355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дмитрий Мамин-Сибиряк » Библиотека мировой литературы для детей, т. 15 » Текст книги (страница 3)
Библиотека мировой литературы для детей, т. 15
  • Текст добавлен: 31 августа 2017, 21:30

Текст книги "Библиотека мировой литературы для детей, т. 15"


Автор книги: Дмитрий Мамин-Сибиряк


Соавторы: Сергей Аксаков,Константин Станюкович,Николай Гарин-Михайловский

Жанр:

   

Детская проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 47 страниц)

Не скрывая своих демократических убеждений и симпатий, Станюкович утверждает человеческое достоинство простого матроса. Он одушевляет свои рассказы и повести мыслью о неисчерпаемых возможностях русского матроса, о его способности беззаветно любить родину и свершать ради чести и славы ее поистине героические деяния. Эта мысль и составляет пафос его повествований, воплощенный в лучших и любимых автором героях.

Но есть в произведениях Станюковича и страницы, пропитанные горечью. Он, будучи реалистом, должен был рассказать и о том, что на флот проникал «торгашеский взгляд на дело», «индифферентность» к высшим идеалам морской службы. Именно об этом его повесть «Два моряка». Писателя тревожило, что «торгашеский взгляд» убивал тот «истинно морской дух, то обычное у прежних моряков рыцарство, которые являлись как бы традиционными и без которых эти чудеса техники являются лишь бесполезными и дорогостоящими игрушками». Станюкович как бы предвидел тот позор, каким покроют себя царские адмиралы под Цусимой.

В 1895–1896 годах Станюкович создает роман «Вокруг света на „Коршуне“», где продолжает разработку характеров, известных по прежним его произведениям: здесь и беспокойный адмирал, и капитан «голубь», и матрос, сбегающий с иностранного корабля, куда он попадает в пьяном виде, и спасенный в океане негритенок, которого хочет усыновить один из матросов. Написанный специально для детей, роман представляет собой занимательный курс страноведения, не утративший интереса и для современного читателя. Совершая кругосветное путешествие, гардемарин Ашанин, в океане же произведенный в мичманы, наблюдает жизнь больших портовых городов, экзотических островов, знакомится с нравами европейских, американских, азиатских, африканских народов и племен.

Станюкович предполагал «дать описание кругосветного путешествия на военном корвете, обращая главнейшее внимание на бытовую сторону – на жизнь матросов на судне и на интересные типы моряков. Не рискуя утомлять юных читателей длинными описаниями разных портов, я рассчитываю познакомить их с прелестью плавания в тропиках и с трудностями его во время штормов и ураганов и вообще дать верное представление о морской жизни». Потому роман имеет подзаголовок «сцены из морской жизни». Вместе с тем все эти «сцены» сплочены в художественное целое сквозным сюжетом. Стержень, нерв этого сюжета – история формирования личности, характера Ашанина. Подчеркнем, что и все «страноведческие» описания, и типы моряков, и штормы, и ураганы, и судовой быт входят в роман как видение Ашанина, даны с его точки зрения.

Ашанин, как и Станюкович, попадает в кругосветное плавание совершенно для себя неожиданно: его отправляет на корвет своей волей отец. Ашанин тяготится разлукой с любимыми матерью и сестрой. Долго не может он привыкнуть к суровому распорядку морской жизни, особенно к ночным вахтам на мостике. Ураганы и штормы внушают ему страх и ужас. Но постепенно в плавании, в каждодневном общении с «рыцарями долга» – офицерами и матросами – Ашанин крепнет, мужает, наступает нравственная зрелость. Он проникается чувством гражданского долга, перерастающим в чувство патриотическое: в службе он видит теперь служение – служение родине и народу. А исполнение долга приносит ему нравственное удовлетворение и душевное равновесие.

…В 1896 году литературная общественность широко отметила 35-летие литературной деятельности Станюковича. Его приветствуют и собратья по перу – Чехов, Короленко, В. И. Немирович-Данченко – и адмиралы. Юные читатели преподносят ему адрес. Во время юбилейных торжеств были собраны деньги для организации на родине писателя читальни его имени. Воодушевленный, Станюкович, несмотря на подступающую тяжелую болезнь, с новыми силами отдается творчеству. Он пишет повести и романы, выходят один за другим сборники морских рассказов. По-прежнему его преследует цензура: запрещены предпринятые Петербургским комитетом грамотности издания для народа рассказов «Куцый», «Нянька», «Человек за бортом», приостановлено издание собрания сочинений. Станюкович не смиряется, не надламывается и горячо протестует против всяких, и не только цензурных гонений.

