Текст книги "Записки чекиста"

Автор книги: Дмитрий Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

ЦЕНА СЛУЧАЙНОЙ ОШИБКИ

Разное бывало, да и теперь бывает в сложной и многообразной работе чекистов. Но что бы ни произошло, любой сотрудник органов государственной безопасности не остаётся и не может оставаться равнодушным к делу, которое доверяет ему партия, народ.

Радуешься каждому успеху, добытому тобой и твоими товарищами путём длительного, кропотливого, а зачастую опасного труда. Твой успех – это успех всего коллектива, всех чекистов, всего народа. Схвачен за руку валютчик, подспудными путями переправляющий золото и драгоценности за границу, – это ты и твои товарищи не дали ему грабить и разорять родную страну. Разоблачён диверсант – это чекисты спасли от гибели важную для экономики всей страны фабрику или завод, мост на важной железнодорожной магистрали или жизнь драгоценного для отечественной науки учёного. Пойман шпион, агент иностранной разведки, – удалось предотвратить зорким часовым великих завоеваний революции рассекречивание строжайших государственных и военных тайн.

Большую горечь приносят с собой любые, пусть самые незначительные, промахи и ошибки в чекистской работе. А если эти ошибки приводят к тяжёлым, непоправимым последствиям?..

Иногда случается и такое…

Всего лишь одна-единственная ошибка в обращении с главарём грабительской шайки Афанасием Сахаровым стоила несколько человеческих жизней.

Был этот Сахаров родом из села Двуречки Фащевской волости Липецкого уезда. До революции работал на шахтах Донбасса, где и выпить любил, и покуралесить, а при случае и могучие кулаки в ход пустить. Забулдыгой и хулиганом остался он и после Великого Октября. Работать? Нет. «Пускай теперь мироеды да богатей на нас работают». Пойти в Красную Армию, защищать от белогвардейцев и интервентов Советскую власть? Тоже нет. «Нашли дураков свой лоб под беляцкую пулю подставлять…»

Так и катился Афанасий под уклон: сначала – дезертирство, потом – уголовщина. Пить-гулять хочется, а чем, как не грабежами, раздобыть для этого средства? После первого, может быть случайного, убийства Сахаров вовсе отрезал себе пути возвращения к честной жизни. Сколотив из таких же, как сам, отпетых бандюг связанную круговой порукой шайку, он «развернулся» во всю ширь.

Главным помощником Сахарова в банде стал его земляк и давнишний приятель, тоже дезертир и уголовник Илья Пронин, отличавшийся особенно зверским характером.

Первым от рук бандитов пал партийный организатор Ленинской волости большевик Лихоперский. Вскоре после этого мерзавцы убили партийного организатора в селе Двуречки Василия Сунтеева и по настоянию Пронина повесили труп убитого на дереве посреди села. Поймав однажды участкового милиционера, Пронин приказал привязать его к хвосту своей лошади и до тех пор носился галопом на коне, пока тело несчастного не превратилось в бездыханную груду окровавленного мяса…

Много сил и труда пришлось потратить чекистам и работникам милиции на ликвидацию этой бандитской шайки. Наконец одного из бандитов, Пронина, нам удалось арестовать.

Он как будто и не думал, не пытался скрывать на допросах свои преступления. Наоборот, рассказывал о них с нескрываемым удовольствием и мельчайшими подробностями, глядя при этом прямо мне в глаза, словно надеясь увидеть, какое впечатление производит все это на ненавистного ему чекиста. Тяжко было слушать признания закоренелого врага советского народа, но приходилось сдерживаться: суд воздаст ему по заслугам.

Рассказал Пронин и об убийствах других коммунистов и местных активистов, и о зверских преступлениях главаря банды, Афанасия Сахарова. С лютой злобой вспомнил, как однажды какой-то «подлец» угнал у бандитов всех лошадей.

– Жаль, не удалось поймать конокрада, – скрипнул он зубами, – мы бы с него с живого шкуру сняли!

