Текст книги "Якудза"

Автор книги: Дмитрий Силлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 51 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

– Вот она, семейная жизнь, – сокрушенно произнес новосел. – Ну, пошел я…

Как ни странно, в машину все поместилось сразу. Вероятно, сказался опыт частых переездов. Ветхая «Нива» Макаренко просела изрядно, но испытание вынесла с честью.

Так он и проехал через весь город: диван привязан сверху, сзади из полуоткрытого багажника торчит гриф штанги, и свешиваются чуть не до асфальта цепи подвески боксерского мешка.

Когда он подъехал к входу в самую солидную гостиницу города, глаза стоящего у дверей швейцара чуть не вылезли на лоб.

– Это… вы к нам? – вопросил он.

– Это я к вам, – сказал Макаренко, вылезая из машины. – У тебя что, базедова болезнь?

– Что у меня, простите?

– Прощаю. Кончай глаза таращить, давай, помогай-ка лучше диван отвязывать.

На лице швейцара отразилась гамма переживаний. Судя по плечам и манерам кандидата в постояльцы – вселяться приехал крутой бандит. Судя по машине и дивану – лох распоследний. Что делать – непонятно. То ли действительно кинуться приказание выполнять и огрести солидные чаевые, то ли охрану вызывать. Хотя, пока охрана прибежит, можно вместо чаевых огрести что-нибудь другое…

– Да я здесь не за этим… Я дверь открыть…

– Ну и хрен с тобой, – проворчал Макаренко, взваливая огромный диван на плечо. – Коль больше от тебя ничего не дождешься, держи дверь. И посмотри, чтоб из машины ничего не сперли. Я теперь у вас тут солидный клиент, однако.

С диваном на плече он зашел в шикарный вестибюль гостиницы. Простреленная и добросовестно залатанная докторами нога под весом дивана, слава богу, вела себя прилично.

«И даже если бы и неприлично, – мелькнула мысль. – Впервой что ли? На войне как на войне».

Дама на ресепшене как раз собиралась поправить очки в дорогой роговой оправе, но при виде Макаренко застыла на середине движения.

– Вввам кого?

Набычились и приподнялись с кожаных кресел два охранника…

– Мне в триста двенадцатый, – весело сказал Макаренко.

– В триста…

Что-то щелкнуло в голове дамы. Она закончила движение, взялась за дужку очков, наклонилась над журналом…

– Ах, в триста двенадцатый?

Дама вышла из ступора и расплылась в улыбке. Теперь, если бы даже у Макаренко выросли крылья и клюв, это не имело бы никакого значения.

– Проходите, проходите.

– Документы в кармане, – качнул головой Макаренко. – Сами возьмите. Диван снимать не буду. Обратно ставить – такой геморрой.

– Нет, нет, ничего не надо.

«Ай, какой авторитетный моджахед, – подумал Макаренко. – Умеет произвести впечатление».

Дама выпорхнула из-за дубовой стойки ресепшена.

– Прошу за мной. Только, боюсь, ваш диван в лифт не поместится…

В лифт диван, действительно, не влез, а триста двенадцатый номер был на третьем этаже. Макаренко порядком взмок, пока по лестнице дотащил до двери номера свое имущество.

– Вы бы могли воспользоваться услугами носильщиков, – прощебетала дама, протягивая странному клиенту ключи от номера.

– Да ладно, не привык я как-то…

– Ничего страшного, привыкнете. Располагайтесь, я распоряжусь, чтобы остальные ваши вещи доставили снизу. И позвольте ключи от вашей машины.

– Это еще зачем? – насторожился Макаренко.

– Наш служащий отгонит ее на стоянку, и я тут же принесу вам ключи обратно.

– Нет уж, я сам как-нибудь, – решительно сказал Макаренко. – А насчет доставки вещей – смотрите, как бы ваши носильщики папами не стали.

– У вас там еще один диван? – Дама вздернула брови над очками.

– Хуже, – сказал Макаренко. – Гораздо хуже.

…Когда доставка остальных вещей была закончена, Макаренко, глядя в несчастные глаза носильщиков, расщедрился и отслюнил каждому по долларовой купюре. Носильщики переглянулись, спрятали деньги в карманы и молча ретировались.

