Текст книги "Золотое солнце"

Автор книги: Дмитрий Володихин

Соавторы: Наталия Мазова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Серебряная хроника Глава 4. Застенок

Разумеется, при выслеживании Эззал я достаточно активно использовала магию – мне, как всякой простой смертной, был заказан вход в любые храмовые помещения. Мне – но не моему магическому зрению. Я не могла проникнуть им во внутреннее святилище и покои старших жриц, но кельи младших, внешний храм и службы были моими.

Поэтому и место я себе присмотрела заранее. От келий к внутреннему святилищу вел подземный коридор, и где-то за треть пути до того места, за которое я не могла проникнуть магическим зрением, имелась глубокая выемка в стене, что-то вроде широкой щели. Когда-то, если верить Салуру, там были проведены водопроводные трубы, но потом случилась авария, коридор едва не затопило совсем, после чего трубы убрали, а выемка так и осталась пустовать.

Забившись в эту выемку, я прислонилась спиной к стене и стала ждать. По моим подсчетам, до полуночи оставалось меньше полустражи...

Как ни ждала я этого мига, но появление младших жриц все-таки застало меня врасплох.

Они шли по коридору все вместе, толпой, человек сорок или более того. Тишину нарушали только легкий звон украшений, шелест шелка и шлепанье босых ног о камень – жрицы шли молча. Взгляды их, как один, были устремлены на факел, которым освещала путь идущая впереди старшая жрица – из тех, кому предписано носить торжественную прическу каждый день и почти никогда не покидать пределов храмовых построек.

Шаг – и я смешалась с этой безмолвной толпой, и никто даже не заметил, что девушек, облаченных в зеркальный блеск, стало на одну больше. Только бы этой, идущей впереди, или кому-то другому не пришло в голову пересчитать нас на входе...

Коридор, идущий чуть под уклон, неожиданно стал прямым. Я почувствовала, что грань, за которой мое магическое зрение было бессильно, – рядом.

Вот, оказывается, в чем дело – у подножия широкой лестницы статуями застыли две женщины с такими же парадными прическами, как и у нашей провожатой. Обе сжимали в руках короткие жезлы странной формы – я не разглядела толком, но вроде бы с одного конца они были заострены и заточены. Храмовая стража, не столько воительницы, сколько колдуньи – непреодолимая преграда для ЛЮБОГО вторжения в святая святых... Кстати, получается, что та, с факелом, тоже стражница, хоть и без жезла – иначе ее прическа была бы другой формы. Я миновала этих двоих с невольной дрожью в коленях, но если они и осознали мое присутствие среди младших жриц, то никак этого не проявили.

Подъем по ступеням сбил мне дыхание. Лестница привела нас в зал с низким потолком, больше всего напоминающий пещеру. Вдоль стен горели десятки свечей, но дальний конец зала все еще тонул в полумгле, и я скорее угадала, чем разглядела в этой глубине два кресла или скорее два трона размерами куда больше, чем необходимо простому человеку... Так вот, значит, как выглядят легендарные Престолы Ула-Лоама и Улу-Серенн!

В этот миг я с поразительной ясностью осознала, что мне нужно любой ценой хоть на миг прикоснуться к тому трону, что предназначен Улу-Серенн, – именно этого недоставало полупроснувшейся во мне силе, чтобы явиться во всей своей полноте!..

И почти в тот же миг цепкая рука ухватилась за мое плечо и вытолкнула меня из толпы жриц, мявшейся на пороге зала-пещеры, назад на лестницу.

– Паршивая тварь! – раздалось шипение над моим ухом.

Я даже испугаться не успела. Обернувшись, я увидела перед собой ту самую стражницу без жезла, что с факелом в руке возглавляла наше шествие по коридору.

– Так вот как ты готовилась к священному действу! Слава Ула-Лоаму и Улу-Серенн, что я обнаружила тебя до начала церемонии и ты не успела ее осквернить!

– В чем моя вина, госпожа? – ошеломленно спросила я, поняв из всего этого только то, что моя маскировка не раскрыта – меня считали жрицей, пусть даже и совершившей какой-то проступок.

– А это уж тебе виднее, в чем. С любовником ты валялась или просто сидела с подружкой за бокалом вина – в любом случае правило о воздержании нарушено.

