Текст книги "Влиятельные джентльмены"

Автор книги: Дмитрий Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Не ради себя, а ради памяти отцовских подвигов, случившихся на настоящем фронте, Слава и заставлял себя быть храбрым. Мало-помалу он успокоился и лишь изредка посматривал на улицу через витрину. Там, за обыденными горками сыру и гирляндами колбас, повседневно проходили обыватели, вызывающие Славину зависть своей беззаботностью и непричастностью миру международного криминала. Впрочем, и по эту сторону витрины всё было спокойно.

Ровно до того момента, пока Слава не направился к кассе.

Чутьём ли или удачей, он задержался за последним поворотом перед местом расплаты, мельком заметив там посетителей самого инородческого вида. И – мало ли инородцев в столице? – проследовал бы он и далее, если бы обострившийся от переживаний слух не донёс до него обрывки вопросов, заданных с каким-то очень знакомым акцентом…

Тем самым акцентом!

Спрашивали про Славу, а точнее про человека с его приметами, с которым-де вопрошающий должен был встретиться в этом самом магазине в это самое время, да вот не может теперь его отыскать… Мелким шагом Слава направился от парадной к чёрному ходу магазина и, выскользнув в него, бросился к своему временному жилищу едва ли не вприпрыжку, бережно прижимая к груди так и не оплаченную снедь.

Пару кварталов Слава пробежал, инстинктивно пригибаясь и поминутно оборачиваясь. В арку нужного дома он в последний момент сообразил заглянуть, чтобы снова не получить по затылку… Вот парадная, вокруг всё ещё никого. Прижимая руку к стучащему колоколом сердцу, он кинулся к двери лифта. Вечностью показался ему неспешный подъём кабины на этаж! Но вот, наконец, он оказался перед нужной коричневой дверью…

В квартире было тихо и покойно. Оставив куль со снедью прямо на полу прихожей, Слава как был в пальто направился к телефонному аппарату и принялся набирать выученный наизусть номер Велецкого. И только на третьей цифре понял, что трубка странно безмолвствует.

Связь не работала.

– Здравствуйте, Ростислав Львович. Простите нас великодушно за вторжение. Будьте любезны, стойте так и не оборачивайтесь, – услышал он из-за спины бархатный и тихий, но властный голос.

Это же тот самый! На мануфактуре!

Конечно, Слава тут же, не успев от удивления подумать, обернулся.

Вернее, только начал поворачивать голову, как вдруг прямо в его глазницу с силой упёрлось дуло пистолета. Но он успел увидеть высокого джентльмена в дорогом костюме и старомодных очках. Возле джентльмена на стуле лежали шуба с воротником, шляпа и трость. Помимо него в комнате было трое крепких вооружённых людей, один из которых вдавливал ствол своего пистолета Славе в глаз.

Видимо, то, что он осмотрелся, вышло слишком заметным, потому что секунду спустя он услышал, как оружие, приставленное к его лицу, взвели с характерным щелчком.

«Ну теперь точно всё…» – успел подумать Слава, перед тем как силы его совсем покинули, и он стал оседать, падая в спасительный обморок.

* * *

– …Как видите, Александр Климентович, перед Вами всё на блюдечке с голубой каёмочкой. И главное: в этом деле вы продвигались, как слепой котёнок, но завершаете его настоящим львом!

– К чему весь этот зверинец?

– К тому, мой дорогой друг, что теперь ход событий выставляет Вас и именно Вас в лучшем свете. Международного синдиката наркоторговцев, считайте, уже нет. Стопроцентная эффективность и при этом, прошу заметить, ни одной лишней жертвы. Мало того, Вы расследовали всё в несколько дней! Очень, очень в духе легендарного Велецкого, насколько я могу судить. О втором же варианте, который мы Вам можем предложить, мне и говорить не хочется. Но, думаю, Вы сами прекрасно понимаете, как много значит для нас сохранение инкогнито. Высокий долг требует от нас сохранить его любой ценой.

– Не продолжайте. Я понял. С меня, видимо, причитается за… первый вариант?

– Разумеется. Но поверьте, лишь сущая мелочь! Вас это нисколько не должно затруднить.

