Текст книги "Записки чекиста"

Автор книги: Дмитрий Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Что ж, всякое бывает. Очевидно, не каждый гид способен удовлетворить требования любознательных советских посетителей.

Вскоре хозяева выставки отбыли, не оставив по себе особенной славы в Минске.

Возможно, что это мероприятие, проведённое в порядке культурных связей с заграницей, оказалось бы забытым, если бы не одно обстоятельство.

Среди гидов был высокого роста человек, с чёрными, явно подкрашенными усами. В списке сотрудников выставки он значился как подданный Соединённых Штатов Америки Георг В.Нипанич.

Но почему некоторым советским людям так знакомо это лицо?

Кое-кому из посетителей выставки этот «мистер» запомнился иным: сытым, довольным жизнью молодым человеком в форме советского солдата без знаков различия, появившимся вскоре после капитуляции фашистской Германии в одном из лагерей для военнопленных. Тогда он называл себя Никоном, хвастался, что является членом «Русского союза». Никон рассказывал, что его отец – эмигрант-белогвардеец, а поэтому и у него тоже нет особой любви к Советской власти. Ходили слухи и о другом. Будто во время войны этот Никон, находясь на службе у немцев, пробирался в районе Старой Русы в тыл Красной Армии.

Верно ли это, кто может доказать?..

Одно было известно наверняка. Не из пустого любопытства наведывается Никон в лагеря для военнопленных. Наведывался он и во время войны. Будучи красноречивым, этот человек не скупился на посулы и краски, пытаясь вербовать голодных, измученных людей в гитлеровские разведывательные и диверсионные школы. Не без участия Никона из лагерей исчезали все, кто осмеливался ему возражать или удерживать товарищей от неверных шагов.

Бывшие военнопленные, посетившие американскую выставку в Минске, опознали в респектабельном гиде Георге В.Нипаниче предателя, гитлеровского шпиона и провокатора Никона.

А вскоре облик американского «деятеля культурного фронта» дополнили и архивные документы.

«Гид» действительно значился в списках членов «Русского союза», которым руководил гитлеровский агент Шелехов. Этот «союз» был настолько прочно связан с гестапо, что все члены его оказались на службе в карательном органе «Зондерштаб-Р», где верховодил некий Смысловский, предпочитавший даже именоваться по-немецки: фон Регенау.

Осенью 1941 года нынешний американский «мистер» стал курсантом гитлеровской разведывательной школы в городе Валга, на территории Эстонии. Одновременно с изучением шпионского ремесла он охотно участвовал в карательных экспедициях. Позднее, в школе радистов «Вайсензее», Нипанич исполнял обязанности наблюдателя и агента по вербовке шпионов, а после окончания «курса наук», уже в звании фельдфебеля возвратился в прежний «Зондерштаб-Р», в Варшаву. Новоиспечённого фельдфебеля назначили заведующим сектора контрразведки 2-го отдела, стяжавшего кровавую славу садистскими расправами над попавшими в руки гестаповцев партизанами.

В архиве сохранился приказ полковника фон Регенау от 8 сентября 1943 года. Б этом приказе объявляется благодарность всем сотрудникам 2-го отдела, принимавшим участие в раскрытии и ликвидации коммунистических ячеек. «Образцовое поведение и работа фельдфебеля Нипанича» отмечены особо.

В 1944 году, получив секретное задание, нацистский шпион и каратель Нипанич исчез. А после войны его имя появилось в других картотеках – в США, где вчерашний гитлеровец получил американское гражданство.

Так появился на свет Георг В.Нипанич. Кто, как не он и ему подобные могли выполнять в СССР щекотливые задания американской разведки?

Прошлое этих подонков не смущает новых хозяев. Лишь бы служили. Не столько за страх и за совесть, сколько за доллары.

И служат.