И невдомёк было кровавому садисту, что «спешил» банду в ночное время не кто иной, как наш чекист Дмитрий Андреевич Сычиков с небольшой группой красноармейцев…

Допрашивая Пронина, я все более явственно ощущал, что он надеется каким-то образом спасти свою жизнь. Но – каким образом, как?

Вскоре это выяснилось.

После очередного допроса, поздно вечером, я вызвал двоих конвоиров для сопровождения бандита в камеру. Спускаясь по парадной лестнице, Пронин вдруг бросился в открытую дверь и дальше – через дорогу, к неосвещённым складским помещениям. Но его тут же догнали меткие пули конвоиров.

А банда Сахарова все ещё продолжала разбой. Очень ловок был её главарь, смел до отчаянности, до дерзости, уходил, казалось бы, из самых хитроумных ловушек. А там, где были его лихость и удача, там и легенды о неуловимом атамане росли, как снежный ком. Одни боялись Афанасия и помалкивали, другие не прочь были дать щедрому на расплату бандиту временное пристанище. Лучше, мол, пачка денег, чем бандитская пуля в лоб.

Конечно, больше было таких, которые ненавидели грабителей, старались помочь чекистам расправиться с ними. На них-то, на честных советских людей, и опирались работники ЧК.

Ясно было одно: прежде всего следовало найти и взять главаря банды. Остальных выловить легче.

Но где и как его поймать?

Вёл поиски наш липецкий оперативный сотрудник Степан Самарин, бывший рабочий Сокольского завода. Ему первому и удалось нащупать место, где отсиживается и кутит главарь в перерывах от налёта до налёта – в родном селе, в Двуречках, у родичей и дружков. Бандит настолько верил в свой счастливый «фарт», что даже и мысли не допускал о возможном провале. Ну кто решится сообщить о нем чекистам, кто посмеет выдать, если все люди в селе стоят за него горой?

Степан Самарин посмеивался:

– Дурак этот Афонька, при всей его смелости и наглости чистый дурак. Да мне же каждый его шаг в Двуречках известен. Там, видно, и брать придётся: спокоен, не ждёт нас. А мы возьмём…

Взяла оперативная чекистская группа Афанасия Сахарова поздней ночью, в доме знакомой бандиту самогонщицы. У неё он, гуляя напропалую, частенько пропивал добычу. Пришлось подождать, пока нагуляется, напьётся, а потом Самарин со своими помощниками связали его и вывезли из села. Пришёл в себя бандит только на следующее утро, в камере предварительного заключения, и долго не мог понять, какими судьбами в ней очутился.

Начал догадываться, когда увидел зашедшего к нему Самарина с синяком под глазом, с распухшим носом, с дырой в верхнем ряду зубов. Да и у самого бандита порядком болели бока и разбитые до кровоподтёков кулаки.

– Твоя работа? – угрюмо спросил он.

Самарин кивнул:

– Моя.

– А выдал меня кто?

– Люди.

– Не скажешь?

– Нет.

– Сам найду, – бандит скрипнул зубами. – Ни одному башки не сносить!

– Попробуй.

На том разговор и кончился. Следствие продолжалось, и все новые преступления Сахарова выплывали наружу. Он вёл себя спокойно, без запирательств отвечал на вопросы следователя, и складывалось впечатление, что отпетый бандит поневоле смирился со своей участью.

Под камеру предварительного заключения был приспособлен склад-лабаз, находившийся под одной крышей с домом бывшего купца Терпугова, в котором теперь размещалась Чрезвычайная Комиссия.

Было воскресенье. На свидание с арестованными пришли родственники с узелками в руках.

Принимали передачи дежурные надзиратели.

Один из них впопыхах, а может быть от невнимательности, принял для Сахарова продукты, почему-то завёрнутые в пушистый женский полушалок. Принял и передал. Не подумал для чего мужчине понадобился женский платок.

А Сахаров, как позднее выяснилось, его-то и ждал. И когда на следующий день в комнату, отведённую для приёма передач, полно набилось женщин, пришедших на свидание с арестованными мужьями, в дверь камеры начали колотить кулаками:

– Открой! Надо парашу вынести, до краёв полна.

