Текст книги "Крысиный Волк"

Автор книги: Дмитрий Колосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Глава 10

Так уж получилось, что в последние дни я немало размышлял о крысах. Сам не знаю почему. Эти существа никогда не вызывали у меня ничего, кроме отвращения, и никогда не привлекали моего внимания, а сейчас я вдруг ни с того, ни с сего размышлял о них – о крысах. И еще – о крысином волке, созданном, чтобы их убивать. Верно, на меня подействовал разговор с Поурсом. Я даже начинал жалеть, что не дослушал его до конца. Глупое желание стать сильным. Как будто непонятно, что физическая сила будет мало что определять. Впрочем, я понял это, лишь когда как следует окреп.

Протеиновые коктейли, усиленное питание и ежедневные тренировки сделали свое дело. За десять дней я набрал почти пятнадцать фунтов и уже не походил на того дохляка, которому едва доставало сил, чтобы прогуляться от параши до противоположной стены. Я стал настоящим крысиным волком, сильным и уверенным. Я был готов к смертельной драке. Я стал… Я был… Я полагал так до тех пор, пока не встретился с Баасом.

Если кто-то и мог претендовать на то, чтобы считаться крысиным волком, это, вне сомнения, был Баас. Судьба свела меня с громилой-негром к самому концу занятий, когда я уже перезнакомился почти со всеми. Оставались лишь Баас, Раузи и Ламю. Оставались лишь три тренировочных дня и еще один, отведенный для отдыха и последних инструкций. А потом все должно было решиться. Внешне спокойно ожидая этого часа, в глубине души я смертельно боялся. Хотя нет, это был не страх, а нечто другое – холодное ощущение пустоты. Оно сродни страху, но за ним приходит невиданное облегчение, когда хочется, забыв обо всем на свете, вопить от восторга. Вопить, вопить и вопить. Но завопил я, точнее, почти завопил вовсе не от восторга, а от чувства, граничащего с ужасом, когда, войдя в тренировочный зал, столкнулся с Баасом.

Сказать, что чернокожий был малоприятен мне, означает не сказать ничего. Неприятен – уж слишком неоформленное, выхолощенное словцо, оно ничего не определяет. Что значит неприятен, когда речь идет о типе без малого семи футов ростом с ручищами толщиной в ногу нормального человека, то есть меня, и с такой рожей, какая может привидеться лишь в ночном кошмаре? Ну а если ко всему прочему добавить то обстоятельство, что он убивает, а потом и пожирает свои жертвы, размазывая пятерней жирную слюну по подбородку, становится ясно, что у вас вряд ли найдутся причины испытывать к нему даже отдаленное подобие симпатии. Но выказывать свои далеко не приятельские чувства к нему было, по меньшей мере, глупо. Не следовало раньше времени раскрывать свои слабенькие карты. Потому, наткнувшись на взгляд Бааса, лениво разминавшегося посреди зала, я поспешил нацепить на физиономию самую наглую улыбку, на какую только был способен. Подозреваю, однако, что она вышла скорей жалкой и со стороны я был похож на мышь, расточающую льстивые гримасы перед внезапно выскользнувшей из-за кресла кошкой.

– Привет!

Ответом был мрачный взгляд. Баас явно недолюбливал меня, если здесь уместно употребить это слово. Негр взирал на меня так, словно намеревался оторвать мне голову, причем незамедлительно. Пряча подступившую робость, я прошел вперед и уселся на скамью. Баас продолжал изучать меня, угрожающе щуря глаза. Он ненавидел меня, и я даже мог сказать, за что. Этому маньяку с гипертрофированным самомнением было трудно смириться с тем, что некий Дип Бонуэр, смахивающий на неказистого, переболевшего дистрофией петуха, ухитрился прикончить в пять раз больше людей, чем он, громадный и могучий Баас, владеющий ножом с грацией заправского мясника. Он завидовал мне, как бы дико это ни звучало.

Следивший за тем, как тренируются игроки, санитар куда-то отлучился, и мы с Баасом оказались предоставлены сами себе. Хорошо еще, что у стены стояли четыре невозмутимых хранителя с челюстями, похожими на застывшие мельничные жернова. Их присутствие позволяло надеяться на то, что Баас не решится на какую-нибудь враждебную выходку по отношению ко мне. Впрочем, уверен, он еще намеревался взять свое и отыграться, расставив все и всех на свои места.