– Хмм… И спросить не у кого, много дал или мало, – проворчал Макаренко, обводя взглядом свое новое жилье. – А диванчик-то мой здесь явно не в тему…

Номер был роскошный. Громадная кровать под балдахином в спальне, кожаные диваны по углам гостиной, письменный стол под старину с компьютером и письменным прибором красного дерева на нем в кабинете, огромный телевизор «Sony»…

– Вот значит как живут наемники иностранного капитала, – задумчиво сказал Макаренко. – Ага, здесь еще и кухня имеется…

В огромной кухне было все, о чем можно только мечтать, – мебель, холодильник – тоже совсем не «Бирюса», микроволновка, еще один телевизор поменьше, современная плита и куча разных приборов непонятного назначения.

– Да уж. В такой кухне не только готовить, в такой кухне жить можно, – сказал Макаренко, открывая дверь холодильника. – Батюшки, обо всем позаботились моджахеды!

Холодильник был доверху забит продуктами. Макаренко вытащил пластиковую бутылку «Аква минерале», сковырнул пробку, приложился…

– Так, вода настоящая, – констатировал он, утираясь рукавом. – Стало быть, не сплю.

В кармане зазвонил мобильник.

– Точно не сплю, – поморщился Макаренко. – Никак, старый душман?

Но это был вовсе не седой предводитель горного воинства.

– Это Алена, – сладким голосом проговорила мобила. – Мы сегодня идем в клуб?

– Почему бы и нет, – сказал Макаренко, ставя бутылку обратно в холодильник. – Говори, куда за тобой заехать и во сколько…

* * *

Он не отъехал от гостиницы и полкилометра, как руль резко дернуло вправо.

– Ч-черт!!!

Макаренко заглушил двигатель и вылез из машины. Так и есть, правое колесо пробито ржавым гвоздем.

Андрей с подвывом вздохнул и открыл багажник.

– Вот так и бывает, – ворчал он, крутя ручку домкрата. – В кои-то веки познакомишься с красивой девушкой и – пожалуйста – все говно к нашему берегу. Мало того, что опоздаю, так еще и руки помыть нечем…

Старенькая «Нива» тихонько поскрипывала, когда Макаренко рывками сворачивал болты. Андрей хмыкнул про себя:

«Вот и женщины – как машины. Можно взять „Ниву“ – и с ней куда хочешь, хоть в грязь, хоть в болото. И в обслуживании недорого. И… хммм… бросить не особо жалко. А можно – если денег большая куча имеется – взять „феррари“. Но кататься только по автобанам и вкладывать, вкладывать, вкладывать. Хотя у тех, у кого денег имеется эта самая куча, „феррари“ случаются и не одна, и не две…»

…Алена ждала у подъезда своей побитой временем пятиэтажки. Когда Андрей подъехал, она выразительно посмотрела на часики и только после этого села в салон.

– Колесо пробило, – буркнул Макаренко, трогаясь с места.

– Оправдание принято, – вздохнула Алена и сморщила носик. – Ты руки бензином оттирал?

Макаренко сосредоточенно смотрел на дорогу. Настроение неуклонно съезжало в положение ниже нуля.

«Вот так влет мы перешли на „ты“, несмотря на то, что не представлены. Процедура превращения пациента в кавалера прошла без эксцессов».

– Ладно, не дуйся, – сказала Алена. – Сейчас у палатки тормознем, сиську с водой купим, отмоем тебя как следует. А у меня с собой туалетная вода есть, сбрызнем – и нет проблем.

– Замечательно, – кивнул Макаренко. – И буду я пахнуть как унисекс-поп-звезда на пике карьеры.

– Что-то не похож ты на унисекс-поп-звезду, – улыбнулась Алена, медленно проведя пальчиком по могучему плечу Андрея. – Да и кому какое дело? Пусть думают, что ты от меня за ночь ароматов набрался.

Макаренко крякнул от неожиданности и не нашелся, что ответить. Но столбик настроения прекратил снижаться и высказал явную тенденцию к росту. Причем рост наметился не только в воображаемом термометре…

Андрей резко тормознул у ближайшей палатки и несколько поспешно выскочил из машины.

«Вот что значит неделями без бабы… Прям хоть женись, – думал он, расплачиваясь за двухлитровую бутыль воды. – А что? Девка красавица, не дура, не москвичка, что в плюс – хоть представляет, с какой стороны у сковороды ручка… наверное. Хотя, нынче такая тема у красавиц не в моде независимо от ареала обитания. Ну, да ладно, видно будет…»

– О чем задумался, детина? – спросил веселый голосок Аленкин сзади. – Тебе полить?

