Текст книги "Воеводы Ивана Грозного"

Автор книги: Дмитрий Володихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

«Дело Фёдорова» имело страшные последствия. Сам царь и со свитой и отдельные команды опричников разъезжали по многочисленным владениям Ивана Петровича едва ли не год, и всюду устраивали казни, пожары, разорение. Погибли сотни людей, виновных лишь в том, что они состояли на службе у Федорова. Только по документированным данным число жертв составило 400–500 человек. В связи с «делом Фёдорова» в Москве и «по городам» опричники уничтожили немало высокородных аристократов, в том числе опытного воеводу князя Фёдора Ивановича Троекурова и боярина князя Андрея Ивановича Катырева-Ростовского, нескольких представителей боярского рода Шейных, Колычевых и Лыковых. Пострадала верхушка приказного аппарата земщины: полетели головы дьяков и казначеев… Тогда же погиб выдающийся военный инженер Иван Григорьевич Выродков.

С этого момента в опричной политике наступает перелом. Массовые казни становятся обычным делом. Опричнина не является темой этой книги; ее история в данном случае важна постольку, поскольку она повлияла на военное дело в России и биографии выдающихся русских полководцев. Так вот, за время опричнины репрессии выбили из обоймы вооруженных сил России несколько десятков крупных военачальников[57]57
  Володихин Дм. Иван Грозный: Бич Божий. – М., 2006. С. 68–72.


[Закрыть].

Как же эта мрачная история задевает князя Мстиславского?

Никак.

Он выходит из нее, нимало не пострадав. От краткого ужасного периода, когда в стране бушевал опричный террор, сохранилось любопытное известие одного иноземца. А. Шлихтинг, немец, проживший несколько лет в Московском государстве и повидавший опричнину, писал об особом отношении Ивана Грозного к двум виднейшим боярам – князьям И.Д. Бельскому и И.Ф. Мстиславскому: «Если кто обвиняет перед тираном этих двух лиц, Бельского и Мстиславского, или намеревается клеветать на них, то тиран тотчас велит этому человеку замолчать, говоря так: „Я и эти двое составляем три московские столпа. На нас троих стоит вся держава“»[58]58
  Шлихтинг А. Новое известие о России времени Ивана Грозного. Л, 1934. С. 23.


[Закрыть].

О полной правоте Шлихтинга свидетельствуют воеводские назначения Ивана Фёдоровича в 1568–1571 гг., т. е. в момент, когда репрессии достигают пика.

Князь по-прежнему, как и до опричнины, ходит на юг либо в чине первого воеводы большого полка, иными словами, главнокомандующего, либо вторым человеком в армии после Ивана Дмитриевича Бельского. Каждый год он на несколько месяцев отправляется в поход – к Коломне, Кашире, Серпухову – по «крымским вестям». В 1569-м крымцы приходили к Новосилю, стояли на посаде, но крепость не взяли. В 1570-м – новое нападение ограниченными силами. В сражении под Зарайском татар обращает в бегство воевода-опричник Хворостинин. До 1571 г. русская оборона на юге стоит нерушимо.

В роковом 71-м всё изменится. Страна содрогнется от боли, а судьба самого Мстиславского пойдет под откос. Но прежде этой роковой даты полководец пережил несколько кровавых лет благополучно, служил честно и не терял благорасположения царя. Чем это можно объяснить? Почему Иван Грозный полагался на верность Мстиславского, нимало не сомневаясь в ней? Редко кто из вельмож того времени удостаивался столь полного доверия. Те же князья Шуйские, например, хотя и служили на высоких постах, но любви государевой не снискали. А Иван Фёдорович ею пользовался, это очевидно.

В чем тут дело?

Причина кроется в давней истории. Она произошла за два с лишним десятилетия до начала опричнины. Однако в сознании Ивана IV эти события оставили огненный след. Государь не мог их забыть и, вероятно, не забыл до самой смерти.

