Текст книги "Закон проклятого"

Автор книги: Дмитрий Силлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Тогда Екатерина приказала навечно замуровать живьем мятежных матросов в одной из камер. Так тюрьма получила свое название, а из каких камер есть выходы на волю, до сих пор никто не знает…

«Красивая легенда», – подумал Иван. Где-то он слышал, что раньше «Матросская тишина» была не тюрьмой, а приютом, вроде дома престарелых для моряков на пенсии, откуда и пошло название. Но в легенду верилось больше, ибо, как же надо было ненавидеть героических пенсионеров, чтобы обречь их до самой смерти жить в этих стенах, от одного вида которых бросает в дрожь…

– А в Бутырке, говорят, тоже секрет есть, – продолжал мужик. – Когда ту тюрьму строили, императрица повелела в одной из камер замуровать наглухо ближайших соратников Пугачева. И половину золотого запаса империи в ту камеру сложили. Чисто на черный день. Люди выдышали весь воздух и погибли в герметичном помещении. Говорят, нетленные мертвецы до сих пор сторожат золото императрицы, потому его до сих пор и не нашли…

– Силен ты сказки травить, – покачал головой один из слушателей. – Лучше б рассказал, за что тебя такого разговорчивого закрыли.

– Да понимаешь, – пожал плечами рассказчик, – как это всегда бывает – работаешь, работаешь, света белого не видишь, а она, сука – жена то есть, – то ей не так, это не эдак… Ну я возьми по пьяни да с устатку да дай ей в башню. А она возьми да ластами хлопни… А потом всё. «Маньяк, убийца, ненормальный…» Вот теперь сижу здесь… Без ансамбля…

– Правильно, какой же ты маньяк, – согласился собеседник с синей наколкой на запястье: «Пусть всегда будет Солнцево». – Просто устал человек немножко, не сдержался и… по-своему оттянулся. Надо ж понимать.

Понурые, мрачные, все в своих мыслях люди начали поднимать головы, прислушиваясь к разговору, и потихоньку улыбаться.

– И ведь что самое интересное, – уже серьезно продолжал парень с наколкой. – Почти все тёлки мечтают выйти замуж. И почти все замужние сучки мечтают, чтобы этот паразит провалился сквозь землю вместе со своими вонючими носками… На хера ж тогда замуж-то выходили? Вот моя, например…

Разговор на старую как мир тему вместе с сигаретным дымом лениво плавал в спертом воздухе, помогая коротать невеселое время.

Снова открылась дверь, и знакомый дедок вошел в камеру. Улыбаясь Ивану, как старому знакомому, он подошел и втиснул рядышком худое тело, чудесным образом поместившись на и без того переполненной скамейке.

– Вот, сынок, вроде как опять свиделись, – прошамкал он, развязывая свой рюкзачок, – сейчас перекусим – и на боковую…

– То есть как на боковую? Прямо здесь?

– Привыкай, сынок, – бойкий дедок раскладывал на газете хлеб и дешёвую колбасу. – Это сборка, здесь тебе пока ни шконки, ни машки не положено. Это, считай, чистилище. Ты уже вроде как помер, а вот, куда тебя определить, про то архангелы еще только думают.

– И куда ж они могут определить? – спросил Иван.

– Могут на «общак». Меня, например, точно туда кинут, – обстоятельно начал дед. – В хате обычно человек сто, а вот шконок штук тридцать, так что спать по очереди придется. На дальняк тоже по очереди. Всех мастей люди, почитай, вся страна на «общаке» сидит, – дед протянул Ивану нехитрый бутерброд и сам задвигал беззубыми челюстями.

– Лучше, конечно, на «спец». Но там обычно сильно крутой народ сидит. Воздуху поболее, народу поменее, да и на шконаре, глядишь, в одну харю спать будешь. Да, был я помоложе, и на «спецу» побывать доводилось… Правда, говорят, ещё «четверка» здесь есть. Четвертый изолятор. Но про то, как там и что за люди, – врать не буду, не знаю…

Дед стряхнул с коленей крошки и, подтянув ноги, исхитрился из сидячего положения плавно перетечь в горизонтальное, что в такой тесноте явно противоречило всем существующим физическим законам.

– Покемарю я, однако… Ежели чего – толкни…

Иван кивнул.

Старый уркаган прикрыл глаза и тут же беззаботно захрапел.