Перехватив быстрый взгляд, брошенный мной в сторону хранителей, негр осклабился, очевидно догадавшись, о чем я подумал. Он с хрустом расправил громадные плечи и направился в мою сторону. По мере того как Баас приближался, сила, еще недавно переполнявшая меня, куда-то улетучилась. Я показался себе таким беззащитным по сравнению с этой громадиной, что мне захотелось съежиться в комочек, а лучше – вообще исчезнуть. Но исчезнуть я не мог, так как был не вправе выйти из игры, а первому желанию я изо всех сил воспротивился. Страх надо было гнать прочь. Страх убивает силу, а я должен был быть сильным. Скрестив на груди руки, я распрямился с таким расчетом, чтоб выглядеть как можно более здоровым. Но, увы, усевшийся рядом Баас оказался выше меня на целую голову.

Нужно отметить, садился негр со вкусом. Он сделал это медленно, словно нехотя, с такой силой напрягши мышцы бедер, что они отчетливо проступили сквозь серую ткань. Скамеечка, сделанная из прочного пластика, под весом громадного тела жалобно пискнула и покачнулась, несмотря на то что была намертво вмурована в пол. По ухмылке на дикой физиономии Бааса я понял, что он проделывает фокус не в первый раз, и мне стало чуточку легче. Баас пытался запугать меня. В этом он не был оригинален. Подобной тактики придерживались многие, заранее желая морально подавить соперника. Некоторые делали это умело, и невольно возникало неприятное чувство подчиненности, какое животное испытывает перед вожаком; у других получалось хуже, и тогда проступала их истинная суть, колеблющаяся и нерешительная. На этих можно было надавить самому. Я быстро усвоил, как следует вести себя с тем, кто сильнее, чтобы не выглядеть слабым. Прежде всего требовалось быть спокойным и чуточку брезгливым, именно это в представлении большинства людей отличает истинную силу. Как правило, подобный прием срабатывал и оппонент становился более почтительным. Почему бы не испробовать его на Баасе? Небрежно толкнув коленом ляжху негра, я процедил:

– Эй, черномазый, поаккуратней! Не испачкай меня своим дерьмом!

После моих ласковых слов следовало ожидать чего угодно, вплоть до того, что Баас попытается открутить наглецу голову. И я был готов продержаться несколько мгновений, пока не подоспеют хранители. Но Баас отреагировал на мою реплику неожиданно спокойно. Он улыбнулся, выставив напоказ два ряда громадных, безупречно белых зубов, и вдруг поинтересовался:

– Как дела?

Слегка опешив от подобного поворота событий, я все же нашел в себе силы буркнуть:

– Отлично.

Негр улыбнулся еще шире. Белки глаз блестели на черном лице, словно растопленное масло.

– Тогда наслаждайся жизнью. Тебе осталось не так много.

– Тебе и того меньше, образина! – незамедлительно парировал я, косясь на хранителей.

Ручищи Бааса вспухли огромными желваками мускулов, но через миг приняли обычный вид.

– Птенчик, а не кажется ли тебе, что ты слишком прыток?!

– Прыток? Я?! – изобразил я оскорбление. – Ровно настолько, сколько я стою, а вот ты мнишь о себе слишком много! Думаешь, раз придушил нескольких старух, ты уже самый главный? Надеешься так же легко разделаться со здоровенными мужиками? Да мы порвем тебя на куски!

– Говори за себя! – процедил Баас. – Почему ты ведешь речь за всех? Вот если бы ты сам мог порвать меня на куски!

– Именно это я и собираюсь сделать, – ответил я, удивляясь собственной наглости.

Баас засопел. Я отлично видел, каких усилий стоит ему держать себя в руках.

– Ты слишком много воображаешь о себе, Бонуэр! Одно дело – взорвать космолайнер, другое – кромсать ножом человеческое тело! – Негр ухмыльнулся, показав острые клыки, и перешел на зловещий шепот. – Оно такое податливое, когда в него входит нож и по рукам течет теплая липкая кровь!