В марте 1553 г. Иван IV тяжко заболел и готовился к смерти. Он даже написал завещание. Его наследник Дмитрий к тому времени был еще младенцем. Царь беспокоился за его судьбу: кто защитит сына после смерти отца? Дадут ли ему царствовать, или тишком уморят? Или, может быть, приведут на трон кого-то повзрослев, а малютку отправят в изгнание вместе с матерью? Иван Васильевич велел приводить служилых аристократов к крестному целованию на верность малолетнему наследнику. Но тут в людях встал мятеж. Кое-кто честно принял присягу на Дмитриево имя, кто-то не торопился делать это, а некоторые начали интриговать в пользу другого преемника – князя Владимира Андреевича Старицкого. Умирающий царь кричал со смертного одра, призывая сторонников к сплочению, но сам он ничего не мог сделать. Теперь всё решала верность окружающих вельмож. Таким образом, 1553-й год оказался наилучшей проверкой на верность, какую только можно себе представить: каждый проявил свои намерения сполна. Иван IV впоследствии выздоровел и строил отношения с окружающими аристократами, не выпуская из памяти устрашающего «шатания в людях» весной 1553-го. Но для князя Ивана Фёдоровича Мстиславского эта проверка закончилась удачно. Он целовал крест сыну больного государя, Дмитрию Ивановичу, первым. А потом безоговорочно поддержал дело царя во время «боярского мятежа». Впоследствии Мстиславский неизменно был верен ему в критических ситуациях, но, надо полагать, то первое испытание играло роль бесценной жемчужины в венце его доброй репутации.

С 1553 г. он входит в «Ближнюю думу» – малый совет при особе монарха, решавший все главнейшие дела в государстве.

Позднее, в опричные годы, Иван Грозный не трогал Мстиславского, поскольку точно знал: этот не предаст. Проверен.

До поры до времени не трогал…

Гроза 1571-го

Беда подкралась к полководцу с другой стороны.

Май 1571 г. С юга приходят дурные вести: крымский хан Девлет-Гирей «в силе тяжкой» двигается к переправам через Оку, жжет тульские посады. А русская армия готовится к отпору, пребывая в раздробленном состоянии. Значительная часть русских войск занята была в Ливонии, да и поредели полки Ивана IV после многолетней войны на два фронта. Командование вооруженными силами Московского государства децентрализовано: отдельные воеводы у опричного боевого корпуса, отдельные – у войск земщины. К тому же Московское государство ослаблено: страну терзает моровое поветрие, два года засухи привели к массовому голоду. Людей, которых можно поставить в строй, катастрофически не хватает…

Князь Мстиславский отправляется на юг в привычной должности первого воеводы полка правой руки при главнокомандующем – И.Д. Бельском. Армия расходится по позициям, ожидая, на каком направлении появится крымцы, чтобы броситься туда всей мощью.

Девлет-Гирей прорвался через переправы с крупными силами: «с двумя царевичи и со всеми своими орды, и качевными татары, и с ногаи… и с азовскими, и з белгородцкими, и с турскими людьми». Ему помогли в этом наши изменники, в частности некий Кудеяр Тишенков. С русской стороны к татарам перебегают дети боярские, напуганные размахом опричных репрессий. И один из перебежчиков показывает крымцам дорогу в обход оборонительных позиций русской армии, а другой сообщает, сколь малы силы, противостоящие хану. Девлет-Гирей переходит Оку вброд и, сбивая наши заслоны, стремительно движется к Москве. Опричным отрядам не удается затормозить его наступление. Сторожевая и караульная служба в русских войсках оставляет желать лучшего, координация действий земской и опричной половин армии затруднена.

Татары оказываются на фланге, а потом и в тылу московских полков. Поэтому вместо сражения с крымцами происходит быстрое отступление к столице.

Царь с частью опричного корпуса бежит к Москве, оттуда к Александровой слободе, а из слободы – аж в Ростов. В ту несчастную весну все идет неудачно, все не работает, все происходит не по плану.

В отсутствие опричного корпуса земские воеводы попытались организовать оборону столицы. Им удалось собрать полки под Москвой незадолго до подхода Девлет-Гирея. Во главе земской рати стояли опытные и храбрые военачальники: князь Иван Дмитриевич Бельский (старший из воевод), князь Иван Фёдорович Мстиславский и князь Михаил Иванович Воротынский. Остатками опричного корпуса под Москвой руководил второй воевода передового полка князь Василий Иванович Темкин. Казалось, положение города небезнадежно. Бельский контратаковал татар и, видимо, добился успеха: по данным летописи, он «…выезжал против крымских людей за Москву реку на луг за болото и дело с ними делал»[59]59
  Корецкий В.И. Соловецкий летописец конца XVI в. // Летописи и хроники. 1980 г. М.,1981. С. 237.