Служит, не раз приезжал в нашу страну под видом гида различных американских выставок матёрый шпион, клеветник и антисоветчик Ричард Коллинз, уже давно подвизающийся на радиостанции «Голос Америки». Служит внук богатого сибирского купца, сбежавшего от революции в Соединённые Штаты, некий Астраханцев. Служат и отпрыски разного рода «бывших людей» – Феоктистов, Сенкевич, Горохов. Что с того, что все они абсолютно не компетентны, до смешного безграмотны во всем, что касается вопросов архитектуры?

Зато в совершенстве владеют русским языком, умеют расположить к себе кое-кого из доверчивых посетителей выставок обходительными манерами. А представится случай – антисоветский слушок пустят, сунут в руку грязненькую брошюрку.

Не случайно же во время досмотра экспонатов выставки советские таможенники обнаружили десять тысяч экземпляров различной пропагандистской литературы, упакованной в ящики с надписями «болты» и «вентиляторы».

Главный администратор, он же директор выставки Дрегер Лоуренс, попытался при этом ещё и возмущение разыграть. Начал кричать, что не позволит предъявлять к нему какие-либо претензии. Но присутствовавший при досмотре советский майор-пограничник был корректен и невозмутим.

– По нашим государственным законам, – объяснил он, – ввоз подобной литературы в Советский Союз запрещён.

И тогда Дрегер обрушился на майора.

– Я выше вас по званию! – заорал он, выхватывая из кармана пиджака книжечку-удостоверение. – Я подполковник вооружённых сил Соединённых Штатов Америки и требую к себе уважения!

– Разве? – улыбнулся майор. – А я и не представлял, что архитектура и вооружённые силы в вашей стране слиты в одно целое.

Содержимым ящиков с «болтами» и «вентиляторами» так и не удалось воспользоваться. Американскому архитектору от разведки пришлось подчиниться.

ПРОЩЕНИЮ НЕ ПОДЛЕЖАТ

Давно окончилась война, зажили, зарубцевались её раны, а отголоски тех лет, боль невосполнимых утрат все ещё дают о себе знать.

Не исчерпать моря слез, пролитых матерями и жёнами, осиротевшими детьми погибших. Не измерить глубины гнева и ненависти к тем, кто проливал кровь ни в чем не повинных людей. Мы никогда не простим карателям, никогда не устанем искать виновников, предававших врагу патриотов, наших жён и детей, будущее наших потомков.

Они знают, что им не будет прощения. Многие из них ещё в годы войны поспешили убраться на Запад. Там и живут, теперь уже под крылышком новых хозяев. Но удалось удрать не всем. Вот почему в наших газетах все ещё появляются отчёты о судебных процессах над изменниками Родины, руки которых в крови сотен и тысяч советских людей.

В мае 1944 года под деревней Хоремское Узденского района Минской области погиб командир партизанской разведки Ларин. Юный адъютант командира Марат Казей и связная Таня Филипчик, попав в кольцо карателей, отбивались до последнего патрона, а потом подорвались на единственной, оставшейся у них гранате.

Виновники их смерти – убийцы из особого батальона СС, которым командовал Дирлевангер. После гибели Ларина, Казея и Филипчик они расстреляли в Хоремском за связь с партизанами Георгия Филипчика, Виктора Кухаревича и Иосифа Лиходиевского с женой и пятью детьми. Эсэсовцы действовали по приказу, в котором говорилось: «…Должно быть уничтожено все, что может служить защитой и убежищем. Область должна стать никем не защищённым пространством. А поэтому местное население расстрелять, скот и другие продукты изъять…»

Только ли в одной этой деревне каратели так пунктуально выполняли людоедский приказ? Нет, так было по всей Белоруссии, на всей оккупированной немцами территории.

Деревню Хатынь, недалеко от Минска, уничтожили вместе со всеми жителями. На месте разыгравшейся трагедии превратились в пепел 26 домов. Здесь было заживо сожжено 149 человек, в том числе 76 детей.

А всех населённых пунктов, стёртых с лица земли в одной только Белоруссии, не назвать. Их – сотни.

