Текст книги "Скользящие в рай (сборник)"

Автор книги: Дмитрий Поляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

7

Глеб на ужин не остался. Тихо зверея, он протолкался через хлынувшую к столам галдящую, веселую, удушающе ароматную толпу. Выбравшись из нее, он быстро пошел между низкими фонарями в сторону ворот, поеживаясь от навалившейся на него враждебности, ни к кому определенно не адресованной и оттого как-то особенно для него тяжелой. Широкими бросками дорожку пересек лоснящийся черный дог, бегущий, по-видимому, лишь ради того, чтобы бежать. Дорожка была усеяна высохшими от сильной жары листьями, которые приятно хрустели, попадая под ноги. Не успев сразу прервать бег, дог задержался перед циркулирующим фонтанчиком, так что задницу его с кузнечиковыми ногами занесло вперед, и стал жадно, лязгая зубами, хватать брызги. Глеб покачал головой и, сунув руки в карманы, ускорил шаг.

Выйдя за ворота, он остановился, чтобы закурить, и с удивлением отметил возбужденную дрожь в пальцах. Слева из-за высокого кустарника доносилась какая-то бурная возня, перебиваемая всхлипами и звуками, похожими на оплеухи. Глеб пошел было дальше, но в сдавленном писке ему послышались знакомые интонации. Он обогнул кусты и увидел двух бугаев из охраны виллы, которые волокли к черному джипу отчаянно упирающегося Линькова. Угодив в западню, Линьков старался голосить шепотом.

– Эй! – крикнул Глеб. – Что вам от него нужно?

Все трое замерли на месте. Охранник покрупнее швырнул Линькова в лапы своего коллеги и, поправляя сбившийся галстук, двинулся в сторону Глеба. Линьков озирался, как затравленный зверек. Вокруг глаза вспухла блестящая гематома, под носом чернела кровь.

– Вы знаете этого человека? – спросил охранник, оценивающе осматривая Глеба.

– Нет, я его не знаю. Но какого черта вы его тащите?

– Глеб! – дернулся Линьков и тут же получил невидимый удар в поясницу.

– А он, похоже, вас знает, – с недоброй улыбкой заметил охранник, пытаясь разгадать, с кем имеет дело.

– Похоже – не считается. Я вижу его в первый раз.

– У вас есть приглашение на сегодняшний вечер?

– Да. Но я его выбросил.

– В таком случае прошу вас, не мешайте. Этот человек должен уехать с нами.

Охранник, видимо, решил не связываться с незнакомцем.

Глеб стряхнул горящий пепел с сигареты, не преминув отметить про себя, как ровно бьется его сердце.

– Но вы избили его.

– И что? – Лицо охранника растянулось в вызывающую ухмылку.

– А то, – сцедил Глеб, чувствуя, как земля электризуется у него под ногами, – что твоя холуйская задача – задержать нарушителя, а не калечить его. И теперь вам придется отпустить парня, чтобы оказать ему медицинскую помощь.

– Покажите ваши документы.

– А может, – Глеб, теряя себя, шагнул навстречу охраннику, – тебе ширинку еще расстегнуть?..

– Отпустите его! – послышался властный голос.

Глеб обернулся. В свете одинокого фонаря стоял бесшумно подъехавший спортивный «мерседес». Кожаный верх машины был откинут. По изящно выгнутому ярко-красному корпусу дробились-сияли фонарные огни. За рулем сидела хрупкая светловолосая девушка и холодно смотрела на охранников. Это была Лиза.

Тот, что вцепился в Линькова, разжал пальцы, и Тарас какими-то заячьими зигзагами ринулся к кустам и исчез в них.

– Этот человек, Елизавета Феликсовна, был обнаружен внутри дома. У него нет ни документов, ни пригласительного билета. Он не имеет никакого отношения к обслуживающему персоналу. И он явно не из гостей. А этот господин…

– Я знаю его, – сказала Лиза. – Спасибо. Можете быть свободны.

Ловким щелчком Глеб отбросил горящий окурок на середину поляны и неспешно направился к Лизе. Она молча улыбалась ему.

