Текст книги "Царь Федор Иванович"

Автор книги: Дмитрий Володихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Годунов поднялся на степень соправителя царского по воле самого Федора Ивановича и еще, быть может, с согласия или даже при содействии великого государственного деятеля боярина Никиты Романовича Юрьева. Выводя царского шурина на самый верх русской политической иерархии, они не видели в сравнительно узком круге возможных претендентов никого лучше Годунова. Прочие либо позаботились бы только о своем роде, забыв о России, либо повели бы себя с еще большей жестокостью и коварством. Прожженный делец Годунов, к концу 1586 года оказавшийся всесильным управленцем, не был ни исторической случайностью, ни ошибкой Федора Ивановича и Н.Р. Юрьева.

Он представлял собой лучшее из возможного.

Это значит, что иные варианты могли бы принести стране больший вред, нежели правление Годунова при царствовании монарха-инока.

В сущности, Федор Иванович и Борис Годунов составили идеальную пару. Они сыграли роль «соправителей» столь удачно, столь слаженно, будто сам Небесный режиссер подобрал эту пару актеров для совместного участия в одной постановке. В государе своем русские того времени видели милостивого «молитвенника», давшего им отдохнуть от тягот и страхов предыдущего царствования. Пусть иноческий его образ действий вызывал удивление, может быть, и насмешку… однако помимо этих чувств подданные явно возлагали на своего монарха еще и надежду. В его постоянном молении, в его благочестии, в его богомольном рвении видели своего рода мистический щит, заграждавший большим бедам путь в Россию. Царь-праведник представлялся той личностью, которая давала всей земле счастливый шанс: Царь Небесный за его честное и крепкое христианское житие прощал всему народу тяжелые прегрешения и не попускал великих напастей. Ну а уж если татары сжигали какой-нибудь город или случался большой пожар, что ж, современники с печалью говорили, что одному человеку, даже столь верному Христову слуге, как Федор Иванович, на сей раз не удалось своим благочестием уравновесить чашу общих грехов. При этом подразумевалось, что в иных случаях монаршая праведность все-таки оказывалась сильнее…

«А для жизни низкой» у государя был Борис Годунов. И пока Федор Иванович своей непрестанной молитвой устраивал дела страны на небесах, его шурин занимался делами земными. Опытному практическому дельцу для его работы требовалась санкция. Царь ее дал. В силу этого главенство Бориса Федоровича как администратора получило законную силу. Его ум, пущенный не на интриги, а на решение державных задач, давал стране очень много. Позже, когда эта «санкция» потеряет силу из-за кончины государя, Борис Федорович вздумает править самостоятельно, и ум его, разумеется, от этого ничуть не ослабеет, но вот та самая мистическая защита пропадет. На страну обрушатся природные бедствия, мятежные настроения, и в финале появится самозванец, самим фактом своего существования бросавший Борису Федоровичу вызов – дескать, неистинный царь владеет царством. Борису Годунову как будто хотели преподать урок свыше: тронное кресло тебе не положено, а взял то, что тебе не принадлежит, так будешь жестоко расплачиваться.

Итак, в конце 1586 года у царя Федора Ивановича появился единоличный «соправитель», и хотя это был человек сомнительной нравственности, но, во всяком случае, весьма опытный политик, обладавший государственным умом и широким кругозором. Неправильно было бы приписывать ему все успехи этого царствования. Некоторыми из них Россия обязана самому государю, как это будет показано ниже. Другие достигнуты были смешанным аристократическим правительством в 1584—1586 годах. Годунову следует отдать прочее, оставшееся. За первые два с половиной года совершилось очень многое; главное же – политический курс Московской державы устоялся по всем основным направлениям. Борису Федоровичу оставалось прилагать усилия к тому, чтобы страна продолжала двигаться выверенным маршрутом, не сбиваясь с ритма, не сворачивая в придорожные низины. Он, скорее, одинокий продолжатель общего дела. Не столько реформатор, сколько фигура, с определенного момента способствовавшая стабильности[43]43
  Живым «фактором стабильности» Борис Федорович Годунов являлся как минимум до того момента, когда мальчик Дмитрий, последний сын Ивана Грозного, стал слишком взрослым и превратился тем самым в угрозу семейному благополучию Годуновых… Тут уж Борис Федорович пошел на крайне рискованные шаги, в конечном итоге не давшие добрых результатов. Но об этом – ниже.


