Текст книги "Аксенов"
Автор книги: Дмитрий Петров
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)
Автор не забывал анонсировать книгу, когда его спрашивали о планах. Намекал: в ней будет действовать один из старых и популярных героев. Так и вышло. В «Землях» к нам вернулся Гена Стратофонтов. Пионер из повестей «Мой дедушка – памятник» и «Сундучок, в котором что-то стучит», мальчик, не привыкший теряться в сложных ситуациях. В свой черед он стал комсомольцем. В положенное время – бизнесменом Геном Стратовым, партнером тайных сил в переделке общества. В нужный срок – олигархом, взявшим куш на редкоземельных металлах. А в черный день – арестантом.
По указанию мощной сверхсекретной сети скрытых тоталитариев из Академии общего порядка (АОП), желавших привести всех и вся к общему знаменателю повиновения, он отправлен в краснознаменную тюрьму «Фортеция». Но из нее ускользает. Стража подкуплена, и Ген, купно с другими героями сочинений писателя, спешит на волю. Как видим, и здесь звучит вечный аксеновский гимн побегу…
Впрочем, в романе злодействует и другая – еще более жуткая структура, скрытая буквами МИО – «Мать и отец», – с которой Ген тоже имеет непростое и опасное дело.
Читатели увидели в нем Ходорковского.
Журналисты, зная, что после ареста главы ЮКОСа писатель поддержал опального олигарха, просили пояснений: стал ли он прообразом Гена? Автор пояснял: «Не совсем. Ходорковский – человек жесткий, прагматичный, а Ген Стратов – авантюрист-байронит, герой нашего времени. Все мы помним конец прошлого века, начало русского капитализма, невероятную лихорадку обогащения: нахапать как можно больше и жить вовсю. Мой герой мечтал употребить богатство для преображения рода человеческого».
– Вашему герою Стратову, когда он уже на свободе в своем замке в Биаррице, вдруг нестерпимо хочется вернуться назад – в Россию, в тюрьму, – замечает интервьюер.
– Это жена его во всем виновата, – отвечает писатель.
Да, у Гена есть жена. Очень деловая, прагматичная дама.
Она и делами рулит, пока он сидит. И из тюрьмы его достает. И супернаследника ему рожает. Удивительного ребенка Никодима, что растет и умнеет не по дням, а по часам, превращается в любимого «Огромного Большуху», становится чемпионом серфинга, а потом, разочаровавшись в мире взрослых, отбывает на своей победной доске в Океан, где остается навсегда.
Есть ли на могучем торсе Никодима отсвет утраченного Аксеновым друга Ивана? Об этом можно только гадать. Но они похожи. Очень.
Каждый из главных героев книги строго уникален. Они из тех, о ком Аксенов говорил: «…среди людей есть совсем редчайшие экземпляры, миллиардные доли – божественный эксклюзив. Соль земли. Настоящие созидатели. Вот обо всем этом мне и захотелось рассказать».
Захотелось и удалось. Если принять во внимание утверждение автора, что в романе «речь… идет о редкости как таковой», а термин «редкие земли», использованный в его названии, «уместен для общей метафоры романа».
Книга стала своего рода завещанием мастера: есть люди, создающие себя и дарящие миру: хотите – берите, хотите – нет. Саша Корбах, Слава Горелик, Ген Стратов. И они достойны восторга. А есть плесень, губящая творцов. И она достойна презрения.
Не подтверждая и не опровергая предположения, что к образу Гена Стратова имеет отношение Михаил Ходорковский и подобные ему бизнесмены-комсомольцы, члены ВКСМ – Всероссийского коммерческого союза молодежи, – Аксенов утверждает, что существует нечто, к чему точно имеют отношение «Редкие земли». Это таблица Менделеева. Когда он ее создал – свою систему, – то оставил в таблице 17 пустых клеток. Великий химик предвидел, что мало-помалу они заполнятся. Так и случилось. Заполнившие их элементы называют редкоземельными. Или – «редкие земли». Когда Аксенов думал, чем занять главного героя-олигарха, то отринул нефть и газ, решив, что Ген будет добывать и сбывать эти элементы, без которых невозможна современная металлургия. Так возникла главная в книге метафора редкости. «Редкости не только этих элементов, но и планеты Земля, и людей как таковых, созданий Божьих». Под номером 111 он ввел в таблицу элемент «Аксений». Что зашифровал писатель в этом числе? Говорят – многое.