– Я знаком с этим ощущением, урод! – Скользким движением я загнал внутрь образовавшийся в горле шарик. – Я не потрошил беззащитных девок, но мне приходилось резать глотки таким самоуверенным недоделкам, как ты! От уха до уха! И они улыбались мне широченной улыбкой, из которой хлестала кровь!

– Красиво сказано, Бонуэр! – процедил негр. – Посмотрим, будешь ли ты столь красноречив в деле!

– Не сомневайся, черномазый!

Рука Бааса вздрогнула и легла на мое колено, словно желая раздавить его. Я не пошевелил ни единым мускулом, хотя далось мне это совсем нелегко. Бааса просто распирало от злобы. Прихлынувшая к лицу дурная кровь смешалась с чернотою кожи и породила синюшный мертвенный оттенок. Я не замедлил обратить на это внимание.

– Эй, бегемот, не сдохни раньше времени, а не то ты лишишь меня удовольствия открутить твою уродливую башку!

В этот же миг пальцы Бааса сомкнулись на моем колене с такой силой, что я едва не завопил от боли. Негр внимательно следил за выражением моего лица и был разочарован, увидев на нем улыбку.

– Поосторожней, приятель! – Я кивнул в сторону тупо взирающих в пустоту перед собою хранителей. – Одно мое слово, и эти ребятишки намнут тебе бока!

Угроза была отнюдь не пустой. Господин Версус заботился о том, чтобы его игроки не сцепились между собой до игры. Товар должен был лечь на прилавок в целости и сохранности!

Баас опомнился и убрал руку.

– Попрыгай, цыпленочек! – процедил он. – Я вырву твое сердце и сожру его!

Я хотел достойно ответить, но тут наконец-то появился бородатый санитар, и наш диспут был завершен.

Как и в предыдущие дни, я вкалывал по полной программе, разработанной для меня компьютером. Баас же не стал особенно утруждать себя и баловался штангой. Я уже успел сменить два тренажера, а он все поднимал и поднимал угрожающе огромную груду железа, от одного вида которой у меня начинали подгибаться колени. Громила-негр выжал штангу уж никак не меньше сотни раз и лишь после этого вернул ее на место и поднялся. Ткань на его теле совершенно разгладилась, рельефно обрисовав холмы грудных мышц, из которых произрастали громадные ручищи. Не скрывая усмешки, негр взглянул на меня:

– Эй, цыпленочек, не хочешь ли попробовать?!

Мне стоило б отказаться, но уж больно вызывающим был тон Бааса. Верно, мне захотелось почувствовать себя героем, а может быть, показалось, что я готов к подвигу. Так или иначе, но я ответил:

– Почему бы и нет!

После этого не оставалось ничего иного, как улечься на скамеечку и положиться на судьбу.

Как назло санитар, уверенный, что я до изнеможения бегаю по скользящей дорожке, не показывался из-за ширмы, а хранителям не было до нас никакого дела, так что никто не мог удержать меня от глупости – я еще ни разу не поднимал штангу и занимался лишь на тренажерах, которые были сконструированы таким образом, что не могли причинить человеку ни малейшего вреда. По сравнению с ними штанга представлялась мне – да и была – неодушевленным жестоким орудием пытки. Нечто вроде неподъемного свода, который держит на плечах приснопамятный атлант. Я не был атлантом, и потому, улегшись на доску, ощутил тоску. Не страх, а именно тоску, вроде той, что возникает, когда заплываешь слишком далеко от берега, нечто подобное неосознанному предчувствию смерти. Захотелось ускользнуть из-под стальной махины, неподъемной тяжестью нависшей над головой. Но отступать уже было поздно, тем более что Баас любезно приподнял штангу, так что, не ухватись я за гриф, гора железа просто рухнула б на меня.

Тяжесть, как я и предполагал, была непомерной. Мышцы дрогнули и напряглись в диком спазме. Мне показалось, что я расслышал отчетливый хруст. Осторожно, чтобы не переломать ребра, я опустил штангу на грудь и понял, что вверх мне ее уже не поднять. Не стоило и пытаться. Я даже не стал притворяться и лишь напряг руки, чтобы не задохнуться под тяжестью железа. Мелькнула мысль, что Баасу стоит лишь немного надавить на гриф, и я уже не поднимусь никогда. Я попытался прогнать гнусную мыслишку, но она упорно лезла в голову.