– Клянусь изначальным обличьем детей Луны – я честно провела сегодняшний день в посте и медитации! – воскликнула я, постаравшись сделать это как можно жалобнее. Самое забавное, что сказанное мною действительно было правдой. Весь сегодняшний день я ничего не ела, только пила воду – от волнения мне кусок в горло не лез. Да и думала, естественно, только о предстоящей мистерии. Правило, правда, велит еще и не покидать территории храма – ну так в том, что я ее не покидала, я и не клялась.

– Ты еще смеешь лгать мне, дрянь! Да не просто лгать, а подкреплять свою ложь священной клятвой! Если ты медитировала у себя в келье, почему от твоих волос пахнет дымом благовоний?

Все во мне так и оборвалось. Со всей отчетливостью я осознала, в чем дело: перед ритуалом переноса я, как подобает, совершила омовение, и мои чуть влажные волосы впитали аромат лилейной коры из курильницы Салура. Прах побери, но ведь этого никак нельзя было избежать – без омовения и воскурений ритуалы вообще не проводятся!

– Молчишь? – усмехнулась зеркальная. Под пляшущими цепочками я не видела ее лица, но тем слышнее была издевка в голосе. – Это хорошо, что молчишь. Значит, стыдишься. Ладно. – Она вздохнула и неожиданно уронила: – Двадцать плетей.

– За что? – невольно вскрикнула я, хотя до этого весь разговор велся полушепотком.

– Пятнадцать, как положено, за нарушение воздержания, еще десять – за ложную клятву, но за осознание вины, так и быть, пяток скину. Итого двадцать. Пошли. – Она вновь цепко ухватила меня за руку.

– Куда?

– К палачу, ясное дело. Не на море же купаться. – Она нехорошо рассмеялась.

Пока она тащила меня какими-то плохо освещенными переходами, я более или менее обдумала произошедшее. С одной стороны, на мистерию я не попала и теперь уже никогда не попаду – без магии мне в келью не проникнуть, а ритуал оставляет нежелательную мету. Но с другой стороны, я все-таки успела увидеть Престолы и понять, что должна коснуться трона Улу-Серенн... Так не проще ли пробраться туда вне всякой связи с какой-то мистерией? Может быть, даже прямо перенестись с помощью ритуала, чтобы не связываться с теми, кто стережет лестницу.

Ну а плети... По здравом размышлении я поняла, что ничего особенно страшного в этом нет. Салур залечит рубцы за одну ночь, а чтобы не почувствовать боль, мне и своей магии хватит. Главное – высекут прямо сейчас, и к рассвету я, так или иначе, вернусь в келью Эззал, откуда меня и выдернет Салур.

Подвальчик для экзекуций мне уже доводилось видеть магическим зрением, равно как и самого палача – крепкого жилистого старика в блестящих штанах из черной кожи. Сейчас он сидел за столом в углу подвальчика и жевал, кажется, вяленую рыбу с ячменной лепешкой. Пламя в его масляной лампе металось, и в неверном свете то вспыхивал, то пропадал полумесяц – такой же, как у всех стариков-жрецов – на стянувшем седые волосы кожаном ремешке.

– Вот, получи, Зан, – с каким-то непонятным мне раздражением бросила поймавшая меня. – Нарушение правила о воздержании, отягощенное... – Она замялась, видимо, пытаясь сформулировать отягощение на пять плетей.

– Сколько? – бесстрастно перебил ее палач.

– Двадцать.

– Имя? – Это уже мне.

– Эззал, – тихо выговорила я, прекрасно зная, что ничем не рискую: о своей отлучке на похороны та отнюдь не кричала на всех перекрестках.

– Сними блузу и ложись на скамью, – произнес Зан столь же бесстрастно и отвернулся к чану, где мокли плети.

Хорошо, что одеяние зеркальных снимается не через голову... Я исполнила требование Зана, ткнулась лицом в сложенные ладони и беззвучно зашевелила губами, возводя на своем теле «незримый щит». Дерево скамьи у самого моего лица было старо, как сам палач, если не старее – темное, выскобленное до гладкости шелка, но с глубокими царапинами, оставленными, по всей видимости, зубами жриц.

Ничего-ничего, когда я доберусь до трона Улу-Серенн, вы ответите мне и за это унижение, прах вас побери совсем!

Когда шаги Зана замерли рядом со мной, я невольно вздрогнула, хотя и знала, что охранное заклятие убережет меня от боли. Свистнула плеть – еще не падая на меня, а только рассекая воздух на пробу...

