Текст книги "Бизнес-блюз"

Автор книги: Дмитрий Новоселов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

В кабинете я сел в кресло и выпил почти всю фляжку. Побултыхал, на дне осталось глотка два. Позвонил Аркадий, попросил разрешения зайти. У меня железное правило: любой сотрудник, прежде чем войти, всегда звонит по внутреннему телефону. Вначале Ларисе, потом мне. В прошлом году я трахал на диване одну брюнетку, что-то нам захотелось среди бела дня, зашли со двора, вроде дверь была закрыта. Так нет, в самый интересный момент входит Петровна, главбух. Говорит, увидела в окно вашу машину и зашла. С тех пор без звонка ни-ни!

От Аркашки Спицына у нас секретов не было. Начинал он с простого бухгалтера, потом дорос до главного и как-то незаметно превратился в незаменимого директора. Этот проныра не только великолепно разбирался в бухгалтерии, но и генерировал идеи, которые частенько приносили ощутимую прибыль. Его угодничество было до отвращения явным, но ужасно приятным на ощупь. По уровню зарплаты он, по сути, превратился в третьего акционера.

Для приличия стукнув пару раз по косяку, Аркадий ворвался и лихо затормозил около стола. Морда у него была красная, волосы взъерошены, а ширинка расстегнута.

– Здорово, Леонидыч!

– Привет, застегнись, – кивнул я. – Скажи мне, дорогой, какого ляда мы вчера с тобой ездили на склад?

Он слегка покраснел, устранил неисправность и одернул джемпер.

– Мы с Шамруком сидели в «Застолье»…

– Это я помню.

– Потом, когда за ним приехала машина, ты сильно закосел, сказал, что нужно ехать на работу, давать всем пиздюлей. Я тебя кое-как отговорил, тут ведь могут всякие люди находиться.

– Молодец.

– Тогда ты сказал, что нужно ехать на склад делать ревизию. Я и так, и сяк, ты – ни в какую.. Взяли две бутылки и поперлись.

– И что?

– Ничего. Вы с Виталиком и со сторожем выпили, потом ты поспал, и мы уехали.

– Виталик сильно керосинил?

– Нет, он почти не пил.

– А звезды?

– Ты показывал мне Большую Медведицу и не хотел уходить. Потом я тебя отвез домой.

– Ясно. Я там окурками не разбрасывался?

– Да нет.

– А склад сгорел.

Я рассказал Аркаше во всех подробностях о нашем утреннем путешествии, упомянул о том, что Колька хотел свалить вину за пожар на меня. После первых же моих слов он упал в кресло, вытаращил глаза и открыл рот.

– Блин, – взволновано сказал он, когда я закончил. – Ты не мог его поджечь, ты все бычки гасил в банке с водой. У тебя уже месяца три такая привычка. Мы немного помолчали.

– Виталика жалко, – сказал Спицын. Он не на шутку разволновался, морщил лоб, теребил подлокотник. – Нет, ты не виноват, – еще раз повторил он, помотав головой для пущей убедительности. Было видно, что убедить ему хочется не столько меня, сколько самого себя. – Это они без нас. Ё моё!

– Вот именно.

– Что делать-то будем? – истерично спросил он.

– Пошли к Александрычу, обсудим. У нас есть кое-какие соображения.

От кабинета Дальтоника нас отделяло всего восемь шагов, но их было вполне достаточно, чтобы понять, что после глубокого поцелуя с фляжкой мне стало значительно легче. Я даже улыбнулся Ларисе.

Колькина комната напоминала больничную палату. На книжной полке стояла «люстра Чижевского», которая собирала вокруг себя в радиусе метра пыль толщиной в палец. Наша уборщица Фая, боролась этой пылью, страшно матерясь.

В правом верхнем углу у окна висел очиститель воздуха, благодаря которому в кабинете всегда пахло плесенью, под ним стояли больничные весы и, за каким-то лядом, измеритель роста. Видимо на каком-то жизненном этапе Дальтонику казалось, что он катастрофически растет или, наоборот, дает усадку и он периодически измерял свой рост, чтобы доказать или опровергнуть догадку. В свете окна переливалась всеми цветами радуги бутыль с очищенной водой «Святой источник». За стеклом в шифоньере рядом с автомобильной аптечкой лежало три градусника, один обыкновенный, второй в пластмассовом футляре, по всей видимости, водяной, а третий, самый большой, в алюминиевом корпусе, такими, насколько я знал, пользуются ветеринары. Сегодня ко всем этим причиндалам прибавился еще и импортный тонометр, который красовался в центре стола.