Я лежал, хрипло дыша и с надежной прислушиваюсь, не раздадутся ли шаги санитара, который придет мне на помощь. Потом свет над головой померк, и я увидел черную образину Бааса. Негр ухмылялся:

– Ну что, белозадый ублюдок, слабо?

На толстых губах Бааса пенилась слюна, и капельки ее брызнули на мое лицо. Не знаю, что привело меня в ярость – этот ли нечаянный плевок или то, что Баас обозвал меня ублюдком, любимым словцом начальника Толза, но я ощутил, что в груди всколыхнулось что-то горячее. Неведомая сила толкнула мои руки вверх. Охнув от натуги, я поднял штангу и швырнул ее за голову.

Грохот металла произвел небольшой переполох. Бородач выскочил из-за ширмы, словно ошпаренный, и уставился на нас. К тому времени я уже сидел на скамье и вид имел вполне невинный, разве что мышцы мои от непосильного напряжения мелко дрожали. Санитар не до конца понял, что случилось, но догадался, что в происшедшем виноват я.

– Бонуэр, что ты еще затеял?!

Повернув к нему лицо, я сглотнул липкую пробку и выдавил:

– Больше не буду.

Бородач перевел взор на Бааса, что-то прикидывая в уме, потом неожиданно велел негру, указав пальцем на дальний угол зала:

– А ну-ка, ступай туда, и чтобы я тебя больше не видел и не слышал. Тебе здесь вообще нечего делать!

К моему удивлению, Баас не стал спорить. Похоже, выкинутый мною номер подействовал на его воображение. Он и впрямь отошел подальше от меня, уселся на мат и просидел на нем до самого конца отведенного нам времени, причем я постоянно ловил на себе его внимательный взгляд. Когда ж настало время расходиться по боксам, он зловеще процедил:

– А все же я вырву твое птичье сердце!

Хранитель был далеко, и потому на этот раз у меня достало времени на роскошную фразу:

– Я не столь кровожаден. Я просто кастрирую.

Баас с злобным рычаньем придвинулся ко мне, но напасть не решился. А я, довольный собой, расхохотался. Ну а потом я потребовал, чтобы меня отвели к доктору Ханне Оуген. После маленькой победы я испытывал настойчивую потребность пообщаться с психоаналитиком. Образ рыжеволосой женщины будоражил мое воображение.

Глава 11

Ханна была на месте, словно ожидала моего визита, а возможно, ей просто положено было все эти дни быть у себя. При моем появлении она поднялась из-за стола. На ней был тот же салатовый халат, подчеркивающий роскошные линии зрелой фигуры, рыжие волосы были стянуты в пучок. Кивком головы велев хранителям выйти, Ханна перевела взгляд на меня. Надеюсь, теперь я производил куда более выгодное впечатление, чем во время предыдущей встречи. По крайней мере мне очень хотелось на это надеяться. Я сложил губы в скупую мужественную улыбку и расправил плечи, тут же поймав себя на том, что неосознанно копирую движения Бааса. Это слегка рассмешило меня, но не произвело никакого впечатления на очаровательную докторшу.

– Раздевайтесь! – велела она.

– Это обязательно? – полюбопытствовал я, едва удержавшись от того, чтоб не прибавить к вопросу фривольное «кошечка».

– Да.

Я не стал спорить и сбросил комбинезон, что доставило мне определенное удовольствие. Все же человек порочен по своей натуре, и время от времени его порочность вырывается наружу. Мое мужское естество мгновенно ожило. В последние дни под влиянием усиленной кормежки, общего прилива сил и сферовнушений оно вообще вело себя достаточно бурно. Ханна сделала вид, что ничего не замечает.

– Ну что же вы, Боурен? Садитесь! «Ах ты, сука!» – подумал я про себя, вежливо поправив вслух:

– Бонуэр, с вашего позволения.

Естество, оскорбленное столь пренебрежительным отношением, обвисло, приняв жалкий вид.

– Извините, Бонуэр.

