Текст книги "Записки чекиста"

Автор книги: Дмитрий Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

НАКАНУНЕ

После долгого перерыва, возвращение даже к привычной работе бывает не простым. За время отсутствия дело, которому ты служишь, успело уйти вперёд, появились новые люди, с которыми тебе предстоит познакомиться. Зато с ещё большей теплотой относишься к друзьям, вместе с которыми приходилось работать прежде: они знают тебя, поэтому наверняка поймут и помогут.

Старый друг лучше новых двух, гласит пословица.

Так было и в Воронеже, где меня по-человечески тепло встретил старый товарищ, начальник отдела областного управления НКВД Константин Дмитриевич Иноземцев, с которым мы вместе работали ещё в 1931 году, в аппарате Полпредства ОГПУ по Центрально-Чернозёмной области. Знал я Константина Дмитриевича очень хорошо. Искренне уважал его за образованность, умение правильно решать сложные вопросы, за честность и неизменную скромность. Этот человек не учился в университетах. Школой для него была жизнь и наша ни на день не прекращающаяся борьба с врагами Советского государства.

В 1919 году шестнадцатилетним подростком сын погибшего в первую мировую войну солдата Костя Иноземцев добровольно вступил в ряды Красной Армии и вскоре отправился на один из многочисленных фронтов гражданской войны. Год спустя Костя стал членом партии большевиков, политруком роты, а ещё через год был направлен на работу в органы ВЧК. Немало трудностей, а нередко и опасных ситуаций выпало на долю чекиста Иноземцева: ожесточённая борьба с белогвардейцами, участие в ликвидации кулацких восстаний, в том числе и остатков эсеровских банд Антонова, борьба с правыми и левыми заговорщиками, монархистами, троцкистами. И одновременно не менее ожесточённая борьба с изощрённой, великолепно подготовленной агентурой иностранных разведок.

К.Д.Иноземцев умел внимательно выслушать каждого, тактично и без подчёркивания отметить, в чем и какие допущены ошибки, и ненавязчиво подсказать, каким образом эти ошибки лучше всего исправить. И ещё, что особенно дорого было в Иноземцеве всем нам, это его поистине бережное, отцовское отношение к чекистской молодёжи.

Был у меня ещё испытанный товарищ и близкий друг в Воронежском областном управлении НКВД – Борис Владимирович Машков. Он, как и я, начал работать в органах государственной безопасности ещё в 1919 году, тоже участвовал в борьбе с бандитизмом – сначала на Украине, позднее на Тамбовщине. В годы коллективизации мы вместе входили в оперативную группу по выселению антисоветски настроенных, матёрых кулаков из Мучкапского района Тамбовского округа, и там я воочию убедился в том, насколько принципиален и нетерпим Борис Машков по отношению к тем, кто позволяет себе хотя бы в малом нарушать революционную законность.

В то время у многих кружилась голова от мнимых «успехов» сплошной коллективизации, и Борис Владимирович смело выступал против чересчур ретивых «коллективизаторов», рьяного администрирования в погоне за процентами «охвата», наносившими немалый вред сельскому хозяйству страны. Надо ли говорить, что такая критика пришлась кое-кому из сверхретивых не по нутру, и они постарались разделаться с Машковым…

Но, как известно, Центральный Комитет партии вскоре исправил ошибки, допущенные во время коллективизации. Строгий выговор по партийной линии, вынесенный Машкову за его критические выступления против голого администрирования был снят, и Борис Владимирович опять вернулся на работу в органы ОГПУ.

Он и теперь, во время нашей новой встречи в Воронеже, остался таким, каким я знал его прежде: с готовностью брался за любое, самое трудное дело, мог работать сутками, никогда не жалуясь на усталость.

