»

С большим удивлением я узнал, что в современных панельных домах одним из надёжных мест считается туалет. Он, в отличие от стен, был монолитной и целостной конструкцией, но капитальные стены всё же предпочтительнее. И как бы это ни выглядело странным, но кирпичные хрущёвки считались достаточно сейсмоустойчивыми зданиями. Зато всё, что строилось с начала восьмидесятых годов, не выдерживало критики. Помню репортажи из Армении, когда спасатели, разбирая завалы, возмущались тому, что в фундаментах вместо цемента практически один песок. Экономия и воровство стройматериалов сыграют свою печальную роль.

В последних числах ноября я устроил бурную деятельность в Москве, подключив ДОСААФ и туристические организации, особенно альпинистов. МЧС в привычном мне виде ещё не существовало. Имелась государственная противопожарная служба, военные специалисты, тот же ДОСААФ, но без единого центра управления.

Пётр Миронович не понимал, почему я бегаю как ужаленный в одно место и суечусь. Справки о вероятной сейсмической активности на Кавказе его не впечатлили. Он больше волновался из-за того же Чернобыля. Решено было закрыть реактор в саркофаг. Демонтировать и восстановить его работу не представлялось возможным. Плюс западные СМИ продолжали мусолить тему радиации, экологии и прочего. На фоне этих вопросов землетрясения, которые еще не случились, выглядели чем-то абстрактным и несущественным.

В среду седьмого декабря произошло то, о чём я предупреждал.

– Александр Дмитриевич, вам телефонограмма, – принёс мой помощник Иван документ сразу после обеда. – Землетрясение. Спитак, Ле-ни-на-кан, – прочитал он по слогам, – Кировакан, возможно ещё где-то, но это всё, что передали из Еревана.

– Спасибо, – поблагодарил я и начал собираться. Штаб будет организован в Московском ДОСААФ, поэтому сразу после доклада Машерову последовал туда.

Следующие три дня слились в один. Нам в штабе пришлось принимать всю приходящую информацию и координировать действия.

– Пожар на нефтебазе в Ленинакане потушен… – докладывали мне.

– Военный госпиталь развёрнут на стадионе…

– Александр Дмитриевич, подпишите, чтобы отпустили партию рукавиц без оплаты.

– Военные спрашивают, что важнее – лопаты или продовольствие? Летит борт с медиками, но вес ограничен…

– Италия запрашивает разрешение…

Машеров, образно выражаясь, открыл границу. Иностранные самолёты начали прилетать в Ереван с материальной помощью со всех уголков мира. Америка, Австралия, Пакистан, Израиль. На разгрузку самолёта в среднем отводилось десять минут. И тут же команда на взлёт, чтобы освободить место следующим прибывающим бортам. Кроме вещей и медикаментов, доставляли врачей и спасателей. Многие из них честно признавались, что понятия не имеют, где находится Армения. Они вообще впервые слышали это название, но откликнулись на призыв о помощи.

В Спитаке интенсивность толчков достигла одиннадцати баллов по двенадцатибальной шкале, а волна, вызванная землетрясением, обошла планету два раза и была зарегистрирована от Азии до Америки.

Сам я вылетел в Спитак одиннадцатого числа. Вообще-то не хотел лететь. Толку и помощи от моего пребывания там? Я не медик, не профессионал-спасатель. Только лишнее место в самолёте займу, но Машеров был категоричен. Ему требовалось показать, что правительство «держит руку на пульсе» и прилагает все усилия по оказанию помощи. Я, как его доверенное лицо, должен был это продемонстрировать.

Военным бортом мы добрались до Адлера. Оттуда уже вертолётом в Спитак. Летели вчетвером. Большую часть салона занимало продовольствие и ёмкости с горючим. Вертолёту нужен был запас и взять его на месте было неоткуда, а для эвакуации людей этот транспорт наиболее предпочтителен.

Первое впечатление было ошеломляющим. Я же сам писал рекомендации по землетрясениям для газетных статей. Про то, как лучше выбирать место в доме, забираться под стол и так далее. Какие несущие стены?! Какой стол?! Это сплошные развалины! Частично уцелевших домов было единицы. Вместо населённого пункта груды кирпичей и по какой-то причине сохранившиеся крыши. Мой личный помощник взял на себя функции корреспондента и снимал всё на камеру. Сам я щёлкал фотоаппаратом.

– Иван, обязательно потом зафиксируй экипировку иностранных спасателей, – напомнил я.

Мне так и не удалось сдвинуть с мёртвой точки нашу службу. Но для итогового доклада я хотел иметь материалы.