В романе 17 стихотворений. Каждому редкоземельному элементу автор посвятил несколько рифмованных строк. Внедрение Аксеновым в прозу поэтических фрагментов знакомо нам давно. Встречаются они и в «Новом сладостном стиле», «Кесаревом свечении», «Редких землях» и много где еще. Склонность к этим внедрениям писатель объяснял легко: «Даже не понимаю, почему мне вдруг хочется писать стихи, которые в обычной жизни я никогда не сочиняю. Я по утрам часто бегаю. И вот, если я в это время пишу роман, я на бегу начинаю бормотать что-то ритмическое, ищу сложные ассоциативные рифмы. И очень часто возвращаюсь со своего маршрута с готовой строфой, а то и с двумя. Записываю их. Года к суровой рифме клонят».
Впрочем, клонили и в 1980-х, и десятилетием раньше… И еще раньше, когда что-то шептал Кире про черного лебедя, пруд и вино…
Многие из этих стихов с пояснениями автора вошли в сборник «Край недоступных Фудзиям». Василий Павлович так прокомментировал выход книги в интервью газете «Известия»: «Я не поэт, просто тесновато внутри прозаического слога, хочется его расширить, а ритмизация и рифмовка как раз это делают. У поэта есть потребность писать стихи как таковые, а у меня эта потребность возникает только в процессе работы над романами, то есть проза ведет к стихам. Это обратное движение…» В беседе на радио «Эхо Москвы» он пояснял, что название книги совпадает с последней строкой стихотворения из романа «Кесарево свечение» «про дикую индейку», которая прилетает, потрясает всех своей красотой. «Но если кто-то возалкает ее на блюде с боку ямс, она тотчас же улетает в край неприступных Фудзиям-с».
Издательство «Вагриус» выпустило сборник летом 2007 года – к 75-летию мэтра. Презентация состоялась в декабре 2007-го. Аксенов почти полтора часа читал стихи под аккомпанемент перкуссии, гитары и саксофона – Валерия Грошева, Алексея Кравченко и Олега Сакмарова. Рамки и инструментарий обычных чтений казались ему тесны так же, как и созвучия обычных рифм. Он весело и упорно искал новые формы литературного шоу, дивертисмента, поэзии в музыке и музыки в стихах.
Глава 5.АКСЕНОВ-ФЕСТ!
Впотьмах законченный роман
Лежал тюленем на столе…
Иссяк нарзан,
В пустой стакан
Прозаик звезды, как шаман,
Ловил. А в темной тишине
Метеоспутник тарахтел…
Эти стихи Аксенова прочитал мне Андрей Макаревич в ноябре 2010-го, не ручаясь за точность. И я не поручусь. Он помнил их с юности, когда прочел в «Литературной газете» в рассказе Аксенова, уже тогда – его кумира. Но познакомились они ближе к отъезду писателя, на Малой Грузинской, на домашнем джем-сейшне, где пел и Андрей, замирая от ужаса, потому что там был и Аксенов, перед которым он преклонялся.
Потом, в 1988-м, когда Макаревича выпустили в Америку, Леша Аксенов дал ему телефон отца: вдруг поможет разыскать в Штатах Юрия Саульского, с которым Макаревич хотел повидаться? Аксенов помог и даже пригласил на какие-то чтения, но тогда они разминулись, а встретились уже в Москве, в 1990-х, в клубе «Кризис жанра», где Александр Кабаков официально представил Макаревича мэтру.
«Было душно, людно, неуютно, – вспоминает Макаревич, – но Василий Павлович всё это стоически терпел. Мне казалось, что ему любопытно». Потом они встретились в Самаре на литературном фестивале, где жили в одном особнячке и прогуливались по набережной Волги. А уж потом сложилась компания – Михаил Генделев, с которым Макаревич дружил, Михаил Веллер… Они иногда встречались и выпивали, однажды – у Макаревича дома, где он, снова трепеща, подарил Аксенову свою книгу. Тот ее месяца два-три не открывал. А потом открыл. И вдруг позвонил Веллеру и Генделеву, нахваливая Макаревича. «Это было невероятно приятно! – говорит Андрей. – Об этом я и мечтать не мог».