– Вот это неожиданность, – сказал он, выдавая ответную улыбку. – Почему вы не остались на ужин?

Она склонила голову набок, как бы оценивая его в разных ракурсах.

– А вы почему? – При этом ее веснушчатый маленький нос по-детски капризно наморщился.

– Я не люблю ужинать в одиночестве, – ответил он, с явной заинтересованностью изучая ее улыбку.

Лиза постаралась не смутиться и, встряхнув волосами, парировала:

– Я тоже.

– Ну что ж, – протянул Глеб, оглянувшись по сторонам, перед его внутренним взором возник Леверштайн, – в таком случае я приглашаю вас на ужин.

– Куда? – спросила она, уже неуверенно.

Глеб открыл дверцу, предложив девушке подвинуться, и уселся за руль.

– Посмотрим. – Он включил двигатель. – Вы согласны?

Лиза повела плечами, что означало скорее да, чем нет, и машина сорвалась с места.

Они миновали въездные ворота с двумя окаменевшими охранниками по бокам и вышли на освещенный спуск, ведущий к примыкавшему к поместью Кругеля поселку. Ветер отбрасывал изящно вьющиеся светлые волосы девушки назад, открывая несколько капризное, но вместе с тем упрямое и даже волевое лицо. Глеб поглядывал на нее с одобрением. Он не задавал вопросов, полагаясь на свою интуицию, но девушка, безусловно, привлекала его.

– Вы на самом деле игрок? – спросила Лиза.

– Да.

– Я никогда не встречала настоящего игрока.

– В этом есть что-то особенное?

– Конечно. Ведь надо уметь делать что-то лучше других.

– Каждый должен уметь делать что-то лучше других. Я играю на бильярде. Вы учитесь в Лондоне. Ваш папа тоже чем-то занят. Повар варит, шофер возит, да? В этом нет ничего особенного.

– Да, но, в отличие от повара или шофера, вы выигрываете.

– Не всегда.

– Ну да, только когда захотите, – заметила Лиза с добродушной иронией и лукаво посмотрела на него. – Я думаю, вы хороший игрок, потому что с вами дружит мой папа. А больше всего мой папа ценит в людях профессионализм. Можно сказать, он коллекционирует профессионалов.

– Нет-нет, мы не дружим с вашим отцом. Просто иногда встречаемся на бильярде. Я случайный экспонат в его коллекции.

– Уверена, что вы его безбожно обыгрываете.

– Ну да, только когда захочу.

Оба приятельски рассмеялись.

Освещение на дороге резко оборвалось. Лиза включила дальний свет, который выхватил из тьмы две мятые штанины канареечного окраса, колеблющиеся на обочине дороги. Приблизившись, они увидели Албина, который замер на месте и подслеповато щурился на них.

– Ох, – воскликнула Лиза, – это же Албин! Албин, дорогой, но зачем ты ушел так рано? Почему машину не взял? Ведь это я его пригласила.

– А мы знакомы, – буркнул Глеб.

– Правда? – удивилась Лиза и заботливо добавила: – Он очень хороший. Он много помогал мне в Лондоне, пока не уехал сюда. Правда, Албин?

Англичанин энергично закивал головой, одновременно виновато пожимая плечами, что, по-видимому, заменяло ответы на вопросы девушки.

– Вот, – сказала Лиза. – Не думала я встретить здесь Албина. До города далеко. Кругом ночь. Надо взять его с собой. А то он один совсем заблудится.

– А он вовсе не один, – заметил Глеб, кивая на иностранца, из-за плеча которого показалась круглая мордашка рыжей девушки в круглых очках, до того рыжей, что казалось, будто кто-то плеснул ей на лицо ведро веснушек.

– А вы кто? – полюбопытствовала Лиза.

Девушка зарделась и пропищала совершенно детским голосом, в котором прозвучало почти отчаяние:

– Я… я переводчик. С английского языка.

– Да-да, – яростно подтвердил англичанин, притягивая рыжую к себе, – он мой переводчик.