Когда мы вошли, Чебоксаров делал дыхательную гимнастику по методу Бутейко. При вдохе он надувал свой и без того немаленький живот до невероятных размеров.

– Слушай, – сказал он закончив. – Что-то я опять зассал на счет этой страховки. Может, ну ее на фиг?

– Это плохая примета, – ответил я с раздражением. – Деньги сами идут в руки, не поднимем – обидятся.

– Вы такие загадочные, – встрял Аркаша.

От Чебоксарова пахло потом, он сел за стол и начал измерять давление. Я рассказал Аркашке об идее со страховой компанией.

– Какая моя доля? – радостно поддержал меня наш генеральный директор. – Хочу треть.

– Пятнадцать процентов, – оживился Коля.

– Двадцать – поднял ставку Аркашка.

– По рукам, – я протянул ему кисть.

– Сто двадцать пять на восемьдесят семь, – констатировал Дальтоник.

– Как у космонавта, – сказал я.

– Слегка завышенное, – не согласился со мной напарник и испуганно посмотрел на тонометр.

Мы начали обсуждать детали. Было решено, что Колька утрясет вопрос с бухгалтерией и в красках расскажет всем нашим работникам о том, как сильно мы погорели в прямом и переносном смысле. Мы с Аркашкой должны были с озабоченными лицами уехать из офиса ко мне домой, по пути купив «Из рук в руки», и уже оттуда заказать три длинномера. Пока машины едут на точку, нам предстояло посетить биржу, нанять алкашей для разгрузки, и отвезти их в два захода к вагону. За это время Чебоксаров должен был приготовить документы для гаишников.

– Хорошо, – подытожил я. – Раз основная работа сегодня ложится на нас с Аркадием, ты, Коля, сообщишь плохую весть родителям Виталика.

– Не согласен, – возразил Дальтоник. – Мне еще перед ментами за вас двоих отдуваться и готовить иск в страховую.

– Без меня, – засуетился Спицын. – У меня морда наглая, скорбь на моем лице выглядит издевательством.

– А ты по телефону, – предложил Чебоксаров.

– По телефону нельзя, – возразил я. – Пусть о его смерти сообщат менты. Коль, сунь им пузырек. А потом, с похоронами мы и сами подтянемся.

Аркашка посмотрел на меня с уважением, а Чебоксаров сказал:

– Ну ты и наглец.

На том и порешили.

Пока Аркаша сметал снег со своей десятки и обстукивал дворники, я, сидя впереди, слегка отвернулся и вылил в себя из фляжки последние два глотка. Не то чтобы я стеснялся Спицына, он и не такое видел, просто в окно мог смотреть кто-нибудь из наших. Вино перестало доставлять удовольствие моим вкусовым рецепторам. Кислятина. Но организм требовал и начинал бить по ушам, если ему отказывали.

Когда мы тронулись, я попробовал закурить, но не смог, мне почему-то обязательно надо было, чтобы пепел падал в воду или в снег. Просто стряхивать в пепельницу было страшно. Я отдал горящую сигарету нашему директору и начал думать об этом. Слегка пораскинув мозгами, мне удалось сделать вывод, что такая фигня творится со мной уже довольно давно, просто я не обращал внимания. Сегодня Аркашка сказал об этом, и я вроде как прозрел. Теперь, вспомнив тлеющие головешки, оставшиеся от нашего склада, я съежился от накатившего ужаса.

На светофоре около центрального рынка баба с фиолетовым синяком под правым глазом продала нам «Из рук в руки», и мы поехали ко мне.

Я живу в элитном доме, в самом центре. Окно спальни выходит на тихую улицу, а остальные три комнаты и кухня – в парк. С девятого этажа верхушки сосен кажутся сплошным зеленым ковром. Эту квартиру я купил еще в проекте, вступив в долевое участие. Мне повезло, дом успели сдать до дефолта, и я ни копейки не потерял, в отличие от Чебоксарова, которому, чтобы въехать, пришлось потом еще и доплачивать. Мой сосед по этажу, отставной генерал Макарыч, весьма примечательной личностью. Мы сразу поладили. Нас сблизил ремонт и желание отгородиться от остального подъезда. Мы подкинули строителям пару копеек, и они выложили из кирпича стену, в которую вставили бронированную дверь. Теперь у нас был большой тамбур на двоих, и когда гость выходил из лифта, он упирался в стену с одной единственной дверью и двумя звонками.