[Закрыть], а по другим источникам, даже «забил» крымцев «за болото, за луг». Как видно, земская рать изготовилась драться до последнего. Вот уж, воистину, «отступать некуда, позади – Москва!»

Земские полки стояли в Замоскворечье, широким полукругом от Якиманки до Таганки и Крутиц. Опричники встали севернее, за Неглинной. Острие татарских атак приходилось на полки Бельского и Мстиславского.

К сожалению, во время контратаки на татарское войско главнокомандующий князь Бельский получил ранение. Он был отвезен на свой двор. Его отсутствие, по мнению Р.Г. Скрынникова, внесло известную дезорганизацию в действия обороняющихся[60]60
  Cкрынников Р.Г. Иван Грозный. М., 2002. С. 285.


[Закрыть].

Не сумев прорваться к центру города, Девлет-Гирей зажег предместья. Ветер быстро разнес пламя; Москва горела всего три или четыре часа, но выгорела дотла, «не осталось ни единые храмины», и даже стены оказались разрушены от чудовищного взрыва пороховых погребов. Армии некуда было спастись из огня, и она погибла вместе с городом, погибла сражаясь. От пожарного зноя умер боярин М.И. Вороной, был зарезан в давке князь Никита Петрович Шуйский. Главнокомандующего пожар застал на его дворе. Его попытались спасти от огня в погребе. Там он вместе с родней принял страшную смерть от нестерпимого жара…

На нем извелся и весь род князей Бельских.

Это был храбрый человек и хороший полководец. Бельский командовал нашими армиями с середины 1550-х гг. Иван Дмитриевич вместе с Иваном IV брал Полоцк. Князь был во главе русской армии и под Болховом… Что ж, как говорится в одном старом советском фильме, он сделал лучшую для военного карьеру – погиб за отечество.

Девлет-Гирей, ограбив южные посады столицы и подмосковные села, устремился назад. Перед ним простирались беззащитные приокские уезды, невиданно обогатившие захватчиков. Русскую столицу он не взял. Но после его прихода там уже нечего было брать.

Полки Бельского и Мстиславского оказались прижаты стеной пожара к Москве-реке, но Иван Федорович чудом уцелел. Он был настолько потрясен произошедшим, что в течение десяти дней не понимал, как ему доложить царю о страшной катастрофе. Трупы, заполнившие улицы Москвы, оставались непогребенными: никто не отдал приказа, чтобы об их захоронении позаботились… А может быть, воевода пострадал от ожогов и отлеживался, восстанавливая силы. Его имени нет в списке командного состава небольшого живого заслона, который выставили после ухода Девлет-Гирея, – хотя Мстиславский, оставшийся за старшего после кончины Бельского, обязан был его возглавить.

Разгром столицы поставил Ивана IV в крайне неудобное положение. Он видел вину опричных командиров, и на них в самом скором времени посыпались суровые наказания. Несколько человек расстались с жизнью. Вера в боевые возможности отборного опричного корпуса упала в глазах царя, и с этого момента начинается постепенный демонтаж военной машины опричнины. Но… было бы очень неудобно показать подданным, что в поражении виновны только опричники. Требовалось отыскать также персон из земщины, которые могли бы разделить вину с опричными воеводами.

Кого же?

Князь Бельский мертв, и он сражался до конца. Наверное, фраза, столь часто звучавшая в годы Великой Отечественной войны, может быть сказана и о нем: «Погиб смертью храбрых». Возводить какие-то обвинения против него было бы глупо, да и бессмысленно.

Следующим по старшинству военачальником в земской армии числился князь Мстиславский. Вот ему-то и пришлось отвечать за «измену».

Действительно, измена в событиях 1571 г. видна, тут не о чем спорить. Другое дело, каким боком мог оказаться причастным к ней Иван Фёдорович? Зачем ему, одному из «столпов царства», неприкасаемому даже в худший период опричнины, ввязываться в такую авантюру? Но политическая ситуация требовала высокопоставленной жертвы в земщине. Князь Мстиславский оказался в неудачное время в неудачном месте, и ему пришлось сыграть роль жертвы. Ивана Федоровича взяли под стражу.