– Странно, но Албин хорошо говорит по-русски, – удивилась Лиза. – Разве тебе нужен переводчик, Албин?

Англичанин вдруг вытянулся с каким-то орлиным достоинством и, прихватив девицу еще крепче, словно ее хотели у него отобрать, отбарабанил тоном школяра:

– Да! Мне очень нужен переводчик. Он помогает мне русский лингвистика. И вообще – многие обороты вашей речи… Мне без него нельзя!

– Ладно, – подытожил Глеб. – И впрямь, не оставлять же их здесь. Раз уж так, то давайте, что ли, поужинаем вместе.

В город не поехали, опасаясь, что улицы могут быть перекрыты, а подогретые злобой и алкоголем толпы могут накостылять пассажирам сверхдорогой машины, едущей без охраны. Остановиться решили в маленькой, но уютной харчевне в пригороде, хозяева которой к тому же сдавали меблированные комнаты, расположенные на втором этаже. Харчевня угнездилась посредине тихого, темного поселка, сквозь который была протянута автомобильная ветка, украшенная десятком слабо мерцающих фонарей. Внутри, как ни странно, было людно, но вовсе не шумно. Играл незаметный джаз-банд. В мягком полумраке, освещенный светом множества дрожащих свечей, возник хозяин заведения – похожий на мопса старик с бакенбардами. Излучая радушие, он провел новых гостей к понравившемуся им столику возле окошка с веселенькими занавесками и предложил меню. «Мы работаем до утра», – сообщил он сиплым шепотом. Затем он порекомендовал седло ягненка или если рыбу, то запеченного карпа (рыжая спутница Албина, которая представилась Тамарой, демонстративно перевела ему все сказанное) и степенно удалился с предварительным заказом на аперитив. Албин долго вертелся на стуле, с интересом разглядывал интерьер, потом уважительно цокнул языком и сказал:

– Очень напоминает паб. Эти… низко такие… вон…

– Консоли, – поспешила подсказать Тамара и прыснула глазами на Лизу, как бы призывая ее убедиться в своей профессиональной необходимости.

– Да, консоли, спасибо, очень припоминают Британия. У мой отец рядом в деревня есть такой паб. Он очень любит туда ходить с друзьями на два-три эль. Такой огонь в мм…

– Камин, – дополнила Тамара.

– Да, в камин, спасибо. Консоли совсем черные от камин. Очень хорошо. И много огонь. Как здесь. На каждый стол. Все знакомые, веселые.

– Видите, – сказала Лиза Глебу с каким-то неуместным возбуждением, – как хорошо Албин говорит по-русски.

Глеб вдруг широко зевнул и, чтобы снять неловкость, обратился к англичанину:

– Послушайте, Албин, вот вы так тепло говорите о родине. Почему же вы не уедете обратно? Разве вам здесь хорошо? Нравится? А между тем, как говорит один мой знакомый, сейчас у нас легко потерять голову. В прямом смысле этого слова. – Глеб провел пальцем по горлу и улыбнулся.

Англичанин грустно покачал головой.

– Деньги, – сказал он. – Money. Я делать бизнес. Это очень дорогая работа. Очень много желающих в Британия. И потом, у вас не так плохо. Есть Африка, Латайн Америка, Азия. Тяжелый климат. Конечно, люди волнуются. Но так везде. У нас тоже есть демонстрации.

– Плевать на демонстрации. Но если честно, – подмигнул Глеб, – удрать хочется? Ну, пусть в Африку. Куда-нибудь?

– В Африку не хочется, – с серьезным, почти скорбным лицом ответил англичанин. – А куда-нибудь – очень.

– Странно, – сказала Лиза. – А я с удовольствием поехала бы в Африку, в саванну, на сафари. Это даже романтично: львы, слоны, бушмены с копьями… что там еще? – Она засмеялась.

Глеб окатил ее масленым взглядом и тихо произнес:

– Выпьем на брудершафт?

– Почему так? – удивилась девушка.

– Потому что я вас понимаю, – выдохнул он.

– Да-а?