И ещё об одном человеке не могу не сказать несколько добрых слов – о секретаре центрального райкома партии города Воронежа Владимире Иосифовиче Тищенко, с которым мне, избранному заместителем секретаря партбюро управления НКВД и членом бюро райкома, доводилось тогда встречаться довольно часто. Он напоминал мне секретаря Борисоглебского уездного комитета партии Аристархова, коммуниста с дореволюционным стажем, умудрённого богатым жизненным опытом.

Владимир Иосифович, так же как и Аристархов, был нетороплив в принятии того или иного решения, откровенен и принципиален. Он отличался внимательностью к людям, вежливостью, располагающей задушевностью.

Разное бывало за эти без малого два года службы в Воронеже. Все чаще и чаще приходилось заниматься поисками и разоблачением вражеской агентуры, всевозможных лазутчиков иностранных разведок. Война все отчётливее стучалась в наши двери.

И вот в это время, в конце 1940 года, меня неожиданно вызвали в Народный комиссариат внутренних дел, в Москву.

– Как вы относитесь к переводу на новое место работы? – спросили там.

Служба есть служба, и, в принципе, против перевода я ничего возразить не мог. Признался только, что очень хотелось бы уехать на запад, в Прибалтику или в недавно освобождённые западные области Белоруссии и Украины, где, по рассказам товарищей, сейчас очень много интересной работы. Однако в наркомате рассудили иначе, и уже в начале января следующего года мне пришлось расстаться с Воронежем и перебраться в управление НКВД по Оренбургской области на должность начальника отдела.

Предшественника застать не удалось, он уже уехал. Дела пришлось принимать от его заместителя, Ивана Назаровича Полозова, оказавшегося симпатичным, трудолюбивым и исполнительным работником. Мы сразу нашли общий язык, а потом и близко узнали друг друга. Особенно дорог мне был Иван Назарович своей скромностью, почти застенчивостью. Попросишь его рассказать о своей прежней чекистской работе и услышишь в ответ:

– А чего рассказывать? Такой же, как все. Пока есть силы, буду работать, потому что с детства приучен к труду.

– Но не с детства же ты чекистом стал! Есть, небось, о чем вспомнить…

– Так и у других найдётся не меньше, чем у меня. Ну, работал, например, в Сорочинском райотделении ОГПУ и вдруг однажды тревога. Крестьяне в селе Ивановка растаскивают сельхозинвентарь и разводят коров из только что организованного колхоза. Я – в тарантас и туда. Оказалось, что все началось на Семеновском хуторе, где кулаки колхоз развалили. Приехал на хутор и сразу попал в густую, возбуждённую толпу. Окружили, начали подталкивать со всех сторон, слово сказать не дают. Потом и по загривку съездили. Рук много, поди разберись, кто бьёт… Ну, вижу, приходит конец, спасаться надо, пока не поздно. Вырвался из толпы и – шасть в тарантас. Коня кнутом по спине: выручай, милый! А вслед – булыжники. Вдогонку за тарантасом – верховые с косами… Спасибо, конь оказался резвый, иначе бы не уйти. Да разве со мной одним такое бывало?..

Трудно давалась Ивану Назаровичу подобная исповедь, слово за словом приходилось вытаскивать из него. И тем дороже, тем ближе становился для меня этот замечательный человек.

Впрочем, и весь отдел оказался дружным, трудоспособным, имеющим опыт многообразной и сложной чекистской работы. Немалая заслуга в этом принадлежала заместителю начальника управления Александру Миновичу Иванову. Он тоже начинал работу в органах государственной безопасности, как говорится, с низов. С годами она воспитала в Александре Миновиче честность, трудолюбие и скромность. Не в его характере было сдувать пылинки с мундира вышестоящего начальства и, пожалуй, никто лучше его не умел высмеивать разного рода подхалимов, встречавшихся и в наших рядах. Недолог, бесславен был чекистский век подобного рода людишек. И в том, что нам чаще всего удавалось быстро отделаться от их «услуг», немаловажную роль играли принципиальность и непримиримость А.М.Иванова.