В 1902 году Станюкович по совету врачей выехал на лечение в Италию, где в 1903 году он и скончался. В похоронах приняли участие все русские, проживающие в Неаполе. На гроб писателя возложили венок с надписью: «Станюковичу от русских».

Когда-то отец Станюковича, отправляя его в кругосветное плавание, хотел подавить «бунт» своевольного и свободолюбивого сына. Но руководила им еще и надежда, что сын привыкнет к морской жизни, полюбит ее и послужит русскому флоту, как служили ему прадед Константина Михайловича, его дед и отец. И ни отец, ни сын не могли и предположить тогда, как суждено будет сбыться этим надеждам. Сегодня не перечесть, скольких молодых людей увлек К. М. Станюкович своей страстной любовью к морю, к морской службе, сколько из них нашли в этой службе свое жизненное призвание!..

* * *

Среди произведений для детей, созданных Маминым-Сибиряком, самую широкую известность получили «Аленушкины сказки», переведенные на многие языки мира. Когда они вышли в 1896 году отдельной книгой, автор признался: «Это моя любимая книжка – ее писала сама любовь, и потому она переживет все остальное».

Эти сказки писатель сочинял для больной дочери, которую он растил и воспитывал один: его любимая жена в 1892 году умерла. Они близки к традициям народных сказок о животных: животные, птицы и даже насекомые говорят в них языком людей, рассуждают о жизни людей. Но, оберегая маленькую больную слушательницу, Мамин-Сибиряк исключает из описания жизни людей все, что могло бы ее огорчить и расстроить. Он придает «Аленушкиным сказкам» исключительно светлый, жизнерадостный колорит. Так, в зачине сказок у кроватки Аленушки появляется лохматый пес Постойко, а в конце книги его нет, хотя автор и повторяет: «Все теперь собрались около Аленушкиной кроватки». Это и понятно: история Постойко, описанная в одноименном рассказе 1893 года, – это история из другого, дисгармоничного мира, где узаконено и, более того, поощряется убийство беззащитных животных. В «Аленушкиных сказках» нет места приключениям, подобным тому, какое пережил Постойко, заарканенный на улице и доставленный в приют для бездомных собак. Вот что наблюдает там Постойко: «Комнатные собачонки с визгом лезли к решетке, отталкивая друг друга. Некоторые становились на задние лапки. Но приходившие брали только своих собак и уходили. Смотритель обходил все отделение и коротко говорил: „Повесьте очередных“. Верзила готов был, кажется, перевешать всех собак на свете, – с таким удовольствием он выбирал своих жертв». Мир «Аленушкиных сказок» добрый, светлый, и завершает их мажорный аккорд: «Наклонилась над самой кроваткой зеленая березка и шепчет что-то так ласково-ласково. И солнышко светит, и песочек желтеет, и зовет к себе Аленушку синяя морская волна…»

Другие краски, другие тона в детских рассказах Мамина-Сибиряка, связанных внутренне, проблемно, с его известными романами и повестями о горнозаводском Урале.

Дмитрий Наркисович Мамин родился в 1852 году, в заводском поселке близ Нижнего Тагила. Здесь он прожил почти безвыездно до четырнадцати лет. Огромное нравственное влияние испытал мальчик со стороны отца, служащего при заводе священником. Впоследствии Дмитрий Наркисович так писал о нем: «…Его образ всегда живым стоит пред моими глазами и навсегда останется лучшим примером для всех нас… папа так любил всех бедных, несчастных и обделенных судьбой; папа так хорошо, таким чистым сердцем любил науку и людей науки; папа так понимал человеческую душу даже в ее заблуждениях; наконец, папа так был чист и незлобив душой и совершенно чужд стяжательских интересов и привычек к ненужной роскоши…» Выделялся Наркис Матвеевич среди священнослужителей и любовью к литературе. «По вечерам в скромном поповском домике происходило чтение вслух, – это был отдых после дневных трудов. Любимой книгой, которую мать сама читала десятилетнему сыну, были „Детские годы Багрова-внука“ С. Аксакова, потом следовали путешествия, сочинения Гоголя, Некрасова, Тургенева, Гончарова и т. д. Для себя большие читали „Современник“ и Добролюбова, и Д. Н. еще детским ухом прислушивался в далеком медвежьем углу к отзвукам и отголоскам великого движения 50-х и начала 60-х годов» («О себе самом»).