Вдруг дикий крик разорвал тишину. Дед чуть не свалился со скамейки. Орал тот самый оборванец, что ковырялся у параши. Орал просто так, то ли от полноты чувств, то ли от окончательно поехавшей крыши.

– Твою мать, ко́сарь проклятый, в кои-то веки покемарить не дадут… – заворчал дед.

Визгливый, непрерывающийся крик давил на уши, бередил и без того натянутые нервы.

– Во верещит, сука. Ему бы в оперу… Слышь, батя, а почему косарь? Может, у него в натуре шляпа дымит? – спросил деда сосед слева.

– Да потому, что натуральных психов сразу на Серпы или, на крайняк, на больничку везут. А этот, падла, или в хате накосорезил и ломанулся, или на дурку собирается и перед ментами понты колотит, на наших нервах играет… Там-то они аминазина с галоперидолом да трендюлей санитарских попробуют и быстро тихими становятся, а тут…

Надзиратель открыл «кормушку», заглянул, плюнул и снова закрыл.

– Во-во, и вертухаю все по херу, – ворчал дед.

Ивану надоело слушать этот безумный вой. Он встал и направился к психу.

– Не трогай его, парень, в падлу это… – посоветовал кто-то.

Обнаглевший от безнаказанности псих упоенно орал, но вдруг осекся, остановив безумные глаза на лице Ивана.

Иван просто молча стоял и смотрел на оборванца. Тот заткнулся, прикрыв рот грязной ладонью, недоуменно похлопал пару секунд бесцветными ресницами и вдруг как-то сжался, засунул в слюнявый рот измазанные кашей пальцы и тихо-тихо заскулил, суча ногами и стараясь отползти подальше. А потом и вовсе затих, прижавшись спиной к шершавой «шубе» и не сводя с парня круглых испуганных глаз.

На «сборке» стало тихо.

– Ты чё, гипнотизер? – спросил коренастый мужик – специалист по истории «Матросской тишины».

Иван пожал плечами и вернулся на свое место. Он просто решил испробовать свои предполагаемые способности, в которые до поры до времени сам не верил ни капли. Ну просто отказывался разум признавать такое. И вот сейчас Иван решился на эксперимент.

Он подошел к орущему психу и просто представил, как берет его за грязную шею и душит, вонзая кончики пальцев в горячую плоть… Псих и сейчас сидел в углу, мелко трясясь и боясь лишний раз шевельнуться… Способности явно были, и теперь вся «сборка» с любопытством косилась в сторону Ивана. А он сидел, прижавшись спиной к холодной стене, и пытался понять, что же он такое на самом деле.

Повисшую в камере тишину нарушил парень с наколкой:

– Твою мать, вода прибывает…

Действительно, пол был уже не просто сырым и грязным – под ногами хлюпала вода.

Парень встал, осторожно ступая, прохлюпал к двери и застучал в «кормушку». Та открылась, и дежурный заглянул в камеру.

– Старшой, вода уже по щиколотку, – сообщил парень.

– Примем меры, – прозвучал ответ, и «кормушка» захлопнулась.

Возможно, меры и принимались, но уровень воды медленно и неуклонно поднимался. Вероятно, где-то в соседней камере прорвало трубу, и теперь вода постепенно просачивалась сквозь щели в растрескавшейся от времени стене. Но на стук в «кормушку» «вертухай» больше не реагировал.

Под утро дверь отворилась, и в коридор хлынул поток воды.

– Ох ты, бля, сколько натекло, – отскочил в сторону дежурный, отряхивая сапоги. – Так, кого назову – на выход…

Он выкликал фамилии, и по одному, по два люди выходили в коридор.

– Ну, бывай, парень… – Дедок протянул руку Ивану. – Удачи тебе и скорейшей свободы.

– Тебе того же, отец, – ответил Иван, пожимая узкую, сухую ладонь.

Дед встал, окунув ноги в мутную воду, выше щиколоток заливавшую камеру, и шагнул в дверь, навсегда уходя из Ивановой жизни…

* * *

Они петляли по тюремным коридорам – Иван и еще четверо арестантов, сопровождаемые конвоем.

– Ну счастливо, братки…

Троих парней откололи от группы и повели в сторону «общака».

– Удачи, земляк…

Парень в кожанке скрылся за дверью «спеца».

Иван поднимался по лестницам выше и выше, коридоры петляли, свивались в немыслимый лабиринт, становясь после каждого поворота всё длиннее и запутаннее. Стены были покрыты уже не старинными потеками извести, а свежей краской. Здание, в которое привели хитрые лабиринты, было явно современной постройки. Коридоры перегораживали многочисленные двери и решётки, потолки были ниже и не давили своей высотой и мрачным старинным величием.