– Да, если не трудно.

– Надеюсь, грыжу не заработаю.

Они отошли к придорожным кустам. Макаренко старательно оттирал ладони под струйкой воды, пряча взгляд от Аленкиных насмешливых глаз и от этого чувствуя себя не в своей тарелке.

«Только вот влюбиться не хватало… Это ж всё! Это ж с тебя дурака сразу веревки вить начнут и этими веревками к каблуку приматывать намертво… И будет у тебя, дядя Андрей, семья. И почасовое расписание, как у трамвая… Стоп, следователь! Срочно крышу на место! И гвоздями ее! Соточкой, по периметру, намертво!»

Он стряхнул капли с ладоней, прямо взглянул в бездонные девичьи глазищи и широко улыбнулся.

– Благодарствую, боярыня, за доброту, за ласку, – сказал он. – А теперь пожалуйте в карету.

– Исполать тебе, детинушка, крестьянский сын, – немного обескураженно произнесла Алена. Потом бросила пустую бутыль в кусты и проследовала в «карету»…

Асфальтовая дорога по количеству кратеров смахивала на лунную. Андрей на кратеры реагировал, но в меру, отчего «Нива» порой подпрыгивала и жалобно стонала. Алена морщила носик, но помалкивала.

«Выбирайте, барыня, – про себя улыбнулся Макаренко. – Или комфорт, или удаль молодецкая».

Тут снова вспомнился дрищ на «ягуаре».

«Н-да. Адекватней, следователь. Нынче девушки выбирают и комфорт, и удаль, два в одном. А менты на „Нивах“ для них так, эпизоды».

– Что-то ты, детинушка, мрачен аки туча, – подала голос Алена. – Не развлекаешь красну девицу светской беседой.

– Развлекаться будем, когда приедем, – буркнул Андрей. – А кстати, куда едем-то? Ты говорила, что клуб сама выберешь.

– Не в столице живем, – вздохнула Алена. – Здесь у нас выбор невелик – три кислотных гадюшника для малолеток, один другого голимее.

– Ну и?

– Вот если бы в «Пагоду» забуриться, – мечтательно протянула девушка. – Вот там – уровень…

– Так за чем дело стало?

– Туда с улицы не пускают. Там только для своих.

Она выразительно посмотрела на Андрея.

– И для крутых, – добавила. – Случалось, что кое-кто с красивой девушкой проходил…

– А ты там была? – спросил Андрей.

– Да. Два раза.

– С крутыми?

– По-всякому… Да ты никак ревнуешь, следователь?

– Просто интересуюсь, – пожал плечами Андрей. – Глупо ревновать девушку, с которой только познакомился. Да и вообще, ревность – она от комплексов. Если мужик в себе не уверен, тогда у него и начинаются терзания Отелло. И по поводу, и без такового.

– А ты, стало быть, уверен?

– Смотря в чем.

– В себе.

Макаренко рассмеялся.

– В себе – да. А вот в девушках…

– А что в девушках?

Макаренко внимательно посмотрел на нее.

– Слушай, Ален, а ты когда-нибудь любила?

Лицо Алены стало серьезным.

– Это что, допрос? – медленно спросила она.

– При чем здесь допрос, – пожал плечами Макаренко. – Просто разговор о вечном.

– О вечном, – усмехнулась Алена. – Ты хоть представляешь, что такое любовь?

– Предложи свою версию.

– О’кей, – протянула девушка, уставившись в одной ей видимую точку на лобовом стекле. – Любовь – это… Это трудно объяснить. Знаешь, что такое вдыхать любимого человека? Постоянно ощущать, что дышишь с ним одним воздухом, живешь его идеями, чувствуешь его кожей, смотришь на мир его глазами? Но порой бывает так, что этого воздуха оказывается больше, чем ты можешь вдохнуть. И от его избытка начинаешь задыхаться. Знаешь, что такое быть с любимым? Это когда сначала не можешь насытиться им… а потом его становится слишком много. И в результате чувства к нему остаются те же, но кроме этих чувств появляется еще и куча всего остального – дом, быт, его грязные носки, которые никак не вписываются в образ… И в результате жить вместе с ним становится очень тяжело. Когда-то я любила. Может быть даже люблю и сейчас. Но мы разошлись, и я не тоскую без него.