Большую часть времени Макарыч жил один, его жена Нина Андреевна постоянно гостила у кого-нибудь из детей. Их у генерала было трое, две дочери и сын. Они жили в разных концах России. Пенсионер всегда и все делал по правилам и был невысокого мнения о детях. Сына за то, что тот не стал военным, Макарыч называл тюфяком, а дочерей – напрасно израсходованной спермой, просто за то, что они женщины. Понятное дело, что отпрыски не горели желанием навестить отца, да и жена, после выхода на пенсию, устала от его солдафонских придирок и большую часть жизни проводила в разъездах. Тетя Нина рассказывала мне, что любовь к порядку Макарыч хотел привить внукам, но и тут потерпел фиаско. Теперь свои педагогические способности генерал обкатывал на маленькой беспородной собачке по кличке Пуля и на студентах юридического института, в котором он преподавал теорию самозащиты.

Своих студентов Макарыч домой не приглашал, поэтому я с ними не знаком и не могу судить о том, как отразились на них его уроки, но Пуля, надо сказать, была вышколена идеально. Мало того, что она выполняла все существующие команды, таскала тапочки и делала стойку, она еще и молчала в тряпочку, что совсем не свойственно дворняжкам ее размера. Почти всегда она тихо сидела у дверей и с наслаждением лизала себе промежность.

На меня Макарыч влиять даже не пытался. Это хорошая солдатская привычка – воспитывать только тех, кто в твоей роте.

Кроме порядка у Макарыча были еще две больших страсти: безопасность и пословицы, поговорки и крылатые фразы собственного сочинения. Потакая первой привязанности, он понавешал на этаже видеоглазков, каких-то мудреных, маленьких, выглядевших на стене простыми царапинами. Они были везде: над лифтом, над дверью, в общем коридоре и даже около мусоропровода. Как только открывалась дверь лифта, видеокамеры автоматически включались и выводили изображение на экран телевизора, поэтому всегда, пока я шел от лифта и открывал дверь, Макарыч успевал нарисоваться на пороге своей квартиры и встречал меня очередным литературным изыском.

Несмотря на преклонный возраст, генерал отличался отменным здоровьем, зимой и летом ходил по квартире босиком, в белой майке и темно-синих солдатских трусах с наглаженными стрелками. Даже мусор он выбрасывал в таком виде, только надевал тапочки небывалого сорок восьмого размера.

Лекций у генерала было мало, два раза в неделю. Еще раз в месяц за ним приезжала черная «волга», он надевал свой парадный мундир с кучей медалей и орденов и куда-то уезжал. Все остальное время Макарыч почти всегда сидел дома.

Вот и сегодня, едва я открыл дверь в предбанник, генерал синхронно возник на пороге. Он критически окинул взглядом наши с Аркашкой физиономии и вместо приветствия помахал рукой.

– Здравствуйте, – сказал Спицын.

– Как спалось? – спросил у меня сосед.

– Херово.

– Сон алкоголика краток и тревожен, – выдал генерал истину, выстраданную поколениями.

– Я к тебе вчера заходил? – догадался я.

– Даже угощал, – сказал генерал, сел на корточки и стал гладить Пулю.

Мне была неприятна прямолинейность Макарыча.

Дома я первым делом основательно приложился к бутылке. Прямо при Аркашке. А что тут такого?

– Слушай, купи таких штуки три, – попросил я его и протянул пустой пузырь. – Только точь-в-точь.

– Будет сделано.

Аркашка взял газету и сел за телефон, а я встал у окна, смотрел на сосны, замерзшее чертово колесо и ждал опьянения, потом допил бутылку и стал искать зимние вещи.

Машины нашлись быстро, второй по порядку диспетчер за пятнадцать минут договорился сразу с тремя водителями и дал номера их сотовых. Аркашка тут же до них дозвонился и объяснил куда ехать.