У одной из дверей Иванов конвоир остановился.

– Принимайте новенького, – сказал он, заглянув в «кормушку». Потом отомкнул большой квадратный замок и пропустил внутрь Ивана. Дверь за спиной захлопнулась.

Камера была не в пример меньше, светлей и уютней сырой «сборки». Посреди неё стоял здоровенный стол, вдоль стен вросли ножками в пол четыре железных шконки. В углу вместо параши – дырки в полу – стоял нормальный унитаз, отгороженный невысоким каменным парапетом. За застекленной оконной рамой помимо решетки были вделаны стальные жалюзи-«реснички», перекрывающие вид на улицу.

За столом сидели три человека. Четвёртый, блестя из-за очков совиными глазами, забился в угол с книгой на коленях.

– Здорово, мужики, – сказал Иван.

– Мужики в колхозе землю пашут, а здесь братва сидит, – вместо приветствия ответил высокий, худой парень с короткой стрижкой и серыми, пронзительными глазами. С первого взгляда на этого человека было понятно, что он в этой хате за главного.

Да, распростертыми объятиями здесь и не пахло. Иван недобро усмехнулся и приготовился к худшему…

Молчание затягивалось. Высокий парень пристально смотрел на Ивана, изучающий взгляд скользил по лицу, лез в душу, выворачивал её наизнанку. От парня исходила какая-то животная сила, глядя на него, многие опустили бы глаза, признавая превосходство сероглазого бандита… Многие, но не Иван. Он спокойно стоял, не отводя своего взгляда от лица парня…

«Наверно, в прошлой жизни он был тираннозавром», – мелькнула мысль в голове Ивана.

– Ладно, присаживайся, – нарушил молчание высокий «тираннозавр». – Все ясно, еще один первоход. Ну рассказывай, как, да что, да почему подсел…

– Подсел потому, что поймали, – ответил Иван, садясь на шконку.

– Хм… Весёлый, значит… А статья?

– 161-я, часть вторая.

– Понятно… А кто по жизни будешь?

Кое-что из того, что рассказывал блатной дед на «сборке», Иван запомнил. Запомнил он и то, что посылать куда подальше за подобные расспросы не стоит – можно поутру не проснуться.

– По жизни в кругу не общался, не довелось. Работу свою делал потихоньку…

– Работа, судя по статье, босяцкая?

Иван не совсем понял вопрос, но на всякий случай кивнул.

– Ну ладно, – высокий хлопнул ладонью по столу, – похоже, ты пацан достойный, далее увидим. Я – Дмитрий, смотрящий в этой хате. Тебя-то как звать?

– Иван…

– Ясно… Это Серега.

Здоровый, плечистый мужик кивнул бритой головой.

– Это Ринат.

Улыбчивый татарин подмигнул Ивану.

– Это… ну, в общем, Пучеглазый.

Дмитрий кивнул на очкастого с книгой, который, как уставился на Ивана, так и не отводил от него больше круглых, немигающих глаз.

– Он, по ходу, крытый на всю голову, его менты все никак на Серпы не отправят… Слышь, Пучеглазый, – окликнул очкастого Дмитрий.

Тот, наконец, оторвал взгляд от нового арестанта и медленно повернул голову в сторону положенца.

– Скидай-ка свое бельишко и машку со шконаря, поспишь на полу, пока кого-нибудь из хаты не дёрнут. Пацану после «сборки» отоспаться надо…

– Да-да, конечно, я и сам хотел предложить… – промямлил очкастый и начал стаскивать на пол свои пожитки.

– Иди, отсыпайся, после поясним тебе за жизнь в хате, – сказал Дмитрий, и Иван, у которого после бессонной ночи слипались глаза, расстелил на освободившейся шконке свой тощенький матрац, выданный мордатым каптерщиком перед «заездом» в хату.

Он уже начал засыпать, когда его окликнули:

– Слышь, парень, а какое погоняло у тебя на воле было?

Как ни странно, но Иван понял вопрос, заданный на старом, как мир, блатном языке.

– Снайпер, – ответил он, проваливаясь в глубину бездонного, словно омут, сна.

* * *

Он проснулся от звона посуды и крика «вертухая»:

– Обед, граждане бандиты и хулиганы…

Арестанты подхватили алюминиевые миски и выстроились в очередь у «кормушки».