Историк Р.Г. Скрынников восстановил картину фальсифицированного судебного разбирательства по «делу» Мстиславского: «Его оговорил служилый татарин, именуемый в источниках „Барымским царевичем“. Сын знатного крымского сановника „мурза Абысланов сын Барымского“ участвовал в набеге на Донков в 1568 г. и тогда же отъехал на царскую службу. В дни, когда татары шли к Москве, царевич пытался перебежать к единоплеменникам, но был пойман и допрошен под пыткой. Стараясь смягчить свою вину, он заявил, что действовал по приказу… князя И.Ф. Мстиславского и члена опричной думы кравчего Ф.И. Салтыкова… Мстиславского судили не как военачальника, понесшего поражение, а как заговорщика и государственного преступника. Обвинения, предъявленные земскому боярину, были более чем двусмысленными. Царь был уверен, что именно земские бояре руками Кудеяра Тишенкова „навели“ татар на Москву… По словам Барымского царевича, Иван Мстиславский и Фёдор Салтыков послали его в поле к хану уже после сожжения Москвы с наказом, чтобы „царь“ (Девлет-Гирей) воротился к Москве, и Москва будет его». После успешного набега хан, следуя вековой традиции, стремительно отступил в Крым, а бояре якобы предлагали ему засесть в сожженной Москве. Обвинение явно неправдоподобное…[61]61
  Скрынников Р.Г. Царство террора. СПб., 1992. С. 429.


[Закрыть]

Воеводу заставили подписать признание в том, что он «навел» крымчаков на русскую столицу. Более того, князя обязали публично обещать «не соблазняться» в вере «…и к иной вере не приставати». Как будто судили отступника от православия!

Летом того же года с двух бояр и одного окольничего царь взял «поручную запись» на кн. И.Ф. Мстиславского. «За порукой» этих людей князь давал обязательство не перебегать к турецкому султану, в Крым или же в Литву, не «наводить» на государя и его детей вражеские войска, не заводить тайных сношений с неприятелем, чтобы навредить собственному монарху. Если бы он нарушил условия поручной записи, то поручители оказывались должны Ивану IV 20 000 рублей – фантастическую сумму, стоимость небольшого города с прилегающими землями[62]62
  Перед тройкой поручителей в свою очередь поручились за князя Мстиславского 284 дворянина, подписавшись на ту же сумму штрафа в случае его измены.


[Закрыть]!

И, наконец, самое неприятное. В 1572 г., когда Девлет-Гирей вновь рвался к Москве, а русское войско выбивало из него спесь у Молодей, воеводские назначения получили многие из тех, кто командовал полками в злосчастной битве за Москву. Они получили шанс «реабилитировать» себя. А вот Мстиславскому такого шанса царь не дал…

Величайший вельможа царства должен быть набрать полные легкие смирения и жить, склонив голову, низко опустив взгляд. Его срамили, его лишали доброго имени, его выставляли в качестве горчайшего предателя и чуть ли не отщепенца, покинувшего христианскую веру. Только одно поддерживало тогда Ивана Фёдоровича. Те, кто дрался вместе с ним за Москву, знали правду о его полной невиновности. Среди поручителей оказался тот же князь Дмитрий Хворостинин, участвовавший в обороне Москвы и отлично знавший цену своим коллегам-военачальникам.

Царь не имел информации об измене Мстиславского. Если бы Иван IV действительно допускал измену, вряд ли прежние заслуги, родство с самим государем и древняя кровь Гедиминовичей спасли бы князя от казни. В ту пору люди расставались с жизнью по причинам намного менее серьезным… А Мстиславский не только не пошел на плаху, но еще и сохранил положение главы Боярской думы в земщине. Мало того, через несколько месяцев после судебного разбирательства он отправился наместничать в Новгород Великий[63]63
  И был там наместником чуть более полугода – с зимы 1571 – 1572 г. до конца лета 1572 г.


[Закрыть].