Женщина попыталась компенсировать свой промах ласковой улыбкой, на которую я не очень-то купился. Я не любил, когда меня путали с кем-то другим. Я не любил, когда мое имя путали с иным именем. Я имел на это право. Ведь меня звали Дипом Бонуэром, и я был преступником номер один. Кроме того, у меня возникло ощущение, что рыжеволосая стерва сделала это нарочно.

Придав лицу оскорбленное выражение, я уселся в кресло. Ханна принялась опутывать меня ремнями и проводами. Ее запах, невольные прикосновения одежды возбуждали, и мне было не так уж легко оставаться спокойным. Впрочем, как и в первый раз, это не очень удавалось. Ханна тоже начинала волноваться, я чувствовал это по ее участившемуся дыханию. Наконец она покончила со своим занятием и села за стол.

– Итак, какие у вас проблемы?

– Никаких, – честно признался я.

Ханна удивилась или сделала вид, что удивилась.

– Зачем же вы пришли?

– Повидать тебя.

– Понятно. – Ханна внимательно посмотрела на меня и тут же отвела взгляд в сторону. – К твоему сведению, ты не первый, кто испытал подобное желание.

– И везде-то я не первый! – пробормотал я.. – Не везет!

Ханна засмеялась. Мячики упругих грудей слегка подпрыгнули вверх, усиливая мое волнение.

– Скажи, Бонуэр, ты извращенец?

– О чем ты?

Наши взгляды, встретились, и Ханна тут же отвела глаза.

– Тебе доставляет удовольствие, когда на тебя, на обнаженного, смотрит женщина?

– А тебе?

Ханна на мгновение задумалась.

– Смотреть на обнаженного мужчину? Может быть, но не на тебя. Ты не слишком привлекателен.

– Спасибо за откровенность, – только и нашелся пробормотать я. Что же, сказано было немного обидно, зато честно. Я попытался скрыть обиду за развязной улыбкой. – Жаль. Твои страстные взгляды меня так волнуют! Впрочем мне доставляет удовольствие само присутствие женщины. В последнее время мне приходилось общаться с ними не слишком-то часто.

– Я понимаю. – Ханна вздохнула. – Стоило бы отправить тебя обратно в камеру, но мне жаль тебя, Бонуэр, и потому я позволю тебе побыть здесь. Но мы будем говорить.

– Конечно, доктор! Но о чем? – Я попытался придать голосу фривольные нотки.

– Не об этом. Я уже говорила, что ты мне неинтересен. Говорила или нет?

– Нет, – отрекся я.

– В таком случае я говорю это сейчас. И беседовать мы будем только о тебе и больше ни о чем.

– Валяй, – разрешил я, ничуть не огорченный подобным поворотом событий. После этого я завозился, пытаясь устроиться поудобней.

Ханна уловила мое настроение и предупредила, строго взглянув на меня:

– Только постарайся быть серьезным.

– Еще один эксперимент на мышах?

– В каком-то роде. Но это не для них, а для меня. Понимаешь?

– Стараюсь.

– Хорошо. – Ханна поправила волосы, убрав упавшую на глаза прядь, и повернулась к экрану. – Скажи, только честно, почему ты решился участвовать в игре? Неужели ты не понимаешь, насколько это опасно?!

– Прекрасно понимаю.

– Почему же, в таком случае?

– Свобода, – просто сказал я, припоминая, что мне уже приходилось отвечать на этот вопрос.

– И все?

– Да.

– А твоя жизнь?

– Она стоит меньше свободы.

Ханна задумалась и после паузы спросила:

– А твои товарищи… Они рассуждают так же?

– Примерно. Правда, у некоторых из них есть иные интересы.

– Какие, например?

– Кое-кто любит деньги, другим нравится убивать.

– А тебе?

– Мне нет.

– Почему же в таком случае ты убивал?

Я попытался пожать плечами, чему воспрепятствовали ремни.

– Так вышло.

– А хочешь знать, что думает об этом Толз?

При упоминании имени начальника тюрьмы у меня пересохло в горле, но я постарался сохранить невозмутимость.

– И что же думает по этому поводу начальник Толз?

– Что ты никого не убивал.

Я улыбнулся, чувствуя, что улыбка вышла кривой.

– Как это так?

– Ты оговорил себя или тебя заставили. Он сказал, что ты не похож на убийцу. Да и мои наблюдения свидетельствуют о том же.