– Совсем?

– Иногда перед сном становится немного грустно. Тело, душа, сердце вспоминают те чувства, которые были глубоко и далеко в них спрятаны. Но эти чувства настолько придавлены там обыденностью, каждодневностью той, оставшейся в прошлом связи, что достать их оттуда очень сложно. Да и нужно ли доставать? Хотя, наверное, они там живы и сейчас. Просто находятся под общим наркозом.

Ноздри Алены хищно раздувались, на щеках играл нездоровый румянец. Она не смотрела на Макаренко, она смотрела прямо перед собой, но вряд ли видела что-либо, принадлежащее этому миру. Сейчас вся она была в прошлом и заново переживала чувства, когда-то имевшие для нее слишком большое значение.

«Надо же, – подумал Макаренко. – Вот бы никогда не подумал. В ее-то годы…»

– И какое резюме? – осторожно спросил он.

– Резюме? Всего должно быть в меру. Я сейчас живу для себя, сплю с кем хочу – но тоже для себя. Его люблю тоже для себя и помнить его буду тоже только для себя. Только вот счастливой я без него даже для себя не буду. Просто свобода и любовь – это вещи совместимые. Я была любима и любила сама. И при этом была свободна. А теперь у меня та же свобода: я люблю его, он – я знаю – любит меня, но вместе быть мы никогда не сможем.

– Видитесь?

– Нет. Глупо жить прошлым. Я ответила на твой вопрос?

Макаренко покосился на девушку. Она по-прежнему смотрела в одну точку, нижняя губа слегка закушена…

«Еще пару таких вопросов, – подумал Макаренко, – и тебя попросят остановить машину. Или без просьбы выскочат на полном ходу. Стоит ли портить вечер?»

– Вполне, – ответил он.

Вдали над одинаковыми как пчелиные соты пятиэтажками показалась характерная крыша здания, смахивающая на причудливой формы острие широкого многоуровневого гарпуна.

Лицо Алены мгновенно изменилось. Куда подевалась опытная женщина, минуту назад жестко и жестоко рассуждающая о любви? Рядом с Макаренко снова сидела милая кошечка, полными восторга глазами глядящая на мир.

– Так мы едем в «Пагоду»?

– Угу, – кивнул Макаренко, сворачивая на прямую, словно стрела, дорогу, ведущую к клубу.

На этой дороге кратеры отсутствовали. Как отсутствовал даже намек на снег или лед. Дорога напоминала автобан, по которому – эх! на «феррари» бы прокатиться. Или, на худой конец, на «ягуаре». Н-да…

И вдруг его озарило:

«Так вот оно, необычное! Если вдуматься, с какой это радости местным нуворишам в обычном провинциальном городе наворачивать эдакий дорогостоящий проект столичных масштабов? Пятиэтажный ночной клуб… Таких в Москве-то не сразу сыщешь. Жемчужное зерно в куче навоза. Так-так… Надо исследовать сие заведение на предмет причастности к подземному заводу. Итак, гражданин следователь, совмещаем приятное с полезным».

Он покосился на сидящую рядом Алену.

«Вернее, надеюсь, приятное… С едва ли полезным для здоровья».

Часть третья
Убить дракона

– Ну это… Лаборатория у нас там. А что, Стас тебе не говорил?

Александра опустила «Узи».

– Я же здесь каждый шуруп знаю. Что за лаборатория такая? Показать сможешь?

Качок посмотрел на труп шефа и нерешительно пожал плечами.

– Ну, Афанасий-то это самое… Значит, насчет этого надо у Стаса спросить…

Александра выразительно качнула стволом автомата.

– Со Стасом все. Спекся твой Стас. Слили его вглухую, как и твоего Афанасия. Так что теперь я здесь для тебя царь, бог и вор в законе. Возражения, Вася?

Вася покосился на автомат и возражать не осмелился.

– Ну ладно, пошли, – прогудел он. – Жмуров-то что, с собой переть будем? До лаборатории по подземному ходу еще с километр пешком тащиться.

– Ладно, бес с ними, – сказала Александра. Ее ноздри хищно раздувались, как у пантеры, учуявшей добычу. – Веди. Давайте оба вперед.

