Текст книги "Пророк"

Автор книги: Дмитрий Шидловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

– Не серчайте, ваше сиятельство, только земелька у нас и вправду худая, не чета орлинской. Как ее обработать? Работаешь, работаешь – а толку чуть, еще и цены на зерно упали дальше некуда. Оттого и техника старая, оттого мы и соседей беднее. А делать-то что? Может, и впрямь цену закупочную поднимете?

– Подниму цену – буду себе в убыток работать, – ответил я. – Я бы и рад вам помочь, но даром обеспечивать вас из года в год не готов.

– Что же, значит, так тому и быть, – староста обреченно выпустил стремя и отступил в сторону. – Судьба, значит, наша такая, гореловская.

Я обвел взглядом собравшихся. Все они смотрели на меня с укором и печалью.

– А велика ли выручка от молочного скотоводства? – спросил я старосту.

В глазах у мужика мелькнул интерес, и в следующую секунду передо мной стоял уже не понурый лапотник, а деловитый середняк.

– Да вроде как треть от всех доходов, – почесал тот в затылке. – Да, пожалуй, около трети.

– Завтра приедешь в усадьбу к управляющему. Обсудите с ним приобретение маслобойки. Рассрочку дам на десять лет. Цех построите сами. Рентабельность там хорошая, через три года орлинские завидовать вам будут, – отрубил я и пришпорил коня.

Юля нагнала меня только минут через десять скачки. Поймав ее умоляющий взгляд, я осадил лошадь. Мы поехали шагом стремя в стремя.

– Почему ты так разозлился? – спросила она.

– Сам не знаю, – буркнул я.

– Федор...

– Федор тут ни при чем, – перебил я Юлю. – Я разозлился на себя.

– Почему? – в голосе Юли звучало неподдельное женское любопытство.

– Не люблю, когда мне задают вопросы, на которые у меня нет ответов.

– Но ты ведь так уверенно ему отвечал.

– Я нес обычную околесицу, которую всегда говорят власть предержащие, чтобы успокоить плебс. Отрабатывал свой хлеб манипулятора.

– Значит, ты сам не веришь в то, что говорил?

– Верю... Заставляю себя верить. Но подумай сама, что я могу ответить крестьянину, который спрашивает, почему я родился богатым, а он нет.

– Если задуматься, этот крестьянин не так уж беден. Ты сам ему об этом сказал. По-моему, правильно.

– Какая разница? Они видят только то, что видят, а видят они, что их соседи из Орлино куда как богаче их самих, а уж когда к ним приезжает князь Юсупов, то точно знают, кто на свете самый несчастный. Да и предки... Наивно же думать, будто мои предки заслужили свои привилегии только трудом, службой и талантом. Была кровавая грызня за власть, были многократные переделы собственности – а теперь потомки самых удачливых ходят в белых костюмах от Армани и выдумывают красивые теории. Но самая большая проблема в том, что сколько бы мы ни делились заработанным или награбленным, все равно кто-то будет беднее, кто-то богаче.

– Пожалуй, да, – задумалась Юля.

– Пожалуй, нет, – усмехнулся я. – Зачем нужен был визит князя Юсупова? Чтобы понять нерентабельность зернового производства на их землях и перспективность маслобойки? Это же азбука сельского хозяйства! Кто, как не они, должны это знать?! Вместо этого они сидят и ждут, пока кто-нибудь не устыдится своего богатства и не поможет им задаром, – и это в начале двадцать первого века! Неужели так сложно было самим собрать артель и купить в рассрочку маслобойку?

– Ты многого от них хочешь. У них ведь и образования никакого, кроме средней школы и сельского Училища.

– Образование – дело наживное. Они вполне могли за счет общины послать учиться пару способных ребят на экономиста и сельскохозяйственного управленца. А у них вместо этого головы забиты столетней дурью: мой дед рожь растил, отец растил, и я растить буду, хоть весь мир в тартарары полетит.