Не пересчитать и всех имён, павших от рук палачей.

Кто же они, эти звери в человеческом облике, с бездушием механизмов, день за днём сеявшие разрушение и смерть? И сколько таких эсэсовских батальонов зверствовало на временно оккупированной советской земле?

Первый из них был создан как особое террористическое формирование под командованием уголовного преступника Дирлевангера. Не мудрено, что в него и отбирали главным образом уголовников, садистов и убийц из числа немцев и прочих изменников. Через некоторое время этот батальон перерос в полк, потом в бригаду.

И не было в истории человечества преступлений более кошмарных, чем те, которые творила эта бригада головорезов.

Более ста свидетелей пришлось допросить чекистам, прежде чем удалось установить фамилии некоторых предателей, с радостью согласившихся напялить на себя эсэсовскую форму. Вот эти фамилии: К.В.Бушинскас, А.Е.Радковский, Л.А.Сахно, П.А.Уманец, С.А.Шинкевич…

Двое последних, как оказалось, принимали участие в убийстве партизанского разведчика Ларина, его адъютанта и связной. Где они теперь? Живы ли ещё? Прошло ведь столько лет. Могли и фамилии изменить, и обзавестись новыми семьями, и внешне измениться настолько, что не распознаешь.

Могли… А искать все равно надо. И нашли!

Одного – на Дальнем Востоке, другого – на Севере, в заполярной Воркуте, третьего – в Средней Азии. Нашли всех пятерых. Суд воздал должное каждому, и его приговор был приведён в исполнение.

Но это только пять. А где остальные?

В городе Кобленце состоялся суд над эсэсовскими палачами Хойзером, Вальке, Шлегелем и другими, тоже оставившими кровавый след на белорусской земле. Только на это судебное разбирательство власти Федеративной Республики Германии «не сочли возможным» допустить ни одного свидетеля эсэсовских преступлений, ни одного советского юриста.

Стоит ли удивляться тому, что суд так и не смог найти «подтверждения» преступлениям, которые творили подсудимые? Не смог доказать, что при их непосредственном участии, подтверждаемом многочисленными документами, эсесовская свора в мае 1943 года расстреляла шестьсот мирных жителей белорусских деревень Пусто-Мстиж и Икана.

Впрочем, только ли неспособностью воздать должное собственным головорезам отличаются власти ФРГ? До сих пор, на протяжении вот уже скольких лет, они не могут разыскать бургомистра города Борисова Станислава Станкевича и начальника несвижской полиции Владимира Сенько, так же, как и многих других предателей, проживающих на территории Западной Германии.

Битые гитлеровские вояки и их приспешники заговорили о гуманизме и прощении, о том, что во всем виноват Гитлер и его подручные. С них, дескать, и спрашивайте. Но можно ли простить выродкам, стоящим по колени в человеческой крови? Можно ли забыть виселицы на площадях наших городов, трупы расстрелянных, задушенных в газовых камерах?..

Разве мог кто-нибудь из схваченных карателями детишек, женщин, стариков вымолить пощаду у В.Ф.Родько, фашистского бургомистра города Витебска? Сын помещика, офицер армии Пилсудского, Всеволод Родько благоденствовал в буржуазной Польше и ждал своего часа. Когда гитлеровские орды хлынули на польскую землю, лощёному офицеру и в голову не пришло защищать её от захватчиков. Он остался в оккупированном Кракове. А потом вспомнил, что «древний» род Родько не польский, а чистейшей воды белорусский. И немедленно стал казначеем, а затем и секретарём белорусского отделения «Украинского комитета националистов».

Впрочем, все это было только пробой сил.

По-настоящему развернулся господин Родько после того, как стал агентом немецкой торговой фирмы «Урсус», а заодно и агентом гитлеровской военной разведки – абвера. Он собирал для немцев информацию об украинских и белорусских националистах, выдавал неблагонадёжных, готовил для заброски на советскую территорию, в частности в Белоруссию, шпионов и диверсантов.