Что ж, так всегда бывало: заключённые выносят параши из камеры в комнату приёма передач, а оттуда красноармейцы охраны – во двор. Вынесли её Сахаров ещё с одним арестованным. Дежурному надзирателю было не до них – со всех сторон наседали посетительницы со своими просьбами и уговорами. И он не заметил, вернулись ли в камеру оба заключённые, захлопнул дверь и задвинул засов. Будь надзиратель чуточку повнимательнее, он непременно удивился бы, увидев, что в комнате стало на одну женщину больше. Высокая, в полушубке, с широким лицом, по самые глаза закутанным в полушалок, она пробиралась сквозь толпу к выходной двери.

Ещё минута, всего несколько шагов, и дверь за ней закроется.

Но часовой-красноармеец возле выхода был бдительнее. Он сразу заметил высокую особу, которая неизвестно откуда появилась у дверей. И когда та поравнялась с ним, боец неожиданно рванул полушалок с её головы. Женщина вскинула голову, и часовой невольно отпрянул, увидев злое лицо с успевшими отрасти усами: Сахаров!

Бандита тут же сфотографировали в женском обличье, для приобщения фотографии к следственному делу, и водворили назад в камеру. Он и на этот раз не стал отпираться перед следователем, признался, что давно задумал бежать. Для этого и переправил на волю с одним из освобождённых записку родственникам – попросил прислать ему женский платок или полушалок.

– Того недотёпу-надзирателя я приметил раньше, – пояснил Афанасий. – Другой полушалок ни за что бы не пропустил в камеру. Пришлось подметить, в какие дни он дежурит. Зато и получил, как по почте: в самые руки.

Он даже посмеивался, этот негодяй, предвкушая, какая суровая кара ожидает невнимательного надзирателя. А следователю сказал, сокрушённо покачав головой:

– Спета моя песенка, отгулял на этом свете. Одного остаётся ждать: скорей бы конец…

И конец наступил. Суд приговорил закоренелого, неисправимого, социально опасного бандита, главаря преступной шайки Афанасия Сахарова к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор этот, как ни странно, он встретил не только спокойно, а словно бы с удовлетворением: пожил, погулял в своё удовольствие, пора и честь знать.

О возможности побега давно уже никто не думал. Какой может быть побег, если осталось вывезти преступника за город и привести приговор в исполнение? Не думал о побеге и комендант ЧК Сергей Артамонов, когда тёмной осенней ночью снаряжал бандита в последний путь. Всю дорогу грабитель молчал. Только когда добрались до места, Сахаров попросил:

– Будь человеком, развяжи руки: хочу перед смертью помолиться, у бога прощения попросить.

Вот тут-то и произошла непоправимая ошибка. Покорное, обречённое спокойствие бандита усыпило бдительность Артамонова, да и слишком он понадеялся на вооружённый револьверами конвой, на свою недюжинную физическую силу. Понадеялся и приказал красноармейцам развязать Сахарову руки.

Тот и теперь продолжал вести себя спокойно. Шагнул раз, другой и спросил:

– Куда становиться-то?

– Подальше чуток, на край ямы, – отозвался комендант.

– Сюда, что ли?

– Ага…

И сразу за этим «ага» – суматошная, всполошённая пальба из револьверов. Сахаров, перепрыгнув через яму, метнулся в одну сторону, в другую и, пригибаясь к земле, помчался к недалёкому лесу, исчез, растворился в ночной темноте…

Искали до самого утра. Весь лес излазили, прочесали глубокий овраг за ним, прощупали чуть ли не каждый куст – не нашли. Вернулись в ЧК ни с чем, чтобы держать ответ за ошибку, равноценную преступлению.

И первому этот ответ пришлось держать доверчивому, слишком самоуверенному Сергею Артамонову.