– Да ты никак нас конвоировать собралась? – поднял бровь Витек.

Александра хмыкнула.

– Знаешь, Витя, как-то мне спокойней, когда я вижу твою спину, а не наоборот.

Витек усмехнулся в ответ.

– Так наоборот-то ты как раз и не видела. Опасаешься? Потому и в спину смотреть спокойней?

– Опасаюсь? Я? – скривилась Александра. – Просто подозреваю, что зрелище будет скучным, обыденным и малопривлекательным, как и его хозяин. Давай шагай, остряк самоучка. Да под ноги смотри, а то споткнешься ненароком и наоборотом своим в пол воткнешься…

* * *

Поезд дернулся в последний раз и остановился. Стас открыл глаза.

Унылый вагон электрички, потертые скамейки, изуродованные надписями и перочинными ножами, пассажиры вагона, плотным косяком враскачку бредущие к выходу, перрон за окном…

«Приехали…»

Вставать не хотелось. В голове плавало облако грязноватой мути, которую, казалось, можно было бы потрогать пальцами, если вынуть глазные яблоки, на которые она слегка давила изнутри.

«Выстрел… Похоже, шприцем со снотворным… Потом шприц без выстрела… Сихан… Передать послание…»

Стас помотал головой. Муть лениво перекатывалась в черепе, как подсолнечное масло в бутылке.

«Интересно, чем они меня накачали? Даже как в поезд сажали не помню…»

Женщина в железнодорожной форме потрясла его за плечо.

– Выходим, молодой человек. Москва…

«Москва… Передать послание…»

Стас встал и, пошатываясь, направился к выходу.

Женщина покачала головой ему вслед.

– Вот ведь… Здоровый, молодой – а тоже наркоман. Глаза ваши стеклянные, бесстыжие…

Стас вышел на перрон. Яркое зимнее солнце полоснуло по глазам желтым лучом. Стас зажмурился. Муть не пропала, но хотя бы перестала давить на глаза.

Он вышел из здания вокзала, стараясь не шататься при ходьбе. Пошарил по карманам куртки, нашел пачку денег и деревянную трубочку с посланием… «которое надо передать…».

В привокзальной палатке он купил пластиковую бутыль ледяной воды и в ближайшей подворотне долго поливал стриженый затылок, чередуя омовение с пальцевым массажем трех точек на голове.

– Теперь порядок.

Мысли еще путались, но туман в голове пропал начисто.

«Интересно, чем меня накачали? И зачем?»

Стас усмехнулся про себя.

«Дурацкий вопрос. Да я б их там всех тогда в фарш перемолол…»

И удивился.

«Что это со мной? Сихан прав – действительно, контроль потерял. Расслабился, увлекся чертовым сябу – и вот, докатился. Тоже мне, ниндзя недоделанный. Сяпу, конечно, жаль, но не настолько же, чтобы рыдать как дореволюционная институтка… Да уж, мощная дурь в Японии произрастает. Пора завязывать. А то прищучат узкоглазые как пить дать за плохое поведение. И не посмотрят, что приемный сын уважаемого человека».

Куда идти и кому передать послание, Стас знал без дополнительных инструкций. Случалось ранее пару раз возить такие вот трубочки, содержимое которых боссы Организации не решались доверить обычным средствам связи. Место передачи было одним и тем же.

Не первый и даже не десятый водитель решился отреагировать на поднятую руку здоровенного стриженого парня в дорогой, но сильно помятой одежде.

– Тебе куда? – поинтересовался водитель «лохматой» «Волги».

Стас сказал.

Водитель взглядом бывалого таксиста окинул потенциального пассажира.

– Пять сотен, – буркнул он.

– Идет, – сказал Стас, протискивая плечи в машину.

– Только деньги вперед.

Стас хмыкнул, полез в карман, вытащил пачку хрустящих пятисоток и отслюнявил купюру.

– Держи.

Слегка напряженное лицо водителя разгладилось.

– О, верю! Слушай командир, а может сначала приоденемся, а? Я это место хорошо знаю, тебя туда в таком прикиде точно не пустят. Как насчет хорошего модного салона? Я тут знаю один. Шмотки – ммм… закачаешься. А я подожду, не вопрос…

Стас поднял руку, посмотрел на мятый рукав своего пальто, понюхал его для верности…

– А что, все так плохо?