– Стой, Зан! – вдруг отчаянно крикнула зеркальная– стражница. – Девчонка применяет магию!

– Что? – не понял палач.

– Видишь, у меня зеркальце на груди светится? Здесь магия, и магия не наша!

Я крепче вжалась лицом в скамью, еще надеясь какой– то миг, что все обойдется, стоит мне лишь отбросить «незримый щит»... Но поздно – она рывком перевернула меня и одним движением снизу вверх, словно кожу с головы, сорвала с меня лицевой покров, диадему и сетку для волос... и замерла, отшатнувшись:

– О дети Луны – принцесса Исфарра!

Если у меня и была какая-то возможность бежать, то я ее упустила. Драться тоже было бесполезно – эти двое были, очевидно сильнее и опытнее меня. Что же до драки магической, то определять уровень чужих способностей на глаз я не умела никогда, а делать это опытным путем не рискнула. Оставалось то, что до сих пор выводило меня из любых передряг, – моя кровь.

Стараясь не выдавать дрожью меру своего испуга, я села на скамье, накинула блузу из зеркального шелка и начала медленно, чтоб невзначай не оборвать, застегивать крохотные петельки.

– Как ты дерзнула проникнуть в Храм детей Луны? – Похоже, зеркальной тоже было не так просто справиться с волнением – пальцы ее бессознательно теребили зеркальце-амулет на длинной цепочке.

– Тебя что интересует – способ или причина? – Сама не знаю, как мне удалось родить эту издевательскую фразу. – Если способ, то, по-моему, это очевидно – с помощью магии. А если причина – то зачем принцессе крови другая причина, кроме ее каприза?

– Есть вещи, перед которыми обязаны склоняться даже короли! – отрезала моя оппонентка. – Разве ты не знаешь, 3-4 что твой род довольствуется властью светской, не касаясь запредельного и краем одежды?

Очень хотелось спросить – а почему мой род обязан довольствоваться лишь светской властью? Но я мгновенно задавила в себе этот порыв. Сейчас единственным моим спасением было укрыться, как до того за зеркальным покровом, за маской взбалмошной и не слишком-то проницательной принцессы.

– Вот уж во что я совсем не собиралась лезть – так это во что-то запредельное. – Я наконец-то справилась с застежкой блузы. – Просто однажды мне довелось видеть обрядовый танец в исполнении моей родственницы Тмисс, и я захотела сама принять в нем участие. В конце-то концов, танцам меня учили лучшие учителя, а применяю я это умение разве что на пирах и посиделках!

– И ради этой малости ты решилась подвергнуть себя такому риску? – В голосе зеркальной не чувствовалось ни малейшего доверия к моим словам. Прах побери, сейчас она была в более выигрышном положении – ее лицо все еще скрыто, а мое уже нет...

– Риск придает вкус бытию. – Я попыталась усмехнуться. – Разве тот, кто на бешеном коне мчится за горным козлом по крутому склону, не рискует самой жизнью своей?

– Дитя! Если бы ты знала, ЧЕМ рискуешь, пробравшись сюда! – Жрица, чьего имени я до сих пор не знала, произнесла это столь презрительно, что кровь ударила мне в виски. Здесь только я, а не она, имела право на презрение!

– Может быть, я и дитя, – ударила я в ответ, – но во мне кровь Исфарра! Кто ты такая, чтобы рассуждать о том, чем я рискую?! Ты забыла, что даже в делах веры судить мой род позволено лишь десяти Великим Жрицам!

На это мое высказывание ответа не было долго – даже, пожалуй, слишком долго. Меня по-прежнему выводило из себя то, что она видит мое лицо, а я ее – нет, и не могу читать ход ее мыслей по движению ее черт...

– Что ж, ты сама захотела этого, – наконец выговорила она с непонятным мне злорадством. – Как известно, в Древнейшем Храме служат две из десяти Великих, и пусть Хранящая Престолы и занята сейчас церемонией, зато Хранящая Дом... – ее глаза недобро сверкнули сквозь лицевой покров, – всегда к твоим услугам, принцесса! Зан, – зеркальная повернулась к палачу, – сделай милость, сходи за высокочтимой Реналией и объясни ей, что тут произошло. Вот увидишь, принцесса, – она снова рассмеялась своим нехорошим смехом, – наша владычица вовсе не так горда, как ты. Это ей не в унижение – сойти в пыточный подвал к пойманной святотатице...