Как-то под Москвой на даче общего знакомого встретились Макаревич, Аксенов и мэр Казани Ильсур Метшин. Близился юбилей писателя, ломали голову, чем отметить, и придумали: фестивалем. Если человек родился и рос в Казани, то где же еще устраивать праздник в его честь? Мэр Метшин сразу принял решение. И исполнил.
В октябре 2007-го мэрия Казани, некоммерческое партнерство «М-продакшн» во главе с Макаревичем и Сергеем Мировым и журнал «Октябрь» провели фестиваль «Аксенов-Фест». Главный редактор «Октября» Ирина Барметова была в проекте с первых дней. Собрали «фантастически представительную делегацию писателей. Я с трудом могу представить себе, – дивится Макаревич, – что это удалось бы сделать по какому-то другому поводу… Кто-то живет во Франции, кто-то в Израиле… Получилось».
Из Парижа прибыл Гладилин. Из Иерусалима – Генделев, автор посвященного Аксенову эссе «Базилевс» [255]255
Так в Древней Греции именовали монарха с наследственной властью, в Византии – императора (правда, начиная с «в» – василевс), а также царей Скифии и Боспорского царства – то есть отчасти Крыма.
[Закрыть]. Прикатили москвичи – Ахмадулина, Барметова, Веллер, Васильева, Кабаков, Мессерер, Попов. Музыканты – Козлов, Макаревич и «Оркестр креольского танго», Ирина Родилес-Пасевич, трио Борца.
В театре оперы и балета им. Мусы Джалиля – том, что в месяцы перед арестом строил отец писателя, – прошли вечера Аксенова и Ахмадулиной.
«…Здесь, – говорила Белла, – становится особенно заметно, что я – Ахмадулина, что я – Ахатовна». Она вспоминала рожденного здесь отца, читала посвященные своей родине и роду фрагменты поэмы «Моя родословная»; стихи, обращенные к Мессереру и Искандеру, посвященный Аксенову «Сад». Теперь Белла Ахатовна вышла в сад навеки. А в том октябре на творческом вечере друга пела ему оду: «Он принес в словесность ту музыку, которую полюбил в детстве, здесь, в Казани. Он всегда свободен. У нас есть все основания сложить все посвященные ему пульсы, полные любви, нежности и благодарности, и этот загадочный букет любви сложить к его ногам».
Вечер Аксенова был устроен в виде джазово-литературного шоу. Друзья-коллеги устроили своего рода джем-сейшен в его честь – каждый сыграл (спел, сказал, станцевал) свою партию. Гладилин – пьесу под условным названием «Донос на товарища Аксенова», Светлана Васильева – элегантный медиакаприз, Кабаков выдал соло на антикварном электронном ундервуде, Попов – очередную вариацию на тему «Звездного билета». По общему мнению, вечер удался.
Удался и весь фестиваль. Мастер-классы, круглые столы, новые дискуссии о судьбе романа, в которые Аксенов впервые включился еще в 1963 году… Визиты. Аксенов и Метшин посетили и старый, аварийный деревянный дом на улице Карла Маркса. Мэрия решила открыть там культурный центр с джазовым кафе, залом для дискуссий, кабинетом мэтра, ну и спальней, чтобы невзначай приклонить чело усталое от дум.
Была и официальная часть. Президент Татарстана Минтимер Шаймиев поздравил прозаика и поэтессу с юбилеями (в 2007-м Василию Павловичу свистнуло 75, а Белле Ахатовне спело 70 лет), вручив медали «В память 1000-летия Казани». Университет почтил их титулом почетных докторов. Все мероприятия фестиваля (и всех последующих) ярко освещались журналом «Казань». А городская дума решением от 18 февраля 2008 года сделала Аксенова почетным гражданином Казани.
На праздничном гала-концерте мэтр изящно прокружил по сцене прекрасную незнакомку… Перед отбытием все сфотографировались у вагона: Генделев – в полосатом жилете, Попов – в бороде, Аксенов – в белом плаще, дамы – в улыбках: чи-и-и-из!