– Не алё, – покачал головой водила.

Стас вздохнул.

– Здоров ты разводить клиентов, командир. Ну что ж, вези в свой салон…

…Это был отреставрированный старинный особняк, каких много в центре столицы. Трехэтажное здание с высоченными потолками, окнами, украшенными лепниной по периметру и закрытыми металлическими жалюзи изнутри. И единственным входом – черной бронированной дверью со стальной блямбой переговорного устройства сбоку от нее.

– А откуда ты так хорошо знаешь это место? – спросил Стас.

– Я, братишка, почитай, тридцать лет в такси оттрубил, – ответил водитель. – Москву знаю как свои четыре пальца на левой ноге – пятый в Приднестровье пулей срезало. И за этот тридцатник шибко много всего видел и знаю. И помалкиваю. Потому, что остальные пальцы берегу. Так что с тебя еще три раза по пять сотен – и я тебя не видел, не слышал и весь день сегодня в гараже был.

Стас рассмеялся и отдал требуемое. Ополовиненная пачка гораздо менее заметно оттопыривала карман нового французского кашемирового пальто.

– Это хорошо, дядя, что ты такой молчаливый, – сказал он, открывая дверь машины. – Молчи дальше, береги голову. А пальцы в наше время – материал расходный.

– Тебя подождать?

– Не стоит. А то с тобой, чувствую, я домой нищим вернусь…

Он хлопнул дверью. «Волга» рванула с места вдоль ряда припаркованных у дома новеньких и всех как один черного цвета «тойот», «нисанов» и «мицубиси» и скрылась за углом особняка.

Стас поднялся по лестнице и нажал кнопку переговорного устройства.

– Слушаю вас. Кто вы и к кому? – мягким голосом спросила блямба.

– Яма-гуми. К хозяину, – сказал Стас по-японски.

– Да, господин, – тоже по-японски сказала блямба. В ее измененном динамиком голосе послышались нотки почтительности.

Дверь открылась внутрь. Вслед за ней внутрь помещения отодвинулся стоящий за ней молодой японец, одетый в черное кимоно с двумя мечами разной длины за поясом. Японец поклонился Стасу.

– Прошу вас, господин.

Стас вошел, удостоив привратника слабым намеком на кивок. Дверь за его спиной бесшумно закрылась.

Это был японский ресторан. Ресторан «для своих», отличающийся от многочисленных столичных ресторанов «для белых» отсутствием столов с крутящимся верхом, стульев, показной роскоши и замороженных суши.

Стены огромного помещения были каменными, выполненными из настоящих скальных пород, привезенных из Страны Восходящего Солнца. По каменным стенам струились небольшие водопады, стекающие в крохотное озеро, в котором плавали живые усатые рыбы. Прямо из пола росли сакуры и сливовые деревья, уходящие верхушками в потолок третьего этажа (второй, вероятно, был снесен при реставрации здания и постройке ресторана). Одна из стен представляла собой огромный аквариум, в котором величаво плавали рыбины побольше, а на дне задумчиво шевелили круглыми бусинами глаз крупные крабы с перетянутыми черными ленточками клешнями.

На полу, перед низкими столиками сидели десятка два посетителей, все японцы в национальной средневековой одежде. Сбоку от каждого из гостей лежал длинный меч катана, короткие вакидзаси были заткнуты за поясами кимоно.

Один из гостей ткнул пальцем в угря, плавающего в аквариуме. Тут же сверху, прямо с третьего этажа в аквариум спустился сачок на длинной ручке. Невидимый поваренок, ловко выловив рыбину, уволок добычу наверх, дабы через несколько минут подать ее в том виде, в каком пожелает ее употребить вовнутрь важный гость. В каком именно виде подать нерасторопного угря, уже выяснял склонившийся перед гостем официант.

– Сюда, пожалуйста.

Привратник-обладатель мягкого голоса принял пальто и указал Стасу на пустой столик у водопада, к которому тут же метнулся свободный официант.

– Хозяин сейчас спустится.

Стас сел на пятки, и тут же перед ним появилась небольшая керамическая бутыль с подогретым сакэ и круглая чашка.

– Что желает господин?

Стас отрицательно покачал головой.