Тощий баландёр оделил каждого жиденьким супом, в котором, как ни странно, плавали мясные волокна. На второе последовала вполне приличная на вкус перловка. Иван с удивлением отметил, что в тюрьме кормили намного лучше, чем в армии, где, кроме хлеба с маслом и чая, фактически есть было нечего, – от остальных «блюд» за версту несло вареным салом и прогорклым комбижиром.

После обеда Дмитрий высыпал в большую кружку с кипящей водой внушительную щепотку чая и закрыл её другой кружкой.

– Садись чифирить, Снайпер, – пригласил он Ивана, когда напиток настоялся и маленько остыл. – Делаешь по два хапа и передаёшь другому, – сказал «положенец» и поднял кружку:

– Ну, братва, будем здравы и свободны…

Горячая приторная жидкость обожгла горло, и Иван быстренько передал кружку соседу.

– Так, купчика употребили, теперь поясню тебе маленько за жизнь в хате, – сказал Дмитрий. – У нас здесь присутствует воровской ход, то есть живем мы так, как учат нас воры. Поначалу, конечно, будут у тебя косяки, но ты не стесняйся, интересуйся – всё покажем, расскажем и поможем. А для начала запомни: прежде чем что-то взять – поинтересуйся у хозяина, можно ли. Не суйся в чужие разборки, не ешь, когда кто-то на дальняке, и не ходи на дальняк, когда кто-то ест. Не свисти в хате – срок насвистишь. С дачки, по возможности, подогрей общак… В общем, – подвел итог Дмитрий, – воровской закон следит за тем, чтобы каждому босяку было легче жить на воле, а если уж не повезет, то в тюрьме и подавно…

И ещё, – добавил он, – попал ты, Иван, не просто в тюрьму. Это четвёртый изолятор. С одной стороны, здесь неплохо – мало народу, воздух… Но теперь у тебя в сопроводиловке как пить дать менты нарисуют три красных полосы, что значит «особо опасен, склонен к побегу» и всё такое. На зоне будет к тебе более чем особое ментовское внимание, да сведущие люди говорят, что и на воле потом в покое не оставят… Тут «вертухай» сказал, что мы – те, «кто может дурно повлиять на основной контингент заключенных». Потому для нас отдельную тюрьму и построили… Только вот непонятно, как им может «дурно повлиять» на контингент Пучеглазый?..

Потом каждый занялся своими делами. Стас с татарином резались в нарды, сделанные из белого и черного хлеба. Дмитрий, развалясь на шконке, смотрел древний чёрно-белый телевизор. Только Пучеглазый с извечной книгой на коленях из своего угла всё пялился на Ивана, поблескивая толстыми стеклами громадных очков.

Свежий ветерок со стороны Сокольнического парка выдул из хаты сигаретный дым. Благо здесь не было сырости и вековой тюремной вони, пропитавшей здания екатерининской эпохи.

Иван вздохнул полной грудью, встал со шконки, вышел на свободное пространство посреди хаты и упал на кулаки.

Раз – мышцы подбросили тело вверх, кулаки оторвались от пола, в воздухе Иван развел руки пошире, и набитые костяшки приземлились уже в другом положении. Два – снова смена положения рук… Кулаки с глухим стуком долбили кафельный пол…

Дмитрий оторвался от телевизора, поглядел, хмыкнул и снова уставился в экран…

Потом пришла ночь, освещённая тусклым красным светом лампочки над дверью. Изредка по коридору цокали кованые сапоги «вертухая», шелестел «шнифт», в стеклянном окошечке появлялся равнодушный глаз, ощупывающий взглядом спящих пацанов, потом глазок закрывался, шаги удалялись и вновь наступала тишина.

Тихо ночью в тюрьме. Здесь не слышен шум запоздалых автомобилей, не орут под окнами подвыпившие мужики и томимые любовной тоской коты. Здесь птицы не вьют гнезд на крышах, и кажется, будто само время остановило свой бег, заблудившись в лабиринте из колючей проволоки, решёток и старинных стен полуметровой толщины.