– О чём именно идёт речь?

– Вы ценны и востребованы как мастер своего дела, а потому я не смею просить многого. С Вас причитается лишь ужин. Ровно один ужин с моим работодателем. Это – всё, о чём я Вас прошу. Помимо соблюдения Вами и Ростиславом Львовичем известной конфиденциальности, конечно же.

– Ваша светлость, нам трудно его держать! Силён, подлец!

– Полно Вам, Александр Климентович! Мне ведь совершенно не хочется делать больно ни Вам, ни Вашему другу! Мы здесь совершенно не для этого.

– Хорошо, хорошо. Не трогайте Славу. Я спокоен.

– Итак?.. Ваше решение?..

– Как я могу знать, что Вам можно верить? Что Вы не заявитесь вот так же к нему домой сразу после оного ужина?

– Ваше высокоблагородие, Вы же умный человек! У нас для подобных бесед слишком мало времени. Да, мы не можем дать Вам гарантии, увы! Но мы даём Вам выбор. Вам и только Вам велением сердца и долга выбирать между напрасной гибелью ни в чём не повинного обывателя и блестящим исполнением Вашей службы. Кроме того, я могу заверить Вас в том, что мой работодатель – глубоко честный и благородный человек. Верите Вы сейчас в это или нет, но наше служение – этот вовсе не шантаж и не контрабанда. Наше служение, повторю Вам, суть созидание будущего для этого бренного мира.

– Ясно… Хорошо… Будь по-Вашему. Я вам не верю, но я согласен.

– Прекрасно! Мудрое решение, Александр Климентович. Вы о нём не пожалеете! Вот время и место встречи, можете после перечесть. Уверен, Вы сумеете освободиться от этих пут достаточно быстро. Поэтому прошу извинить нас за такое обхождение, но мы оставим Вас здесь как есть. С нетерпением жду нашей новой встречи в более комфортных нам обоим обстоятельствах… Миша, Руслан, можете отпустить. Хорошего Вам дня, господин майор!

* * *

Слава пришёл в себя от того, что его кто-то не сильно, но методично похлопывал по щекам. Ни мешка на голове, ни пут на руках и ногах в этот раз, к тихому его облегчению, не обнаружилось. Зато обнаружился Алекс, который и приводил в чувство приятеля, полулежащего перед ним в кресле. Слава понятия не имел, сколько прошло времени, но вокруг, по виду, была всё та же съёмная квартира.

– Александр Климентович… А что Вы тут… А где… – начал нечленораздельно мямлить он, пытаясь восстановить картину происходящего.

– Не волнуйтесь, пожалуйста, Ростислав Львович. И, прошу Вас, пока не двигайтесь. Вам нужен покой. Похоже, Вы, когда падали, опять головой ударились.

Велецкий был дружелюбен, но мрачен, а в руках меланхолично крутил какую-то записку, сложенную вдвое.

– А лучше всего – ничего даже не говорите, пока в голове не прояснится, – сказал он. – Я уже и так, судя по всему, узнал достаточно. И во многом – благодаря Вам, друг мой.

Велецкий подошёл к окну и задумчиво посмотрел в щель между гардинами.

Обернувшись, он убедился, что Слава принял его рекомендации как подобает, и стал, почему-то не глядя Славе в глаза и словно бы даже не прерывая раздумий, неспешно рассказывать.

О том, что сеть дурманщиков изобличена. Небольшой частью арестована, остальной же частью будет арестована в ближайшее время. За исключением двух остававшихся гостей с востока, которых нашли мёртвыми в Колпине.

Что Славе в связи с этим причитается именная благодарность Его высокопревосходительства. Письменная, на гербовой бумаге с печатью ведомства.

И да, те, кто встретил его в этой квартире, весьма вероятно, входят всё в тот же преступный синдикат. И да, если так, то они будут непременно изобличены и пойманы в ближайшее время.

Хотя пока их только ищут: жандармский отряд быстрого реагирования выехал на место, как только пришёл сигнал, что телефонная связь в квартире оборвалась, но этим неизвестным удалось скрыться.