Отсюда можно сделать вывод: царю требовался громкий «политический процесс», а не подлинное расследование. Никакие подозрения в предательстве Мстиславского государя не посещали. Однако царь был недоволен Иваном Фёдоровичем, и его недовольство не носило одного лишь формального характера. Князь оказался среди тех, кто проиграл большую битву. Есть ли в том его вина, или ее несут иные командиры, да и сам царь, – трудно сказать. Иван Федорович заменил Бельского на посту главнокомандующего слишком поздно, когда спасти что-либо было уже крайне трудно. Однако в вину ему могли поставить то, что царь очень долго не получал вестей из спаленной столицы и даже не знал, какова судьба оборонительной операции у ее стен. К тому же Мстиславский не позаботился о расчистке города от мертвецов. Бог весть, был ли он тогда в состоянии заботиться о чем-либо, увидев, как сгорел его полк и, быть может, лично пострадав от лютого пламени…

В любом случае, кроме театрализованного представления вокруг имени князя Мстиславского, на него обрушились наказания реальные и очень болезненные.

Иван Фёдорович лишился значительной части земельных владений.

Следы опалы на Ивана Фёдоровича видны до конца 1572 г. Иными словами, около полутора лет его держат в черном теле. Это значит: одного из знатнейших людей царства ставят на весьма низкие должности. Воевода сторожевого полка! Кто-то считал бы такой пост пределом мечтаний. Но для высокородного Гедиминовича, водившего целые армии, подобная должность означала позор и унижение. Пользуясь терминологией советского времени, «командарма» перевели в «комбриги». Как минимум дважды князь отпил из этой чаши. По праву рождения Иван Фёдорович избавлен был от необходимости постоянно вести местнические споры. Его статус не сопоставим со статусом тех же Хворостининых, для которых возвышение без постоянной местнической борьбы вообще не представлялось возможным. Мстиславские стояли так высоко в иерархии служилой знати, что мало кто посмел бы с ними тягаться. Однако и они не были исключены из общей системы местнических счетов. Государева опала означала для рода серьезную «потерьку», как говорили в те времена. А «потерька» могла наихудшим образом сказаться на судьбе потомков.

Иван Фёдорович снес опалу и все принесенные ею несчастья безропотно. От Ивана Грозного бегали за рубеж многие служилые аристократы. Кому-то затея удалась, кого-то задержали, и Мстиславский занимался в свое время расследованием «дела» подобных беглецов… Относительно самого Ивана Федоровича в источниках нет даже малейшего намека на подобные намерения.

Снова в Ливонии

Доверие Ивана IV вернулось к «командарму» лишь ко времени удачного похода в Ливонию зимы 1572–1573 гг. Государь мечтал о новом решительном ударе, способном вернуть России преимущество на Ливонском театре военных действий. Потребовались опытные полководцы, знающие этот фронт.

И вот супруга (вторая) Ивана Фёдоровича приглашается на свадебное торжество короля Магнуса Ливонского и кн. Марии Владимировны Старицкой. Через жену, косвенно, честь оказывается и самому Мстиславскому. А потом его берут в поход на более высокую должность.

В январе 1573-го русские войска взяли Пайду. Тогда Мстиславский возглавлял полк правой руки, считавшийся «честию выше» сторожевого.

После взятия Пайды открылась прямая дорога на Колывань (Таллин) и другие города к западу – северо-западу. Царь отправляет большую шестиполковую армию, назначив ее главнокомандующим служилого татарского «царя» Саинбулата Бекбулатовича, а вместе с ним Ивана Фёдоровича. Иван IV, да и сам князь Мстиславский, по всей видимости, надеялись повторить успех 1560 г.

Симеон Бекбулатович

Но вышло иначе.

Армия Саинбулата Бекбулатовича и Мстиславского потерпела поражение под Коловерью (Лоде). Очевидно, бой был жестоким. Сам князь получил новое ранение, ранили также второго воеводу большого полка М.Я. Морозова, а воевода полка правой руки князь Иван Андреевич Шуйский и двое Василиев из боярского рода Салтыковых были убиты. «…Дворян, и детей боярских, и стрельцов многих побили», – лаконично сообщает документ того времени. Неудача объясняется изменой князя А.С. Черкасского, открыто перешедшего во время боя на сторону врага. Этот шаг может объясняться желанием отомстить за родню, пострадавшую ранее от тяжелой руки Ивана Грозного. Кроме того, часть сил была отправлена Мстиславским на разорение соседних областей. Этих-то отрядов, быть может, и не хватило для победы. По сообщению иностранных источников, русская армия имела значительное численное превосходство, но все равно проиграла…[64]64
  Впрочем, достоверность этого источника находится под вопросом.