Из числа других руководящих работников управления не могу не вспомнить редкой души товарища, ставшего мне близким, – начальника отдела Александра Николаевича Петухова.

Бывает же так: приезжаешь в другой город, в совершенно незнакомый коллектив и встречаешься с человеком, которого как будто давно знаешь. Других надо ещё понять, к ним нужно приспособиться, а этот становится тебе другом едва ли не с первых минут.

А.Н.Петухов покорил меня простотой, искренностью, готовностью помочь быстрее войти в курс дела. Человек высокой культуры, имеющий большой опыт в работе, Петухов умело руководил большим коллективом чекистов. Из Оренбурга он уехал вскоре после меня. Участвовал в сражении под Сталинградом, прошёл длинный боевой путь до Праги.

Но вот подошла к концу и весна предвоенного сорок первого года. Все чаще докатывались до Оренбуржья тревожные вести с западных рубежей нашей страны. То в одном месте, возле границы, то в другом возникали пожары. Горели торфоразработки, лесные массивы, склады… Огромный пожар уничтожил шестьсот гектаров леса в приграничных районах Литовской республики… Неподалёку от Белостока у переброшенных из-за рубежа диверсантов были обнаружены таблетки с микробами сибирской язвы… Какие-то мерзавцы отравили колодцы в нескольких населённых пунктах…

Не был ещё приведён в действие гитлеровский план «Барбаросса», а необъявленная война с немецко-фашистскими захватчиками уже началась.

ИДЁТ ВОЙНА НАРОДНАЯ…

С 22 тоня 1941 года вся наша страна стала жить только нуждами фронта и неугасимой верой в победу над немецко-фашистскими захватчиками.

По-иному начали работать и мы, чекисты. Хотя от Оренбурга до линии фронта было далеко, но напряжённая, невидимая борьба с противником разгоралась и здесь. Не могло быть сомнения в том, что немецкую разведку интересует, где формируются новые соединения Красной Армии, какова пропускная способность далёких от театра военных действий железных дорог, на каких предприятиях и в каком количестве изготовляются оружие и боеприпасы, где и в какие сроки восстанавливаются фабрики и заводы, эвакуированные из прифронтовых районов.

Чтобы выяснить все это, вражеская разведка забрасывала в наш глубокий тыл заранее подготовленную агентуру и активно вела поиски разного рода неустойчивых элементов, готовых пойти в услужение к фашистам. Не последнюю роль в далеко идущих планах противника играла антисоветская, пораженческая агитация среди населения тыловых городов и сел, нацеленная на подрыв морального духа советских людей.

В среднем течении Волги это ощущалось особенно.

Мы наверняка знали, что во всех этих замыслах гитлеровцы возлагают большие надежды на нашу Оренбургскую область, на территории которой живёт несколько тысяч потомков немецких колонистов.

В подавляющем своём большинстве эти люди были настоящими советскими патриотами. Однако недаром, ещё до начала войны, германское посольство и консульства под всякими предлогами протягивали свои щупальцы к Оренбуржью. Отнюдь не ради «немецкого родства» интересовались они образом жизни и настроением многих здешних немцев. Не случайно фашистские «дипломаты», а по сути дела разведчики, выискивали среди них бывших кулаков, недовольных, фанатично верующих, и уговаривали переселиться в Германию или внушали через протестантских священнослужителей, что Советская власть – «временное явление, посланное богом за грехи людей».

Активная деятельность «дипломатов» и священнослужителей в Оренбургской области не могла не привлечь внимания наших соответствующих органов. Ещё в 1934 году в Переволоцком и Белозерском районах было арестовано несколько проповедников и кулаков, руководивших антисоветскими группами. И хотя с тех пор прошло много лет, в этих районах все ещё продолжали тлеть надежды на неминуемое поражение советского строя.

Такие надежды стали крепнуть сразу же после вероломного нападения фашистских орд на нашу страну.

От начальника Белозерского районного отделения НКВД поступило сообщение о том, что в селе Ждановка действует антисоветская группа, члены которой убеждают местных жителей в скором поражении Советского Союза, ведут агитацию за создание «повстанческих сил», готовят террор против местного советского и партийного актива. Группа даже успела разработать план диверсионных действий, в который входил одновременный взрыв нескольких мостов через Волгу, с тем, чтобы полностью парализовать железнодорожные коммуникации, связывающие оборонный Урало-Сибирский промышленный комплекс с фронтами.

Было также известно, что руководители гитлеровского разведывательного органа «Цеппелин-Норд» рассуждали, примерно, так: для ликвидации диверсионных групп крупного масштаба Советскому правительству потребуется помощь действующих частей Красной Армии. Местными силами справиться с «повстанцами» оно не сможет. Пока войска будут подтягиваться в охваченный «мятежом» район, командиры диверсионных групп успеют привлечь на свою сторону освобождённых из лагерей немецких военнопленных. Вооружив их захваченной в остановленных эшелонах боевой техникой, они успеют подготовиться к отпору советским воинским частям. А тем временем немецко-фашистская армия довершит разгром наших войск на фронте, займёт Москву и победным стремительным маршем двинется на Урал…

Не сразу смогли мы поверить донесению начальника Белозерского райотделения НКВД Вертянкина, показавшегося мне и моим товарищам неправдоподобным. Могло ли такое быть? Неужели фашистская агентура настолько глупа, нерасчётлива, что решилась так нагло действовать в самом центре страны, в тысячах километров от фронта?..

Однако оставить тревожный сигнал без внимания мы не могли, не имели права. Чтобы выяснить обстановку на месте, к Вертянкину отправился мой заместитель Иван Назарович Полозов.

Вместе с начальником райотделения они прежде всего побывали в местной МТС, где работали трактористы из села Ждановка. По просьбе Полозова директор МТС подробно охарактеризовал каждого из них. Особенно тепло отозвался об одном парне, который несколько месяцев назад женился на своей односельчанке и после этого стал чуть ли не образцом поведения для всех трактористов. И дисциплинирован, и трудолюбив, и активное участие в общественной работе охотно принимает, – словом, не тракторист, а золото!

– Чем же вы объясняете такую перемену? – спросил Иван Назарович.

– Очень просто, – ответил директор, – раньше молодость бурлила, а теперь остепенился. Видимо, не обошлось без влияния жены и тестя.

– А тесть у него кто?

– Крепкий мужик, работящий, но – себе на уме.

– Из кулаков?

– Пожалуй, да. Парень же, о котором идёт речь, комсомолец, достаточно скромен, да и вырос он в семье середняка.

Что мог дать чекисту такой разговор? Почти ничего. Но когда директор ушёл, Вертянкин сказал:

– А ведь тесть этого тракториста является одним из участников группы, о которой я сообщал. Не иначе, как он и зятька своего успел прибрать к рукам. Потому тот и держится таким ягнёнком.

– Может быть, – ответил Полозов. – Проверим.

С трактористом он решил поговорить с глазу на глаз: тот давно знал Вертянкина, не раз по делам службы приезжавшего в Ждановку. Если предположения начальника райотделения окажутся справедливыми, может предупредить тестя. Тогда вся группа уйдёт в подполье, и не найдёшь никаких доказательств…

Тракториста Иван Назарович застал в поле и, как часто делал в подобных случаях, будто случайно подошёл к нему, чтобы попросить спички. Заговорил о погоде, о том, что нужно спешить с полевыми работами, и парень охотно поддержал непринуждённую беседу с прохожим. Постепенно разговор перешёл на войну, на сообщения о том, что наши войска вынуждены сдавать врагу города и отступать на восток.

– Только отступление это временное, – бросил Полозов пробный камешек, – пока народ соберётся с силами. В конечном итоге мы все равно переломаем гитлеровцам хребет.

– Так-то оно так, – без тени наигранности согласился тракторист, – но когда это будет? У фашистов огромные силы, прут и прут. Некоторые у нас в селе болтают, что нашей армии гитлеровцев не одолеть…

– Кто болтает?

– Разные люди есть… Мой тесть тоже не верит в победу. Только зря они на своего «фюрера» молятся: никому не уничтожить нашу Советскую власть!

Это вырвалось у парня с такой искренней убеждённостью, что Полозов счёл за лучшее прекратить разговор. Тракторист ни в чем не виноват, а вот у его тестя рыльце в пушку. Проинструктировав начальника райотделения о дальнейшей незаметной проверке подозрительных людей в Ждановке, Иван Назарович поспешил возвратиться в Оренбург.

Перед нами вплотную встал вопрос: что делать?

– Есть один выход, – предложил Полозов, – послать в Ждановку абсолютно проверенного, честного человека из здешних немцев. Надо посмотреть, как его там примут, кто и о чем будет с ним говорить. Только так, по цепочке, можно дойти до интересующих нас лиц.

– А если подобрать такого на месте, прямо в Ждановке?

– Нельзя. Вертянкин заметил, что один из подозрительных жителей села давно следит за всеми, кто обращается в райотделение НКВД. Особенно любопытным этот тип стал с началом войны. Заодно и поболтать любит, умеет и антисоветский слушок пустить. Зачем же рисковать, подставлять под удар честных людей. Там, небось, все знают, кто чем дышит.

– Что же вы предлагаете?

– Срочно искать нужного нам человека, лучше всего здесь.

И такого человека долго искать не пришлось. Через несколько дней после вероломного нападения гитлеровцев врач Моргенштерн, работавший инспектором облздравотдела, принёс к нам заявление, в котором гневно осуждал разбойничьи действия германского фашизма и с негодованием клеймил кое-кого из своих знакомых, оренбургских немцев, за их антисоветские, антипатриотические настроения. После разговора с доктором у меня сложилось мнение, что он действительно наш, советский человек.

Теперь у нас с ним состоялась вторая встреча.

Сдержанный, немногословный, доктор Моргенштерн казался несколько застенчивым, но тем не менее чувствовалось, что он отличается острой наблюдательностью, умением быстро подмечать важное и трезво, объективно оценивать слова и поступки окружающих его людей. Доктор болезненно переживал наши неудачи начальных месяцев войны и с горечью пожаловался, что ему, немцу, не разрешили отправиться на фронт.

Хотя по возрасту он подлежал мобилизации.

– Очевидно потому, что вы нужнее здесь, – сказал я.

Врач грустно улыбнулся:

– Нет, причина в другом. Я немец. А все ли мои соотечественники, издавна живущие в России, действительно являются советскими гражданами? Паршивая овца, как известно, стадо портит…

– Но согласитесь, что это недоверие не лишено веских оснований…

– Совершенно верно! Вот почему я считаю, что паршивые овцы должны быть устранены как можно быстрее.

Наступила пора говорить начистоту, и я прямо спросил:

– Согласитесь ли вы помочь нам в этом?

Доктор ответил без секунды колебания:

– Готов. Что нужно делать?

– Об этом мы сообщим вам через два дня.

Сомнений не оставалось: лучше доктора Моргенштерна наше задание выполнить не сможет никто. Он и по роду своей службы в облздравотделе вынужден часто разъезжать по всему Оренбуржью, и в Ждановке бывал не раз. Значит, очередной приезд врача едва ли вызовет в селе у кого-нибудь излишнюю насторожённость.

Заместитель начальника управления Александр Минович Иванов полностью согласился с нашими предложениями.

– Только предупредите доктора, – сказал он, – чтобы вёл себя в Ждановке как можно осторожнее. Люди возбуждены, достаточно чуть подогреть их, и любой под горячую руку может сболтнуть что угодно. А нам нужны точные, досконально проверенные данные о тех, кого Вертянкин назвал в своём донесении. Без излишней подозрительности, без оговора. Нужна только правда!

Через два дня доктор Моргенштерн уехал в очередную служебную командировку. В Ждановке его встретили, как своего человека, немца, с которым можно откровенно говорить о чем угодно. И когда во время приёма больных один из посетителей намекнул, что врачу не мешало бы встретиться с «настоящими патриотами», Моргенштерн согласился. Встреча состоялась в тот же вечер, в доме у пригласившего. Естественно, что разговор шёл о войне.

Вот тут Моргенштерн и понял, что за «патриоты» пригласили его.

Посыпались вопросы:

– Долго ли осталось ожидать полного разгрома Красной Армии?

– Скоро ли немецкие войска дойдут до Урала?

– Что мы должны делать, чтобы не с пустыми руками встретить наших победителей?

А хозяин квартиры заявил без обиняков:

– С каждым днём в наших местах остаётся все меньше и меньше советских воинских частей. Скоро тыл оголится совсем, и тогда можно будет начинать действовать.

Такие же встречи продолжались и в последующие вечера.

Чем дальше, тем больше убеждался доктор в том, что на многочисленных участников этих встреч оказывает влияние кто-то другой, тщательно замаскировавшийся и хитрый.

Но кто?

Этого Моргенштерну в первую поездку так и не удалось узнать.

И тем не менее она дала многое. Стало ясно, что в Ждановке действительно создана антисоветская группа, готовая оказать противнику любую помощь.

Вскоре все участники этой группы были известны. Принятыми дополнительными мерами рассказанное врачом Моргенштерном подтвердилось. Активные участники антисоветской группы были арестованы и привлечены к уголовной ответственности.

Начались допросы. После недолгого запирательства последовали признания. Убедившись, что от ответственности не уйти, участники группы рассказывали о том, как они готовились к приёму гитлеровских разведчиков и диверсантов, как составляли списки местных коммунистов и советских активистов, в том числе и немцев, которых в случае поражения Советского Союза ожидала беспощадная расправа.

Не скрывали арестованные и мотивы, побудившие их к измене.

– Я убеждённый сторонник фашизма, – с откровенным цинизмом заявил один из этих отщепенцев, – и твёрдо верю, что созданная фюрером великая Германия будет господствовать над всем миром!

Не выяснилось только одно: кто же руководил всем этим антисоветским сбродом.

Судя по всему, такой руководитель наверняка был.

Это предположение ещё более окрепло после того, как в Соль-Илецком районе была разоблачена антисоветская группа, до мелочей похожая на группу в Ждановке. И там, и тут – надежда на победу гитлеровской Германии, и там и тут – заблаговременная подготовка к встрече «своих», совершенно одинаковые планы помощи фашистам. Даже списки подлежащих уничтожению и те составлены в одной и той же манере.

Кто же всеми ими руководит?

Дело это начало проясняться после ареста кулацкого сынка, пристроившегося бухгалтером в Куюргузинском совхозе, в соседней Башкирии. С некоторых пор там начали появляться отпечатанные на машинке антисоветские листовки. Под гнусным, провокационным текстом стояла недвусмысленная подпись: «Генрих, сподвижник Гитлера».

Этот неведомый «сподвижник» в восторженных тонах восхвалял фашизм, призывал население к вооружённой борьбе против Советской власти, к диверсиям, вредительству и развалу колхозов. Осенью сорок первого года листовки «Генриха» появились кое-где и в населённых пунктах Октябрьского района нашей области.

Через некоторое время, после кропотливых и тщательных поисков, они привели нас к самому «Генриху», оказавшемуся совхозным бухгалтером.

– На что вы рассчитывали, сочиняя подобную галиматью? – спросил я на первом же допросе у поникшего после неожиданного ареста «сподвижника Гитлера».

И услышал в ответ:

– Из бесед с некоторыми людьми я сделал вывод, что они недовольны существующими порядками. Вот и думал вызвать листовками ещё большее недовольство.

– Как они попали в Октябрьский район? Вернее, кто вам помогал распространять их?

Арестованный назвал фамилии двух человек и добавил:

– Они настроены так же, как я, поэтому и согласились помогать.

– А кто для вас написал текст первой листовки?

И «Генрих» проговорился:

– Ещё в июле к нам в Куюргузинский совхоз приходил один человек. Он дал мне написанную от руки листовку и посоветовал размножить её на машинке… Остальные я сочинил сам.

– Как его фамилия и где он живёт?

– Не знаю.

– Опишите внешний вид этого человека.

– Среднего роста, худощавый, немного сутулится. Продолговатое лицо, небольшая рыжеватая бородка. Лет ему под пятьдесят.

Чувствовалось, что арестованный не врёт, действительно старается вспомнить приметы навестившего его незнакомца. Удивительного в этом не было ничего – любой преступник старается свалить на кого-либо часть вины, чтобы хоть немного обелить, выгородить самого себя. Но если бы только знал «сподвижник Гитлера», какую немаловажную помощь оказал он следствию своим неожиданным сообщением! Вынужденным признанием бухгалтер указал прямой путь к тщательно маскирующемуся немецко-фашистскому резиденту.

Нам было известно, что по деревням Оренбуржья, под вполне безобидными предлогами, время от времени «путешествует» внешне ничем не примечательный человек. То дальних родственников приезжает навестить, то привозит для обмена на сельскохозяйственные продукты не очень поношенную одежду и обувь. Такие наезды ни у кого не вызывали подозрений, это было обычным явлением, и органы местной власти не запрещали подобный обмен.

Но… «Среднего роста, худощавый, немного сутулится. Продолговатое лицо, небольшая рыжеватая бородка. Лет под пятьдесят…»

Кто же он такой?..

Началась кропотливая, тщательнейшая проверка, и через несколько дней мы увидели и, так сказать, внутреннее содержание «путешественника».

Человек этот поддерживал связь с одним из работников немецкого консульства ещё до войны. От него же получал задания по сбору шпионских данных и инструкции о том, как вести разложение колхозов, противопоставлять немецкое население Советской власти и агитировать неустойчивых земляков на выезд в фашистскую Германию. Впервые он встретился с гитлеровским «дипломатом» от разведки на сельскохозяйственной выставке в Москве и тогда же охотно согласился ответить на его многочисленные вопросы об экономическом положении проживающих в Оренбуржье немцев, об их настроениях и отношении к Советскому Союзу.

После этого «дипломат» предоставил словоохотливому собеседнику выбор: или работа в пользу «великого рейха», или разоблачение со всеми вытекающими из этого выводами.

Поняв, что выхода нет, тот предпочёл первое.

В обязанности нового резидента были включены: агитация за выезд в Германию, составление подробных, со всеми необходимыми характеристиками, списков желающих эмигрировать, осторожная вербовка агентуры.

В мае 1941 года резидент в последний раз встретился со своим хозяином, специально для этого приехавшим в Оренбург, где получил новое задание: сразу же после начала военных действий – развернуть активную разведывательную работу, пораженческую пропаганду, агитацию среди немецкого населения за отказ от службы в Красной Армии. Не последнее место в этом задании отводилось организации саботажа в колхозах, подрыву экономики и разложению тыла с помощью разного рода панических слухов.

Вот тогда-то и начались «путешествия» ничем внешне не примечательного пожилого человека по населённым пунктам области и соседней с нею Башкирии. Тогда-то он и появился в Куюргузинском совхозе, где быстро нашёл общий язык с бухгалтером. Поначалу все шло как будто по намеченному «дипломатом» плану – агентурная сеть резидента заметно расширялась. Откуда ему было знать, почему провалились с трудом созданные заговорщические группы в Ждановке и в Соль-Илецком районе? Случайность…

Как выяснилось позднее, случайным посчитал он и арест куюргузинского агента. Но этот арест и поставил точку на дальнейшей «деятельности» изменника.

Вера в «злой рок», в случайность характерна для многих матёрых врагов Советской власти. В своём провале они чаще всего обвиняют судьбу, ссылаются на «слепой» случай. И как всегда ошибаются.

Мы не стали убеждать резидента в закономерности, неизбежности его ареста. Вместо этого я спросил:

– На что вы рассчитывали, изменив Родине?

– На молниеносную войну, – последовал ответ, – и быстрое поражение в ней Советского Союза.

– А что могло бы это дать лично вам?

– Мне обещали большое поместье и даровую рабочую силу.

Что ж, иного ответа я и не ожидал. Не какие-либо идейные соображения и мотивы руководили подобного рода отщепенцами, а жажда власти, наживы, богатства вела и приводила их к измене.

Вскоре военный трибунал воздал разоблачённому вражескому резиденту по заслугам…

Встречались в то время и представители человеческих отбросов иного сорта, для которых главным было обогащение. И хотя враждебных актов и политических преступлений они не совершали, нам приходилось заниматься и такими.

В одном из поездов, следовавших из Москвы в Ташкент, ехал немолодой пассажир, старавшийся ничем не привлекать к себе внимания попутчиков. Наружность у него была самая обыкновенная: впалые щеки, небольшая бородка, нос с горбинкой и быстро бегающие глаза, как бы спрашивающие: «Ну что? Ведь ничего не заметно. Билет, как и у всех, место есть. Доедем благополучно до Ташкента, а там разойдёмся в разные стороны…»

Может быть он и добрался бы до своей станции, если бы не одно обстоятельство, заставившее насторожиться находившегося в том же вагоне чекиста транспортного отдела. Несмотря на изматывающую духоту, от которой люди не знали куда деваться, пассажир ни на минуту не снимал с себя зимнего пальто и ни на секунду не выпускал из рук небольшой чемодан. Укладывался на ночь спать он также в пальто, а чемодан старательно привязывал к руке.

Бросалось в глаза и другое. Продукты во время завтрака пассажир доставал не из чемодана, а из клеёнчатой сумки.

На станции Оренбург столь странного человека пригласили в дежурную комнату. Проверили документы – в порядке. Железнодорожный билет – до самого Ташкента. В карманах пальто, пиджака и брюк не нашли ничего предосудительного. И самое удивительное: в чемодане, над которым пассажир всю дорогу трясся, как наседка над цыплятами, кроме нескольких пар нижнего белья тоже ничего не оказалось.

Время стоянки поезда уже подходило к концу, и пассажир начал жаловаться на незаконную задержку. Пригрозил даже, что сообщит, кому следует, о «вопиющем произволе». Но спустя две-три минуты сник, виновато опустил голову и надолго умолк. В злополучном чемодане оказалось второе дно, а под ним – бумажный свёрточек с отборными, один к одному, крупными бриллиантами.

Поезд ушёл. Пассажиру пришлось остаться. Начался долгий, нелёгкий разговор о том, откуда и как попали к нему эти огромной цены сверкающие «камешки»… Кто помогал ему в этом деле.

После первого, предварительного допроса и оформления документов на арест незадачливого «миллионера» увели в камеру, а мы с начальником транспортного отдела Б.А.Розиным слушали рассказ оперативного сотрудника, который обратил внимание на внешне безобидного пассажира. Вдруг дверь кабинета распахнулась, на пороге показался арестованный, а за ним дежурный надзиратель тюрьмы с зимним пальто пассажира в руках.

– Посмотрите, что я обнаружил, когда начал прощупывать швы, – заговорил надзиратель. – Да это же самые настоящие бриллианты!