[Закрыть].

Однако и на то, чтобы удержать и развить успехи, достигнутые в первые годы царствования Федора Ивановича, требовались недюжинный ум, отвага, непреклонная воля. Годунов располагал всем этим. Один из псковских летописцев, повествуя о царствовании Федора Ивановича, выступает с откровенной похвалой Борису Годунову: «А правление земское и всякое строение и ратных людей уряд ведал и строил его (Федора Ивановича. – Д. В.) государев шюрин Борис Феодорович; многие земли примиришася, а инии покорищася под его государеву высокую руку Божиею милостию и пречистые его Богоматере и его государевым прошением и счастием, и промыслом правителя и болярина и конюшего Бориса Феодоровича»^{77}. По этому отзыву видно: и среди современников были люди, считавшие «соправительство» Федора Ивановича и Бориса Федоровича идеальным вариантом для страны.

* * *

Политический почерк «соправителя» виден по тому курсу, который Б.Ф. Годунов проводил на протяжении двенадцати лет после 1586 года. В подавляющем большинстве случаев конюший повторял или развивал ходы, сделанные русским правительством ранее, когда Годунову приходилось делить власть с высшей знатью и худородными «выдвиженцами».

Так, против крымцев Борис Федорович использует уже созданную коалицию с царевичами-Гиреями и ногайцами, а когда ее не хватает, просто встречает вражеские набеги русской военной силой. На 1587 год приходится вспышка военной активности Крымского ханства. Летом сорокатысячная орда сжигает посад и берет острог у Крапивны. Под Тулу вышла пятиполковая оборонительная рать во главе с боярином Иваном Васильевичем Годуновым, притом передовым полком командовал блистательный Дмитрий Хворостинин. Неприятельские силы терпят поражение, теряют множество пленников и откатываются восвояси. На несколько лет юг России избавлен от гибельной опасности крымских набегов.

В начале 1590-х угроза со стороны Крыма усиливается вновь. Воинственный Казы-Гирей устремляется к Москве. И тут как нельзя кстати оказываются новые оборонительные сооружения столицы и та воинская сила, которую сумела скопить отдохнувшая страна. Крымцев отбивают. А дальше… дальше применяется стратегия, успешно «опробованная» в 1584—1586 годах: вырастает еще целый ряд русских крепостей у окраин царства. Мощными каменными кремлями и новыми каменными храмами обзаводятся Казань и Астрахань. Особенно опасались за Астрахань: она вновь могла стать объектом для нападения турок-османов, как это уже случалось при Иване IV. На волго-донской «переволоке» основывается Царицын (ныне Волгоград). Прежде в этих местах господствовали банды волжских казаков, теперь Российская держава становилась тут твердой ногой, оттесняя казачью вольницу к Дону и Яику. В первой половине – середине 1590-х, когда опасность татарских вторжений была особенно сильна, рождается обновленная крепость в Ельце, ранее неоднократно сжигавшемся степными пришельцами и к XVI веку пришедшем в упадок; появляются Кромы, Курск, Белгород, Оскол, Севск. Некоторые из них к настоящему времени стали цветущими мегаполисами…

Иначе говоря, русские всего за несколько лет получили на степном рубеже не только новый оборонительный пояс, но еще и плацдарм, с которого их теперь нельзя было выбить. Этот плацдарм позволил в будущем осваивать просторы Дикого поля, распахивать землю, селить крестьян под защитой надежных стен. Строили тогда фантастически много и быстро. Один только список новых русских городков на юге и юго-востоке страны, появившихся всего за полтора десятилетия, поражает воображение.