По дороге на биржу труда я думал о том, что где-то по экватору живут люди, которые вообще не знают, что такое снег. Они ходят по берегу океана босиком круглый год и не представляют себе, какое это счастье. Им не нужно таскать на себе шкуры убитых животных и ощущать тяжесть их предсмертного ужаса. В моем воображении всплывала фигура бородатого Робинзона, я страшно ему завидовал и недоумевал, за каким лядом он вернулся?

Около биржи толпились отбросы общества – бомжи, алкоголики, неудачники и просто несчастные люди. Желающих поработать было хоть отбавляй. На восемь наших вакансий приходилось по десять претендентов. Они выскакивали вперед, ругались между собой, матерились и чуть не подрались. Аркашка выбрал восьмерых самых крепких и трезвых, я наблюдал за кастингом из машины и одновременно пытался запихнуть в бардачок початую бутылку вина, последнюю из трех.

Спицын высадил меня с тремя грузчиками около вагона. Пока мы вскрывали пломбу, приехали первые два КАМАЗа, и тут же Аркашка доставил вторым рейсом оставшуюся пятерку работяг. Проследив за началом процесса, он уехал на поиски вина.

– Возьми не три, а пять, – сказал я ему напоследок. – И еще, организуй, пожалуйста, бабу поприличней, пусть уберется у меня в квартире да приготовит пожрать. Дай ей денег на продукты. Я позвоню генералу, у него есть ключ, он ее пустит.

Аркашка уехал, а я сел в один из грузовиков, смотрел в небо, отхлебывал из фляжки и делал вид, что слушаю болтовню водителя. Я почему-то был уверен, что все у нас со страховкой получится. Периодически на сотовый звонили всякие люди. Шамрук предложил пообедать вместе, я отказался, сославшись на работу. Колька сообщил, что с пожаром все прошло гладко, все поверили. Бухгалтерия в шоке. Юристы готовят документы на возмещение убытка. Приходили менты, задавали дебильные вопросы, обязательно хотят встретиться со мной и с Аркашкой.

Закончили мы в семнадцать пятнадцать. Аркашка повесил на двери ангара два огромных навесных замка и облегченно вздохнул, как будто сам все перетаскал. Теперь все шито-крыто, попробуй найди этих грузчиков и водил. Конечно, если копнуть посильней, то концы отыскать можно, но кто будет копать? Кому это нужно?

Мы вывезли рабочих за проходную, рассчитали и пожелали счастливого пути.

Бутылку я уже допил и слегка окосел. По пути в контору пейзаж плыл перед глазами. Мне было тепло и весело, хотя даже внутри салона чувствовалось, что на улице мороз.

Я поднялся в свой кабинет с черного входа и вызвал по интеркому Ларису. Она зашла с листком бумаги и перечислила всех, кто пытался найти меня по телефону. Ничего важного, всякая мелочь.

– Там вас до сих пор ждет эта девушка, – сказала Лариса в конце доклада.

– Какая девушка?

– Некая Лена. Она с утра тут торчит. Уходила на обед, потом опять вернулась. Такая странная. Достала из сумки бумагу и что-то там рисует и пишет целый день. Николай Александрович, главное, ее спрашивает, может, он чем может помочь? А она говорит, нет, только Сергей Леонидович. Мы вчера с ним договаривались. Я говорю, а если он вообще сегодня не приедет? А она: завтра приду, – Лариса удивленно пожала плечами. – Вроде приличная девушка.

– Давай ее сюда, – теперь я сгорал от любопытства.

Лариса ушла, но вместо таинственной посетительницы в комнату влетел Аркашка. Он поставил пакет с вином около стола и спросил:

– Шеф, тебя домой подкинуть или ты куда налево?

– Подкинь. Позже.

Он хлопнул дверью.

Вошла девушка, в вельветовой юбке и трикотажной кофточке. На ней было килограмм шесть лишнего веса. Полненькая, круглолицая. Я мигом напрягся. От таких пропорций у меня всегда перехватывает дух. А если прибавить большие глаза и родинку на верхней губе, то понятно, что на моем помятом лице тут же возникла самая обольстительная, в моем понимании, улыбка.

– Здравствуйте, меня зовут Лена, – сказала девушка и села.

– Мы вчера с вами о чем-то договаривались?

– Я немного обманула вашу секретаршу. Это Виталик с вами обо мне вчера договаривался. Вы обещали ему, что примете меня на работу. Виталик сказал, что если шеф что обещал, то это железно, никого не надо слушать, а тупо сидеть и ждать вас, столько сколько понадобится.