А 7 ноября 2007 года Аксенова чествовали в ЦДЛ. Василий Павлович читал стихи под музыку, для него играл и пел Олег Сакмаров, тоже казанец, известный музыкант составов «Аквариума» и «БГ-бенд», выступали именитые писатели, блистал великолепный Михаил Козаков. Потом Аксенов пригласил самых близких в легендарный ресторан ЦДЛ – то самое культовое место, где некогда трепетал нерв советской литературы.
Сам же по себе юбилей Аксенова праздновали 20 августа. Но не в Москве. Василий Павлович не хотел торжественных чествований и улетел в Биарриц. И праздновал там, в небольшой компании. Из французских Ланд приехал Виктор Есипов. Пришли соседи Аксеновых по Биаррицу Сергей и Марина Тимаковы, подарили картину в красивой раме, под стеклом. Ее повесили на стену. Звонки не смолкали – из Москвы, Вашингтона, Петербурга, Казани, Парижа…
Подали ужин. Майя угощала жареными перепелками, которых почему-то звала куропатками. Было хорошее вино. Поднимали тосты. И тут… картина с грохотом сорвалась со стены. Но не разбилась. Позднее Виктор Есипов напишет, что увидел в этом падении недобрый знак. Но вечера оно не омрачило. Травили байки. Василий Павлович рассказал, как в советское время Мстиславу Ростроповичу вручали премию в Италии. И чтобы ему не пришлось сдавать премиальные деньги властям, что делал каждый советский лауреат, премированный за рубежом, итальянцы вместо денег вручили ценную этрусскую вазу. Однако товарищи пришли и за ней; объяснили: надо сдать. «Ах, сдать, ну хорошо…» И Мстислав Леопольдович кротко передал вазу сотруднику. Но… разжал пальцы чуть раньше, чем нужно. Ваза с грохотом разбилась.
На следующий день зажужжал факс. Аксенову стали поступать поздравительные депеши. От премьер-министра Михаила Фрадкова, из президентской администрации. Сам Владимир Путин поздравил писателя накануне, специальным письмом на своем бланке.
Отношения писателя и президента были, что называется, ровными. Президент поздравлял писателя с юбилеем. Писатель отзывался о президенте так: «Владимир Владимирович – человек подвижный, умеющий приспосабливаться к среде. Среди западных дипломатов он один, среди российских генералов… – другой. Но… он первым позвонил Бушу (после 11 сентября) и сказал: „Мы вас поддерживаем“. Наверное, думал в тот момент и о Чечне: мы вас поддерживаем здесь, а вы нас поддержите там… И все же его кругозор за последнее время расширился, он поездил по миру, почувствовал задачи, которые стоят перед Россией. Другое дело, что в домашней практике администрация Кремля создает ощущение двуликости. Нельзя же быть одновременно либералом для Запада и консерватором для домашних нужд…»
Они встречались мельком. В 2005 году Парижская книжная ярмарка, на которую приехало немало российских писателей, совпала со встречей Жака Ширака и Владимира Путина. 18 марта лидеры Франции и России пригласили писателей в Елисейский дворец. Выступая перед литераторами, президент Франции сказал: «…Российские писатели и поэты своим творчеством поощряют великий проект, который мы с Владимиром Путиным разработали вместе в 2004 году в Санкт-Петербурге – проект создания общего пространства образования и культуры». Владимир Владимирович согласился с коллегой, сделал несколько комплиментов французской литературе. Президент поблагодарил писателей за то, что они «отражают сегодняшний день нашей страны, настроения и чувства нашего народа в новой демократической России». Потом пошел здороваться с писателями. Обнял Даниила Гранина, кому-то что-то говорил, а Аксенову молча пожал руку. Не поздравив с недавним вручением ему французского ордена Искусства и Литературы [256]256
L’Ordre des Arts et des Lettres. Орденом награждаются лица, пользующиеся гражданскими правами и имеющие значительные заслуги в области искусства и литературы. Наряду с Аксеновым кавалерами ордена являются Юрий Башмет, Хорхе Луис Борхес, Виктор Ерофеев, Эльдар Рязанов, Элла Фицджералд…
[Закрыть]– единственной государственной награды, когда-либо полученной Василием Павловичем. Впрочем, мог и не знать.