Но все-таки венцом русской политической мысли на южном направлении было тяжкое осознание собственной немощи. Татар опасались больше, чем всякого другого противника. В любое время крымская орда могла, при неудачном стечении обстоятельств, проникнуть в центральные области Московского царства, ударить по самой столице. И результат был бы катастрофический. Россия опять встала бы на грань выживания, как это случилось в 1571 и 1572 годах, при великих нашествиях Девлет-Гирея. Учитывая недостаток сил для открытого противоборства в поле, Борис Федорович и здесь полагается на крепостные стены. Окружив центр Москвы укреплениями Белого города, он видит недостаточность этого средства и защищает разросшиеся дальние слободы столицы новым оборонительным кольцом. Так в начале 1590-х возникает пятнадцатикилометровое кольцо Земляного вала, который в старину именовали также «Деревянным городом» и «Скородомом». Строили его действительно весьма быстро: насыпали валы по линии, примерно совпадающей с нынешним Садовым кольцом, возвели земляные стены, поставили, по разным подсчетам, от 52 до 58 башен – и всё это проделали за невероятно короткий срок.

В Сибири шел тот же самый процесс, только меньшей кровью и с меньшими расходами. Область, подчиненная московскому государю, расширялась стремительно, росла год от года. Это опять-таки происходило благодаря упорному следованию правильно выбранной стратегии «наступления городами». В 1590-х строятся Лозьва, Пелым (на месте более древнего селения), Тара, Обдорск, Нарым, Верхотурье, Сургут… Враждебные России правители пелымские и кондинские были разбиты, земли эти оказались под монаршей рукой Федора Ивановича.

Хотелось бы подчеркнуть: те двадцать с небольшим лет, когда царствовали Федор Иванович и Борис Федорович, стали временем огромных, невероятных успехов России в Сибири. Если взглянуть на карту Западной Сибири, дух захватывает, сколь велика пространственная дистанция от Тюмени до Сургута! Между тем дистанция хронологическая ничтожна – менее десятилетия… Движение «встречь солнцу» шло в ту пору стремительными темпами.

На западном направлении дела России также складывались не худшим образом.

С Речью Посполитой после смерти Стефана Батория велась тонкая игра. Наши послы долгое время пытались продвинуть кандидатуру Федора Ивановича на элекционных сеймах, решавших, кто будет новым королем. Вряд ли Борис Годунов и московская дипломатия обольщались по поводу возможного успеха. Скорее, «князь-протектор» использовал дополнительную возможность продлить «бескоролевье», а значит, лишить Польшу и Литву наступательного порыва на востоке. Сигизмунд III Ваза[44]44
  Сын шведского короля Юхана III.


[Закрыть], утвердившийся в конечном итоге на польском престоле, оказался открытым врагом России и недоброжелателем православия. Политических и военных талантов своего предшественника он был лишен, однако унаследовал от Батория крайне жесткую позицию по отношению к восточному соседу. При нем в западнорусских землях совершилась Брестская уния 1596 года, оторвавшая от тела вселенской православной Церкви значительную область и прикрепившая ее к римско-католическому миру. По словам М.В. Дмитриева, выдающегося специалиста по церковной истории западнорусских земель, этот акт не был «результатом государственного давления на Православную церковь»; в то же время очевидно «католическое рвение» и Стефана Батория, и Сигизмунда III; последний, в частности, оказал «поддержку и покровительство» одному из главных творцов унии – Ипатею Потею^{78}. Однако на всем протяжении царствования Федора Ивановича московским дипломатам удавалось удержать Речь Посполитую от войны с Россией; более того, когда Русскому царству пришлось вступить в боевые действия со шведами, Польшу смогли удержать от нанесения сокрушительного удара в спину. А это – серьезный успех.