А как только фашистские полчища двинулись на восток, В.Ф.Родько в числе тридцати отщепенцев националистического толка поспешил в Минск, где оккупанты начали создавать свои грабительские учреждения.

Тут уж предатель почувствовал себя, как рыба в воде.

Дальше – Витебск, назначение на высокий пост бургомистра.

Захватчики не ошиблись. Родько лез из кожи вон, стараясь угодить им. Он не жалел сил для укрепления фашистского режима. Организовывал сбор продовольствия, отправил на каторгу в Германию тысячи витебских парней и девушек. А попутно пытался сколотить антисоветские организации – «Союз белорусской молодёжи» и построенную по фашистскому образцу «Белорусскую народную самоохрану».

Столь «многогранная» деятельность фашистского холуя не осталась незамеченной. В декабре 1943 года немцы перевели Родько в Минск, сделали членом буржуазно-националистической «Белорусской центральной рады» и поручили возглавить в ней отдел молодёжи. Правда, из затеи оболванивания белорусской молодёжи в антисоветском духе ничего не получилось. Вопреки стараниям ретивого «воспитателя» молодёжь предпочитала идти не под знамёна «благодетелей» – оккупантов, а в партизанские отряды и там беспощадно громить заклятого врага. Закончились старания Родько тем, что он смог сколотить лишь немногочисленную шайку провокаторов и шпионов, за что и был награждён железным крестом второй степени.

А потом припекло так, что и гитлеровцы, и их националистическое охвостье кубарем покатились на запад.

Очутившись сначала в Дальвице, а позднее в Вальбуже, в бывшей Восточной Пруссии, незадачливый витебский бургомистр предпочёл заняться чисто военными делами – создал специальную шпионско-диверсионную школу для таких же, как сам, предателей-недобитков. Стал в ней даже заместителем начальника. В апреле 1945 года В.Родько вместе с «президентом» так называемого «Белорусского правительства» Р.Островским вёл переговоры с подручным Гитлера – командиром истребительных отрядов СД Отто Скорцени об использовании белорусских националистических эмигрантов для подрывной деятельности против Советского Союза.

Концом всех «реформ» Родько стал разгром фашистской Германии. А через некоторое время ему, по заданию новых хозяев, пришлось отправиться для подрывной работы в Советскую Белоруссию.

Только дальше скамьи подсудимых этот бандит не ушёл.

Не ушёл от советского правосудия и другой предатель, кровавый наёмник гитлеровцев И.А.Гелда. В 1919 году он подвизался в армии Юденича, пытавшейся захватить революционный Петроград, год спустя очутился в банде Булак-Булаховича на территории Белоруссии, а после её разгрома удрал за границу. Там и жил, как придётся, до тех пор, пока власть в Германии не захватили фашисты. Шпион немедленно пошёл к ним на службу, не раз совершал нелегальные вояжи в Советский Союз.

Когда началась война, Гелда вновь поспешил в Белоруссию. Стал членом антисоветской националистической организации «Белорусское объединение», командиром одного из так называемых добровольных военных формирований оккупантов – вспомогательной полиции, участвовал в карательных экспедициях и арестах советских граждан.

Поистине можно удивляться неисчерпаемым способностям этого негодяя, которого вместе с Родько задержали советские пограничники.

На запугивание и репрессии со стороны предателей типа Родько и Гелды советские патриоты отвечали активными ударами по фашистским захватчикам.

Неувядаемой славой покрыли себя советские патриоты в годы временной оккупации Белоруссии, сражавшиеся против врага в небольшом посёлке Оболи около Полоцка, где действовали комсомольцы, входившие в группу «Юные мстители».

Гитлеровской контрразведке удалось напасть на след комсомольской организации. При активной помощи и непосредственном участии бывшего начальника обольской полиции Н.А.Экерта подпольщики были схвачены.

Что же из себя представлял этот выродок?