Встречался Василий Павлович и с президентом Дмитрием Медведевым. На чаепитии в ЦДЛ. Когда президент пригласил писателей на чашку чаю, Аксенов не ожидал, что речь идет о великолепном обеде в зале ЦДЛ, где в прежние времена заседал партком. Василий Павлович вспоминал, что, когда Феликс Кузнецов и компания топтали «МетрОполь», обсуждения проходили в том же зале, а сам он сидел почти на том же самом месте. Медведев понравился Аксенову: «Интеллигент. У него четкий ум. Он немедленно схватывает, о чем идет речь, и мгновенно дает интересный ответ».
Шестого июля 2009 года в 20.30 [257]257
Время и дата обозначены на личном сайте президента.
[Закрыть]Дмитрий Медведев направит семье писателя телеграмму: «Ушел из жизни выдающийся писатель, человек незаурядной судьбы и огромного таланта. Яркий представитель литературного поколения „шестидесятников“ – он, как никто другой, умел не только передать дух времени, но и философски осмыслить жизнь. Его стремление к свободе, готовность честно и открыто отстаивать свои взгляды вызывали особое уважение».
Ну а пока – Аксенов-Фест!
Событие. Большое. Всероссийское. И ясно почему.
– Нам хотелось, – говорила журналистам Ирина Барметова, – чтобы фестиваль сшил лоскуты, из которых состоит сейчас культура России, соединил московскую столичную культуру со столичной культурой Татарстана. Он сшивает их и теперь.
Аксенов-Фест стал ежегодным. В ноябре 2008-го там вручали премию «Звездный билет», придуманную Аксеновым и Ильсуром Метшиным. Она тогда оказалась самой большой в России из предназначенных молодым литераторам и музыкантам – 100 тысяч рублей. И первой общенациональной премией такого рода, учрежденной не в Москве.
«За вхождение в большую поэзию» – это номинация для стихотворцев – «Билет» дали Анне Русс, а «За вхождение в большую прозу» – Денису Осокину, автору повести «Овсянки» (под псевдонимом Аист Сергеев) и сценария фильма, которому через два года на Венецианском фестивале будет аплодировать стоя Квентин Тарантино.
Вручали премии на заключительном гала-концерте фестиваля, построенном так, чтобы зрители, по возможности, не заметили отсутствия на нем самого Василия Павловича. Хотя они заметили. А точнее, знали: он – в госпитале им. Бурденко.
В 2009-м был открыт музей Аксенова в Казани – в восстановленном (а точнее, в новом – построенном на месте прежнего) доме на улице Карла Маркса, где прошла большая часть его детства. Мэр предъявил публике папку документов и маузер в деревянной кабуре и в приличном состоянии. Их нашли при ремонте подвала. Документы касались отца писателя. Большой черный пистолет тоже, возможно, был его. Тяжелый механизм внимательно осмотрел Михаил Веллер – должно быть, сравнивал с хорошо ему известным маузером Папанина…
На гала-концерте Андрей Макаревич спел печальную песню. Игорь Иртенев скорбно читал свое, коему зал, хохоча, аплодировал, Дмитрий Быков – «Вторую балладу», Михаил Веллер – «Церемониал» скончавшегося в марте Генделева. Анна Русс – себя. «Звездный билет» не присуждали. Памятный знак премии вручили Алексею – сыну ушедшего из жизни летом Василия Павловича.
Да, его уже не было с нами. И Фест-2009 был исполнен грусти. Звучал мемориалом, трибьютом, данью… Гвоздем прощального вечера явилась поставленная руководителем театра «Эрмитаж» Михаилом Левитиным пьеса по замечательному рассказу Аксенова «Победа» (который, говорят, когда-то очень понравился гроссмейстеру Марку Тайманову), об игре гроссмейстера с неким попутчиком, о встрече гармонии с хаосом.
Тот, кто «живет, как бы танцуя свинг» – а именно так жил Аксенов, – недосягаем.