К тому, что увидели, мы оказались совершенно не готовы. Даже с вертолёта масштаб трагедии не демонстрировал того, что было на самом деле. Первое впечатление – никакой организации нет. Кто куда идёт? Где штаб, как добраться? Сохранившееся подобие подъездных путей было забито транспортом. Нас с вертолёта высадили неподалёку от палаток, предоставив дальше самим разбираться. Медики проявили большую организованность. Они лучше знали, кого в первую очередь эвакуировать, и вертолёт тут же был вначале загружен, а затем заполнен ранеными.

Первый день я провел словно в кошмарном сне. Запомнился дым, пыль, скрипящий на зубах песок, а под ногами хруст стекла. Прошло четыре дня с момента трагедии. Многих достали из-под завалов. Погибших раскладывали прямо на улице, прикрыв скудными тряпицами. Запах разложения уже витал в воздухе, а похоронная служба просто не успевала не то что регистрировать, но и вывозить мертвецов. Никто не разбирался чьи это тела, не фиксировал. Иван начал было снимать, чтобы потом передать на опознание, но я его тормознул. Без этого дел хватало.

Хотели пройти к центру, но не получилось, поскольку постоянно слышали:

– Мужчины! Помогите!

Подразумевалось, что мы должны извлечь кого-то из-под завала. Кирки и лопаты несли с собой, но практически везде требовалась сила, соизмеримая с подъёмным краном. Смотреть на то, как люди голыми руками пытаются выкапывать своих близких, мы не могли, потому и подключались к помощи. Невольно выступали на глазах слёзы, когда я видел матерей, продолжавших кутать в одеяла уже мёртвых детей.

Подвозить гробы стали уже к вечеру. Все деревообрабатывающие предприятия Армении получили команду делать гробы разных размеров (сам рассылал распоряжения из Москвы). Их и начали выгружать на окраинах, куда могли проехать грузовики, а люди и сами подходили, разбирали.

К начальнику спасательной службы мы добрались около семи вечера. До этого кидались на помощь, хотя толком оказать её не могли. Не ожидал от себя такого поведения. А ведь знал примерно, какая ситуация ждёт нас, но оказался не готовым к такому горю.

– Не плачут уже, всё выплакали. Слышали, как мало говорят? – скупо пояснял мне Сергей Азарян психологическое состояние людей.

Психологи бы здесь точно не помешали. Но в СССР не было подобной службы. Здесь даже успокоительной валерьянки некому было накапать. Все медики заняты. То, что, к примеру, случилась истерика у крановщика, поднявшего бетонную плиту над школьным классом, никого не волновало. И снова мне припомнились собственные рекомендации по спасению школьников. Сам я не видел, не смог пересилить себя. Иван один сходил.

– Целый класс детей, и всех… разом… – пробормотал он, меняя фотоплёнку.

Толку от моего присутствия в Спитаке практически не было. Поисковые работы, регистрация погибших и выживших будет продолжаться не один месяц. Но что-то для доклада Машерову я собирал. Пригодится на будущее. Прежде всего оказалось, что наши спасатели не умели правильно вытаскивать людей из-под завалов.

Пролежав долго в одном положении, придавленные тела людей не имели нормального кровообращения. И когда их извлекали, циркуляция крови возобновлялась и часто приводила к плачевным результатам. Могли отказать почки или из ран резко начинала течь кровь. Детских медиков практически не было. Те врачи, которые специализировались на взрослых, порой допускали ошибки, обрабатывая маленьких пациентов. В общем, проблем было столько, что описать все невозможно.

Не хватало еды, воды, люди ночевали у костров прямо на улицах. Мы расположились в штабной палатке, но в первые два дня толком спать не могли.

С каждым днём шансов извлечь живыми людей оставалось всё меньше. Декабрь месяц даже в Армении не такой уж тёплый. Тем, кто оставался под завалами без тепла, грозила если не смерть от голода или жажды, то от переохлаждения. Прибывшие иностранные спасатели научили такому способу, как минута тишины: когда смолкает техника и люди слушают или фиксируют приборами.

Спасатели привезли с собой и собак. При мне немецкая команда с ротвейлером отыскала молодую женщину. Самое поразительное, что она была с грудным (живым!) ребёнком. Удивлены были все. Немцы через переводчика стали расспрашивать. Женщина отвечала на смеси русского и армянского языков, я понял, что вода у неё была, но когда пропало молоко, поила младенца своей кровью. Так и спасла малыша.

Помощи прибывало всё больше. Кто-то приезжал на личном транспорте и привозил продукты. Грузовики сновали туда-сюда, доставляя продовольствие и вывозя гробы или просто тела. И, собственно, моё участие уже не требовалось. К тому же Машеров поторапливал и ждал доклада. В штабе была налажена связь и мне передали, что вызывают в Москву для отчёта.

Снова мы заняли место тех, кому эвакуация была важнее, и полетели переполненные тяжёлыми впечатлениями домой.