В пристанционном посёлке Оболь Сиротинского района Витебской области отец Николая Экерта некогда считался зажиточным хозяином, но все пропил и умер, а мать повесилась. Жил Николай у родственников. Когда вырос, стал работать трактористом. И тут одно за другим пошли ему письма от богатой тётушки из буржуазной Латвии. В них она, как бы между прочим, сообщала, что живёт в полнейшем достатке и не знает забот.

С тех пор у племянника появилась мечта: «Вот бы пожить в своём хозяйстве, со своим трактором, с хорошим скотным двором и батраками…»

А письма все шли и шли, подогревая мечты о богатстве, будили воспоминания о хозяйстве отца. Вместе с этими письмами в Экерте росла ненависть к тем, кто всем строем нашей советской действительности лишал его «права» на личное обогащение за счёт других.

Началась война, и Экерт воспрянул духом.

Многие обольские коммунисты, комсомольцы, советские активисты ушли в подполье и партизанские отряды, а он поспешил в услужение к фашистам. Заявления о том, что отец Экерта был немцем, оказалось достаточно для зачисления сына в полицию.

Вскоре младший Экерт доказал свою верность третьему рейху, выдав на расправу гитлеровцам председателя колхоза Е.Е.Барсукова, председателя сельского Совета В.А.Алексеева и его жену. Люди, проявившие несколько лет назад отеческую заботу о сироте, сделавшие из него механизатора, в «благодарность» за это пали под пулями фашистских палачей.

Усердие и исполнительность предателя получили достойную оценку оккупационных властей. По представлению руководителей службы безопасности – СД Экерта назначили начальником обольской полиции.

С этого и началась карьера предателя.

Прежде всего он выследил коммуниста Павла Акуционка, принципиального человека, все свои силы отдававшего работе в колхозе, и одним из первых внёс его в чёрный список. Акуционка и его жену с грудным ребёнком на руках немцы расстреляли на окраине деревни Оболонье.

А Николай Экерт уже не мог остановиться. Сам стал вешать приговорённых к смерти, участвовал в расстрелах. Делал это с таким хладнокровием и охотой, что получал похвалы даже профессиональных палачей.

От рук убийцы гибли не только отдельные люди, но и целые населённые пункты. Деревню Барсуки сначала разграбили, а потом облили хаты бензином и подожгли. В дом Эмилии Оболиной согнали около сорока человек – мужчин, женщин, стариков и детей, закрыли дверь на засов и тоже подожгли. Тех, кому удавалось вырваться из огня, фашисты тут же расстреливали или бросали в огонь. Пример подавал командовавший расправой начальник полиции Н.А.Экерт. В живых в тот страшный день остались только маленькая девочка Катя Елисеенко и колхозница Наталья Щербакова.

Деревня Барсуки превратилась в груды пепла и обгоревшие кирпичи, а в Оболь потянулся длинный обоз с награбленным у крестьян добром.

Готовя удар по советским войскам на Курской дуге, фашисты подтягивали к фронту боевую технику, которая следовала и через станцию Оболь. В это время здесь была взорвана единственная, действовавшая на участке Двинск – Витебск, водокачка. Замерли десятки железнодорожных составов. Наши штурмовики принялись их бомбить и обстреливать.

Взрыв водокачки организовали участники обольской подпольной комсомольской организации, уже давно собиравшие сведения о передвижении фашистских войск. Они же подожгли замаскированные сеном танки, уничтожили начальника окружного управления безопасности зондерфюрера Бормана.

Долго фашистам не удавалось напасть на след подпольщиков. Однако нашёлся провокатор. Десять человек – членов подпольной организации «Юные мстители» – были схвачены. В качестве заложницы взяли и мать секретаря подпольной организации Ефросиньи Зеньковой.

Был арестован и Владимир Езовитов, положивший мину в машину Бормана. За ним явился сам Экерт.

Арестованных, в том числе мать комсомольского вожака Марфу Александровну Зенькову, гитлеровцы расстреляли.