На столе появилась бутылка текилы и бокал мартини со льдом для Тамары. Хозяин таверны разлил текилу по стопочкам и, прежде чем удалиться за седлом ягненка и запеченным карпом, сообщил, что в молодости был метрдотелем в шикарной гостинице, а карпа разводит сам в пруду на задворках своего хозяйства, а вон та хоть и немолодая, но не лишенная привлекательности женщина за стойкой бара – его жена, с которой и помереть не страшно, и что молодые люди тоже очень подходят друг другу. Пока тянулась эта болтовня, Глеб, развлекаясь, неотрывно оглядывал Лизу, которая на какой-то лихорадочной ноте принялась ссыпать беспорядочные подробности своей лондонской жизни, словно хотела закрыть эту тему раз навсегда и как можно скорее. Она замолкла на полуслове, когда Глеб положил ладонь на ее напряженную руку.

– Что случилось? – спросил он.

Она улыбнулась, потом сломала улыбку и встревоженно посмотрела ему в глаза.

– Ничего. – Лиза порывисто выдернула руку и вскочила. – Мне надо… в дамскую комнату.

Албин удивленно проводил девушку взглядом и предложил выпить аперитив.

– Текила не похожа на аперитив, – заметил Глеб, поднимая стопку. – В ней градусов сорок, не меньше. Это же самогон.

Албин махнул рукой:

– А мы так – чуть-чуть!

В отсутствие Лизы Тамара слегка обмякла и, чокнувшись, выпила весь мартини разом, по-мужски. И сразу поплыла, промахивая зажигалкой мимо сигареты и сигаретой мимо губ. В усилившемся гомоне Глеб расслышал голос англичанина, который внятно, монотонно, подбирая слова, чеканил:

– Money портят людей. Кэпитэл – это враг демократии, понимаешь? Я делаю деньги из атмосфер. Пфф, как фокус. Там нет демократия, там только жадность. Надо еще, еще. Но где брать, а? Можно только отнимать у других. Деньги не растут на деревья. Надо убивать, чтобы брать… отбирать. Гльеб, как ты считаешь, эти люди на улице, они справедливы? У них все отобрали, а теперь говорят: o’кей, идите умирать. Ваши деньги теперь у нас. Теперь это наш кэпитэл. И не надо революция, идите умирать. Но где демократия? Ее нет! Все имеют право делать протест!

Глеб ощутил прилив алкоголя к тому участку мозга, который, по всей вероятности, отвечает за чистоту восприятия окружающего мира, и с удовольствием впал в состояние пьяной бодрости и не присущей ему острой заинтересованности в собеседнике.

– Что ты все талдычишь: демократия, демократия, – с неприязнью вдруг рявкнул он. – Все кругом талдычат: демократия, демократия. Я не понимаю. Чё это такое? Какие у нее формы? Чем эти формы лучше других? Подумаешь! Любую гадость оправдают! Завтра в толпу станут стрелять – угроза демократии, скажут! Черт возьми, какое-то абсолютное добро, измазанное дерьмом гильотин, воняющее порохом. Добро, под угрозой смертной казни не допускающее даже сомнения в своей абсолютной ценности. – Глеб икнул.

– О, Гльеб! – ужаснулся англичанин. – Ты не веришь в демократию?

– Не верю, – мотнул головой Глеб. – Пока ты мне не объяснишь, что это такое и чем лично мне оно интересно, – не верю. Что мне твоя демократия, когда башка с сердцем не ладит?

– Но это совсем другое, Гльеб.

– Ничего не другое! Для меня – не другое! Если бы я сказал, что не верю в Бога, ты бы политкорректно промолчал, да, Албин? Но я усомнился в демократии! Нет, даже не усомнился, а просто спросил: что это такое? Не лучше ли верить в Бога, чем в демократию, дружище?

– Не ссорьтесь, мальчики, – пискнула Тамара.

– Балаган! – не унимался Глеб. – Даже не комедия. От вашего европейского прекраснодушия скулы сводит, как от пошлой, слюнявой проповеди. Демократия – это вот, башка и сердце, понял, иностранец? А другая мне неинтересна. Куда девать прошлое? Что заставляет меня умирать каждый день, черт побери?! Только это имеет какую-то цену и значение! Я не собираюсь рыться в навозной куче нашего гнилого общества и пытаться решать его проблемы! Да и тебе-то что за дело?