Центром Феста-2010 стал дом на улице Карла Маркса. В цокольном этаже, как и хотел Аксенов, концертом открыли джазовое кафе, где с тех пор не смолкает музыка. Энтузиасты музея сказали, что хотят создать экспозицию, посвященную «МетрОполю», и я спросил Евгения Попова, а какова судьба того номера альманаха, который был передан на экспертизу в Союз писателей. Его вернули? Попов воскликнул: конечно! Суд вынес решение, и альманах вернули. Суд? По какому же делу? Оказывается, уникальный экземпляр «МетрОполя» с той поры запропал. И вдруг, 19 лет спустя, в телепередаче «Как это было» Евгений Попов увидел Кузнецова в роли специалиста по «МетрОполю» с его – Попова – экземпляром альманаха.
Сомнений не было. Изготовили всего 12 копий, и про каждую было известно, как и куда она делась. Понятно, Евгений Анатольевич решил вернуть дорогой ему том. Но не тут-то было. Тогда делом заинтересовалась пресса. Дошло и до суда [258]258
Дело слушалось в Мещанском межмуниципальном суде Москвы.
[Закрыть]. Выяснилось, что альманах всё это время находился то на антресолях у Кузнецова, то в архиве ИМЛИ, которым он руководил, что экземпляр представляет немалую культурную ценность и что его надлежит вернуть Попову.
Стараниями мэрии города, Ирины Барметовой и директора музея писателя Ирины Аксеновой (однофамилицы) праздник остался праздником. И хотя не приехали Веллер и Быков, в Казань наведались питерские друзья Аксенова – прозаик Валерий Попов, устроивший с Поповым Евгением энергичное шоу – рассуждение о друге, и поэт Анатолий Найман, сделавший свой сдержанный мемуар образцом элегантности.
Поэт Юлий Гуголев читал стихи. Режиссер Вадим Абдрашитов говорил о «Ленд-лизовских» – последнем, неоконченном романе Аксенова, опубликованном уже после его кончины. Он назвал эту книгу «удивительным литературным пространством, где автор освободился окончательно, оторвался от любых и последних уз, которыми был привязан к стандарту. Это – абсолютно свободное погружение, или, если угодно – воспарение в космос детских грез и мечтаний, в страну воображения, туда, куда улетал Вася-ребенок – маленький Акси-Вакси, – оставаясь один на один с фантазией… Мне было бы невероятно интересно снимать это – делать фильм, – сказал режиссер. – В финальной части – обязательно черно-белый».
Пожалуй, таким оно и было – то цветным, то черно-белым – детство в городе на Волге, описанное Аксеновым в «Ленд-лизовских».
Это необычная книга. Очень похожая на рассказы Галины и Александра Котельниковых и других родственников писателя о его детских годах. О беде и нищете военных лет. О тяжеленных бидонах с черным пайковым супом, железные ручки которых резали ладони. О счастье победы. О послевоенном прозябании. Многих этот текст смутил. Кого-то – обилием мата и пацанского жаргона. Кого-то – грубостью и суровостью описания быта, в котором и слова нет о героизме и стойкости советских людей в борьбе с врагом, но так много сказано о другом героизме и другой стойкости – в преодолении невыносимой тяжести тылового быта, в котором неведомо как, а спасались, выживали, сохраняли близких, детей, семьи.
Иных поразила смелость рассказа писателя об отношениях одной из героинь романа – красавицы-журналистки тети Коти и знаменитого пилота-драматурга Ивана Мясопьянова. Созвучие имен персонажей и живых людей, которых мы уже упоминали в первых главах этой книги, многих сбивало с толку. И совершенно напрасно. Близкие писателя утверждают, что если в его фантазии нередко происходит такое, чего простые люди и вообразить-то не могут, то в реальной жизни романа между Матильдой Котельниковой и Михаилом Водопьяновым не было и быть не могло.