Есть не хотелось. Хотя он знал по опыту: суши – а если правильно, отбросив привнесенное американцами шепелявенье, суси, приготовленные здесь, отличаются от всех остальных подобных блюд, предлагаемых в многочисленных ресторанах столицы, примерно так же, как бриллиант отличается от бутылочного стекла. Но сейчас хотелось поскорее выполнить поручение и уехать домой – исправлять то, что еще можно исправить. Контраст между его только что купленным европейским костюмом и антикварными кимоно посетителей лишь подогревал это желание.

Привратник, отвесив поклон, ретировался.

Хозяин заведения (он же великий мастер-повар, клан которого многие столетия хранил древние секреты приготовления императорских блюд, он же одно из высокопоставленных доверенных лиц Якудзы в Москве) явился через минуту.

Маленький пожилой японец поклонился с достоинством и, получив ответный, не менее почтительный поклон, сел напротив Стаса.

Без долгих церемоний Стас вручил японцу деревянную трубочку.

Тот вскрыл восковую печать, достал лист бумаги, прочитал. Потом прочитал еще раз, свернул лист, медленно засунул его обратно и спрятал трубочку в рукав кимоно. Во время совершения всех этих процедур на восковом лице японца не отразилось ничего. Но Стас, проживший в Японии немалое количество лет, был готов поспорить, что хозяин ресторана в растерянности.

Прервать молчание хозяина дома, будучи у него в гостях, было верхом неприличия. Стас терпеливо ждал. Прошло несколько минут, пока на губах японца появилось подобие улыбки.

– Мой брат просит оказать вам, почтенный Яма-гуми, достойный прием. Отдохните с дороги. Сегодня у нас превосходное сасими мориавасэ, приготовленное по старинному рецепту моей семьи.

Стас поклонился.

– Простите, достопочтенный Тояма-сан, но…

– Если же вы не хотите есть, – продолжал японец, не обращая внимания на попытки Стаса отбояриться от столь навязчивого гостеприимства, – я осмелюсь предложить вам знакомство с девушкой, прекрасной, как только что распустившаяся лилия, чтобы скрасить оставшееся время для вечернего праздника.

Теперь уже отказаться от приглашения на какой-то неизвестный праздник было бы верхом неуважения.

«Отвык я, однако, от общения с японцами, – подумал он, отвешивая очередной поклон. – Уже шея побаливает от поклонов. Того и гляди, голова отвалится».

Японец щелкнул пальцами, и через несколько секунд перед Стасом в глубоком поклоне склонилась тоненькая девичья фигурка в цветном кимоно.

Стас вздохнул, попросил у хозяина позволения покинуть его общество и, получив оное, поднялся с колен.

Ростом девушка была Стасу по грудь. Разглядеть, прекрасна девушка или страшна как атомная война, под густым слоем пудры на ее лице было затруднительно.

– Разрешит господин проводить его? – пролепетала девушка. Голос у нее был совсем детский.

Господин разрешил.

Лавируя между низкими столиками, девушка подошла к стене и нажала на скрытую кнопку. Кусок каменной стены вместе с водопадом отъехал в сторону, за ним обнаружился длинный белый коридор.

«Неплохо устроились», – восхитился Стас, шагая вдоль ряда панелей, выполненных в старинном «бумажном» стиле. За его спиной бесшумно закрылась каменная дверь.

Одну из панелей девушка отодвинула в сторону. За панелью обнаружилась уютная комнатка. Из-под потолка комнатки лилась тихая музыка.

Стас вошел. Девушка задвинула панель и опустилась на колени у входа.

– Чего желает господин? – тихо спросила она.

– А что есть в меню?

– Простите?

– Что здесь у вас может пожелать господин?

– О! Я обучена различным танцам, пению, прекрасно играю на сямисэне…

– Ясно, человек искусства,[3]3
  Японское слово «гейся» или «гейша» образовано двумя иероглифами: «гей» – искусство и «ся» («ша») – человек.


[Закрыть] – кивнул Стас, снимая пиджак и опускаясь на низкую лежанку. – Теперь давай по порядку. Сначала иди, умойся, а потом ныряй сюда, – он похлопал по лежанке. – Покажешь, чего ты смыслишь в четвертом искусстве.[4]4
  Четвертое обязательное искусство, которым должна была владеть гейша после танца, пения и игры на музыкальных инструментах, было искусство любви.