Это город слез и вечной тоски, у стен которого по ночам толпятся сотни матерей, жён, друзей и подруг тех, кто в это время ворочается в беспокойном сне на жёстких ребрах металлических шконок. Они стоят в очередях у закрытых окошек администрации, чтобы с восходом солнца успеть оформить передачу или свидание с дорогим их сердцу человеком. И плачут, слишком многие плачут. И если бы собрать все слезы, пролитые у этих стен, то в море этих слез утонули бы древние казематы, вышки и тонны колючей проволоки, намотанные поверху высокого и длинного забора…

Иван спал беспокойным, но удивительно похожим на реальность сном. Ему снилось, будто каменные стены уже не способны удержать его, будто теперь он может смотреть сквозь них, будто сделаны они не из камня, а из прозрачного стекла. Он видел, как ворочаются на шконках сотни спящих арестантов, видел «вертухаев», мерно шагающих по коридорам, видел сразу весь огромный комплекс «Матросской тишины», накрытый белым саваном лунного света.

А над всем этим городом скорби разверзлась огромная пасть. Толстые, красные губы подрагивали и тянулись вниз, к верхушкам зданий, и время от времени мясистый раздвоенный язык выползал из ужасной глотки и, свободно проникая сквозь потолки и перекрытия, пытался дотянуться до спящих.

Вот кончик гигантского языка лизнул мечущегося во сне человека, тот вскрикнул, схватился за горло, зашёлся в надрывном туберкулезном кашле, потом захрипел и выплюнул вместе с кровавым сгустком свою несчастную душу, которая белым облачком отделилась от измученного болезнью тела. Тут же подхватил её ужасный язык и уволок во мрак бездонной пасти. Та влажно чавкнула, судорожно глотнула, и раздвоенная полоса красного мяса облизала подрагивающие губы.

Снова зашарил, заметался язык, снова, оставляя влажный след на коже, прошелся он по лицу ещё одного спящего арестанта…

Тот встал со шконки, не открывая глаз, вытащил откуда-то маленькое лезвие, выломанное из бритвенного станка, полоснул себя по запястьям и, так и не проснувшись, снова лёг и завернулся в матрац. Горячая кровь пропитала слежавшуюся вату, но заглянувший в глазок «вертухай» ничего не заметил и пошёл себе дальше по коридору.

А язык вновь выполз из пасти, слизнул облачко, вылетевшее из обескровленного тела, и опять довольно чавкнула гигантская воронка, и струйка зелёной, ядовитой слюны потекла по толстой губе.

Иван с ужасом наблюдал, как язык тянется к нему, трепеща алой пупырчатой плотью.

Он вскрикнул, заслоняя рукой лицо. Ядовитая мразь коснулась его локтя, обожгла кожу… И внезапно ужасный вой разнесся над спящей тюрьмой. Язык метнулся обратно, гигантские губы сжались в жуткой гримасе боли, и… Иван проснулся.

Холодный пот заливал лицо, тело била мелкая, противная дрожь, нещадно саднила рука, видимо во сне ободранная о шершавую, словно рашпиль, «шубу».

Иван поднялся со шконки, чтобы залить йодом рану. Все спали, только с пола на него смотрели круглые, испуганные глаза.

– Спи, всё нормально, – сказал Иван Пучеглазому. – Вишь, об «шубу» маленько ободрался.

Но Пучеглазый только чуть прикрыл глаза и не сводил взгляда с Ивана, пока тот снова не улегся на жёсткую железную кровать и не забылся тяжёлым сном.

* * *

В шесть утра в «кормушку» постучал баландёр:

– Завтракать будете?

– Хлеб оставь, а уху свою хавай сам, – сонно ответил Дмитрий. – Задолбала твоя треска.

Вся хата дрыхла до десяти, не реагируя на истошные вопли дежурного насчёт подъема и заправки одеял. В десять «вертухай» снова постучал в дверь:

– На прогулку идёте?

– Спим мы, начальник, – Дмитрий упорно не желал просыпаться, игнорируя тюремный распорядок.

– Я иду, – Иван поднялся со шконки.

– А, спортсмен, – зевнул Дмитрий, – тоже, что ль, с тобой пройтись? Давненько никто на прогулку не выходил, а выводят минимум двоих…

Снег покрывал прогулочный дворик, расположенный на крыше тюрьмы. Фактически это была та же стандартная камера, только под открытым небом. Потолком здесь служила решётка из арматуры, вдобавок затянутая металлической сеткой. «Егоза» в один пакет, натянутая сверху по периметру «потолка», кровожадно топорщилась мелкими острыми топориками, дополняя мрачный интерьер дворика. Сверху по специальному мостику прогуливался дежурный, поглядывая через решётку на арестантов.