– Да, ты прав. Пожалуй, они сами виноваты в своем бедственном положении.

– Я опять не прав. Плохая земля никогда не позволит им сравняться с соседями из Орлино, сколько бы они ни старались. А уж с Юсуповыми они и подавно не сравняются. Так что и Федора я понимаю.

– Но ведь так повелось... от бога.

– Мы всегда валим на бога то, что не можем объяснить сами.

– Это естественно.

– Это глупо. Мы верим в совершенного всеблагого бога, но считаем, что мир, созданный им, несправедлив. Это же невозможно! Если Господь помещает нас в неравные условия, значит, он чего-то хочет от нас, а мы упорно не хотим понять, чего.

– А разве возможно понять промысел божий?

– В отношении к себе – необходимо. Иначе ты не выполнишь задуманное им.

Я заметил впереди машину и остановил лошадь. Юля проследила за моим взглядом и воскликнула:

– Это же внедорожник с усадьбы!

– Да, – кивнул я, – наверное, меня ищут. Возможно, что-то очень срочное.

– А почему они на мобильник тебе не позвонили?

– Я его в поместье оставил. Мы же договорились, что забудем о делах. Для меня это возможно, только если выключить телефон.

– Тогда поедем скорей, вдруг что-то случилось, – засуетилась Юля.

– Поедем, – я пустил коня рысью. – Кстати, может, тебе придется ненадолго вернуться к себе.

– Почему?

– Не хочу подставлять тебя под удар. Похоже, настает время драки.

Чутьем я уже угадал, с какой вестью разыскивает меня этот несущийся по полю красный внедорожник. Я почувствовал, что тигр прыгнул.

Глава 14
МОРОЗОВ

Я припарковал машину прямо у адвокатской конторы Морозова и вошел внутрь. На втором этаже дорогу мне преградил секретарь.

– Баша светлость, Григорий Васильевич в отъезде.

Я холодно посмотрел на него, и он попятился.

– Я уполномочен звать полицию, – жалобно пискнул он.

Не вступая в дальнейшие переговоры с секретарем, я отодвинул его в сторону и вошел в кабинет Морозова. Когда адвокат увидел меня, его глаза округлились, а руки судорожно вцепились в крышку стола.

– Ваша светлость! – воскликнул он. – Вы же...

– Я пришел поговорить с вами, Морозов, – я сел в кресло для посетителей.

– Но вы лишены всех прав управления коммерческими предприятиями...

– На основании ваших показаний, Морозов.

– На основании закона об ущемлении прав трудящихся!

– Да, на основании дурацкой нормы, что любые действия предпринимателей не должны снижать уровень жизни наемных работников.

– Именно так. – Самообладание начало возвращаться к Морозову. Он ухмыльнулся, но тут же улыбка слетела с его лица. – Почему вы так на меня смотрите?

– Я хочу знать, Морозов, почему вы предали меня.

– Я выполнил свой гражданской долг.

– Несколько десятилетий вы покрывали в судах любые действия моей семьи. В частности те, которые касались данной статьи закона. Вы прекрасно знаете, что она была принята под давлением профсоюзов. Вы знаете, что под эту статью можно подогнать любую серьезную реорганизацию, любой инвестиционный проект. Но вы также знаете, что любая компания, которая хочет выжить, должна периодически проходить через реорганизации и инвестировать деньги. Вы знаете, что в империи нет ни одной компании, которая не обходит этот закон. И вам известно, что закрывать глаза на нарушение этого закона за мзду – основной бизнес профсоюзных лидеров. Не изображайте борца за социальную справедливость и права трудящихся. Вы всегда защищали интересы нашей семьи, прекрасно зная, что в конечном счете они являются и интересами всех наших наемных работников. И вы никогда не отказывались принять гонорар за то, что выступали в суде с откровенно недостоверными данными. Почему сейчас вы дали показания против нас?