Бандит вскоре дал о себе знать: опять начались грабежи и убийства, ещё более зверские, чем раньше. Опять всполошилась вся округа. Действовал он теперь осмотрительнее, осторожнее. Ещё беспощаднее расправлялся с советскими активистами и представителями власти, которые попадали к нему в руки. Особенно жестоко расправился Афанасий Сахаров с захваченным однажды милиционером. Пытал его, издевался и, только насытившись зрелищем мучений, пристрелил жертву.

Огромных трудов, мобилизации всех сил стоила чекистам долгая и изнурительная охота за этим двуногим зверем. Ловили его сообщников, а сам он опять уходил от нас. Лишь через довольно значительный промежуток времени карающая рука закона настигла и уничтожила бандитского главаря.

ДАЛЁКИЙ ПРИЦЕЛ

Вынужденный переход к новой экономической политике, начавшийся в 1921 году, временно предоставил возможности для развития частного предпринимательства и торговли. Используя эти возможности, мелкая буржуазия начала открывать небольшие фабрики и кустарные мастерские, обзаводиться магазинами, ресторанами, коммерческими конторами и предприятиями. Появились так называемые нэпманы, а одновременно с ними ожили и зашевелились притихшие было спекулянты, тёмные махинаторы, валютчики и прочий преступный мир.

Даже в маленьких уездных городах, как поганки после дождя, начали расти частные торговые конторы, мастерские, эффектно разукрашенные магазины и рестораны. Нечистоплотные сделки совершались на торговых биржах. «Обмывались» эти сговоры на обильных банкетах.

В это время я работал на новом месте в должности помощника уполномоченного ОГПУ по Борисоглебскому уезду. Здесь подобрался небольшой, но дружный чекистский коллектив. С липецкими друзьями расстался не без грусти: там я мальчишкой неполных шестнадцати лет впервые пришёл в Чрезвычайную Комиссию, там постиг первые азы чекистской работы. В Липецке остались и самые дорогие друзья моей юности, товарищи, а среди них – мой первый учитель Я.Ф.Янкин.

Снова мы встретились с Яковом Фёдоровичем в 1927 году в Тамбове, где он, будучи тяжело больным, работал секретарём окружного исполкома. Год спустя, в возрасте тридцати трех лет, Яков Фёдорович умер. Провожая его в последний путь, я от имени чекистов произнёс над могилой прощальное слово, в котором заверил дорогого учителя, что мы всегда будем так же, как он, верны нашему народу и великому делу родной Коммунистической партии…

Не могу забыть ещё друга юности, нашего комсомольского вожака – Женю Адамова. Тогда же у меня в руках оказался номер газеты, изданный в дни разгула кровавого антоновского мятежа. В «Тамбовских известиях» была опубликована статья, привлёкшая внимание своим заголовком: «Женя Адамов, расстрелянный бандитами».

В ней писалось:

«Восставшие бандиты под руководством кадетов и предателей, не могущие открыто вести борьбу с Советской властью, организовывают поджоги, взрывы мостов, артиллерийских складов, производят убийства из-за угла коммунистов, советских работников и просто служащих советских учреждений. Много честных товарищей пало от рук одичалых зверей-бандитов.

Но вот ещё одна жертва, ещё потеря в нашем революционном лагере: 30 августа в районе села Александровки Тамбовского уезда был убит бандитами Женя Адамов…»

Так, с доброй памятью о Якове Фёдоровиче Янкине и острой болью за погибшего Женю Адамова, началась моя служба на новом месте.

Нэпманский душок, как и следовало ожидать, не мог не затронуть, не оказать тлетворного влияния на некоторых людей. Слишком велик был соблазн пожить на широкую ногу, попользоваться благами «лёгкой» жизни. И неустойчивые, нечистоплотные элементы стремились пробраться к материальным ценностям народа, пролезть в снабженческие организации, чтобы удобнее было запускать свои лапы в государственный карман.