Дмитрий присел на лавочку и закурил. Иван для начала сто раз отжался по системе американских коммандос, ещё раз поминая добрым словом своих тренеров по рукопашному бою и культуризму, потом поприседал, позанимался с растяжкой и начал отрабатывать в воздух различные удары и комбинации, от всей души сожалея о том, что в тюрьме не предусмотрены груши и макивары.

Дмитрий смотрел на это, смотрел, потом изрек:

– А я думал вчера, что ты понты колотишь, Снайпер… А ты и вправду кое-что умеешь. Я ведь на воле тоже маленько занимался, а тут уже два года под следствием ничего тяжелее ложки не поднимал… Давай-ка вместе попробуем…

«Вертухай» с мостика равнодушно посмотрел, как два здоровых парня молотят друг друга, хотел заорать, но, рассмотрев, что это не всерьез, передумал, зевнул и пошел себе дальше.

Напрыгавшись на свежем воздухе, раскрасневшиеся Иван с Дмитрием вернулись в «хату». Наконец-то проснувшиеся Ринат со Стасом ржали от души, травя друг другу анекдоты.

– А теперь ты послушай, – подвывая от смеха начал Ринат. – Сидят, значит, на киче два старых зэка. Один другому говорит: «Слышь, Вась, мы с тобой двадцать лет вместе сидим, без баб тоскливо… Так давай сначала я тебя трахну, потом ты меня… Все равно никто не узнает…»

Ну Вася подумал и повёлся. Дружок его поимел. Потом Вася к дружку: «Давай, кореш, теперь моя очередь…»

А тот ему:

«Надо же, двадцать лет в тюрьме сижу, а такого наглого пидора в первый раз вижу…»

Когда хохот, наконец, прекратился, Дмитрий сказал Ивану:

– Анекдот анекдотом, но, по идее, это голимый пример разводки лоха на метле. Бывает как – например, один арестант говорит другому: «Слышь, друг, не в падлу, положи в мою куртку сигареты. На прогулку пойдем – вместе покурим, а то со шконаря вставать неохота».

«Друг» сигареты кладет, а потом хозяин куртки кричит: «Пацаны, у меня в этом кармане лежало сто баксов. Кто спёр? Кто до куртки дотрагивался? А, ты же, друг, туда сигареты клал, значит, ты и вытащил…»

Баксов и в помине не было, а человек попал на деньги. Не дай бог, кинут в другую хату – будь осторожнее.

Иван кивнул. Он давно знал, что нет на земле меры человеческой подлости и злобы. Просто сейчас ему повезло – в хате сидели нормальные бандиты, чтящие воровской кодекс чести, основы которого, говорят, были заложены ещё вольницей лихого рецидивиста Стеньки Разина. Конечно, это была волчья стая, в которой слабым, типа Пучеглазого, жилось совсем нелегко. Но здесь, по крайней мере, не били в спину своих, делились последним куском и отвечали за слова.

Дежурный заглянул в «кормушку» и подмигнул Ивану.

– Собирайся к следователю. И к адвокату, – расплылся он в улыбке.

«Во Машка дает – уже и адвоката наняла. Вот и пойми этих баб», – подумал Иван.

– Что-то ты, старшой, сегодня больно счастливый, – отметил Дмитрий.

– Да его такая краля защищает – я б сам в тюрьму сел, лишь бы с такой поближе познакомиться…

– А ты и так сидишь, старшой, – хмыкнул Иван, – только мы – в камере, а ты – в коридоре.

– Ну хорош трепаться, – «вертухай» нахмурил рябую физиономию, – на выход…

* * *

…Следователь Андрей Петрович Писарев был молодым, начитанным и, в общем-то, неплохим человеком. В свои неполные тридцать лет большой карьеры он не сделал, впрочем, и не стремился к этому. Он просто жил, работал, тянул свою лямку, без особого энтузиазма выполняя приказы и не слишком поедая начальство глазами. При этом его в общем-то все устраивало. Сейчас, глядя на сидевшего перед ним Ивана, он автоматически задавал ненужные вопросы, в уме подсчитывая, сколько времени осталось до обеда. Он и так знал, что парня осудят. Есть заявление потерпевшего, есть подельник, заложивший товарищей, есть очередная кампания по борьбе с преступностью… Значит, поедет парень годика на три в Сибирь снег разгребать, а в следующий раз будет умнее…

Всё это было не в первый раз, и следователю было отчаянно скучно. Но он говорил, слушал и записывал, заполняя пухлую папку с надписью «Дело» бумагой, которая, как известно, выдержит всё.