Я опешил и машинально спросил:

– Какой Виталик?

– Виталик Наконечный, он у вас на складе работает, компьютерщик. Я вчера вечером была у него сразу после вас. Он сказал, что в конторе есть место менеджера, работать на компьютере, выписывать накладные, приходовать товар, мол, он за меня поручился, и вы обещали.

Вакансия у нас действительно была, но разговора я не помнил.

– Зачем вы приходили к нему вчера? – какой-то неумный вопрос.

– Ну, это, – она застеснялась. – Мы дружим. И еще я помогала ему в компьютерах. Я тоже разбираюсь. – Она покраснела. – В общем, у нас было свидание. И он обещал дать ответ по работе.

Странное место для встреч. Хотя…

– Вы курите? – спросил я.

– Нет.

– Этот вопрос никак не отразится на моем решении. Считайте, что вы уже у нас работаете. Я просто хочу знать, вы вчера курили на складе?

– Я не курю, – теперь она побледнела.

– А сторож курил?

– Нет. Никто не курил. Никого не было. Я пришла, Федорыч спал, ушла – тоже спал. Никто не пил, не курил, – она не понимала, к чему мои вопросы, слегка разозлилась и снова покраснела.

– А склад сгорел.

– Как?

– Дотла. Ночью. Даже крыша обвалилась. Вы во сколько ушли?

– Я не знаю, – она пожала плечами. – А что с Виталиком?

– Он погиб.

– Как?!

Теперь плечами пожал я.

Она внезапно осунулась и постарела. За ее спиной на стене в позолоченной стеклянной рамке висел диплом, выданный нашей фирме московской компанией «ПРО 100» как лучшему региональному оператору канцтоваров и бумаги. В стекле отражался свет настольной лампы, от которого ее волосы светились нимбом. Получился грустный ангел, скрестивший на коленях руки и страдающий за все человечество.

– Не может быть, – растеряно сказала она.

– К сожалению. Но это ничего не меняет. Раз я обещал, то вы будете у нас работать.

Я позвонил Ларисе и попросил пригласить главбуха. Девушка молчала, уставившись в одну точку. Я тоже.

Вошла Петровна. Я объяснил ей, что этого человека нужно будет оформить на работу. Она подойдет на днях, как все утрясется. Петровна сфотографировала Лену и ушла.

– Вы были близки? – глупо спросил я, устав от тишины.

– Нет. Он только один раз погладил меня по спине, – она, наконец, разрыдалась. Как-то странно завыла, противно всхлипывая, как пенопласт по стеклу. Я ни разу не слышал, чтобы человек издавал такие звуки. Было непонятно, от чего она рыдает – оттого, что Виталик умер вообще или оттого, что он так и не успел трахнуть ее перед смертью.

Мне было радостно. Появление этой дамы реабилитировало меня перед самим собой, перед Колькой, ментами и всем миром. Я уже больше не злостный и неосторожный поджигатель, ведь она была на складе после нас.

Лена все рыдала и рыдала и не собиралась останавливаться. Черная юбка, новые полусапожки, скорее всего из кожзама, и колготки с затяжками. Обыкновенная русская деваха, безнадежно несчастная. Интересно, через сколько она про все забудет и, стесняясь и хлопая глазищами, ляжет ко мне в койку?

– Хотите воды? – спросил я.

Она отрицательно помотала головой. Я позвал Ларису:

– Сделай что-нибудь. У человека истерика.

Лариса сбегала за валерьянкой, накапала в ложечку.

– Ничего не надо, – неожиданно сказала Лена. Она перестала выть, только всхлипывала. – Я сейчас уйду. Извините.

Она встала и вышла в приемную. Я пошел за ней. На диване сидели менты, которых мы видели сегодня утром на базе. Один из них сидел на ее дубленке.

– Обязательно приходите, мы вас оформим, – сказал я Лене вдогонку и пригласил сотрудников правоохранительных органов к себе в кабинет.

– Чего это она? – спросил один из них, тот у которого было мужественное лицо.

– У нее несчастье.

– А-а-а, – понимающе кивнул он. – Моя фамилия Полупан. Я – капитан, а это, – он указал на спутника, – лейтенант Сидоров.

Сидоров был серым и невзрачным, как и полагается Сидорову. Он был в два раза меньше Полупана.