Взволнованный Албин хлестанул стопку текилы и замер с видом миссионерской толерантности.

– Я тебя не понимаю, Гльеб. Очень быстрая речь, – наставительно начал он. (Тамара метнулась было переводить, но он остановил ее.) – Что-то я все-таки понимаю. Да, это трудный урок. – Его костлявый палец тихо стукнул по столешнице рубином золотого кольца. – Но мы все должны учиться. Нам надо делать себя новыми, понимаешь? Новыми. Надо стараться. Всем вместе.

– Теперь я не понимаю, – буркнул Глеб, явно теряя запал.

– Он хочет сказать, – встряла Тамара, – что все люди – братья.

– А-а, в смысле – родственники?

– Пчму, росвенники? – удивилась Тамара нетрезво. – Бра-атья!

– Нет, нет… то есть да, конечно да… Но не так. Я хочу сказать…

– Liberté, égalite, fraternité? – Глеб глубоко затянулся сигаретой. – Опять?

– Что – опять?

– Опять… это самое?

Англичанин выдохнул, сцепил пальцы и, провернув зрачки в орбитах, терпеливо продолжил:

– Понимаешь, кэпитэл не должен брать политик. Влиять – о да, да! – то есть нет! – влиять на политик нельзя. Иначе нет никакой демократия. Сами люди должен становиться другие. Вот ты, и я, и Тамара – мы все должны опять родиться. Потому что демократия – это будущее. Пока еще. Пока еще! Не опять! Это стремление, вектор. И люди понимают это. И поэтому они не согласны. Но они не новые люди. Они хотят становиться новыми. И они делают протест на несправедливость. У людей в обществе нет понимания. Но мы должны учиться понимать друг друга.

– Зачем?

– Что?

– Зачем мы должны учиться понимать друг друга?

– О, как же? – разволновался англичанин. – Если все люди понимают друг друга, то они могут договариваться. Если они могут договариваться, то они могут управлять свою жизнь. Если они могут управлять свою жизнь, то нет больше протест, потому что есть справедливость, порядок. Кэпитэл – бизнес, народ – политик. Все хорошо. Это демократия. Я понимаю, что так сейчас нет. Но так надо, так будет, я верю.

На этих словах Глеб одарил англичанина вялым взглядом и тяжко оперся на локти.

– Бедный, бедный провинциал, – вздохнул он.

– Что такое провинциал? – спросил Албин, прерванный на полуслове.

Оцепеневшая, казалось бы, уже насовсем Тамара сразу ожила и, схватившись за съехавшие набок круглые очки, «перевела» по-русски:

– Провинциал – это человек, живущий на периферии. – Потом, секунду подумав, уточнила: – То есть в провинции.

Где-то глухо ударил одинокий колокол, потом еще раз. Гул его – пустой, монотонный – поплыл стороной, удаляясь и затихая, не вмешиваясь в беспорядочный гомон таверны.

– Что это? – удивился Глеб. – Ночью…

– А дурачок наш, Степка, – охотно пояснил подоспевший хозяин заведения, любовно располагая блюда по столу. – Начали церкву строить, да на полуделе бросили – денег не хватило. Успели только вон колокольню выставить, правда, без креста, на крест тоже не хватило, а колокол на нее дачник один богобоязненный навесил, за свои. Из новых – Иван Осипыч Румянцев, не слыхали? Водочку гнал – чудо была что за водочка. Убили его конкуренты. Знать, не сподобил Господь грешки спустить, так-то вот. – Довольный сделанной сервировкой, хозяин выпрямился, прижимая поднос к животу. – А Степка повадился на колокольню влезать и колокол трогает. Звонарем себя представляет. Случается, и ночью двинет, как видите. Такое вот беспокойство.

– Вы бы двери в колокольне на замок запирали, – посоветовал Глеб.