– Это был мой гражданский долг, – Морозов ослабил узел галстука. Кажется, он задыхался. – Да не смотрите же на меня так!

– Я вам помогу, Морозов, – холодно сказал я. – Я знаю, как пробуждается «чувство гражданского Долга» у таких, как вы. Меня вот что интересует: почему вы предали меня?

Морозов несколько мгновений сидел неподвижно, а потом вдруг вскочил и неистово зашептал:

– Хотите знать, ваша светлость? Так я вам скажу. Я был рожден в бедной мещанской семье в Калуге и рос без отца. Моя бедная мать вывела меня в люди, но знали бы вы, чего ей это стоило! О, вам никогда этого не понять! Ваш отец, наверное, думал, что облагодетельствовал меня, дав мне, нищему студенту, персональную стипендию, а потом заставив горбатиться на него от зари до зари. Как это похоже на всех Юсуповых – бросить кость, словно собаке, посадить на цепь и считать себя этаким меценатом! Да, я добился многого, да, формально работа, которую сунул мне ваш отец, была для молодого специалиста синекурой. Но вы, вы, ваша нынешняя светлость, от рождения имели значительно больше. Вы бездельничали, бражничали и хулиганили, а я отмазывал вас и спасал от полиции. Потом, когда ваш батюшка вправил вам мозги и вы занялись делом, я защищал ваши предприятия от профсоюзов и конкурентов. Благодаря мне вы заработали миллиарды – и что я получил взамен? Гонорары, которые утонут в вашем состоянии и не всхлипнут? А все почему? Потому что ваши предки несколько веков назад сумели превратить моих в холопов, обобрали их и заставили пахать на себя, как заставил меня ваш отец. И как ваши деды обряжали в сапоги холопа, который оказал им услугу, так и теперь я ношу кафтаны с барского плеча. Ваша бывшая жена захотела отобрать у вас часть собственности – а мне-то что до этого?! Чем я вам обязан? Я отработал многократно все, все, что вы мне дали, и все равно остался вашим холопом. Я, один из лучших адвокатов России, – холоп Юсуповых! Как просто актер крепостной!

Он резко сорвал с себя галстук и так дернул за воротник рубашки, что верхняя пуговица оторвалась и отлетела в сторону. Это, по-видимому, остудило его, и он продолжил уже спокойнее:

– У меня появилась возможность стать не просто состоятельным, а богатым, да, богатым человеком. Барином. А почему бы и нет? Назовите хоть одну причину, почему я должен поддерживать вас, а не вашу жену?

Он вызывающе вздернул подбородок и умолк.

– Вы маленькое дерьмо, Морозов, – тихо сказал я, – даром что хороший юрист. Проку в вашем краснобайстве нет, потому что честь и порядочность для вас не более чем товар, который надо продать подороже. И вы действительно вонючий холоп. Думаете, теперь, убив в себе все человеческое, станете барином? Вы никогда им не станете. Вы останетесь холопом, даже если получите все богатства мира. Вы сами выбрали такую жизнь. Вы раб своей зависти, а не семьи Юсуповых. Не знаю, стоит ли вам жить дальше. Думаю, это не имеет смысла. Вы так и будете предавать, пока не предадут вас самих. А этого ждать не долго.

– Вы ничего мне не сделаете, – презрительно скривился Морозов. – Суд освободил меня от ответственности за чистосердечное признание и раскаяние.

– А я и делать ничего не буду, – усмехнулся я. – Кто ты такой, чтобы я, аристократ, тебе, холопу, мстил? Сам сдохнешь. Я только в глаза тебе хотел посмотреть, чтобы понять. Теперь понял. Ты мне неинтересен. Прощай.

Я поднялся и вышел из кабинета. Еще когда я спускался по лестнице, до моих ушей долетел истерический крик из приемной: «Врача! Григорию Васильевичу плохо». Я вышел на улицу, сунул в карман квитанцию о штрафе за неправильную парковку, сел в «Мерседес» и только здесь обнаружил, что на моем мобильном телефоне висит отметка о пяти не принятых звонках и текстовое сообщение.