За усердие в службе Экерт получил звание унтер-офицера и наконец-то мог надеть желанный немецкий мундир. Не таким уж высоким было это звание, но стоило оно советским людям дорого – Экерт и его подручные загубили немало жизней.

К мундиру не хватало только медали. Предатель не терял надежды получить и её, но, увы, не успел. Летнее наступление Красной Армии 1944 года принесло белорусской земле освобождение от оккупантов.

Сокрушительный натиск четырех фронтов вымел с белорусской земли всю дрожащую от страха нечисть, а некоторое время спустя Экерт оказался в казармах, расположенных на окраине Элленбурга, на берегу Эльбы. Американцы создали здесь лагеря для перемещённых лиц, в которых было немало советских людей, угнанных фашистами на работы и теперь мечтавших скорее вернуться на Родину.

У Н.А.Экерта такого желания не было. И чтобы его не отправили в Советский Союз вместе с другими, бывший фашистский унтер подал майору американской армии, руководившему охраной лагеря, рапорт с просьбой о зачислении охранником.

Однако ему не повезло.

В то время в рядах американской армии было ещё немало честных людей, искренне считавших себя боевыми союзниками наших воинов и вместе с нами переживавших радость победы над гитлеровской Германией. Таким честным человеком оказался и тот майор. Вызвав Экерта, он выслушал рассказ о его «заслугах», а потом выгнал продажного подонка вон.

И вот произошло то, чего Николай Экерт боялся больше всего на свете: возвращение в Советский Союз, необходимая в таких случаях проверка…

Экерт прошёл проверку в Риге. Но вместо чистосердечного признания, спасая шкуру, рассказывал небылицы, приправленные крупицами правды. Не стал отрицать, что он, Николай Артурович Экерт, до войны жил в Сиротинском районе Витебской области, где работал в колхозе. Зато дальше – сплошная ложь. Во время войны, мол, работал на торфоразработках. Проклятые немцы за связь с партизанами расстреляли брата, а его самого насильно мобилизовали в «Русскую освободительную армию». В карательных частях не служил. Имеет ранение: на правой руке не хватает фаланги указательного пальца.

Для верности назвал и свидетелей, которые служили вместе с ним в «РОА». Те знали легенду, сочинённую Экертом, как знали и его истинные «заслуги». Пускай себе врёт, что фалангу пальца потерял в бою, а не тогда, когда пытался изнасиловать латышскую девушку и «за причинённое увечье» застрелил её. Пускай проклинает немецких извергов за мнимый расстрел единственного брата, который на самом деле жив и здоров, ничем себя не скомпрометировал и находится в Брестской области.

Все это станет известно несколько позднее. А в те дни друзья Экерта подтверждали его брехню, боясь, как бы он не рассказал правду о них.

Так Н.А.Экерту удалось пройти проверку. Вместе с другими возвратившимися на Родину людьми его послали работать на стройку.

Как будто пронесло…

Откуда этот предатель мог знать, что ещё во время войны, как только Витебская область освободилась от фашистской нечисти, начался сбор материалов о его преступной деятельности?

Начались планомерные поиски бывшего начальника полиции.

Вначале казалось, что Н.А.Экерт исчез бесследно, словно сквозь землю провалился. Но однажды в органы государственной безопасности поступило письмо. Конверт был без штампа почтового отделения и обратного адреса, а в нем лежал измятый листок бумаги с короткой фразой: «Рига, проспект Виестура, 2, Гарлевский Н.А.»

Обычная анонимка? Возможно.

А если предположить, что какой-то Гарлевский Н.А., проживающий по этому адресу, совершил государственное преступление и автор письма решил поставить об этом в известность органы государственной безопасности?

Произвели проверку. В домовых книгах Н.А.Гарлевский по указанному адресу не значится и в этом доме не проживает.

Что же, предать анонимное письмо забвению и на этом поставить точку? Нет, надо действовать.