– Вы оба ошибаетесь.

– А машина?

– Машина тоже! – отрезал я со всей решимостью, на какую был способен. – И когда же, позволь узнать, ты говорила обо мне с начальником Толзом?

– На днях.

– Вы хорошо знакомы или господин начальник проявляет трогательное внимание ко всем своим подчиненным?

– Он мой любовник, – просто ответила Ханна Оуген.

Мне захотелось сглотнуть, но в горле было сухо.

– Как это трогательно!

Ханна уловила перемену в моем голосе и пристально посмотрела на меня:

– Тебя это волнует, Бонуэр?

– Ничуть, мисс Оуген. Вам показалось.

Усмехнувшись, Ханна отвернулась от меня к экрану.

– Расскажи о своем детстве. Расскажи…

Мне уже расхотелось откровенничать и я попытался отговориться:

– Я его не помню.

– А ты постарайся вспомнить.

– Детство как детство, – пробормотал я с неприятной пустотой в груди. Нагота начинала тяготить меня. – Мама, бабушка, сладкие пирожки, ручей у леса.

– Ты был счастлив?

– Наверно.

– Ты любил свою жену?

Вопрос возмутил меня, и я дернул головой так, что едва не свернул шею.

– Какое это имеет значение?

– Никакого, ты прав.

Ханна замолчала, словно не зная, о чем еще меня спросить. Тогда я решил перехватить инициативу:

– Выходит, по-твоему, я – барашек, которого ведут на заклание?

– Да, если хочешь. Ты не сможешь победить в игре. Большинство твоих противников сильнее физически, да и психика их более расположена к убийству.

– Психика?! – протянул я, выплевывая слова через зубы. – А что тебе известно о моей психике? Что тебе известно обо мне? А вдруг я тот самый шутник, прячущий под маской паяца свое страшное естество! Может быть, я лишь дожидаюсь удобного мига, чтобы вырвать его наружу! И тогда я начну убивать!

Я говорил столь запальчиво, что едва не задохнулся. Ханна, не отрываясь, смотрела на экран.

– Продолжай, – велела она, и я различил в ее голосе отчетливый интерес.

– Тебе приходилось слышать о крысином волке?

– Нет. Кто это?

– Крыса! Тварь, убивающая крыс. Один человек сказал мне, что я похож на крысиного волка, что я рожден убивать. И он не ошибся! Он единственный, кто раскусил меня. Я и есть крысиный волк! Как только меня выпустят из клетки, я буду лить кровь! Я буду убивать, убивать и убивать!

– Как?

– А разве это имеет значение? Когда нужно убить, очень нужно, это можно сделать движением пальца, словом, взглядом!

В моей груди клокотало бешенство, сладкое и животное, какое я впервые ощутил, подняв и отшвырнув от себя штангу. Я ощутил в себе такую силу, что готов был разбить керамобетонную стену.

– Странно. Очень странно. – Ханна с любопытством посмотрела на меня. Психодетектор показывает, что все, что ты сейчас сказал, – правда. Ты не болел шизофренией?

– Нет… – Я был сбит с толку и слегка обескуражен. – Почему ты спрашиваешь об этом?

– У тебя налицо все симптомы раздвоения личности. Словно существует два Дипа Бонуэра, один из которых неспособен убить даже цыпленка, зато второй без колебания опустит руки по локоть в кровь.

– И какой же, по-твоему, настоящий?

– Не знаю, – задумчиво протянула Ханна.

– А я знаю, – прошептал я. – Второй! Первый – лишь маска, на которую вы все клюнули. А я не цыпленок, я – крысиный волк!

– Крысиный волк, – задумчиво повторила Ханна. Она поднялась и, медленно переставляя ноги, зашла мне за спину. – Сигарету?

Все было точно, как в первый раз. Тогда я взял сигарету, сейчас же мне почему-то хотелось отказаться. Тень начальника Толза незримой стеной отделила меня от рыжеволосой женщины. Но я ответил согласием, быть может, назло этой тени.

– Да.

Через миг мои губы ощутили прикосновение сигареты. Пыхнул язычок зажигалки. Волосы Ханны касались моего плеча, от ее кожи исходил дурманящий аромат. Мое естество напряглось и бешено запульсировало.