– Я не знаю твоего имени, – оборвала я ее. – Поэтому отныне буду звать тебя Сой, хорьком. Только эта тварь душит больше, чем может сожрать!

...Ее прическа была шедевром архитектурного излишества: каскады скрученных локонов, словно клубок сплетенных змей, и с правой стороны головы – пять торчащих вперед жестких прядей, подобных пальцам тянущейся ко мне зловещей руки. В целом это напоминало что угодно, только не волосы. Ее лицо, как и у Сой, скрывал зеркальный покров, но я узнала ее совсем не по лицу...

«Няня Ситан, а почему эта тетя такая... кривая?»

Мне – четыре года. Я самая младшая из детей, что весело расхватывают с плоской корзины миндальные лепешки, какие традиционно пекут в праздник Выхода из моря.

Младшая жрица, которая держит корзину, действительно вся какая-то скособоченная: вроде и ноги равной длины, но одно плечо заметно выше другого, и голова кажется все время повернутой в одну сторону.

«У нее, как она родилась, сразу шейку судорогой свело. Как у тебя, когда ты слишком долго купалась в ветреный день».

«Но ты же мне тогда помяла, и все прошло...»

«А ей, когда она родилась, не помяли – не смогли или не поняли, что надо это сделать. И она так никогда и не узнала, как надо держать голову правильно...»

«Бедная тетя!» – Я сую лепешку в карман передника и тянусь за еще одной, но зеркальная с корзиной неожиданно шлепает меня по руке:

«Ты уже взяла. Дай взять и другим детям!»

От такой ужасной несправедливости я тут же срываюсь в громкий рев. Другим! Да эти другие уже взяли и по две, и по три лепешки!..

Так вот до каких высот ты теперь поднялась, Реналия...

Вряд ли она узнала во мне ту малышку со ступеней храма, но я, как и тогда, почувствовала направленную на себя волну жесткости, которую очень хотелось назвать жестокостью. И дело тут было не в моих ровных плечах и стройной шее – просто похоже, что эта женщина почитала суровость единственно возможным способом служения детям Луны.

– Как ни оправдывайся ты, грешница, а вина твоя велика, – снова раздался надо мной ее резкий голос. – И кровь, текущая в тебе, лишь усугубляет твою вину – разве не должны владыки во всем являть пример своим подданным?

В ответ я, глядя в пол, промолчала. Эта Реналия даже не догадывалась, что если надо, чтобы наказание подействовало на меня, ни в коем случае не следует сопровождать его чтением морали и вообще лишним словоизвержением. Это лишь вгонит меня в бешенство, а в таком состоянии я не делаю выводов принципиально.

– А потому да будут обрезаны твои волосы в знак позора и да предстанешь ты, не медля, пред ликом Ахна-Лоама и Ахну-Серенн, дабы выдержать испытание их светлыми взорами и искупить содеянное!

И вот только теперь я испугалась по-настоящему. Изначальные Лоам и Серенн – боги в змеином обличье!

Об этом испытании я слышала прежде раза два, и оба раза это были темные и смутные слухи, сводившиеся к тому, что простому человеку ТАКОЕ выдержать не под силу.

Простому – не под силу. Но я-то не простой человек, я потомок Лоама и Серенн, и мне начертана особая судьба! А раз так – я выдержу это испытание, не могу не выдержать!

Вынеся мне приговор, Хранящая Дом довольно грубо сорвала с моих рук браслеты Эззал, а затем кивнула Зану. Тот взял с одной из стоек длинный нож и ухватил меня за косу, которую я, чтобы чем-то отвлечься до прихода Рена– лии, переплела так, как ношу всегда.

Если он хотел отсечь мою косу одним эффектным ударом, то просчитался – нож увяз в толще волос. Зан кромсал их довольно долго, перехватывая то так, то этак. Когда наконец приговор можно было считать приведенным в исполнение, то, что осталось, было мне чуть ниже плеч, при этом с левой стороны заметно длиннее, чем с правой. Реналия, скривившись (это было заметно даже под зеркальным покровом), приняла из рук палача отрезанные волосы и поплыла к выходу. Сой устремилась за ней, бросив через плечо:

– Покарауль ее, Зан, пока мы не вернемся с надлежащей охраной.