В четырнадцать лет Мамина отправили в Екатеринбургское духовное училище, откуда его переводят затем в Пермскую духовную семинарию. Бурса, в которой Дмитрий Наркисович проучился шесть лет, ничем не отличалась от описанной Н. Г. Помяловским: такие же невежественный преподаватели, та же «долбня», та же дикость, те же буйные нравы бурсаков. И все-таки именно в бурсе приходит увлечение литературой: классные сочинения Мамина – лучшие в семинарии; пишет он и в рукописный журнал, тайный от преподавателей.

По окончании семинарии Мамин едет в Петербург и поступает в Медико-хирургическую академию. Живет и учится он в атмосфере, порожденной новым подъемом демократического движения в 70-е годы, «хождением в народ». Мамин хочет приобрести прочные практические знания, чтоб принять потом самое непосредственное участие в просвещении народа: «Моя цель – самая честная: бросить искру света в окружающую тьму». Думается, мы не ошибемся, предположив, что Мамина в студенческие годы вдохновлял образ Базарова.

Родители не могли оказывать Мамину материальную поддержку. Он вынужден был взяться за работу в газетах и мелких журналах. Пишет он рассказы и повести и для «толстых» журналов, но они возвращались автору «за неудобностью». Однако неудачи не мешали начинающему писателю работать над большим романом «Приваловские миллионы»: с небольшими перерывами он писался около 10 лет.

Мамину так и не удалось закончить университет, куда он перевелся из Медико-хирургической академии: не хватило денег, чтобы уплатить за последний год занятий, к тому же он тяжело заболел – врачи подозревали даже туберкулез. А в 1878 году умирает отец, и на плечи Дмитрия Наркисовича ложатся заботы о семье.

Мамин возвращается из Петербурга в родные места: пытается служить в Нижнем Тагиле, переезжает в Екатеринбург, где существует в основном за счет репетиторских уроков. Несмотря на эти неблагоприятные обстоятельства, он продолжает упорно работать над романами и рассказами. И эти четыре нелегких года сыграли исключительно важное значение в становлении Писателя Мамина-Сибиряка: «Все это время Д. Н. провел на Урале, где теперь перед его глазами выступила с особенной рельефностью бойкая и оригинальная жизнь этого края. Впечатления раннего детства, встречи и столкновения во время каникул, знакомства по охоте, путешествия вверх и вниз по реке Чусовой, странствования по приискам и заводам – все это дополнялось новыми наблюдениями, знакомствами и личным опытом» («О себе самом»).

Писательский успех приходит к Мамину только в 1881 году: «Русские ведомости» опубликовали его путевые очерки «От Урала до Москвы». В следующем году его рассказы берут сразу в трех журналах. Под одним из них и появляется псевдоним «Д. Сибиряк». А в 1883 году журнал «Дело», который, как мы помним, редактировал тогда Станюкович, начинает печатать «Приваловские миллионы». В том же году «Отечественные записки», возглавляемые Салтыковым-Щедриным, знакомят своих читателей с очерками Мамина-Сибиряка. В этом же журнале, ведущем органе русской демократии, появляется и второй крупный роман писателя «Горное гнездо» (1884).

К этому же времени определились и эстетические убеждения Мамина-Сибиряка: в литературе выше других писателей ставит он Некрасова, Глеба Успенского, а приступив к изображению Урала во всех его географических и экономических подробностях, яркие, сильные характеры он ищет и находит в гуще народной жизни. Его же «Уральские рассказы» (1888–1890) во многом продолжают «Записки охотника» Тургенева. Они также написаны от первого лица, «охотником», случайно встречающим во время своих странствований интересных людей. Но еще больше, чем жанровая близость, роднит Мамина-Сибиряка с Тургеневым горячее сочувствие простым людям, разнообразие характеров, открытых им в народной среде, поддержка народной тяги к справедливой жизни и протеста против социального гнета и зла.

Демократическими симпатиями – и не только сочувствием простому народу, но и поэтизацией его жизни – пронизаны и рассказы Мамина-Сибиряка для детей. А в последние годы своей жизни он работал преимущественно для детских журналов, считая эту работу «важнее всего остального» и уделяя ей «особенное внимание, потому что дети – самая строгая публика».