– Развяжи меня! – попросил я.

– Еще не время, я еще не закончила, – прошептала Ханна. Я явственно ощущал исходящие от нее взволнованные токи.

– Развяжи! – велел я и напряг мышцы, пробуя прочность ремней. Но их мог разорвать лишь крысиный волк, я же не был еще крысиным волком.

Ханна ничего не ответила. Я отчетливо услышал, как скрипят мои зубы. Эта тварь попросту изгалялась надо мной. Я рванулся вверх, однако не сумел привстать даже на дюйм. Тогда я выплюнул сигарету.

– Развяжи!

Ответа не последовало, а потом мое плечо ощутило влажное прикосновение языка. Женщина лизнула мою кожу, лизнула медленно, шершаво, тягуче. Я изнывал от желания. Дыхание участилось, в мозгу стучали колкие молоточки. Я хотел закричать, но язык отказывался повиноваться мне. А вот язык Ханны был послушен воле хозяйки. Он перебрался с плеча на шею и принялся ласкать мое ухо. В низу живота образовался теплый шарик, сладкий и омерзительный одновременно. Он источал грязную, неведомую прежде похоть, не человеческую, но звериную. Еще немного, и шарик должен был разлиться по всему телу.

Ханна чутко уловила этот миг. Она выскользнула из-за моей спины, и я зажмурился, ослепленный белизною роскошных грудей, по которым струились напитанные блеклым солнцем волосы. Ухватившись за мои плечи, Ханна уселась мне на колени и теплота разлилась по всему телу, напитав его истомой.

Это было странное чувство, очень сладкое и одновременно очень постыдное. Меня попросту насиловали – насиловали страстно и нежно. Это доставляло бездну наслаждения, но это несло унижение, и потому в те мгновения, когда сознание частью возвращалось в свою обитель, я пытался вырваться. Но ремни не поддавались, а женщина была настойчива в своем похотливом желании. Мы застонали одновременно, а потом она привстала и прижалась к моему лицу своей роскошной грудью. И я целовал ее грудь, бесстыдно выглядывавшую из-под распахнутого халатика.

Затем Ханна решила, что с меня довольно. Она поднялась и ушла куда-то за кресло, появившись вновь лишь после того, как привела себя в порядок. К тому времени я также пришел в себя и встретил ее достаточно спокойно. Я улыбался, так как имел на это полное основание, и моя улыбка вывела Ханну из себя.

– Между нами ничего не было! – отчеканила она, встав напротив.

– Конечно, – не убирая с лица улыбки, согласился я. – А теперь развяжи меня. По-моему, нам больше не о чем сегодня говорить.

Тонкие пальцы принялись освобождать меня от клемм, отрывавшихся от потного тела с противным чавканьем. Я старался поймать взгляд Ханны, но она упорно отводила глаза. Щелкнул замок ремня, отпуская правую руку, затем получила свободу левая. Ханна разогнулась, желая отойти.

– Ноги, – негромко приказал я.

– Что?

– Ноги! – повторил я и, четко выговаривая слова, прибавил: – Ведь между нами ничего не было?

Опустив взор, женщина присела на корточки и принялась расстегивать ремни, сковывавшие мои ноги. Едва она закончила и поднялась, я грубо схватил ее. Ханна забилась, пытаясь освободиться. Еще недавно это не составило бы для нее особого труда, но теперь я был сильнее, и не только физически. Тогда она вскрикнула, выражая негодование:

– Заключенный Боунер!

Зажав мягкий рот ладонью, я прорычал, зверея от внезапно пробудившейся во мне ярости:

– Бонуэр! Запомни это имя и никогда больше не путай его! А теперь – хватит брыкаться! Уверяю, тебе это понравится!

Повалив Ханну животом на кресло, я сделал с ней то же, что несколькими мгновениями раньше она сделала со мной. Думаю, она получила удовольствие не меньшее, чем в первый раз. По крайней мере я его получил.

– Вот теперь все как надо! – сообщил я, поднимаясь.

Ханна ничего не сказала на это. Она также поднялась и запахнула халат.

– Все? – спросила она, глядя в сторону от меня.