Не говоря ни слова, Зан так же бесстрастно, как делал все доселе, встал у двери, держа нож на изготовку. Впрочем, это было излишней мерой – последний испуг словно отнял разом все мои силы, и сейчас я вряд ли смогла бы даже пошевельнуть рукой или ногой.

С сознанием же моим творилось что-то странное. Видно, оказалась пройдена та грань, за которой нам даруется спасительное безразличие. Я сама удивлялась, что в ожидании пугающего испытания могу посмеиваться над тем, как Зан кромсал мою косу. Или думать, что зеркальные так почему-то и не задали мне вопроса, который я сама на их месте непременно задала бы – были ли у меня сообщники и если да, то кто?

Хотя, в общем, Салур был вне подозрений – о его увлечении магией до сих пор знала я одна. Это только профаны считают, что маг обязательно выдает себя поиском разных хитрых снадобий. На самом деле всякие там части покойников и прочий помет летучих собак нужны только шарлатанам. А мед и соль, свечи, травы и кровь жертвенных животных каждый день используются в любом хозяйстве.

Подумав о своем единственном друге, я решила войти в транс, чтобы дотянуться до него мыслью. Если уж не судьба ему вытащить меня на рассвете из кельи Эззал, так пусть хоть не дергается понапрасну!

Я шепотом произнесла нужные заклинания, приняла удобную позу, расслабилась и почувствовала, как медленно вплываю в темно-серое пространство без границ и течения времени, где и происходит магическое общение. Зану не было никакого дела до моих шевелений – видимо, чувствительность к магии храмовому палачу не полагалась.

Однако все мои попытки дотянуться до Салура кончились неудачей. Я снова и снова выкликала его имя, но он не отзывался – и страх, спрятавшийся было под покрывалом равнодушия, опять оледенил мне сердце.

А потом я вдруг снова оказалась на морском берегу, знакомом мне по снам, и тот, кого я называла тенью Лоама, шагнул ко мне... Вот только кожа его теперь золотилась от загара, и чешуйчатое одеяние было золотым, и голову венчал золотой венец с восьмиконечной звездой вместо полумесяца, а черные волосы были словно навеки спутаны бешенством неведомых ветров. В его прищуренных глазах полыхнул нездешний огонь. Как и прежде, не говоря ни слова, он неуловимым, стремительно-легким движением швырнул меня на песок у кромки прибоя и сам упал сверху, надавив мне коленом на грудь и прижимая к горлу лезвие длинного кинжала...

Уже вообще ничего не соображая от запредельного ужаса, я закричала, раздирая легкие, и потеряла сознание. * * *

Привели меня в себя те, кто пришел за мной, чтобы отвести в Дом Изначальных. Я была в каком-то совсем закаменевшем состоянии и поняла лишь, что это были воины и воительницы из внешней стражи, которые не принимают обетов и не носят зеркального облачения, а с ними Реналия и Сой.

Мне связали руки за спиной – несильно, щадя, ибо видели, что я не в том состоянии, чтобы хоть как-то сопротивляться – и снова повели куда-то запутанными переходами. Время от времени моего сознания достигали обрывки торопливого разговора воинов о каком-то чужеземном не то шпионе, не то наемном убийце, которого они искали по острову всю прошлую ночь, но найти так и не сумели... Мне было все равно, и я не прислушивалась.

В какой-то момент я осознала себя стоящей в огромном зале внешнего святилища, куда вправе зайти помолиться каждый. Реналия выкрикнула в мой адрес еще одну порцию высокоморальных суровостей и швырнула в пламя алтаря отрезанную половину моей косы. Запахло жженым пером – так пахнет, когда на охоте палят над костром убитую птицу. Затем процессия построилась, и мы вышли из храма.

Обрезанные волосы плескались вокруг моей головы, развеваемые ночным бризом. Судя по всему, до рассвета все еще было далеко. А впрочем, я уже почти не замечала, что происходит вокруг меня, и почти лишилась способности рассуждать. Сознание заполнила одна-единственная мысль, и только она давала мне силу идти самостоятельно.

Я выстою! Я выдержу это испытание, потому что не могу не выдержать, и ни одна живая душа не узнает об этом! Или нет, пусть даже узнают – такое приключение только сделает меня культовой фигурой в глазах всей аристократической молодежи Хитема. Прах побери, да скоро эта моя неровно обрезанная грива станет самой модной прической на Лунном острове!..

Как хорошо, что я все еще способна гневаться – это значит, что я все еще жива...