Впрочем, пущей надежности в отношениях с Речью Посполитой Борис Годунов добился, используя не только дипломатические средства. Он пошел по пути, который проложило аристократическое правительство в отношении южных, северных и восточных рубежей. Важнейшим козырем в руках Москвы стала мощная крепость, воздвигнутая в Смоленске Федором Конем, строителем Белого города.

Подготовка к строительству началась в декабре 1595 года, вскоре после заключения «вечного мира со шведами» и при трезвом осознании того факта, что к январю 1603 года истечет срок перемирия с Речью Посполитой, во главе которой стоит яростный недоброжелатель Московского государства…

На следующий год Б.Ф. Годунов лично посетил Смоленск – ради пригляда за ходом работ. Правитель превосходно чувствовал, откуда исходит угроза России, а потому придавал исключительное значение смоленскому строительству.

Зодчие торопились. Порой им даже приходилось жертвовать качеством ради завершения работы в предельно короткие сроки… И они успели: уже после кончины Федора Ивановича, при государе Борисе Федоровиче, на исходе 1602 года, работы закончились. Проделан был титанический труд. И не зря войска Сигизмунда III на 20 месяцев встали у стен Смоленска, когда грянула година Смуты. Новая крепость в чем-то уступала московскому Белому городу, а чем-то превосходила его. Общая протяженность ее стен составила порядка шести с половиной километров. Толщина их колеблется от трех до семи с половиной метров, а высота – от восьми с половиной до тринадцати метров. Мощь их была усилена тридцатью восьмью башнями, вмещающими огромный артиллерийский парк. Проездные ворота представляли собой настоящие оборонительные узлы. По словам современного историка русской фортификации Ю.Г. Иванова, «Смоленская крепость явилась одним из самых грандиозных сооружений в Европе начала XVII в.»^{79}. За долгую историю Смоленска его «каменное ожерелье» сильно изменилось, особенно же досталось ему в годы войн. Но даже сегодня частично отреставрированные стены и башни великого оборонительного сооружения способны поразить величием.

Отношения со Шведской короной катились в сторону войны с полной неизбежностью. И для шведов оказалась сюрпризом та военная мощь, которую смогло противопоставить им в поле Московское государство всего через несколько лет после тяжелого поражения в Ливонской войне. Дипломатические результаты новой русско-шведской войны[45]45
  Подробнее о событиях этой войны см. ниже в главе «Дитя войны».


[Закрыть] получили разные трактовки, однако положение России на международной арене она в любом случае улучшила: неприятеля принудили уступить древние области Новгородчины, потерянные Россией при Иване IV.

Многообещающим выглядело кавказское направление. Здесь сами собой, без значительных усилий со стороны правительства, следовали яркие успехи (но только первое время; это везение прекратится относительно быстро). Иранский шах, изнемогавший в тяжелой борьбе с османами, договорился с Россией о своего рода русской сфере влияния на Кавказе. Иран и Московское государство стали союзниками. На Тереке появились царские крепости, занятые гарнизонами из русских дворян и стрельцов. Осенью 1588 года Кахетинское царство[46]46
  Небольшое православное государственное образование на территории современной Грузии.


[Закрыть] во главе с государем Александром II присягнуло на верность царю Федору Ивановичу: христиане Кавказа искали в могучем северном соседе защитника от воинственных мусульманских держав, прежде всего от турок. Кроме того, кахетинский царь, делясь титулом и властью с Федором Ивановичем, получал значительную денежную сумму^{80}. Несколько лет спустя Россия действительно оказала вооруженную поддержку Кахетии. В 1589– 1590 годах отряд Г. Полтева «привел под государеву руку» всю «Кабардинскую землю». В 1594 году князь А.И. Хворостинин, брат знаменитого полководца Дмитрия Ивановича Хворостинина, захватил и разрушил Тарки – столицу «шамхала» (правителя, недружественного союзникам России на Кавказе). Шамхал вскоре отбил город, но по соседству появилась новая русская крепость Койса.