[Закрыть]

Несмотря на неудачу под Коловерью, армия сохранила боеспособность. «Утешительным призом» стало взятие мызы Ропы. Это, конечно, не Феллин и не Алыст, но все же поход выглядит не столь плачевно, если учесть частный успех у Ропы.

Может быть, он объясняет отсутствие новой опалы в отношении Мстиславского. Уже в сентябре того года его отправляют первым воеводой в Муром, для подготовки похода против забунтовавшей «черемисы луговой и нагорной». Похода не было: под угрозой русского наступления мятежники сдались на милость Ивана IV. В Муроме приводил их к присяге И.Ф. Мстиславский. Его «черемиса» знала и побаивалась, помня карательную экспедицию 1554 г.

На следующий год «дело» об «измене» князя Мстиславского получило неожиданное продолжение. В январе на Русь вернулось из Крыма несколько пленников. Афанасий Нагой, долгое время исполнявший обязанности московского посла в Крыму и пребывавший в большом доверии у государя, указал: кое-кто из них связан службой с князем Иваном Фёдоровичем Мстиславским. Расследование вышло на некого Ермолку, когда-то служившего Мстиславскому казачьим сотником на Епифани. Царь отдал приказ: «Розспросить подлинно и пыткою пытать, были они в Крыму, и князь Иван Мстиславский или иной хто в Крым х тому о каких делах с ними приказывал ли? И ссылки чьи с Москвы в Крым и из Крыму к Москве ведают ли?»

Иван Грозный лично явился на пыточный двор, интересуясь ходом допроса. Несчастный пленник, едва спасшийся от крымской неволи, отвечал: «Был есми в Крыму в полону, страдал за Бога, да за тебя, государя. А того в Крыму не слыхал же, от кого с Москвы в Крым ко „царю“ (Девлет-Гирею. – Д.В.) и к мурзам… ссылка и о чем хто с Москвы в Крым и кем ссылаетца и на кого „царь“ надеялся ходить на твои государевы украйны. А что бы ведал, и яз бы от тобя, государя, не утаил».

Ермолку принялись «пытати, огнем жечи». Он взмолился о пощаде и сказал то, чего от него добивались. Дескать, бояре тебе изменяют, крымский хан часто пользуется информацией из Москвы и приходит на государевы «украины». А вот имен тех бояр Ермолка не знал. Выходит, измена получалась какая-то безымянная… Ему «помогли», назвав дюжину аристократических семейств и отдельных представителей служилой знати. Любопытно, что в этом реестре прозвучало, среди прочих, имя Мстиславского. Как же так? Ведь он – «патентованный» предатель, сам сознался, осужден и прощен! К чему теперь выяснять – изменял или нет? И без того ведь всё ясно! Выходит, факт «измены» 1571 г. для царя просто не существовал, и для него никакой «ясности» в отношении «предательства» Ивана Фёдоровича не было.

Ермолка между тем, «получив подсказку», назвал изменниками двух Шереметевых – Ивана да Фёдора. Сношения Мстиславского со злейшим врагом России Ермолка отрицал. Впрочем, следующая пытка огнем уговорила бывшего сотника сказать «правду». Да! И Мстиславский изменял! И еще Воротынский изменял! Вот тут уже пошел «перебор». Хитро, надо полагать, «изменял» Воротынский, наголову разбивший крымцев в 1572 г. у Молодей[65]65
  Богоявленский С.К. Допрос царем Иоанном Грозным русских пленников, вышедших из Крыма [1574 г.] // Московский приказной аппарат и делопроизводство XVI–XVII веков / Отв. ред. С.О. Шмидт. М., 2006. С. 500–503.


[Закрыть]!

Не рыл ли он подкоп из Москвы напрямую в Крым?