– Ну что, Иван, сдал вас Макс со всеми потрохами, показал котёл с частью денег и пистолетом, потерпевший вас опознал… Колись, парень. Получишь за чистосердечное свой трешник, отмотаешь, и – гуляй на все четыре стороны.

Иван усмехнулся:

– Андрей, я ж тебе говорил – эти парни меня подвозили, мы в машине познакомились… А что терпило меня опознал – так он со страху и тебя бы в бандиты записал не почесавшись.

– А свидетели, которые вас возле подъезда в машине видели?

– Эти бабки еще Ленина видели, и очки у них плюс двадцать… Слушай, Андрей, хорош себе и мне нервы мотать. Давай или отпускай на волю, или отправляй обратно в хату – чего из пустого в порожнее гонять…

– Да погоди в хату, – следователь откинулся на стуле и чиркнул зажигалкой, прикуривая. – Тут тебя адвокат дожидается.

– Зачем невинному человеку адвокат? – поднял брови Иван. – Я ж письменно от вашего бюджетного отказался.

– Невинный человек, говоришь? – хмыкнул следователь. – Тут послушаешь, так вся тюрьма – одни невинные. И адвокат у тебя не бюджетный, а нанятый. Невеста твоя позаботилась, наверное. Приходила она тут, свидание просила… Хорошая, видать, невеста. Да и адвокат неплохой. Я б с таким адвокатом не расстался… Пригласите! – крикнул он «вертухаю», дежурившему за дверью.

Дверь распахнулась. Писарев уставился Ивану за спину, продолжая сосредоточенно насасывать фильтр потухшей сигареты.

Иван обернулся.

Да, следователя можно было понять. При виде такого забудешь и про сигарету, и про то, в каком году родился.

Перед ними стояло воистину небесное существо. Золотисто-рыжие волосы густыми волнами падали на плечи, чёрное обтягивающее шерстяное платье подчеркивало изгибы идеальной фигуры, лицо… ну разве можно описать словами совершенство? За такой женщиной любой мужик готов бежать на край света и, обладая эдакой красавицей, может убить любого, кто посмотрит в её сторону. Они рождаются редко, и около них, как вокруг слишком дорогих бриллиантов, кипят страсти, хрустят пачки долларов и нередко льется кровь.

Вот только серые распахнутые глаза этой богини были… пустыми. Она смотрела на притихших мужиков так, будто их вовсе не было в комнате. Её отсутствующий взгляд терялся где-то за их спинами в переплетении оконных решеток следственной комнаты и уходил куда-то в ей одной ведомую даль…

Но вдруг серые глаза остановились на Иване и распахнулись ещё больше, приняв на какую-то долю секунды осмысленное выражение.

– Вы знакомы? – сделал стойку следователь.

– Нет-нет, – девушка овладела собой и протянула парню руку: – Жанна Владимировна, адвокат.

– Очень приятно, – Иван приподнялся, слегка пожимая узкую, прохладную ладошку и прогоняя шальные мыслишки, которые в такие моменты в изобилии вертятся в мозгах у сильного пола.

– У вас сигарета потухла, – маленький ротик мило улыбнулся следователю, но глаза оставались такими же бесстрастными. – Кстати, вы не могли бы нас оставить…

– Ваше право, – развел руками несколько смешавшийся следователь, подхватил папку и, выплюнув вконец измусоленную сигарету, вышел за дверь.

Ещё не пришедший в себя Иван ошалело рассматривал красавицу.

– Стало быть, вы мой защитник, – наконец хмыкнул он. – Вас Мария наняла?

Девушка не спеша взяла стул, села, грациозно подогнув под себя точеную ножку, одернула юбку и лишь после этого подняла на Ивана безумно красивые глаза.

– Нет, молодой человек, никакая Мария здесь ни при чем. Меня нанял… ну, скажем, ваш доброжелатель, который за мои услуги предлагает вам сделку.

Иван удивленно поднял вверх брови:

– У меня? Доброжелатель? Ну-ну, и что же за сделка?

– У вас есть вещь. Очень старинная и ценная. И если вы её отдадите, мы гарантируем вам свободу. Я имею в виду амулет.

– Амулет?

Иван сделал непонимающее лицо.

– Ну да, амулет. Звезда в крылатом круге.