Жульё, уголовники действовали определённее. У рабочего люда, у служащих многим не разживёшься. Зато если взять за бока нэпмана и поприжать его, наверняка достанется жирный куш. И шайки налётчиков облагали владельцев контор, магазинов и ресторанов «данью», а те покорно выплачивали её, предпочитая иметь дело с уголовниками, чем с органами прокуратуры и чекистами, которые, избави бог, могли заинтересоваться источниками доходов этих «деловых людей».

Появилась ещё одна категория охотников за наживой: преступники, изготовлявшие фальшивые деньги, в том числе поддельные серебряные полтинники и рубли. Через подставных лиц они сбывали эту «продукцию» на рынке и в городских магазинах.

Расхитителями, мелкими грабителями и фальшивомонетчиками занимался уголовный розыск. Иногда чекистам приходилось помогать работникам милиции распутывать некоторые из таких уголовных дел, казавшихся на первый взгляд не очень значительными, особенно когда в них оказывались замешанными люди, виновность которых вызывала сомнение. Преступник стремился подставить под удар честного, ни в чем не повинного человека, свалить вину на другого и уйти от ответственности. А у чекистов в распутывании таких узлов был немалый опыт.

Вот почему я не удивился, когда однажды ко мне в кабинет вошла женщина лет тридцати пяти и, еле сдерживая слезы, спросила:

– Могу ли я узнать, за что арестовали моего мужа?

Я пригласил её присесть к столу, подождал, пока посетительница немного успокоится.

– Когда вашего мужа арестовали? И кто?

– Вчера. Пришли из уголовного розыска, сделали обыск. Нашли какие-то деньги, какую-то форму из гипса. Вот протокол, в нем все написано.

– И что же дальше?

– Дождались мужа с работы и увели с собой. А за что? Он же ни в чем не виноват. Ни в чем!

Женщина поднесла к глазам смятый платочек.

Не виноват… Как часто в этой комнате клялись в своей невиновности люди, совершившие государственные преступления. И как под тяжестью неопровержимых улик они рассказывали потом совсем другое. Быть может, и сейчас то же самое? Ведь в протоколе чёрным по белому сказано, что у арестованного найдены фальшивые серебряные деньги и гипсовая форма для их отливки. Но протокол – это не все, за протоколом стоит живой человек.

Виноват он или не виноват?

Дама жаловалась, плакала, а я продолжал думать над этим вопросом. Если бы муж этой женщины был действительно виновен, она едва ли решилась бы прийти к нам. Пришла не оправдывать, не защищать и не выгораживать его, пришла искать у нас защиты в несчастье, которое неожиданно свалилось на неё.

Играет заранее отрепетированную роль, надеется разжалобить и вызвать сочувствие? Не похоже: в открытых глазах посетительницы, во всем её облике и поведении было что-то отвергавшее мысль об искусственности переживаний, об обмане.

Я попросил:

– Расскажите, пожалуйста, все о своём муже. Только говорите правду, ничего не утаивайте и не упускайте: может иметь значение любая мелочь.

Женщина помолчала, собираясь с мыслями. Наконец медленно заговорила.

Муж её, опытный торговый работник, служил старшим продавцом меховых изделий в центральном городском универмаге на Советской улице Борисоглебска. Зарабатывал достаточно, чтобы обеспечить всем необходимым семью из четырех человек. Хороший семьянин, заботливый отец, не пьёт, особенно близких знакомств ни с кем не водит. Недоброжелателей и врагов у него, пожалуй, тоже нет. Ни ссор, ни дрязг не любит, скороспелых приятельских знакомств и отношений с кем попало не заводит. За это товарищи по работе считают его немножко нелюдимым, хотя и относятся к старшему продавцу хорошо.

– Где вы живёте?

– В своём доме, – женщина назвала одну из окраинных улиц города. – Дом купили, когда поженились, ещё до революции. Муж и тогда работал продавцом у богатого купца-меховщика.

– А с соседями у вас какие взаимоотношения?

– Самые нормальные: ни у нас, ни у них нет причин для разногласий. Рядом только хорошие люди живут.