В рассказах «В глуши», «Вертел» демократические, гуманистические симпатии Мамина-Сибиряка воплощены в самой теме рассказов. Мальчику Пимке «казалось, что как только он уедет в курень, так сейчас и сделается большим» («В глуши»). Но отец не торопит время: он-то на собственном опыте знает, как невыносима жизнь углежогов в лесу, куда они выезжают на все зимние месяцы: «Работа была тяжелая у всех, и ее выносили только привычные люди. Дроворубы возвращались в балаган, как пьяные, – до того они выматывали себе руки и спину… А хуже всего было жить в курных, всегда темных балаганах, да и еда была самая плохая: черный хлеб да что-нибудь горячее на придачу, большею частью – каша». И отец оберегает Пимку до поры до времени от уготованной ему участи: «Погоди, твое время еще впереди, Пимка… Успеешь и в курене наработаться, дай срок». Для мальчика из бедной трудовой семьи этот срок очень короток: «Пимке шел одиннадцатый год, когда отец сказал: „Ну, Пимка, собирайся в курень… Пора, брат, и тебе мужиком быть“». Пимка отправляется в дорогу с радостью. И дорога его не обманула: красив зимний лес, загадочны следы зверей на свежем снегу. Рады Пимке углежоги, особенно дедушка Тит. Но сразу же наступают будни, наполненные тяжелым трудом: «Пимка прожил всего несколько дней в курене, и его страшно потянуло домой. Очень уж тяжело было жить в лесу… Пимка даже всплакнул потихоньку ото всех». Да, он не пытается искать у кого-нибудь сочувствия, даже у деда Тита, искренне любящего мальчика. А Тит непоколебимо убежден, что так уж заведено, что простому человеку на этом свете только и уготовано, что тяжелая черная работа. Он не допускает и мысли о какой-то другой «легкой жизни»: «грешно это все… Напьюсь это я твоего чаю, наемся штей да каши, поеду по чугунке али на пароходе, а кто же работать-то будет? Я побегу от черной работы, ты побежишь, за нами ударится Пимка и вся Шалайка, ну, а кто уголья жечь будет?».

Еще горше доля у Прошки («Вертел»). Круглый сирота, мальчик с семи лет сам зарабатывает себе кусок хлеба: в гранильной мастерской он по 10–12 часов в сутки вертит большое колесо с наждачным камнем. Точно прикованный, Прошка работает, «как паук». Каторжная работа, голод убивают в нем ребенка: «Детские глаза Прошки смотрели уже совсем не по-детски; потом он точно не умел улыбаться». Прошка надрывается и смертельно заболевает: «По ночам он видел во сне целые груды граненых драгоценных камней: розовых, зеленых, синих, желтых. Хуже всего было, когда эти камни радужным дождем сыпались на него и начинали давить маленькую больную грудь, а в голове начинало что-то тяжелое кружиться, точно вертелось такое деревянное колесо, у которого Прошка прожил всю свою маленькую жизнь».

Те же мотивы звучат и в других рассказах писателя, даже в тех, где писатель, на первый взгляд, и не касается общественных противоречий. И Емеля («Емеля-охотник»), и Елеска («Зимовье на Студеной»), и Богач («Богач и Еремка») живут на «окраине» людской жизни, а то и вовсе уединенно. Их единственные собеседники – животные и птицы. С ними они делятся своими радостями, печалями и заботами, у них ищут поддержки. Особенно остро жаждут они общения с людьми, от которых отделены и «географически», и социально. И у Елески («Людей он только и видел один раз в году»), и у Богача она, эта жажда, настолько сильна, что Музгарко, Еремка заступают место человека. И все же в основании этих особых отношений к животным, проникнутых взаимной привязанностью и взаимопониманием, лежат причины прежде всего социальные.

Читателя, конечно же, и в рассказах Станюковича поразят внимание и забота, какими окружали матросы собак, кошек, обезьян, волею случая попадавших на корабль. Для матросов они – живое напоминание о прошлой крестьянской их жизни. Нелегкая, она отсюда, с палубы военного корабля, затерявшегося в опасных океанских просторах, кажется такой счастливой. Для героев Мамина-Сибиряка животные имеют еще более высокую цену: ведь все они обойдены обществом, лишены участливого отношения даже со стороны родных и близких. А у Елески и Богача их и нет: они бобыли. У Елески вся семья вымерла в холерный год, а когда пришла беда неминучая – рассвирепевший медведь чуть не насмерть обломал охотника, – купцы отправили его сторожем на далекое зимовье. Нелегко и семидесятилетнему Емеле: «Пора старику и на покой, на теплую печку, да замениться некому». На попечении Емели шестилетний сирота Гришутка. И только природа, животные возвращают этим обездоленным людям то, чего лишило их общество: «Ох, тяжело старое одиночество, а тут лес кругом, вечная тишина, и не с кем слова сказать. Одна отрада оставалась: собака. И любил же ее старик гораздо больше, чем любят люди друг друга. Ведь она для него была все и тоже любила его».