– Нам бы хотелось, чтобы вы ответили на несколько вопросов, – сказал Полупан. У него был довольно добродушный вид, я бы даже сказал – простецкий. Без подозрительности и усталости в глазах, свойственной людям его героической профессии.

– Дело в том, ребята, что я, если честно, ни хрена не помню. Был пьян.

– А дело-то серьезное, – перебил меня Сидоров. – По предварительным данным пожарных причиной возгорания является поджог. Да и по нашему ведомству ничего хорошего. Наконечного скорее всего убили. Ждем заключения экспертов.

– Мы должны составить протокол, – добавил капитан.

– Как убили?! – поразился я.

– Ударили тупым предметом по голове, – хором ответили они.

– Вам лучше поговорить со Спицыным. Он вам все в деталях расскажет. Да и потом, оказывается, после того как мы уехали, к Виталику приходила женщина. Вы ее только что созерцали. Так что мы не последние, кто его видел.

– Дайте нам ее данные, – попросил Полупан.

– У нас их нет. Может спросить у родителей Виталика, вдруг они знают. А вообще-то завтра или послезавтра она придет оформляться к нам на работу, тогда я вас обязательно найду.

Когда все было кончено, мы с Аркашкой расписались в протоколах и пожали милиционерам руки.

– Не прощаюсь, – сказал Полупан. – Завтра буду звонить.

– Сообщите, пожалуйста, результаты экспертизы, – попросил я.

Скоро вошла Лариса. Она была в шубе. Рабочий день давно закончился.

– Эта странная девушка забыла свои бумаги, – Лариса положила на стол несколько исписанных листов одиннадцатого формата. – Я подумала, что вам будет интересно посмотреть. Все-таки она у нас собирается работать. До свидания.

Как только она ушла, я первым делом открыл бутылку вина, благо штопор у меня на полке имелся, и одним глотком увеличил концентрацию алкоголя в крови процента на два.

– Кому и зачем понадобилось убивать Виталика? – подняв глаза к потолку, спросил Аркашка.

– Нужно все это обсудить с Чебоксаровым, – сказал я, набирая номер Колькиного сотового. – Ты где? – спросил я, когда он взял трубку.

– Я в медицинском центре, записался на компьютерную томографию.

– Хотели кое-что с тобой обсудить.

– Давай завтра с утра. У меня еще процедуры.

Я положил трубку.

– Лечится? – спросил Аркашка.

– Угу.

Мы попрощались с охранником и спустились в пургу. Я был пьян. Я понял это, как только встал со стула. Что ж, уже вечер, сегодня задачей номер один было не нажраться к обеду. Я с ней справился.

Позвонил Шамрук и заплетающимся голосом сообщил, что соскучился и ждет меня в баре «У дедушки». Неожиданно меня осенило, что я никогда в жизни не видел Шамрука трезвым. Как впрочем, и он меня. Попытавшись осмыслить этот интересный факт, я сделал неожиданное открытие, даже целых два. Первое – Шамрук никогда не звонил мне трезвым, как и я ему. Если он звонил (естественно пьяный), а я в этот момент был трезв, то видеть мне его не хотелось, и я всячески его избегал, как, видимо, и он меня, если я был пьян и звонил ему трезвому. Второе – я абсолютно не помню, откуда Шамрук взялся в моей жизни. Очень долгое время он нигде не фигурировал, а потом вдруг возник, откуда ни возьмись. В этот раз и он был пьян и я вроде тоже, но я опять отказался от встречи, сославшись на работу, потому что находился в процессе выхода из запоя. Как-нибудь на досуге мне нужно навести порядок в отношениях с этим человеком.

Пока прогревался двигатель, я выкурил сигарету, стряхивая пепел в сугроб.

– Действительно, – продолжил я Аркашкину мысль. – Кому нафиг мог понадобиться наш склад и Виталик? Я думаю, что – никому. Значит, менты что-то темнят.

– А может, сторож его по пьяни тюкнул?

– Может, и сторож.

Аркадий высадил меня в двух шагах от подъезда. Этих двух шагов хватило, чтобы почувствовать зиму.

На этаже я выскочил из дверей лифта, не дав им до конца открыться, и стремглав бросился к двери тамбура с ключом на перевес. Но генерал оказался первее. Когда я открыл дверь он уже стоял на пороге в синих трусах, белой майке и, улыбаясь искусственными зубами, смотрел на меня. Между ног у него сидела Пуля, высунув язык до пола.