Иван зевнул в кулак:

– Извините, не выспался…

Он зевнул снова – старательно. Аж слезы на глазах выступили. Удобное это дело – зевота. Ну и что, что неприлично? Зато говорить ничего не надо, а создавшееся положение можно обдумывать до спазма в челюстных мышцах.

«Так, тёлка не в курсе, что звезда-то уже не просто звезда. Интересно, чего это засуетились всякие „доброжелатели“? Что-то тут не так», – думал он, не прекращая притворно раздирать рот.

– Ах, амулет…

Иван принял решение, перестал изображать из себя придурка и, облокотившись на стол, уставился в широко распахнутые кошачьи глазищи.

Девушка смотрела на него не мигая, глядя куда-то сквозь Ивана. Парню стало немного не по себе, он даже непроизвольно оглянулся. Сзади никого не было.

– Ну и взгляд у тебя, подруга, – поёжился Иван, – прям по шкуре мороз. Ну да ладно, это твое личное дело. Ты мне вот что скажи – как ты со своим «доброжелателем» это представляешь? Я тебе говорю, где звездочка, а вы меня потом вытаскиваете отсюда?

Девушка медленно кивнула.

Иван расхохотался и откинулся на спинку привинченного к полу железного стула.

– Ну уж нет, дорогие мои. Утром деньги – вечером стулья. Сначала вытащите меня отсюда, а уж потом поговорим.

– Мне так и передать Хозяину?

Голос адвоката что-то напоминал Ивану. Но вот что?

«Машина. Точно. Запрограммированная машина. Так люди не разговаривают. Чёрт-те что, идиотизм какой-то. Хозяину передать… Хозяин, ишь ты. А она – вроде его магнитофона. Записал, что хотел, и послал в тюрьму почту на двух ногах».

– Ага. Именно. Так и передай.

Девушка кивнула, встала со своего стула и, не попрощавшись, вышла из комнаты.

* * *

Иван лежал на шконке и рассматривал узкую полоску ночного неба, едва видимую между металлическими «ресничками» в окне. Все спали. Ворочался и стонал во сне Дмитрий, сопел татарин, слегка похрапывал Серега. Только Пучеглазый лежал на полу тихо, словно мышь, затаившаяся в своей норке, спасаясь от голодного кота.

Ивану не спалось. Слишком многое давило на мозги, слишком много было непонятного. Он вспоминал страшную смерть десантника, погибшего от его зубов, свои видения, странное наследство, доставшееся от матери, чёрный кинжал-амулет и многое другое, что не вписывалось в нормальные, привычные, естественные рамки. Сержант в отделении, псих на «сборке»… А сегодняшний адвокат добил его окончательно…

«Хозяин… Адвоката нанял из-за кинжала. Кинжал, конечно, сто́ящий, но чтобы ради него… Хотя чего в жизни не бывает?..»

Но потом всё странное, что с ним произошло за последнее время, начало выстраиваться в цепочку событий с необъяснимой, но удивительно упорядоченной последовательностью.

«Так, сначала дед отдал мне звезду. Порезался. И из нее клинок полез. Точно! Дед его не навинчивал. Он из диска этого с крылышками растет каждый раз, как в кровь окунется! Ох ты, мамочка, только сейчас дошло… Как там в книге? Луч Звезды?.. То есть из звезды – луч-кинжал. А Меченосец? При чем тут Меченосец?.. Так, а если тот кинжал еще несколько раз в кровь окунуть… Он же растет! Стало быть, растет он себе, растет – и потихоньку меч из него получится! А если есть меч, то его надо кому-то носить. Вот вам и Меченосец. Стоп! Это что ж выходит? Я, что ли, Меченосец? Бред, конечно, собачий, но всё-таки… Деду Евсею мой родной, настоящий дед знак отдал, сказал: „Передай внуку“. А через поколение, как в книге написано, и рождаются эти самые Меченосцы… Я, значит, от деда и есть – через поколение. Угу. Глюки у меня ни с того ни с сего – сроду такого не было… И мента я приложил… как это называется… ментально?.. И косаря на „сборке“… Эх, не дочитал я тогда мамкину книгу, не разобрался, что почём. „Меченосец слаб, пока Луч Звезды…“ Пока что? Черт, забыл… Там потом листа не было, точно. Ну, в общем, слаб пока, ладно, с этим ясно. А теперь с меня больно странно этот ножик вымогают. Интересно, а Меченосец без кинжала – уже не Меченосец, как поп без кадила – не поп, или как?»