Сообщение гласило, что государь срочно требует меня в Царское Село. Я запустил двигатель и быстро вписался в поток машин.

У въезда в Александровский парк меня уже встречали. Рослый поручик-гренадер из дворцовой стражи сел на пассажирское сиденье моего «Мерседеса», показал дорогу к стоянке, а потом проводил вглубь парка, где у небольшого фонтана, среди вековых кленов меня ожидал император.

– Здравия желаю, ваше величество, – поприветствовал я его.

– Здравствуйте, князь, – легко приобнял он меня. – Знаю уже про ваши беды. Вот же незадача! Действительно, этот закон не дает никакой свободы предпринимателям. Я давно пытаюсь добиться его отмены, но, увы...

– Таковы правила игры, ваше величество, – пожал я плечами. – Я знал, на что иду, когда принимал управление корпорацией.

– Мне очень жаль, князь, что вы попали под действие этого закона.

– Ничего страшного и не стоит сожаления. Если к человеку в подворотне подходит хулиган и избивает, то пострадавшего можно пожалеть. Но никто ведь не жалеет боксера, который вышел на ринг и потерпел поражение. Я тот боксер, которого побили. Бывает.

– Рад, что вы не пали духом, и сожалею, что я не могу поддержать вас ничем, кроме сочувствия. Закон, как бы он ни был плох, превыше воли монарха.

– Ваше участие, ваше величество, многого стоит.

– Как и ваша воля к победе, – улыбнулся император. – Впрочем, я постараюсь сделать все, чтобы одна из ведущих корпораций империи не пострадала. Все же у нас не только народовластие, но и монархия. Поэтому есть шанс не только на справедливость и законность, но и на разумные решения. Как вы знаете, вопрос о передаче в управление коммерческих предприятий имперского значения, изъятых по «Закону о защите прав трудящихся», решается общественным советом. В него входят представители профсоюзов, союза предпринимателей, правительства, а председательствует цесаревич. По моей просьбе сегодня он выдвинул предложение передать корпорацию в управление не вашей бывшей супруге, как ходатайствовал суд, а вашей сестре Ирине. Совет согласился с этим предложением. Все сошлись на том, что неразумно передавать корпорацию межнациональной значимости человеку, обуреваемому ненавистью, даже если он имеет на это больше прав по гражданскому законодательству.

Я вновь низко поклонился.

– Теперь что касается вас, князь. Может быть, вернемся к разговору о должности министра иностранных дел? Я бы с удовольствием внес вашу кандидатуру в Думу. Во время Германского кризиса князь Васильчиков оказался совсем не на высоте. Мы чуть не потеряли контроль над ситуацией в немецких государствах.

– Но ведь он неплохо действовал на Дармштадтской конференции, ваше величество.

– Всего лишь реализуя ваш план.

– Бог с вами, ваше величество, я лишь подкинул несколько очевидных идей о том, как можно было бы выстроить политику в Западной Европе. Собственно план действий принадлежит именно Васильчикову. Князь не только разработал его, но и блестяще реализовал.

– То есть вы отказываетесь?

– Не сочтите за пренебрежение долгом, но мне не хотелось бы менять образ жизни. Только так я смогу и дальше быть полезным вашему величеству в качестве стороннего наблюдателя.

– Жаль. Чем же, однако, вы намерены заняться?

– Не беспокойтесь, ваше величество, я не чувствую себя обделенным. Напротив, у меня такое ощущение, что с плеч свалился тяжелый груз. Наверное, мне давно следовало отойти от дел. Мысли об этом приходили давно, но мешала гордыня.

– Гордыня? – удивленно поднял брови государь.