Председатель Комитета государственной безопасности при Совете Министров БССР генерал-майор А.И.Перепелицын оказывал большую помощь руководителю оперативной группы подполковнику М.М.Колесникову в розыске преступника. Да и сам Колёсников понимал, что время работает не только на нас, но и на наших врагов, которые стремятся зарыться поглубже и уйти подальше от того места, где они совершали преступления.

Тем временем в органы государственной безопасности поступило новое безымянное письмо. В нем, как и в первом, находился клочок бумаги с тем же адресом, только фамилия «Гарлевский» была перечёркнута, а рядом написана карандашом другая – «Экерт».

Эта дописка внесла ясность. Н.А.Гарлевский и Н.А.Экерт – одно и то же лицо! Инициалы Экерта – Н.А., Николай Артурович, а фамилия «Гарлевский» принадлежит родственникам, у которых он когда-то жил. Очевидно, что это пишет человек, знающий Экерта, но не решающийся назвать себя.

Новая тщательная проверка помогла установить, что Н.А.Экерт, – уроженец Сиротинского района, 1914 года рождения, – действительно проживал в Риге, был на стройке, работал в бане, затем заведовал складом. А потом исчез, и никто не знает, где он. Хотя есть люди, которые работали вместе с ним. Сохранились даже кое-какие бумаги, среди которых имеется его автобиография.

Командированный в Ригу сотрудник комитета госбезопасности Юрий Петрович Незнамов составил обстоятельное описание жизни Н.А.Экерта в столице Латвии. Судя по поведению, его не устраивала работа на стройке, где все время приходилось быть на виду у людей. Поэтому разыскиваемый охотно пошёл истопником в баню. Поселился он в пристройке к бане, куда были вхожи только его бывшие дружки-власовцы.

Здесь, в тихой заводи, они подготавливали различные махинации, вплоть до уголовных, в которых Экерт принимал активное участие. В органах милиции Риги оказалось дело, из которого явствовало, что Экерт, заведуя складом, с помощью работницы стройки – сожительницы приятеля, сбывал на толкучке бывшие в употреблении одеяла, спецодежду, обувь. На допросе он заявил, что не знает, кто воровал эти вещи, и если виноват в чем-либо, так только в халатности.

Как раз в это время некоторых друзей «ротозея-кладовщика» привлекли к уголовной ответственности за действия, направленные против Советского государства в годы Великой Отечественной войны.

Воспользовавшись тем, что сам он вне подозрений, Экерт немедленно исчез.

Найти в Риге знакомую Экерта, которая работала продавщицей в магазине, стоило немалых трудов. Но знала она немногое. Николай никогда не рассказывал о своём прошлом, многословием не отличался и все время чего-то боялся. Закончилось их знакомство тем, что Экерт обманул эту женщину и сошёлся с другой. Её звали Аннушкой.

Из Риги они куда-то уехали.

Для Юрия Петровича эти обстоятельства представляли определённый интерес. Почему Экерт предпочёл продавщице, судя по её описанию, ничем не примечательную женщину? Что между ними общего? Возможно, что они и уехали вместе. Если так, то куда и зачем?

Теперь предстояло искать и Экерта, и Аннушку.

Потребовалось перелистать десятки архивных дел, прежде чем в приказах строительного управления был обнаружен документ о назначении Н.А.Экерта на должность истопника, а уборщицей в ту же баню Анны Викентьевны Шляхтенецкой.

Усиленно продолжались поиски и автора двух анонимных писем. Судя по отдельным полустёртым словам на обороте одного из них, бумага имела какое-то отношение к кирпичному заводу в Оболи.

Не там ли живёт и их автор?

И Юрий Петрович вместе с экспертом-графологом отправился в Оболь. Просматривая документы на кирпичном заводе, различные заявления и бумаги, эксперт обратил внимание на почерк И.Г.Езовитова, просившего отпустить ему на хозяйственные нужды бракованный кирпич. Заключение по почерку автора анонимных писем и заявлению на кирпич, написанному Езовитовым, было категоричным – это рука одного и того же лица.