Да и вообще, строить догадки о прототипах его героев дело пустоватое. Это хорошо объяснил сам Аксенов в середине прошлого десятилетия в одном из интервью: «Еще ни разу не было, чтобы я кого-то „описывал“ или чтобы я кому-то из „детищ“ впрямую приписывал что-то свое. Вот почему, кстати, я не пишу мемуаров. Уверен, что в процессе воспоминаний на бумаге все переверну, перекрою и заврусь окончательно…»
Понятно, это «заврусь» – не самоуничижение и не раскаяние в неизбежном авторском переиначивании, а самосарказм: такова уж наша доля, ничего не попишешь…
Кого-то смутили нарочитая хаотичность и сюрреализм текста, ощутимые сразу после эпизода спасения тонущего Акси-Вакси из воды и крепчающие по мере приближения к финалу. Типа: «Большое советское солнце сияло посреди солнцесияний и звучало как нестерпимое торжество до конца: „каждый всяческий советский человек поблизости от границы персияны готов будет выполнять бесконечную жуть постоянной советской борьбы! Сталинз“». Их много таких периодов – страницы за страницами. Они кого хочешь удивят. Не удивят разве что тех, для кого «смехачи» Велимира Хлебникова и «дыр бул щыл» Алексея Крученых обычное дело – поэзия, буйство авторской воли, свободный полет слога. Кто-то скажет: эти несколько страниц – просто лепет мальчика, только что спасенного из воды, почти утонувшего, потерявшего сознание, бредящего в забытьи. Но кто-то на это ответит стихами:
А кто-то заметит: это – авторские заготовки, которые он еще не успел привести в порядок, обустроить, расположить… Быть может, мы заглянули на творческую кухню автора, так и не приготовившего до конца свое коронное блюдо?
Когда не без удивления дочитываешь «Ленд-лизовских» до конца, откуда ни возьмись приходит вопрос: а в самом ли деле эта книга – последнее сочинение Аксенова? Или компьютерная память вселенной хранит и другие? Мы не знаем.
До «Ленд-лизовских» вышло и другое посмертное издание Аксенова – «Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках». В заглавии шестидесятники– без кавычек, так мы их и оставим.
Аксенов закончил его 21 мая 2007 года. А в предисловии указал, что, приступая к работе вспомнил опыт Валентина Катаева, который в книге воспоминаний «Алмазный мой венец» сумел отгородиться от мемуарного жанра, придумав героям прозвища: Щелкунчик, Командор и др. При этом он цитировал их тексты, делая скрытых под кличками людей узнаваемыми. Однако при этом всё же возникали не копии, а романтические образы, художественные воплощения, в разной мере близкие к оригиналам. Так же поступил и Аксенов с Ахмадулиной, Вознесенским, Высоцким, Евтушенко, Красаускасом, своей женой Кирой, Окуджавой, Майей, Романом Карменом и другими друзьями и знакомыми. Нэлла Аххо, Антон Андреотис, Бандьера Бригадска, Влад Вертикалов, Дельф и некий НиДельфа, Ян Тушинский, Роберт Эр, Кукуш Октава, Яша Процкий и прочие – это и есть шестидесятники Аксенова. И почти каждый – с биографией, с характером, со страстью…
Забавна история с Дельфом и НиДельфой. Читая «Страсть» и догадавшись, что сына главного героя – писателя Аксена Савельевича Ваксона – зовут в нем Дэльф, припомним давний и милый рассказ «Маленький Кит – лакировщик действительности», где сына главного героя зовут Кит. Прибавим к Киту в начало «Ни», а в конец «а», и, получив Никиту, поймем, почему советского лидера зовут так экзотически. То есть перед нами не только, что называется, «роман с ключом», но «роман с ключиками». И каждый из них – это не столько разгадка псевдонимов, сколько понимание разных замыслов писателя.
Один из них, думается, скрыт в названии. Какая же таинственная страсть сжигала, терзала, влекла его замечательных героев? К литературе? К плотским удовольствиям? Деньгам? Путешествиям? Славе? Наградам? Признанию современников? О да! Всё это было. Заголовок романа многозначен. Однако и к нему есть ключ. И спрятан он не слишком глубоко – в самом его тексте. Вы найдете его в первой трети книги, обратив внимание, как автор как бы невзначай цитирует стихотворение знаменитой поэтессы Нэллы Аххо: «К предательству таинственная страсть, друзья мои, туманит ваши очи…»
Впрочем, были среди них и такие, кому кроме страстей была доступна и любовь.