[Закрыть]

– Как будет угодно господину, – кивнула девушка, вставая с коленей…

Умытая она была очень даже ничего. Скорее всего, в ее венах текла кровь нескольких рас, которые подарили девушке выразительные миндалевидные глаза, фигурку Барби и темперамент латиноамериканки.

– Как тебя зовут? – спросил утомленный любовью Стас, вытягиваясь на лежанке.

– Называй меня Касэн,[5]5
  Касэн – Касэн из дома Огия была первой профессиональной женщиной-гейшей.


[Закрыть] – ответила девушка, нежась и мурлыкая на его широкой груди.

– Соответствуешь, – хмыкнул Стас, щекоча своим пальцем крохотную ладошку.

Его ноготь задел твердую мозоль на нежной коже.

– Откуда? Тренируешься с нагинатой? – спросил он.

– Нет, с «Намбу 57А», – просто ответила девушка. – Я стрелять люблю.

– Ничего себе, – покачал головой Стас. – Времена меняются.

– Нам пора, господин, – сказала Касэн, поднимаясь с лежанки и заворачиваясь в кимоно.

– Куда пора?

– Сегодня праздник, в честь которого хозяин устраивает кумитэ с участием всех выдающихся японских бойцов, которые сейчас находятся в Москве. Вас тоже пригласили, господин, если вы помните.

– Помню. Пригласили…

«А с какой радости пригласили-то? И что было в том послании?»

Неясное чувство опасности шевельнулось в груди Стаса. Он задумался.

– Нам пора, господин, – настойчиво повторила девушка. – Я принесу вам кимоно и мечи.

– Для чего мне кимоно? А мечи зачем? – удивился Стас, отвлекаясь от своих мыслей.

– Не подобает воину вашего ранга присутствовать на кумитэ в одежде белых людей и без оружия, – сказала Касэн и, не спросив разрешения, исчезла за панелью.

«Нагловата для гейши, – подумал Стас. – В принципе, гость может присутствовать на любом празднике в любой одежде. И с чего это мне тут такая бездна уважения и почестей? Названый папа велел проникнуться?»

Его удивление возросло многократно, когда он увидел, что принесла ему юная гейша.

Если отбросить тот факт, что белое шелковое кимоно ручной работы стоило примерно как новый «ниссан» последней модели, то два меча – длинный катана и короткий вакидзаси – вообще не имели цены.

Клинки работы мастера Сигэтаки из Эдо уже триста пятьдесят лет были фамильной ценностью клана его приемного отца. Любой японец отдал бы свою левую руку за право владеть и держать в оставшейся правой такое оружие. Но откуда здесь эти мечи?

Хотя вопросов было множество, больше Стас ни о чем не спрашивал. Вряд ли юная гейша – любительница огнестрельного оружия, могла на них ответить. А если б и могла, то вряд ли ответила бы. Ясно, что неспроста следовали за ним в Москву эти два меча.

«Понятно. Весь этот спектакль с кумитэ устроили специально для меня. Ну что ж, посмотрим, какую мне в нем расписали роль».

– Я провожу вас, господин…

Пока Стас наслаждался искусством юной гейши, в огромном зале ресторана произошли некоторые изменения.

Столики были убраны из центра, а на серых каменных плитах пола в середине зала лежало ослепительно белое татами. При виде этой неестественной белизны Стасу сразу вспомнилось, что в Японии белый цвет символизирует смерть.

Пока что белый квадрат был пуст. А гостей прибавилось.

Практически все столики были заняты. Теперь уже более сотни человек в самурайской одежде с комплектами мечей за поясами либо попивали сакэ, сидя на полу и обсуждая с соседями предстоящее действо, либо беседовали со спортсменами в каратистских кимоно, которых здесь набралось уже больше десятка.

– Прошу сюда, господин.

Приглашающим жестом Касэн указала Стасу на единственный свободный столик. Стас кивнул и сделал шаг.

В этот момент гейша поскользнулась и упала прямо на него.

В Японии, в Школе ниндзюцу Стаса учили многому, но практике передвижения в традиционной самурайской одежде с двумя мечами за поясом там уделялось не так уж много времени.

Стас резко подался в сторону и подхватил падающую девушку на руки. Но результатом его молниеносного движения помимо спасения неловкой гейши от ушиба мягкого места о каменный пол явился один печальный факт.