– Так нету дверей. Не сделали.

Виляющей походкой барной шлюшки вернулась наконец Лиза и, загадочно улыбаясь, плюхнулась в кресло, сунула в губы длинную, тоненькую коричневую сигарету, потом, спохватившись, выдернула ее изо рта, опрокинула стопку текилы, слизнув соль с руки, задвинула сигарету обратно и знаком, обращенным в пространство, потребовала огня. Озадаченный таким внезапным преображением, Глеб щелкнул зажигалкой.

– Всегда хотел жить в таком маленьком поселке, – сказал он, показывая на окно, за которым фонари освещали опрятные фасады вековых зданий в провинциальном стиле. – Здесь хорошо отдыхать и стариться. Все – мимо. Грязь, суета – мимо. Можно услышать вечность и даже примириться с ней.

– Не ожидала, что вы романтик, – рассеянно промурлыкала Лиза. – Англия полна подобных городков. В них такая скука. Такое впечатление, будто все происходит как бы в рапиде.

– В рапиде… Это очень хорошо, наверное. Можно все подробно рассмотреть, пощупать, а?

– Примириться с вечностью, как вы говорите, – фыркнула девушка. – По-моему, вечность никуда от нас не денется. Рано или поздно. Вот и нечего к ней особо прислушиваться. Жить надо быстро.

– Да-да, живи быстро и быстро умирай. Есть такое выражение.

– Есть?

– Есть. – Глеб взял ее за локоть и, не отрывая пристального взгляда от ее слегка подрагивающей ладони, спросил с холодной полуулыбкой: – Чего вы хотите?

Лиза ковырнула вилкой рыбину, проглотила маленький кусочек сочного розового мяса и ответила несколько заторможенно:

– Мне легче перечислить то, что я не хочу. – Она помолчала, потом вытянула локоть из пальцев Глеба и усмехнулась. – Вы, кажется, предлагали выпить на брудершафт? Это, по-моему, немецкое слово. Оно означает – братство. А давайте попробуем лучше на швестершафт.

– Давайте, – согласился Глеб. – Пусть будет с привкусом феминизма.

Он разлил текилу по стопкам. Они выпили ее и поцеловались, предварительно посыпав друг другу губы солью. Албин крикнул «Браво!» и вознамерился проделать то же самое с Тамарой, которая не сразу поняла, чего от нее хотят, а когда поняла, то очень обрадовалась. Сразу сделалось развязней и веселей.

– Теперь, Глеб, я буду тебе тыкать. – Лиза ткнула его пальчиком в плечо.

– Это сближает, девочка. – Он сыто откинулся на спинку кресла.

– Не надо называть меня девочкой. Поверь, я давно уже не девочка.

– Почти забыл о твоем женихе.

– Я – тоже.

– Когда ты хочешь, чтобы я тебе о нем напомнил?

– Я тебе уже надоела?

– Нет.

– Тогда не напоминай. Это ведь – так… Им хочется.

Глеб не стал углубляться в эту тему. Он усмехнулся, глядя, как Тамара пытается притулить голову к острому, неудобному для таких нежностей плечу англичанина с выражением законного права на засыпающем лице, и сказал с оттенком сочувствия:

– Она ведь ничего не ела.

– Здесь можно брать комнату? – Албин вытянул шею в поисках хозяина заведения. – Бедньяшка сильно устала, – почти шепотом выдавил он запомнившуюся литературную фразу. Его широкая, вся в венах, ладонь ласковой ощупью, чтобы не потревожить, нашла на Тамаре очки, бережно поправила их и прикоснулась к румяной щеке.

Когда Албин под заботливым приглядом хозяина уводил Тамару по крутой скрипучей лестнице наверх, та то и дело просыпалась, скашивала замыленный глаз в сторону Лизы и, грозя ей скрюченным пальцем, заверяла то ли себя, то ли ее: «Я перевожу, перевожу»…

– Кто это? – спросила Лиза через минуту после того, когда они наконец скрылись из вида.