Действительно, автором писем оказался человек преклонного возраста, бывший бургомистр Оболи И.Г.Езовитов, отец подпольщика Владимира Езовитова, казнённого гитлеровцами. Беседы с ним велись не как с бывшим бургомистром, а как с отцом активного участника комсомольского подполья, человеком, в жизни которого произошла трагедия.

Отец, оказывается, знал об участии сына в борьбе против оккупантов. Знал и о том, что их дом используется для нелегальных встреч молодых патриотов. Но разве мог он предполагать, что начальник полиции Николай Экерт, их дальний родственник, явится в дом бургомистра с обыском и арестует Владимира на глазах у отца?

Такую гнуснейшую подлость, такое предательство не забудешь никогда.

Не сразу поверил старик чекистам, что их интересует не его личное прошлое, а поиски виновников гибели участников комсомольского подполья. Только после нескольких долгих и откровенных бесед Езовитов признался, что анонимные письма писал действительно он.

И рассказал как все получилось.

Откуда узнал рижский адрес Экерта? Тот сам написал ему, просил сообщить, где находится его жена. На просьбу убийцы сына Езовитов не ответил и тут же решил напомнить органам госбезопасности об этом мерзавце.

В первом письме он указал фамилию «Гарлевский», полагая, что этого будет достаточно для розыска Н.А.Экерта. Но потом подумал: «А вдруг не догадаются, что это фамилия родственников предателя?..» Поэтому во втором письме перечеркнул слово «Гарлевский» и написал – «Экерт».

Письмо, полученное от Экерта, Езовитов прочитал и сжёг. Предатель больше не обращался к нему. Где он сейчас, старик не знает.

Пришлось Юрию Петровичу снова ехать в Ригу. Опять начались беседы с теми, кто знал пропавшую Аннушку. Выяснилось, что она возвращалась в Ригу. Была домработницей у директора бисквитной фабрики. Но тот, после увольнения, перебрался в Москву.

Надо теперь ехать туда.

И вот Москва, встреча с теми, у кого Аннушка была домработницей.

– Да, работала, – ответили там. – Но мы не прописывали её, а она не настаивала. И договора с ней, как с домработницей, по той же причине не заключали. Даже её фамилию забыли.

Тягуче и нудно протекала эта утомительная беседа. Словоохотливая Берта Абрамовна, жена бывшего директора фабрики, делала вид, будто всей душой готова помочь в поисках Аннушки, а сама явно уклонялась от откровенных ответов. Мол, что вы нам сделаете? Не хотим говорить, и баста! Без нас узнавайте все, что вам надо…

Так, ни с чем, и вернулся Юрий Петрович в Ригу. А там разыскал квартиру бывшего директора-»бисквитчика», познакомился с его соседкой, общительной женщиной, которая, узнав о цели приезда гостя из Минска, удивилась:

– Как, Берта Абрамовна не помнит её фамилию? Да ведь Аннушка жила у них целый год! Я собственными глазами видела её паспорт у хозяйки.

Немного подумав, она добавила:

– Кстати, муж Берты Абрамовны – заядлый фотолюбитель. Возможно, у него сохранились снимки или фотоплёнка, где сфотографирована Аннушка с их детьми. Сошлитесь на меня, и Берта Абрамовна все вспомнит!

Действительно, вспомнила все. Фамилия Аннушки – Шляхтенецкая. Нашлась и любительская фотография: дети директора, он сам, и… Аннушка! Она, вспомнили «вдруг» бывшие хозяева, осталась в Риге. Опять устроилась у кого-то домработницей.

Наконец-то нашёлся адрес Анны Викентьевны Шляхтенецкой. У неё оказалась двойная фамилия: Шляхтенецкая-Тулина. Но повидаться тогда с Аннушкой не удалось – заболела, уволилась и уехала к себе на родину в Калининскую область.