– Мне все время казалось, что лучше меня с делами никто не справится. Что это, как не грех гордыни? Но господь мудрее нас и, очевидно, решил подтолкнуть меня к необходимому решению. И вот теперь, освободившись от бремени ответственности, я для начала попутешествую. Займусь поисками смысла жизни.

– Вот как вы теперь заговорили, – покачал головой государь. – Что же, наверное, тем легче вам будет выполнить одну мою просьбу.

– Сделаю все, что в моих силах, ваше величество.

– Митрополит Московский и Коломенский Филарет, известный борец с сектантством, серьезно озаботился ростом популярности учения «Небесного предела». Я бы хотел, чтобы вы поговорили с ним...

Внезапно государь раскатисто расхохотался.

– Извините, ваше величество, – я удивленно посмотрел на него.

Император платком вытер выступившие от смеха слезы.

– Вот именно такое выражение лица, которое было у вас сейчас, было и у Филарета, когда я посоветовал ему поговорить с вами. Я знаю, что между вами и митрополитом давняя и взаимная антипатия, но все же просил бы вас поговорить с ним. Мы не можем недооценивать опасность, которую несет в себе эта секта, и любой ее противник – наш союзник.

– Конечно, ваше величество, я поговорю с Филаретом. Впрочем, как я вам уже говорил, мне кажется, что опасность секты переоценена. Собственно, она не является тоталитарной, наподобие «Белого братства» или «Аум сенрикё». Она популярна именно потому, что не устанавливает адептам жестких идеологических и социальных рамок и не стремится превратить их в фанатиков. Хочу заметить, что в этих вопросах она даже куда более терпима, чем русская православная церковь. Каждый из последователей видит в «Небесном пределе» духовное учение и путь реализации именно своих мечтаний, и, таким образом, все вместе они не представляют собою единой силы. По-настоящему опасен только сам Гоюн – человек, способный превращать влиятельных политиков в марионеток.

Государь внимательно посмотрел на меня.

– Так может, нам стоит нейтрализовать Гоюна?

– А вот этого делать нельзя ни в коем случае. Не дай бог «Небесный предел» получит своего мученика и обретет «святые мощи». Тогда он действительно станет влиятельной силой и сплотит множество сторонников. Раньше или позже Гоюна нейтрализует сам Гоюн, главное, не давать его секте врага, который заставит адептов объединиться.

– Возможно, – задумчиво произнес государь. – Но с Филаретом вы все же поговорите.

– Поговорю непременно, государь.

– Спасибо. Что же, не смею вас больше задерживать.

Я поклонился и зашагал по дорожке к стоянке.

Наш старый дом показался мне непривычно пустым. Только старый швейцар встретил меня в прихожей и принял плащ.

– Ваша светлость, Ирина Петровна ожидает вас в Мавританской гостиной, – в глазах старика читалось искреннее сочувствие.

«А ведь он очень болен, – вдруг подумал я, разглядывая большие мешки у него под глазами. – Как же я забыл об этом?! И почему мы вспоминаем о тех, кто предан нам, только когда нас самих ударит?»

– Спасибо, Антон Кириллович, – ответил я. – А почему вы здесь? Вы же на операцию должны были ложиться.

– Да какая уж там операция, ваше сиятельство, когда такие дела творятся? – смущенно прогудел старик.

– Ничего особенного не происходит, – улыбнулся я. – Земная ось не перевернулась, трубный зов не прозвучал. Вам обязательно надо позаботиться о своем здоровье. Я как раз собираюсь попутешествовать, а вы за это время подлечитесь. Знаете, как я рад буду увидеть вас в добром здравии? Ложитесь на операцию, а потом обязательно возьмите отпуск на пару – тройку месяцев. Можете отдохнуть в Александровне, можете в любом другом имении на полном пансионе.

– Да куда мне, – снова смутился швейцар. – Мне бы на родину, в Прохоровку съездить.