Однако усилие России на Кавказе не могло быть продолжено новыми масштабными действиями: сил не хватало и на более важных направлениях. Дорого, видимо, стоивший поход Хворостинина должен был выглядеть в глазах московского правительства как чрезмерный расход воинских людей при общей нехватке людских ресурсов[47]47
  На закате своего царствования Борис Федорович сделал еще одну попытку захватить Тарки. Чувство меры, присущее этому политику, на сей раз явно изменило ему. Он отправил на Кавказ большой отряд, в то время как воинские силы были насущно необходимы в коренной России, где разгоралась Смута, где ожидали новой войны с Речью Посполитой. Результат похода к Таркам был печальным: наша армия взяла город, потом отдала его, а по дороге домой подверглась разгрому. В конце XVI – начале XVII столетия Московское царство явно не располагало достаточными средствами, чтобы твердой ногой встать на Кавказе. Итогом кавказской политики того времени стал лишь напрасный расход сил.


[Закрыть]. Для Москвы того времени Кавказ был «маленькой политикой», притом требующей серьезных затрат. Ради продолжения дипломатической игры боевыми средствами туда иногда отправляли воинские отряды. Там пытались закрепиться, надеясь на союзников, крепкие стены и небольшие гарнизоны. Но это продвижение было эфемерным, и гроза Смуты полностью оборвала связь России с Кавказом.

Удачей было, скорее, то, что московское правительство не стало увлекаться этим направлением и мудро ограничило объем сил, которые пошли на кавказские дела. Всерьез и по-настоящему покорением Кавказа наша страна получила возможность заняться лишь во второй половине XVIII – первой половине XIX столетия. А в царствование Федора Ивановича еще не сложились предпосылки к превращению кавказских пространств в большую политику для России.

Из этого реестра политических достижений России с 1587 по 1598 год нетрудно извлечь понимание политического стиля Б.Ф. Годунова. Он не изобретает новых решений[48]48
  За исключением, пожалуй, «Цесарского» направления русской внешней политики. В царствования Федора Ивановича и Бориса Федоровича Россия налаживает союзнические отношения со Священной Римской империей, часто принимает «цесарских послов», отправляет туда своих дипломатов. Московскому государству требовался крупный европейский «игрок» за спиной Речи Посполитой, способный оказывать России содействие в ее постоянном противоборстве с западным соседом. Род Годуновых интересовали матримониальные комбинации, которые могли бы связать их с одним из европейских монарших домов и обеспечить, так или иначе, их пребывание на высшей ступени власти даже в случае смерти Федора Ивановича и бездетности его супруги Ирины Годуновой. Габсбурги же искали сильного союзника в борьбе против турок; Россия в антиосманских военных проектах предпочла не участвовать (это было бы верхом политического авантюризма!), но реальную финансовую помощь оказала: в конце концов, султан являлся сюзереном худшего врага России – крымского хана. Борис Федорович Годунов смело и активно действовал и ради блага страны, и ради блага своего семейства. «Цесарская» политика – то направление, в котором он проявил себя как незаурядный дипломат. Тут он изобретал принципиально новые ходы, вел дела расчетливо, тонко, умно. Правда, во всех случаях, когда Б.Ф. Годунов строил лукавые и своекорыстные планы, направленные к приобретению выгод исключительно для собственного рода, он терпел поражение.


[Закрыть]. Он твердо придерживается стратегии «наступления городами», инициированной еще аристократическим правительством в первые годы царствования Федора Ивановича. Он старательно избегает лобового столкновения с Речью Посполитой: это огромное, сильное государство видится самым серьезным противником на западе, и сил для открытого вооруженного противостояния с ним пока нет; приходится загораживаться Смоленском. Шведы выглядят слабее, и с ними можно – после длительной передышки – завести военный спор. Но только в том случае, если Речь Посполитая останется в стороне. С этой точки зрения Борис Федорович исключительно удачно выбрал время для единственной серьезной войны на западном направлении: поляки давили на Россию дипломатически, но «второй фронт» против нее не открыли. Самая страшная гроза нависает с юга. Нашествие крымцев по-прежнему, как при Василии III и Иване IV, несет в себе смертельную опасность для России. Борис Федорович и здесь осторожен – закрывается крепостями, ищет союзников, держит армию наготове… Направления, дававшие перспективу быстрого продвижения, скорого успеха, получали незначительную подпитку людьми и иными ресурсами. Тот же Кавказ и ту же Сибирь присоединяли крайне малые отряды воинских людей. В Сибири тогда не было силы, которая могла бы всерьез сопротивляться даже им. А вот кавказские приобретения оказались непрочными, и некоторое время спустя России пришлось от них отказаться.