Пыткой выбив показания из бывших пленников, царь тем не менее ничего не предпринял для наказания злостных предателей, в частности князя Мстиславского. Иными словами, как бы «простил» его, покрыл измену «милостью». Иван Фёдорович сохранил не только жизнь, честь, имущество, но еще и статус первого из бояр в думе.

Вот так «измена»…

Мало того! Положение Ивана Фёдоровича даже укрепляется. В 1575 г. Иван Грозный сажает на свой престол служилого татарского «царя» Симеона Бекбулатовича, и ему оказываются невиданные почести. А Симеон Бекбулатович был женат на дочери князя Мстиславского Анастасии. Номинально правил Симеон Бекбулатович, от его имени составлялись жалованные грамоты и указы, в то время как истинный государь отправлял на имя «великого князя московского» челобитные, написанные в юродском стиле и содержащие пожелания-инструкции. Соловецкий летописец дает краткое описание того странного времени: «Государь царь на Московское великое княженство на государьство посадил великого князя Симеона Бекбулатовича, а сам государь пошел „на берег“ на службу и стоял все лето в Колуги. А был на великом княжении год неполон. И после того пожаловал его царь и государь великий князь Иван Васильевич всея Русии на великое княжение на Тверь, а сам государь опять сел на царство на Московское»[66]66
  Корецкий В.И. Соловецкий летописец конца XVI в. // Летописи и хроники. 1980 год. М.,1981. С. 239.


[Закрыть]. Реальной власти у Симеона Бекбулатовича было совсем немного, монеты с его именем не выпускались, иностранные дипломаты не вели с ним переговоров, в разряды его имя не вошло, сокровищница и царские инсигнии оставались под контролем Ивана IV. Историки выдвинули множество версий, чтобы объяснить столь странный шаг московского государя. В настоящее время наиболее вероятной считается (и вполне справедливо) та, которая опирается на фразу Пискаревского летописца о неких «волхвах» (астрологах), предсказавших на тот год кончину «московскому царю». И впрямь, настоящий царь… взял отпуск.

Но даже если учесть формальный характер правления Симеона Бекбулатовича, все равно, около года кн. Анастасия Мстиславская пользовалась положением русской царицы, а это великая честь всему роду.

Единственным обстоятельством, косвенно свидетельствующим о какой-то осторожности, возникшей в отношении Ивана IV к воеводе, является то, что в 1574–1575 гг. воинские разряды не содержат имени Мстиславского на каких-либо командирских постах[67]67
  Впрочем, нельзя исключать и того, что «осторожность» царя объясняется принципиально иными причинами. Вторым браком Мстиславский связал себя с родом Воротынских, а в 1573 г. между князем Михаилом Ивановичем Воротынским, а также некоторыми другими видными воеводами, и государем Иваном Васильевичем произошел какой-то крупный конфликт. Он закончился казнью Воротынского и двух других крупных военачальников. Так вот, не появилось ли у царя подозрительное отношение и к другим представителям опального рода удельных князей?


[Закрыть]. Именно тогда ему на двор подкинули отрубленную голову одного из думных людей, казненных по другому «изменному делу». Эта акция не была «прицельным выстрелом» – головы побросали на дворы многим знатным людям, использовав их как инструмент «вежливого предостережения»… на всякий случай.

Но уже в 1576 г. Иван Фёдорович вновь в армии.

После гибели князя Ивана Дмитриевича Бельского он автоматически стал самым знатным человеком в военной иерархии Московского государства. А значит, первым. Взошел на самую вершину, выше в России просто некуда. Поэтому его из года в год разряжают на «береговую службу» – сторожить и отбивать набеги крымцев.

В апреле 1576 г. князь Мстиславский отправляется в Серпухов как первый воевода большого полка и более никогда не занимает менее высоких постов. Он исполнял обязанности главнокомандующего сил обороны на юге Московского государства бессменно с 1576-го по 1580 г., пять лет. Татары то враждуют с Польско-Литовским государством, то мирятся, и тогда вновь открывается угроза их набегов на русские земли. Порой Ивану Фёдоровичу приходится задержаться на много месяцев при полках у побережья Оки, а иногда – погоняться за стремительными отрядами захватчиков. Базируется он чаще всего на Серпухов.