Время в книге выписывает замечательные пируэты. Для удобства читателя название каждой главы сопровождается указанием года, в котором происходит ее действие. Но вдруг год 2006-й оказывается между несколькими 1962-ми и 1963-ми, а 1974-й – между 1978-м и 1979-м. То же самое и с местами действия. Здесь и Коктебель и Москва, и Новый Йорк и Лондон, Дубна и Аргентина, поселок Красная Вохра (так похожий на Красную Пахру) и пароход «Ян Собесский».
Но как бы ни называли героев романа и где бы они ни оказывались, в большинстве из них всегда живет глубоко придавленный, но не изжитый страх, порожденный жуткой травмой детства и юности – эпохой репрессий.
Во многом вся их жизнь – сопротивление этому ужасу. А сопротивляться ему удобнее всего веселясь. Карнаваля. Танцуя твист, буги-вуги и свинг. Распевая и слушая песни Вертикалова и Октава. Давая и получая в морду за красивых и порочных актрис. Ну да, подробности драк и лобзаний, споров о социализме и эмиграции, возможно, выдуманы. А вот вопрос: можно ли было жить в той системе, быть ее частью и оставаться порядочным человеком – нет. И поиск ответа на него – тоже один из замыслов автора. И ведется он на примере судьбы одного из заметнейших героев книги – Роберта Эра, в котором читатель, хоть раз слышавший песню «За того парня», легко узнает Роберта Рождественского – прекрасного поэта, литературного чиновника, коммуниста, хорошего человека… Он, пожалуй, мучился не меньше Ваксона. Или это тоже выдумка? Ну кто посмеет сказать, что было не так?
И кто скажет, что боялись они только прошлого? В книге ясно звучит мысль об ответственности, точнее – ответе. Тревога за будущее. Свое, личное. Что настанет, когда будет выпит последний стакан, внесена последняя правка, поставлена последняя точка и самый главный редактор начнет разговор по душам?
Так что, друг мой, не думай о секундах свысока. Ибо не так уж их много осталось, пока шепнешь с удивлением: а быстроте как, быстро-то как…
Журналисты, решив, что разгадали шарады с именами, обратились к реальным людям – попутчикам на дороге времени – с просьбой поделиться мнением о романе. Попросили и первую жену Аксенова Киру. Она ответила: «Мне сложно оценивать книгу – вся моя жизнь там… А вообще, роман очень достойный. Совершенно узнаваема та жизнь, те люди… Очень точно все описано. И очень по-своему, по-аксеновски… Если бы сейчас Аксенов был жив, он, наверное бы… с кем-то рассорился – они вообще любят ссориться. Но его нет, и теперь, конечно, никто плохого не скажет…»
Спросили и Виктора Ерофеева. И он ответил: «С одной стороны, мне кажется, что эта книга, написанная с иронией и даже сатирой, дает более или менее адекватное представление о „шестидесятничестве“ …В книге всё время ощущение такое, что в жизни очень много подлости… А та жизнь, несмотря даже на идеологическую подлость, другая была… Да и девчонки были не такие истуканки, как описано. То есть идеологически получилось убедительно, а по жизни – нет».
Сказал свое слово и Евгений Попов: «У меня сложилось ощущение, что это рукопись, которую он бы еще правил, черновик. При прочтении кажется, что писатель еще не нашел окончательно все слова… У меня в свое время были рукописи его перевода Апдайка, которые он делал для альманаха „МетрОполь“… Сначала Аксенов сделал подстрочник. Потом поменял слова на более точные и по-настоящему русские. И последний вариант – это уже было вбито, как патрон. Вот здесь, мне показалось, текст не до конца проработан. А оценивать книгу на предмет адекватности и точности описания мне крайне сложно. Я младше Аксенова и, как говорила Ахматова, „меня при этом не стояло“. Но если Аксенов уже в зрелом возрасте, пережив всё, что он пережил, пишет так – у меня нет оснований ему не верить».
Две посмертно опубликованные книги Аксенова [260]260
В 2011 году в издательстве «Семь дней» вышла полная версия романа «Таинственная страсть» в двух томах, куда были включены несколько глав, не вошедших в первое издание.
[Закрыть]оставляют ощущение, что, работая над ними, писатель подводит итог. И подвести не успевает. Больше того, когда сейчас читаешь Аксенова, кажется, что многие его рассказы и почти каждый роман – это своеобразное подведение черты.