Глеб пожал плечами, и неожиданно оба покатились со смеху. Мягкие, цвета спелой пшеницы волосы девушки рассыпались по груди Глеба. Он безотчетно взял на ладонь густую прядь и поднес к лицу, вдохнул терпкий аромат свежей ухоженности и ощутил нарастающую волну глухого возбуждения самца.

Лиза перестала смеяться, не отрывая лица от его груди, спросила:

– Что ты делаешь?

– Разглядываю твои волосы.

– Зачем?

– Чтобы убедиться, что ты настоящая.

– Ну и как? Настоящая?

– Пока не знаю.

– А ты настоящий, я знаю.

– Откуда?

– Женщины это всегда видят. Когда хотят. – Она выпрямилась и посмотрела ему в глаза. – А когда они ошибаются, то это значит только, что они не хотят понимать правду, потому что им так спокойнее. На какое-то время.

– А ты уверена, что хочешь что-то во мне понимать?

– Я уже поняла. – Она обвела ладонью его лицо, почти не касаясь кожи, склонив голову к своему плечу. – Ты очень устал. У тебя такие глаза… Как у израненного быка на корриде, когда развязка уже близко… Когда движения меньше зависят от тебя, а мысли расползаются, как ветхое лоскутное одеяло. Я это хорошо понимаю… И от этого мне как-то спокойнее.

– Странно, – сказал он.

– Нет, не странно. Правда, спокойнее. Ты не такой, как они все, – проговорила она едва слышно.

– Странно, – повторил Глеб, – что ты так думаешь. – Он приблизился к ее уху. – Ведь я не употребляю дурь.

Лиза вскинулась, как от удара плети. Ее глаза сверкнули острой ненавистью, но в них одновременно промелькнуло и затравленное отчаяние. Она прикусила нижнюю губу. Минуту девушка впивалась в его холодную и расслабленную полуулыбку, потом попыталась улыбнуться сама.

– А ты действительно не такой, как они все. – Чтобы задержать время, она неспешно перетянула свои волосы резинкой и тряхнула головой так, чтобы задеть ими его лицо. Взяв себя в руки, она спросила, не глядя на него: – Почему ты решил, что я… в общем…

– Нос надо мыть после процедур.

– Это… это пудра, – сказала она, порывисто вытирая нос платком.

– Ну, если это пудра, то извини, – отрезал Глеб, который вдруг утратил интерес к этой теме, и с удовольствием закурил.

– А хоть бы и дурь, – ни с того ни с сего созналась Лиза. – Тебе-то что за дело?

– Никакого, – честно ответил он и пустил дым кольцами.

Мелко хихикнув, Лиза гибко переместилась к нему на колено и тихо пропела на ухо:

– Тогда предлагаю брудершафт. – Она опять хихикнула. – Ведь швестершафт уже был.

– Что же мы будем делать после брудершафта? – поинтересовался Глеб с деланым недоумением. – Вернемся к вы?

– Ни в коем случае! – отрезала Лиза. – После брудершафта мы закажем шампанское в номер. Шагать надо только вверх. Ну, как?

Глеб сделал вид, что задумался, – и надо было видеть гримаску обиженного удивления, которая возникла на капризном лице девушки. Но он не стал долго терзать ее самолюбие и решительно махнул рукой, как бы сдаваясь под упорным натиском:

– Заметано!

С выражением нескрываемого облегчения Лиза медленно разлила по бокалам откуда-то взявшееся вино, передала один бокал ему, затем переплела кисти рук и, выпив свой разом, без вкуса, жадно впилась ему в губы необыкновенно страстным и вовсе не приятельским поцелуем. Когда же она откинула голову, немного задыхаясь от удовольствия, и глянула ему в глаза глубоким и влажным взглядом, Глеб обнаружил перед собой совсем не ту простоватую, пресыщенную безотказным житьем-бытьем студентку, какой она ему представлялась до сих пор, а вполне искушенную, хищную, плененную плотской страстью молодую женщину. И она, эта красивая женщина, стремилась к нему. «Откуда что берется?» – только и подумал он, легко отдаваясь дурману желания, алкоголя и такого близкого, манящего, жаркого женского тела.