Передо мной все больше и больше вырисовывался облик арестованного. Был ли этому человеку смысл, была ли выгода рисковать настоящим и будущим своей семьи, своим добрым именем ради того, чтобы изготовить и сбыть десяток-другой фальшивых серебряных рублей? Нет, он знал, что рано или поздно такая «коммерция» закончится разоблачением.

Но в таком случае непонятно, для чего ему понадобилась фальшивомонетная «техника».

– Где у вас нашли изъятые вещи? – спросил я. – Гипсовую форму, монеты…

– Под печкой, – посетительница недоумевая пожала плечами. – Как они могли оказаться там. На прошлой неделе я чистила подпечье, ничего не было, и вдруг после того, как пришёл этот человек…

– Какой человек?

– Кто его знает. Высокий, представительный… И одет хорошо… Я его, кажется, видела несколько раз за прилавком продуктового магазина.

– Фамилию не знаете?

– Нет, просто видела и запомнила.

– И что же?

– Значит, пришёл, спрашивает мужа… Муж был на работе… Дети в школе. «Разрешите, говорит, подождать вашего супруга. Разговор к нему есть». Не отказывать же. Пригласила в комнату, но он на кухне к столу присел: мол, и здесь хорошо. Ну, сиди… Я продолжала своими делами заниматься, готовила обед.

– Простите, из кухни вы никуда не выходили?

– Выходила. Во двор минут на пять. А что?

– Дождался этот человек вашего мужа?

– Нет. Подождал, подождал, потом поднялся и говорит: «Некогда мне, в другой раз зайду». И ушёл. Муж узнал и даже рассердился: зачем посторонних в дом пускаю?

Рассердился…

В самом деле, арестованный не слишком общителен и гостеприимен. Но причиной ареста эти его черты характера не являются. Судя по рассказу посетительницы, он тоже не имел ни малейшего представления о человеке, навестившем их дом.

Так что же этому человеку было нужно?

– Тот гражданин у вас больше не бывал? Ваш муж не встретился с ним?

– Нет, – женщина отрицательно покачала головой. – В тот день муж больше никуда не выходил из дома, помогал детям делать уроки. А вчера приехали из уголовного розыска, осмотрели все, пошарили кочергой под печкой и нашли свёрток с монетами и формой.

Рассказ посетительницы и её ответы звучали вполне правдоподобно, но все же вызывали некоторые сомнения.

Допустим, что фальшивомонетная «техника» принадлежит не её мужу, а неизвестному посетителю. В таком случае с какой целью он подбросил её под печку к меховщику? И где сейчас находится этот неизвестный посетитель?

– Не помните ли, в каком магазине вы видели приходившего к мужу человека? – спросил я.

– Как же, конечно, помню, – и женщина назвала адрес продуктового магазина.

– Вы могли бы его опознать?

– Могу.

– Очень хорошо. Пока идите домой, а мы постараемся выяснить, как к вам попали форма и фальшивые деньги. Обещаю одно: если ваш муж не виноват, он скоро вернётся домой. Но, конечно, при том условии, если он действительно не виноват.

Я умышленно дважды повторил эту фразу, чтобы проверить, какое впечатление она произведёт на посетительницу. Ведь если муж её хоть в какой-то мере связан с фальшивомонетчиками, на лице женщины от такого предупреждения должно что-то отразиться – смятение, неуверенность, скрытая тревога. Но нет, лицо её даже просветлело, она попыталась улыбнуться, начала благодарить.

Расстроенная посетительница ушла, а я опять задумался над тем же: как и для чего были подброшены форма и монеты? Какую цель преследовал неизвестный визитёр? Заметал следы какого-нибудь своего сообщника, настоящего фальшивомонетчика, хотел сбить с толку работников уголовного розыска? Возможно, но почему он избрал для этого меховщика, человека с отличной репутацией? Неоправданно, нелепо…

А если «техника» принадлежит меховщику? Если он-то и отливал монеты, а жена не знала, не догадывалась об этом? Вместе с неизвестным посетителем изготовлял фальшивые деньги, потом повздорили, не поделили добычу, и тот решил провалить своего компаньона? Тоже нелепо: провалить, значит, и самому сесть на скамью подсудимых… Ни один дурак на это не пойдёт. Что же остаётся?