– Вот и отлично, поезжайте обязательно. И не забудьте получить у бухгалтера отпускные, – улыбнулся я и заспешил вверх по лестнице.

Ирина нервно мерила шагами гостиную. Увидев меня, она воскликнула:

– Шура, ну наконец-то! Я тебя уже два часа жду, сама не своя. Ты знаешь, что Анатолий сбежал к Елене? Только представь, какой подонок!

– Обычный холуй, стандартная реакция. Ничего особенного.

– И как ты держал такого!

– Исполнительный... и не брезгливый. Не каждую работу можно поручить честным и гордым. Специфика нашей жизни.

– Но какую гадость сотворила эта мерзавка!

– Она тут ни при чем, – отмахнулся я. – Ее использовали.

– Использовали?

– Это не важно. Я только что был у государя. Общественный совет решил передать корпорацию в управление тебе, а не Елене.

– Мне?! Но я не справлюсь, – всплеснула руками Ира.

– Справишься, – отмахнулся я. – Главное, не ломай систему управления, которую я выстроил... Ключевые посты заняты профессионалами, поэтому не затевай кадровых перемен – и система будет великолепно работать еще лет двадцать.

– Ах, Шура, оставь. Тебя все равно никто не заменит.

– Но без меня корпорация и не умрет. А мне сейчас надо уехать.

– Куда?

– В Порт-Артур. Там один мой «крестник» снимает фильм на мои личные деньги. Хочу посмотреть, как дела. Этого права меня суд не лишал. Имей в виду, скоро тебе предложат продать Николаевские верфи и наиболее плодородные земли. Либо предложат эксклюзивный контракт на поставку. Выглядеть это будет привлекательно, но не соглашайся. Это ловушка. Отказывать тоже нельзя. Если откажешь, тебя уберут, а во главе корпорации снова постараются поставить Елену. Сделай вид, что торгуешься, выдвини встречные, заведомо неприемлемые условия. Надо потянуть три-четыре месяца.

– А потом?

– А потом все кончится.

– Это те, кто использовал Елену?

– Да. Извини, подробнее не могу. Если я раскрою тебе больше, то подставлю под удар.

– Какой удар?

– Не знаю.

– Знаешь. Ты боишься, что со мной произойдет то же, что с Лорой Онасис. Она ведь тоже не хотела продавать корабли?

Я внимательно посмотрел на сестру.

– Возможно, все и не так плохо. Меня убрали значительно мягче.

– Они считали тебя менее опасным?

– Нет, они нашли мое слабое место – Елену. Туда и ударили. Наш с тобой противник – человек очень рациональный. Лишних сил он не тратит, кровь без нужды не льет.

– Мне становится все интереснее, кто этот неведомый враг, – горько усмехнулась Ира.

– Со временем узнаешь, – я приобнял ее за плечи. – Кстати, о Лоре. Я еще летом дал приказ тайно скупать акции ее компании. Продолжай это делать, только постарайся без огласки. Это важно. Почему, скажу позже. Извини, я немного устал сегодня, хочу отдохнуть часок. Давай подробнее поговорим после обеда? Мне нужно кое-что рассказать тебе о работе корпорации.

Она кивнула.

– Кстати, забыла сказать. Звонили из полиции. Такой вежливый ротмистр... Морозов умер. Они хотят взять у тебя показания. Извиняются, говорят, такая процедура.

– Как умер? – удивился я – Я же был у него утром.

– Скончался через десять минут после твоего ухода. Сердечный приступ.

– Вот как? Ладно, я поговорю со следователем.

– Шура, ты его не... – она подозрительно посмотрела на меня. – Ведь у вас там в ушу есть всякие удары... отсроченной смерти или как-то так?

– Нет, ударов отсроченной смерти не было, – покачал я головой. – Хотя в какой-то момент мне не хотелось, чтобы он жил дальше.

– Ты никогда не был мстительным.

– Я и сейчас не стремлюсь отомстить, я просто забочусь о будущем.