Борису Федоровичу приходилось разумно экономить, не браться за рискованные проекты, маневрировать малыми резервами. Он принужден был, располагая невеликим военным и экономическим потенциалом, везде успевать, всюду закрывать бреши, вести хитрую дипломатическую игру компромиссов, драться только там, где это становилось неизбежным. Но при этом социальное напряжение постепенно нарастало, поскольку снаряжать войска и строить города стоило людей, денег, транспортных средств, а все это приходилось выжимать из страны со сравнительно слабой экономической основой. Брали много. За мир. За спокойствие центральных областей. За стабильность. За возможность выводить каждый год полноценную армию к Оке – сторожить крымцев. Крестьянство, державшее страну на своем хребте, едва выносило бремя государева «тягла». Земледельцы бегут от пашни, ищут счастливой доли у новых хозяев, подаются в казаки. Во второй половине 1590-х правительство принимает драконовские меры по сыску беглых холопов; мало того, в 1597 году объявляется пятилетний сыск крестьян, ушедших от помещиков в нарушение законов. Перегнул ли Борис Федорович палку, выкачивая ресурсы из страны путем нажима на крестьянство? Видимо, все-таки нет – во всяком случае в царствование Федора Ивановича.

Годунов, сколько мог, удерживал страну на грани Смуты. В своей политической деятельности он блистает не столько гениальными комбинациями, сколько гениальной расторопностью, умением упрямо продолжать игру, имея плохую карту на руках, и в конечном итоге уходить от поражения. Он ведет политику с большой осмотрительностью и осторожностью, предпочитая надежность сколько-нибудь серьезному риску.

Надо признать, баланс побед и поражений России как за время работы «аристократического» правительства, так и при единоличном доминировании Бориса Федоровича в делах правления сложился явно в пользу нашей страны. Полтора десятилетия стабильности дорогого стоят…