– Не совсем. – Я неторопливо облачился в комбинезон. – Я рассказал тебе немало интересного, но ничего не услышал от тебя. Это несправедливо.

– Что же ты хочешь услышать?

– А что ты хочешь сказать?

Ханна отступила на несколько шагов, словно опасаясь, что я вновь наброшусь на нее. Это было глупо, она уже потеряла для меня всякий интерес.

– Ничего.

– Меня не устраивает такой ответ.

Женщина посмотрела на меня, и мне почудилось, что я разглядел в ее взгляде ненависть. Если это и впрямь было так, я был готов удивиться.

– Я сейчас позову хранителей.

То был настолько наивный ход, что я с трудом удержался от смеха. Не отрывая взгляда от Ханны, я направился к ней. Она стала пятиться, я упорно шел следом. Наши маневры продолжались до тех пор, пока я не припер Ханну к противоположной от двери стене. Она попыталась ускользнуть, но моя рука грубо вцепилась в трепещущее горло.

– Слушай ты, сука, – процедил я, приблизив губы к ее расширившимся от страха глазам. – Я вижу тебя насквозь. Ты получаешь удовольствие, трахая беспомощных мужиков. И не меньшее удовольствие, когда мужики трахают тебя, подтирая тобой пол, словно грязной тряпкой. Ты похотливая сладострастная шлюха! Хочешь позвать хранителей? Зови! Но не думаю, что ты сделаешь это. Я раскусил тебя еще в первый раз, когда ты разыгрывала из себя недотрогу, а через твой халатик выпирала наружу похоть! Ты из тех тварей, которым в постели скучно. Ты корчишь из себя роковую женщину, но на деле все куда проще. Таких, как ты, просто надо брать за задницу и делать все, что душе угодно. И тогда не услышишь ни слова против, потому что шлюхи любят, когда их унижают. Ведь так или я ошибаюсь?

Я стискивал пальцы все крепче, ощущая тонкое биение какой-то жилки. Глаза Ханны закатились, и со стороны могло показаться, что она близка к обмороку. Но я знал, что подобные особы в обморок не падают.

– Ну, говори, так?!

– Так, – выдавила Ханна.

Я засмеялся и запустил пальцы промеж ее ног, ощутив трепет любовной плоти.

– То-то же! Так что, думаю, мы с тобой договоримся. Ты расскажешь мне все, что вы там с Толзом задумали. И я буду очень недоволен, если память хоть в чем-то подведет тебя.

– Отпусти, – попросила Ханна.

Я не стал злоупотреблять силой и разжал пальцы на ее горле, но другая рука осталась на месте и развлекалась грубой лаской. Возможно, мое поведение было не очень красиво, но оно подчеркивало ту власть, которой я обладал над ней, как прежде она всячески подчеркивала свою власть над прикованными к креслу мужчинами.

– Давай, выкладывай! – велел я.

– Что? Что?!

– Что знаешь об этом деле! Все!

Ханна сглотнула еще раз и решилась:

– Это большая игра. Помимо Совета – в ней заинтересованы очень влиятельные люди.

Я усмехнулся:

– Надеются с нашей помощью перевоспитать общество?

– Наивный! – Ханна вернула мне усмешку. – Они делают на вас ставки. Кто победит.

– Разве это разрешено?

– Конечно нет. Ставки подпольные, тем более что правила игры и ее участники будут официально объявлены лишь за день до назначенного срока.

– Понятно, – прошептал я. – И кто же из нас котируется выше других?

– Точно не знаю, но не ты.

– Почему? – Я выдавил смешок. – Ведь в этом списке я первый.

– Начальник Толз лично консультирует многих из тех, кто заключает пари, а ты не вызываешь у него доверия. Я же сказала, Толз подозревает, что ты оговорил себя.

– А я сказал, что это – чушь!

Я произнес эти слова резким тоном и в тот же миг перехватил взгляд Ханны. Она была крайне возбуждена. Плоть под моей рукой вибрировала от наслаждения, грудь начинала вздыматься. Я резко убрал руку. У меня вдруг возникло ощущение, будто пальцы вымазаны в чем-то омерзительно грязном, потому я поспешно отер их о халат Ханны. Ее лицо перекосилось то ли от злобы, то ли от разочарования.