В дверном проеме меня качнуло. Я схватился рукой за косяк.

– Штормит? – спросил Макарыч.

– Угу.

– Молодец, – с пафосом сказал он. – Чтобы хорошо опохмелиться, нужно выпить немного больше чем вчера.

– Смешно.

– У тебя там дама, – генерал раскинул руки на ширину двери. – Вот с таким бампером.

– Откуда? – удивился я.

– Ты ведь сам прислал убираться. Она четыре раза выносила мусор и столько же ходила в магазин.

– А, – сказал я.

Генерал подмигнул.

Бампер торчал посреди зала. Играла музыка. Пропорции были самые мои. Стопроцентное возбуждение. Мне даже на лицо смотреть не было необходимости.

Женщина драила паркет. Я кашлянул. Она подняла голову. Приятное лицо, около сорока. Глаза одинокие, глубокие, полные затаенного желания, попросту говоря: блядские.

– Здравствуйте, – улыбнулась она.

Я кивнул.

– Минут через двадцать закончу.

– Ничего, – не сразу ответил я. Мне нужно было перевести дух. – Я приму ванну.

– Я разогрею еду.

Я включил джакузи и лег в пену. В руках я держал запотевшую бутылку. Вино теперь совсем не действовало. Хотелось водки. И еще я хотел эту женщину. Тут важно выстроить разговор. Я отхлебывал и придумывал слова, но кроме пошлостей ничего не придумывалось.

– У вас сломалась микроволновка, – сказала она, когда я вышел. – Кто-то поставил в нее железную кастрюльку.

– Не удивляюсь.

– Вы будете плов?

– А как вас зовут?

– Рита.

– Буду, Рита, только если вы со мной.

– Хорошо.

Мы ели плов и пили вино. Опять придется искать такие же бутылки.

На мне был махровый халат, на голове – полотенце. Мы разговаривали. Она смеялась. В отличие от меня, она на самом деле знала, кто такой Кафка.

– Знаете, сейчас такое время, что ни от какой работы нельзя отказываться, – сказала она. – Даже если у тебя высшее образование. Особенно когда живешь одна с двумя детьми.

– Не собраго… Не соблаговолите разделить со мной постель? – с надеждой спросил я.

Она подняла голову, посмотрела на меня и убрала с лица волосы. На лбу у нее было написано: «А почему бы и нет»?

– Вы знаете, где гостевая ванная, – предположил я. – В шкафу висит мой второй халат и рубашки, – я не стал предлагать ей одежду жены.

Рита налила полный стакан вина и залпом выпила.

Я ушел в спальню, лег в постель и стал ее ждать.

Она пришла через пятнадцать минут, выключила свет и легла рядом. Мы стали целоваться. Она была мягкая и робкая. Пока я ее ждал, все возбуждение прошло. Я ерзал на ней, пытался что-то делать, но у меня ничего не получалось. Я пробовал по всякому. Вдруг ее затрясло, прямо заколотило. Я испугался и, приподнявшись на локтях, посмотрел ей в лицо.

– Ты чего?

Ее затрясло сильнее, а потом прорвало. Она захохотала. Она смеялась так искренне и заразительно, что я невольно тоже стал похихикивать.

– Ты чего??

– О! Ты мне дышишь в шею и делаешь щекотно! О! – Она опять закатилась. – И еще, такое ощущение, что ты пытаешься засунуть в меня какую-то тряпочку! О!

Тут уж я тоже не выдержал и расхохотался.

– Тряпочку? – сквозь смех спрашивал я.

– Тряпочку! – скорчившись выдавливала она.

– О!

– О-хо-хо!

Мы смеялись минуты две. Потом она оделась и ушла.

Я закрыл за ней дверь и остался стоять среди декораций своей большой квартиры. Мне представлялось, что я на сцене. Я все еще хихикал, кривлялся, хотя впору рыдать. Наверное, все это понарошку, вот-вот грянут аплодисменты, я раскланяюсь и спущусь по ступенькам в нормальную жизнь.

Я подошел к окну. Между небом и землей дрожала луна, как будто кто-то упустил ярко-желтый воздушный шарик, он улетел вверх, обмяк и потерял форму.

Я выпил таблетку «реланиума», дождался, пока в голове заиграла музыка и упал в кровать.