Может быть, и вытащил бы Годунов Московскую державу из стесненных обстоятельств, если бы сам не стал для нее большой проблемой. Ведь царь, который для собственной аристократии – недоцарь, недостойный престола выскочка, человек, «низкий по отечеству», – это очень серьезная проблема для страны… Как знать, проживи Борис Федорович дольше, справился бы он со Смутой, задушил бы ее в зародыше, нет ли, но судил ему Бог расстаться с жизнью на заре великой борьбы. И московская служилая знать спокойно радовалась, когда уничтожали семью Годуновых, когда исторгали жизнь из несостоявшейся династии. В 1590-х Борис Федорович правил страной, мало стесненный волею действительного монарха и с ног до головы увешанный почетными титулами. В 1595 году дьяк В.Я. Щелкалов по ходу дипломатического приема ввел в официальный оборот окончательный их список: «…правитель, слуга и конюший боярин, и дворовый воевода, и содержатель великих государств царств Казанского и Астраханского»^{81}. Пышно, невероятно пышно! «Слуга государев» – звание для аристократов высшей степени родовитости. «Дворовый воевода» – должность, которую давали перед началом похода и отбирали после его окончания; только растравленное честолюбие могло толкнуть Бориса Федоровича на включение ее в дипломатический церемониал как чина, присвоенного на постоянной основе. Для чего понадобились Б.Ф. Годунову все эти звания? Причина проста: по сравнению с теми же Шуйскими, Воротынскими, Трубецкими, Захарьиными-Юрьевыми, тем более Мстиславскими и даже по сравнению с представителями многих знатных родов, оказавшихся при Федоре Ивановиче на втором плане, Годуновы имели слишком слабую, слишком низкую кровь. Им недоставало знатности. Второстепенная ветвь старинного московского боярства, аристократы второго сорта, Годуновы могли нашить на свои одежды десятки почетных блесток, но те, кто по крови своей относился к «первому сорту», все равно не прощали им плохое родословие. Р.Г. Скрынников очень точно подметил: «Хотя Борису удалось объединить два высших боярских чина – конюшего и царского слуги, знать по-прежнему не считала его ровней себе. Во время татарского нашествия в 1591 году царь адресовал указы в армию боярам Ф.И. Мстиславскому и Б.Ф. Годунову с товарищами. Но главные воеводы заявили протест против предоставления правителю такого местнического преимущества. Они настаивали на том, чтобы донесения царю шли от имени Мстиславского “с товарыщи” без упоминания имени Бориса “глухо”. За подобную строптивость Федор наложил на бояр словесную опалу… Претензии Годуновых не нашли поддержки даже у ближайших их соратников по дворовой службе – князей Трубецких, которые сами не могли претендовать на первые места. Боярин Ф.М. Трубецкой заместничал с Годуновыми в период войны со шведами в 1592 году, за что после возвращения в Москву был посажен под домашний арест»^{82}.[49]49
  Впрочем, в отношении князей Трубецких Р.. Скрынников не точен: они были на порядок знатнее Годуновых, безусловно могли претендовать на первые места в командовании гарнизонами крепостей и полевых соединений. Тот же князь Федор Михайлович Трубецкой выдвинулся еще при Иване IV и уже тогда время от времени исполнял роль главнокомандующего полевыми армиями.


[Закрыть] Царь Федор Иванович, покуда был жив, освящал своим присутствием деятельность Годунова, давал ей легитимную основу, а в глазах крепко верующих людей – заодно и своего рода мистическую защиту для всей страны.

* * *

Вывод: как управленец Борис Федорович был для России очень хорош… пока рядом с ним существовал истинный государь. Отсутствие же царя по крови и по традиции, царя-инока, царя-смиренника не мог скомпенсировать весь острый изворотливый ум Бориса Федоровича. Когда один молился беспрестанно, отстранившись от черной политической работы, а другой окунулся по грудь в практическую деятельность и без устали работал, отводя смертельные угрозы от сердца страны, Небо и земля взирали на их общий труд с удовлетворением. Но один… один этот тяжкий воз вытянуть не мог.

Красиво и точно написал о странном соправительстве царя и конюшего один непредубежденный автор – французский наемник на русской службе капитан Жак Маржерет. Он продал свою шпагу Борису Годунову, когда тот уже стал царем. С 1600 года исполняя в Москве службу командира пехотной роты, француз видит жизнь русских верхов, интересуется тем, что происходило на землях страны в ближайшем прошлом. Не испытывая никакого пиетета к работодателю, выдвигая по отношению к нему тяжкие обвинения, капитан все-таки говорит: «После его (Ивана IV. – Д В.) кончины власть унаследовал… Федор, государь весьма простоватый… Борис Федорович, тогда достаточно любимый народом и очень широко покровительствуемый сказанным Федором, вмешался в государственные дела и, будучи хитрым и весьма сметливым, удовлетворял всех»^{83}.

Можно по-разному относиться к нравственным свойствам Бориса Федоровича Годунова – образцом добронравия он никогда не был; но пока длилось идеальное соправительство этого дельца-прагматика и блаженного государя, наша страна управлялась исключительно хорошо. Так, как она не управлялась ни при двух прежних государях, ни при трех последующих. Московское царство получило столь необходимую передышку. И, может быть, именно этот глоток отдыха спас его от окончательного распада в годы Смуты, дал ему сил выстоять, когда в тело его раз за разом стал вонзаться враждебный булат.