Русская оборона при Мстиславском стоит прочно. Никаких катастрофических прорывов, вроде событий 1571 г., не происходит. Каждую весну Иван Фёдорович выходит с полками на юг, ждет неприятеля, а если придется, то и отражает его. Лишь в апреле 1580 г. на этом посту сменил его сын, князь Федор Иванович Мстиславский, унаследовавший знатность отца и его высокое положение, но, к сожалению, не его воинские способности…

Но главным в конце 70-х гг. становится Ливонский фронт. И он не отпускает старого полководца.

С именем князя Мстиславского связана загадка, основанная на путанице в разрядных документах. Официальные источники грозненской эпохи сообщают, что Иван Фёдорович во второй половине 70-х гг. совершил два похода к городу Кесь (Цесис, он же Венден). Вообще, Кесь стала камнем преткновения для русской армии. Борьба за этот город привела к большим жертвам с обеих сторон. Она впервые показала признаки тяжелого кризиса, охватившего Московское царство в целом и его военную машину в частности. Она выявила устойчивое нежелание самих ливонцев оставаться под властью Ивана IV: в конце 50-х – начале 60-х гг., когда Ливонская война только начиналась, отношение к России было не столь непримиримым.

Итак, в разрядах пишут, что в конце 1576-го или в первой половине 1577 г. Иван Фёдорович ходил с войском из пяти полков и мощной артиллерией под Кесь и город взял. Но рядом стоит приписка, общий смысл которой таков: составитель разряда не уверен, точно ли он передаёт ход событий, поскольку в следующем году тот же Мстиславский, по его сведениям, совершил новый поход туда же, но на этот раз неудачно. Более того, воеводы в полках перечислены ровно те же.

Кесь (Цесис). Макет крепости

Так сколько было на самом деле походов? Попробуем разобраться.

Летом 1577 г. по Южной Ливонии прошел с огромной армией сам царь. Тогда ему покорилось множество городов. До начала похода он обещал Кесь своему союзнику королю Магнусу – марионеточному правителю части ливонских земель. Была ли она тогда под контролем русских войск? Непонятно. Ведь Магнус вошел со своими отрядами в Кесь лишь тогда, когда грозненский поход уже был в разгаре (август 1577-го). Ливонцы, предпочитавшие жить под властью Магнуса, более мягкого монарха, чем Иван Грозный, не только впустили его в город, но и добровольно провозгласили своим правителем[68]68
  Новодворский В.В. Борьба за Ливонию между Москвою и Речью Посполитою (1570–1582). СПб., 1904. С. 54–55.


[Закрыть]. Значит, еще до начала похода наша армия потеряла Кесь. Но когда? В источниках ничего об этом не говорится. В результате конфликта между Магнусом и русским государем Кесь перешла под контроль русской армии. Когда поход завершился, наше командование оставило там небольшой гарнизон. А спустя несколько месяцев, зимой, неприятель вновь захватил город – хитростью, с помощью самих ливонцев.

Цесис. Современная фотография

Поскольку Кесь считалась стратегически важным пунктом, ее постарались как можно быстрее вернуть. В феврале 1578 г. у ее стен побывал князь Мстиславский. Он осаждал город четыре недели и сделал большой пролом в стене. Но взять Кесь не удалось, поскольку гарнизон получил помощь от поляков. Другие источники подтверждают, что февральский поход действительно был и ситуация при осаде Кеси была именно такова. Тут – никаких сомнений. Обстановка в Ливонии тогда складывалась наихудшим образом для русских. Наши гарнизоны, незначительные по численности, не могли удержать недавние завоевания. Город за городом переходил к противнику. Составитель разрядной записи еще с удовлетворением пишет об удачном возвращении армии Мстиславского на исходный рубеж: в столь враждебном окружении Иван Фёдорович рисковал не только судьбой Кеси, но и судьбой своих полков…

Осенью 1578 г. новая осадная армия вновь не выполнит боевую задачу под Кесью. Более того, русские полки подвергнутся полному разгрому. Он станет межевым камнем, отделившим последнюю полосу удач России в Ливонии от полосы тяжких потерь. Страна уже не могла наступать. Мало того, она оказалась измотанной до такой степени, что и оборону способна была держать с большим трудом.