Остаётся одно: выяснить, с какой целью неизвестный подбросил в дом меховщика форму и монеты.

Путь к разрешению загадки был один: надо найти «визитёра».

Начальник милиции показал мне тоненькую папку с делом, уже заведённым на меховщика. Не слишком много документов оказалось в ней: постановление об аресте, протокол произведённого обыска с указанием изъятой формы и фальшивых серебряных рублей и протокол первого допроса, на котором арестованный категорически отрицал свою причастность к преступлению.

Я не стал скрывать удивления:

– Разве больше ничего нет?

– А что ещё надо? Факты сами за себя говорят. Отпираться все горазды.

– Но где хотя бы показания лиц, которые получили у арестованного фальшивые деньги?

– Признается, найдём и их. Всю цепочку на свет божий вытащим.

Неглупый, опытный работник, начальник милиции на этот раз говорил как бы не совсем твёрдо, будто и сам в чем-то сомневался.

Я спросил его напрямик:

– Вы уверены, что меховщик и фальшивомонетчик – одно и то же лицо?

– Да как вам сказать, – собеседник задумчиво побарабанил пальцами по столу, – и да, и нет… Тёмное, одним словом, дело, сам чувствую. Но и не арестовать меховщика мы не могли: в письме прямо на него указывается.

– В каком письме?

– А которое по этому самому делу получили. Правда, оно без подписи…

– Значит, анонимка?

– Да… Сейчас у начальника угрозыска находится, а он уехал в командировку на несколько дней. Вернётся, тогда вам и письмо покажу.

Вот когда я почувствовал, что многое, до сих пор не ясное, запутанное, начинает приобретать расплывчатые контуры некоторой определённости: обвинение, выдвинутое против старшего продавца мехового магазина, основывается на подмётном письме, на анонимке. Придётся дождаться возвращения начальника угрозыска, чтобы взглянуть на неё. Однако сидеть сложа руки в ожидании его приезда нельзя: страдает целая семья возможно ни в чем не повинных людей.

Не зная, как отнесётся к нашему вмешательству начальник милиции, я спросил:

– Вы не будете возражать, если мы подключимся к этому делу?

– Я сам хотел просить вас об этом, – сразу оживился он. – Может быть, заберёте и арестованного?

– Нет. И знаете что? Договоримся до возвращения начальника угрозыска не допрашивать его.

Очень хотелось увидеть меховщика, услышать его мнение о том, как могли попасть изъятые при обыске вещи к нему в дом. Но едва ли арестованный мог добавить что-либо новое к тому, что уже было известно. А известно, по сути дела, не было ничего. И, распрощавшись с начальником милиции, я покинул его кабинет.

С чего начинать? Правильнее всего – с «визитёра».

В продуктовом магазине мне без труда выдали список не только работающих, но и недавно уволившихся продавцов. А в отделе кадров горторга дали возможность ознакомиться с их личными делами и отобрать несколько фотографий. Оттуда я направился в универмаг, начал расспрашивать об их старшем меховщике и услышал от директора самый положительный отзыв: честный, скромный работник, отличный специалист по пушному товару, никогда не замечался ни в чем предосудительном.

– Может быть, у него случались недостачи? А потом он покрывал их?

– Что вы, что вы! – директор даже руками замахал. – Никогда, ни единого раза! Тем более удивительно, как его угораздило попасть в тюрьму. И зарабатывал прилично, и местом своим дорожил, а вот поди ты – сел. Придётся искать другого.

– Разве легко найти?

– О нет, такие специалисты – один на тысячу. Хотя на его место зарятся многие неплохие работники.

Это насторожило: кто зарится, почему?

– Спокойное, выгодное место, – пожал директор плечами. – Спрос на меховые изделия растёт. А заработная плата старшего продавца самая высокая в нашей системе.

Пришлось посоветовать ему с этим делом не спешить.