Как ни сурова северная природа («Ах, какой бывает ветер! – даже дерево не выносит и поворачивает свои ветви в теплую сторону»), она щедро одаривает обездоленных героев Мамина-Сибиряка. И они, чуждые потребительского духа, отвечают ей любовью, проникаются ее красотой («…чудно и хорошо было кругом, и Емеля не раз останавливался, чтобы перевести дух и оглянуться»), перенимают ее мудрые законы. Здесь, при «встрече» с природой, они показывают себя людьми самого высокого благородства. У Емели не поднимается рука на олененка, хотя он и вышел за ним на охоту, чтобы поднять на ноги больного Гришутку: «Старый охотник припомнил, с каким геройством защищала теленка его мать, припомнил, как мать Гришутки спасла сына от волков своей жизнью. Точно что оборвалось в груди у старого Емели, и он опустил ружье… Емеля быстро поднялся и свистнул, – маленькое животное скрылось в кустах с быстротою молнии…

– Так он убежал, олененок-то?

– Убежал, Гришук…

– Желтенький?

– Весь желтенький, только мордочка черная да копытца.

Мальчик так и уснул и всю ночь видел маленького желтенького олененка, который весело гулял по лесу со своей матерью; а старик спал на печке и тоже улыбался во сне».

Елеска радуется прилету птиц, как дорогим гостям: «Слушаешь, слушаешь, инда слеза проймет. Любезная тварь – перелетная птица… Я ее не трогаю, потому трудница перед господом. А когда гнезда она строит, это ли не божецкое произволенье… Человеку так не состроить». Перестает трогать зайцев и Богач. И Тарас, как ни привязан он к лебедю-«приемышу», отказывается подрезать ему крылья: «А как же можно увечить божью птицу? Пусть живет, как ей от господа указано… Человеку указано одно, а птице другое». Тяжело, грустно расставаться Тарасу с «приемышем», и все же он отпускает его в лебединую стаю: «Пристал мой приемыш к стаду, поплавал с ним день, а к вечеру опять домой. Так два дня приплывал. Тоже, хоть и птица, а тяжело с своим домом расставаться. Это он прощаться плавал… В последний-то раз отплыл от берега этак сажен на двадцать, остановился и как, братец ты мой, крикнет по-своему. Дескать: „Спасибо за хлеб за соль!..“ Только я его и видел. Остались мы опять с Собольком одни. Первое-то время сильно мы оба тосковали…» Как тут не вспомнить слова Горького об «алмазах духовной красоты», какие, подчеркивал он, «блестят» во многих героях Сибиряка из народа.

Мамин-Сибиряк вошел в историю литературы певцом уральской темы. «В произведениях этого писателя рельефно выступает особый быт Урала», – писал о нем Ленин. Его высоко ценил Чехов, восхищаясь и «сильными, цепкими, устойчивыми» героями, и подлинно народным языком писателя: «У нас народничают, да все больше понаслышке. Слова или выдуманные, или чужие… У Мамина слова настоящие, да он и сам ими говорит и других не знает». Короленко выдвигал Мамина-Сибиряка в почетные члены Академии наук. А когда в 1912 году литературная общественность торжественно отмечала 40-летие его писательской деятельности, из Италии пришло письмо от Горького, выразившее чувства многих и многих читателей: «Ваши книги помогли понять и полюбить русский народ, русский язык… Когда писатель глубоко чувствует свою кровную связь с народом – это дает красоту и силу ему. Вы всю жизнь чувствовали творческую связь эту и прекрасно показали Вашими книгами, открыв целую область русской жизни, до Вас незнакомую нам. Земле родной есть за что благодарить Вас, друг и учитель наш».

В том же, 1912 году Мамин-Сибиряк скончался. Большевистская «Правда» откликнулась на эту утрату русской литературы и культуры большой статьей. Она отметила и ту особенность таланта писателя, которая особенно ярко сказалась в его детских рассказах: «Сердечный писатель».

Детские рассказы Мамина-Сибиряка не стоят особняком в его творческом наследии. Они естественно вписываются в эпопею народной жизни, им созданную. Точнее других писателей, представленных в этом сборнике, удалось Мамину-Сибиряку определить значение, цели детской литературы. Это и закономерно: к тому времени, когда он с таким увлечением отдается творчеству для детей, русло этой литературы было уже и широким и глубоким. А потому и сказанное им о детской книге заключает в себе не только его личный авторский опыт, но и обобщающий вывод о главной ее цели: «…Это весенний солнечный луч, который заставляет пробуждаться дремлющие силы детской души и вызывает рост брошенных на эту благодарную почву семян. Дети благодаря именно этой книжке сливаются в одну громадную духовную семью, которая не знает этнографических и географических границ».

В. Богданов


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю