Текст книги "Трущобы рабочих районов (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Крамер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
Глава 13
Вот уже несколько дней одно и то же. Почти каждую ночь мы уединяемся со Стефано в каком-нибудь дальнем уголке этого огромного дома, где он наслаждается моим телом. В мои обязанности входит немного: облокотиться о кровать или встать к стене и прогнуться. Всё. Стефано не нужно ничего особенного, хотя, возможно, это только пока что. Его не волнует, что я не получаю от этого удовольствия, он не понимает, что я могу не хотеть. Я доступен для него, и Стефано этим пользуется. В конце он целует меня в губы, и каждый идет по своим комнатам. Однажды я не выдерживаю. Когда наше свидание подходит к концу, вместо того, чтобы предоставить губы для поцелуя, я отворачиваюсь. Это повергает его в изумление.
– Кристофер, в чем дело?
– Ни в чем. Я не хочу, чтобы ты меня целовал.
– Это еще почему? – в голосе слышна обида напополам с агрессией.
– Потому что шлюх не целуют, – я одеваюсь, стараясь сдерживать слезы.
– Ты не шлюха... Ты мне нравишься.
– Да, нравлюсь, – я не смотрю на Стефано, но он поворачивает меня к себе. – Ты во мне видишь тело для удовлетворения своих желаний. Мне противно это.
– Это не так, ну чего ты? – мальчик снова пытается поцеловать меня, но я отстраняюсь.
– Я не хочу, чтобы мы занимались этим. Тем более, если нас застанут, мне придется крайне плохо.
– Перестань, не застанут, – Стефано недовольно сжимает губы. Видимо, он надеялся, что я всегда под рукой буду и не посмею рыпаться. Что скажешь? Высшее сословие, наверно, они все такие. Собственники.
– Я не хочу. Я не хочу вообще заниматься этим, мне противно, это грязь. Я не готов, пойми, не готов к этому.
– А мне нравится.
– Отстань! – я вырываюсь из его рук и надеваю рубашку. – Ты не слушаешь меня, не понимаешь. А мне миссис Блэк в глаза смотреть стыдно. Она не знает, что я осмеливаюсь вносить в ее дом разврат и похоть.
– Какой ты моралист... – Стефано недобро на меня смотрит, затем начинает одеваться. – Но ты от меня всё равно не отделаешься. Ты мой друг, ты понимаешь это?
– Кто? Друг? Не знал, что признак дружбы – это интимная близость, – я направляюсь к двери. – Я не хочу тебя, не хочу никого. Я устал от этого. Может, когда-нибудь это пройдет. Но не сейчас. Пойми меня...
Стефано в ответ только молчит. Не собирается он разделять мои проблемы и страхи, и это очевидно. Я иду по коридору, глядя под ноги, в пол, и тут мне путь преграждает массивная фигура. Джек Беккет, а я уже почти забыл, что тебя надо бояться.
– Что, и тут нашел клиентуру? – насмешливый металлический голос, от которого я сжимаюсь. Говорит парень, видимо, наугад, но меня передергивает.
– Пропустите меня, пожалуйста, мне надо идти спать.
– Ты пойдешь спать, когда я скажу, или не пойдешь вообще. Слышишь, проститутка, беги, спасайся, – мальчишка достает нож и прикладывает к моему горлу. – Если я тебя увижу тут еще раз, ты сдохнешь. А для всех ты пропадешь. Думаешь, ты кому-то тут нужен? Кто-то будет тебя искать? Я перережу тебе горло и закопаю в саду.
Я смотрю на лезвие, на холодные глаза Джека, и только сглатываю. Страшно. А кому я тут нужен? Стефано?
– Я уйду, только дайте пару дней, чтобы мне дали двухнедельное жалование, – я умоляюще смотрю на Джека. – У меня ведь ничего нет, совсем. Только одежда.
– Хорошо... – странно, что Беккет с легкостью соглашается. Видимо, доволен, что не придется меня убивать, марать руки, скажем так, а я уйду сам. Мальчишка убирает нож и удаляется. А я так и остаюсь стоять в коридоре. Меня колотит. Пребывание в этом доме, которое начиналось так хорошо, перерастает в ад. Но Беккет обещал меня два дня не трогать, а Стефано... Потеряет игрушку, найдет новую. А что я? Рука сломана, и это плохо. Остается молиться, что Джимми, мой работодатель, не побрезгует меня взять обратно. Всё-таки он добрый, совсем чуть-чуть, но добрый.
Глава 14
На следующее утро после встречи с Джеком я иду, как всегда, на кухню помогать мисс Олридж. Она сразу видит, что со мной что-то не так. Отведя в уголок, она внимательно, но в то же время дружелюбно меня рассматривает.
– Что случилось, Кристофер, ты не заболел?
– Нет, всё хорошо, только... Мне деньги нужны, – я пытаюсь улыбнуться, только не получается. На глаза набегают слезы.
– Так... Зачем тебе деньги? – экономка уже пожила на белом свете и чувствует, что мне что-то угрожает. Вот только я не хочу ее в свои проблемы втягивать.
– Всё хорошо, всё хорошо...
– Я не дам тебе денег.
– Это ваше дело, – я понимаю, что дело не в скупости этой женщины, но я уйду и без гроша в кармане...
– Зачем тебе деньги? Что происходит? Ты задолжал кому-то? – мисс Олридж и в голову не придет, что я собираюсь уйти отсюда. Это слишком парадоксально.
– Пожалуйста, не спрашивайте... – я готов заплакать, и она оставляет меня в покое. Возможно, в этом и была наша с ней ошибка. Мне нужно было рассказать, а ей нужно было из меня всё вытрусить. Экономка выходит и вскоре возвращается с моим скромным двухнедельным жалованием.
День проходит как обычно, только он более тихий, чем всегда. Эта тишина, она не снаружи, она сегодня родилась в моей голове и заразила весь мир. Я погружен в себя, стараясь не думать, что мне придется скоро отсюда уйти, мне страшно.
К вечеру меня в комнате ждет Стефано. Его губы поджаты, и я понимаю, что он хочет мне что-то сообщить, что-то такое, что должно задеть меня. Неужели именно таким будет наш последний разговор?
– Я сегодня узнал, что не все мальчики так же безжизненно относятся к сексу, как и ты...
Я отворачиваюсь к окну и только вздыхаю. Какая же ты сволочь, Стефано. Уже успел погулять с кем-то.
– Иди к своим мальчикам.
– Тебе не интересно узнать подробности? – юный аристократ разочарован моей безэмоциональностью. А что он хотел? Ревности? Да, Стефано, мне теперь только и ревновать.
– Мне плевать, уйди...
Мальчишка в ответ молчит. Я оборачиваюсь, и вижу его удивление, досаду и даже что-то наподобие испуга.
– Ты меня разлюбил?
– Да, разлюбил, – я натягиваю на себя нечто подобие улыбки, но он не верит, что я мог к нему остыть.
– Кристофер, но этого не может быть...
– Может. Я думал, в тебе есть душа. Но я ошибся. В таких как ты есть только воспитание и избалованность, – я горько усмехаюсь. – Ты не умеешь дружить, не умеешь любить. Ты заставил меня тебе отдаваться, зная, что мне тяжело морально и физически заниматься тем, что я делал на панели. Мне тяжело это делать с тобой. Каждый вечер, каждый вечер, когда мы расставались, я чувствовал себя испачканным. А тебе было плевать! Ты хотел удовлетворить свой интерес и похоть, хотя видел, что у меня даже не стоит. Что я бессилен. А, значит, мне не может быть это приятно! А когда я тебе об этом сказал, ты решил меня проучить, а заодно еще понабраться опыта. И у тебя хватает наглости мне заявить об этом! – я замолкаю, молчит и Стефано. Мальчик, кажется, готов заплакать, только мне еще хуже. – Уйди. Я не знаю тебя, мы больше не знакомы...
– Прости меня, Кристофер, – мой бывший друг делает навстречу ко мне несколько шагов, но я его останавливаю.
– Ты мне противен, неужели не ясно? – мой тон становится совсем злым, таким Стефано меня еще не видел. Я не даю ему ни одного шанса, да и зачем? – Уйди!
Мальчик опускает глаза и, всхлипывая, выходит из комнаты. А я падаю на кровать. Последний раз я провожу ночь в столь приличном месте. Господи, ну почему именно меня? За что? Я засыпаю с лицом, мокрым от слез, молясь, чтобы больше никогда не проснуться.
Утро серое и туманное. Где-то издалека уже разносятся гудки фабрик, а я одеваюсь, чтобы незамеченным уйти из этого дома. Я не хочу на панель, не хочу! И я теперь точно уверен, что туда не вернусь. Я слишком устал, надорвался. У меня есть немного денег. Я с утра прогуляюсь по Лондону, а потом закажу обед в какой-нибудь забегаловке, на который потрачу все деньги. Но одну монету я оставлю, я ее пожертвую в какой-нибудь собор за упокой души. А потом пойду к Темзе.
Я уже готов, я боюсь жить, а умереть, это пожалуйста. Не думаю, что в аду мне будет хуже. Это и есть ад, эта жизнь – ад!
Дом я покидаю без приключений. Пустой бульвар. Я иду медленно, куда мне спешить? Людей еще мало, немного холодно. Я заворачиваю за угол и натыкаюсь на двух амбалов. Как будто они меня тут ждали... Что им нужно? Деньги? От такого оборванца, как я? Или мое тело?
На меня сыпется удар за ударом, я чувствую, как из носа и разбитых губ течет кровь, но я не сопротивляюсь, куда мне. Одно интересно, они меня убьют, или им надоест меня калечить раньше? Смех прорывается сквозь мою тишину, их смех. Удар в больную руку. Я не выдерживаю и ору, это по-настоящему больно, а они приподнимают меня с тротуара и тащат в кеб. И только теперь я понимаю, что это ловушка от Джека. Хотя мне уже всё равно. Вот только перед смертью не пообедаю.
Глава 15
Это моя судьба. Каждый день умирать от безысходности в чреве этого серого туманного города. Я плакал, но служил ему, оправдывая свое низменное призвание, благодаря его за рождение, платя ежедневную дань, не замечая, что он пожирает меня по частям, постоянно лишая меня важного...
Сначала рука, но городу-чудовищу не понравилось мое тело, и он стал высасывать душу, которая была раньше как воздушное пирожное, как безе, белоснежное, как облака. Сама не-винность, не-виновность, не-знание, не-жность, не-приступность. А еще был стыд, кроме всего это сладкого «не». Именно оно теперь мне казалось самым важным, самой прекрасной, мерцавшей в ночи частичкой, это самое «не». Но потом оно испарилось, и черный дым фабрик проник в мою душу, отравив ее. Я исповедуюсь перед самим собой, захлебываясь кровью, отдавая городу последнюю дань. Верно говорят, кто не имеет денег, тот расплачивается собой. Я сполна испытал на себе эту истину. Это ненужное, дикое и бесполезное знание вжилось, врезалось в мою кожу, проникло до костей тонкими ржавыми иголками.
Мама! Она мне никогда не была нужна, но я теперь зову ее. Я зову не ту маму, растрепанную, вечно шатающуюся и сквернословящую алкоголичку, которая не различит меня в ряду пяти таких же мальчиков. Я зову другую, и сейчас, в этот момент жизни, когда двое амбалов монотонно бьют меня железными прутьями, я не хочу верить, что в моей жизни не было нормальной матери. Ведь вся моя история, моя жизнь – это лишь то, что в голове, в памяти. И я смотрю из глубины своих карих глаз на этих убийц и насильников в темном подвале, но я имею права в это не верить! Это неправда, я сегодня буду принцем, а моя мама, она другая, она выше всех женщин, она всем людям мама, кто она? Она Божество, и я снова и снова зову ее, не желая верить, что это я распростерт на полу, без одежды, в крови. А эти иглы, которые они в меня воткнули, в мои гениталии, они самые настоящие и я с трудом сохраняю остатки сознания, утопая в мучительной боли.
– Он зовет маму, – я слышу насмешливый голос. Хотя им жутко. Я ведь знаю, что жутко. Джек пытался со мной разговаривать, он пытался меня пугать, он говорил о своем отце, которого я убил. Он так и не увидел во мне хоть каких-то чувств по этому поводу. Их нет, и никогда не было. Может, если бы это произошло два-три года назад...
А сегодня я отвечал ему не по тексту. Он хотел услышать об отце, а я рассказывал, как часто засматривался на витрины магазинов, а меня отпугивали господа в костюмах, опасаясь, что я захочу что-то украсть. И что я думал, что в белых особняках все счастливые, но потом понял, что ежедневный стакан молока не делает никого счастливым. И даже меня, хотя я практически всю жизнь мечтал об этом. Джек в ответ свалил меня на пол и снова начал мучить. Из разбитой головы идет кровь. Между ног, внутри себя, я чувствую какую-то железную палку, которую они засунули бог знает как глубоко, порвав мне всё внутри, наверное, до самого желудка. Как я еще жив? Или, может, я не жив вовсе?
Я продолжаю разговаривать, но не с Джеком, а со своей матерью, которая родила меня, принца. Напоследок я говорю об этом своим мучителям, что я принц. Беккет теряется перед моим безумием, как и эти амбалы. Они думают, я сошел с ума от страха и боли. Нет, я не сошел с ума, просто мне больше нечем платить этому городу.
Он забрал у меня всё, даже последние остатки стыдливости, и сколько бы они меня не насиловали, я только чувствую на себе улыбку, орошенную слезами. Никто меня теперь не заставит покраснеть и почувствовать неловкость, стыд. Они меня избивают ногами, потому что эти тупые, озлобленные животные не знают иных способов доставить мне страдания. Иголки? Что может быть больнее иголок в глазах прохожих, которые презрительно смотрят на тебя, когда ты ждешь возле чугунного фонаря своего клиента. Только и они для меня отупели.
Мама... Мои мучители исчезают в темноту. Или я исчезаю для них, да это и не так важно. Это меня теперь нет, конечно, а я уже забыл, за что они меня били. Кто я, кто они, где мы все, в каком аду, что я делал плохого. Меня нет больше. Я теперь понимаю, что это значит, когда говорят: «Его нет на белом свете». Это когда вокруг тебя тьма. А там, где свет, лежит твое измученное окровавленное тело, вокруг которого, немного растерянные, перетаптываются с ноги на ногу убийцы. Они теперь испытывают что-то наподобие неловкости, как человек, который долго что-то рассказывает, вдруг только заметил, что собеседник давно покинул комнату.
Темнота прерывается, и я действительно вижу свою маму. И рука у меня вдруг зажила, и всё тело перестало кровоточить и ныть, а на мне появилась одежда, чистая, без единого пятнышка. А мама мне улыбается и ведет куда-то, где не будет больше гудков завода, трущоб, закоулков, убийц, насильников. Где не предаст друг, где не надо угождать и не нужно просить. Мама, куда ты ведешь меня? Нет таких мест на земле. А это и не земля вовсе. И мама... Она одна мама для всех, и теперь я принц, и на мне белые одежды.