– Повремените принимать нового человека. Возможно, ваш работник скоро вернётся.

– Для меня это был бы наилучший выход!

Ближе к вечеру я наведался к соседям меховщика, поговорил с ними. И тоже услышал только хорошие отзывы об этой дружной семье. Предположение, что фальшивомонетная «техника» подброшена им с какой-то пока неизвестной, но корыстной целью, перерастало в уверенность. Эту уверенность подтверждало и замечание директора универмага о множестве претендентов на должность старшего продавца. Нет ли связи между тем и другим?

Это тоже надо было выяснить.

Утром мы пригласили жену арестованного к себе. Разложив на столе фотографии, временно взятые в отделе кадров горторга, я попросил её сказать, нет ли среди них снимка известного ей человека.

Женщина бегло посмотрела на карточки и указала на одного из них:

– Вот же он…

– Вы уверены? Посмотрите, пожалуйста, внимательно, не ошибитесь. Может быть, его фотографии здесь вообще нет?

– Ну что вы, это он! Я его ни с кем не спутаю.

– Хорошо, спасибо. – Я начал убирать снимки.

– Скажите, его освободят? – с тревогой в голосе спросила женщина.

– Не станут задерживать ни на минуту после того, как будет внесена полная ясность в это пока путаное дело, при условии, если он не виновен, – ответил я. – Только, пожалуйста, никому не говорите о том, что видели здесь эту фотографию.

Такое предупреждение было не лишним. Хозяева фальшивомонетного приспособления, опасаясь провала, наверняка следят за семьёй арестованного. А им-то как раз и следует меньше всего знать о том, куда ходит и с кем встречается жена облюбованной ими жертвы.

Сведения об опознанном на фотографии человеке быстро собрали работники милиции.

«Визитёр» оказался Николаем Батыревым, уроженцем Борисоглебского уезда, выходцем из крестьян, два года назад окончившим городские курсы по подготовке торговых работников. С тех пор он служил продавцом в нескольких борисоглебских магазинах. Долго не задерживался ни в одном из них: то зарплата мала, то слишком хлопотливой и обременительной оказывалась работа. Батырев был женат, но недавно развёлся, жил холостяком вместе со своей матерью и сестрой. Любил красиво, по моде, одеваться, не прочь был и выпить с компанией в ресторане, для чего были нужны немалые деньги. С неделю назад, разругавшись с директором продуктового магазина, он ушёл со службы и с тех пор ищет новое место «потеплее»…

Навели мы справки и о родственниках Батырева. Мать, старушка, жила на его иждивении. Сестра, довольно легкомысленная женщина, была замужем за человеком без определённых занятий, неким Поповым, охотником до городских сплетён и анекдотов с политическим «душком». Откуда Попов добывал средства, оставалось пока неизвестно, но в расходах себя не ограничивал. Весьма вероятно, что источниками его доходов были подспудные махинации с городскими нэпманами. Так или иначе, а денег у этого анекдотчика хватало, и на правах ближайшего родственника он нередко оказывал помощь Батыреву.

Когда вернулся из командировки начальник уголовного розыска, мы получили возможность ознакомиться с письмом, которое послужило поводом ареста меховщика.

Это оказалась самая обыкновенная анонимка…

Как ненавидел я всегда и поныне ненавижу письма подобного рода! Сколько тревог, волнений и горя причиняли они и продолжают причинять многим честным, ни в чем не повинным, гнусно оклеветанным людям! Лжец и стяжатель, озлобленный завистник и матёрый провокатор – каждый из этих подонков с одинаковой готовностью прибегает к излюбленному способу анонимок, чтобы свести счёты со своими противниками, получить выгоду там, где честным путём не может добиться цели, оклеветать и повергнуть в прах того, кто стоит у него на пути.

А сколько сил и средств, драгоценного времени вынуждены тратить люди, чтобы доказать лживость даже одной-единственной анонимки! Нередко бывает, что и после установления истины на репутации жертвы злостного анонимщика остаётся пятно: мол, нет дыма без огня…