«Я их видел! Я смогу опознать!» – хотел было перебить Слава, но не успел он открыть рот, как Алекс решительно пресёк эту попытку и продолжил.

– Однако, главное даже не в этом, – сказал, наконец, он. Но как-то глухо и будто-то бы с грустью… Или показалось?

– По всему выходит, – продолжил Велецкий после глубокого вздоха, – что главари организации, очевидно, остались на свободе, и вот их-то изобличить будет совсем не просто. А это, к большому сожалению, означает прямую опасность для твоей жизни и твоей семьи…

Сердце Славы сжалось в комок и покатилось куда-то вниз. Представив, что скажет на это Надя, он сглотнул и уставился на друга, беззвучно умоляя его сейчас же сообщить, что у него есть план и на такой случай. План, конечно же, был.

– Засим тебе и по закону, и по моему настоянию полагается программа защиты свидетелей. Самая полная из всех, что бывают. С проживанием в одной далёкой-далёкой губернии.

Велецкий снова вздохнул.

– Надю и детей уже собирают под охраной на твоей квартире. Надя сказала, что твои вещи соберёт тоже…

– Д-да… Она может… – машинально улыбнулся Слава в ответ, но тут же потупился.

Александр Климентович теперь выглядел более серьёзным, чем когда-либо. Он поморгал, глядя в пол, а потом снова поднял глаза на Славу и тихо сказал:

– А главное в том, мой дорогой Ростислав Львович, что сейчас мы, возможно, видимся с тобой в последний раз… Твоей помощи и твоей дружбы я не забуду вовек.

* * *

Всем хорош Владикавказ, кроме… Да нет, всем он хорош, решительно всем! Широкие бульвары, красивые дома в три-четыре этажа, чистые мостовые с деревьями, высаженными частой линией вдоль поребрика, горы вместо горизонта и даже памятник генералу Ермолову, на котором он вышел лукавым и добродушным, каким никогда не был при жизни – всё это и ещё тысяча мелочей сообщает городу его неповторимый шарм. Столица русского Кавказа, даже превратившись в миллионник, не утратила ни толики своего очарования. Среди двух десятков мегаполисов, возросших в последние годы там и сям в южных губерниях, именно Владикавказ – эталон лоска и изящества.

Для Славы, всю жизнь прожившего в Питере, переезд на юг всегда был мечтой, но мечтой несбыточной, а оттого робкой. И пусть на памяти только его поколения миллионы и миллионы осели в этих благословенных краях и даже пустили корни, сам он всё как-то не решался. Почему? Боялся не освоиться на новом месте, не привыкнуть к климату, не найти работы… Но Александр Климентович выхлопотал ему по программе защиты целый пакет помощи. И пакет этот оказался донельзя щедрым. Подъёмных вышло столько, что отродясь не видевший таких денег Слава смог и маленький домик приобрести, и неспешно работу найти… Хотя, по правде сказать, ещё неизвестно, чем обернулись бы для него эти шальные деньги, если бы и за удачной находкой дома, и за счастливым обретением места в новой конторе не чувствовал он незримой руки своего столичного друга и покровителя. Как бы то ни было, освоиться на новом месте оказалось в итоге делом не сложным, а на мягкий климат и вовсе было грех пенять.

Вечером под Покров 1970 года Ростислав Львович возвращался с места службы в самом хорошем расположении духа. Он любовался тем, как солнце садится за близкие горы, он вдыхал тёплый осенний воздух, поглядывал на соседские фруктовые сады с благодушием, но без аппетита – и не мог поверить своему тихому счастью. Завтра в Архангельском соборе крестины младшенького одного из его новых коллег, потом застолье на широкую ногу по местному обычаю, потом поход в горы с новыми приятелями под наставничеством опытного осетина, и всё это, и что-то ещё – неуловимое и невыразимое – ясно говорило ему о том, что жизнь наконец-то налаживается. Да, да, здесь у него появились и приятели: не врали, выходит, о том, что молодая южная ветвь русских отличается дружелюбием и простотой в обхождении, не чета надменным северянам и суровым сибирякам!

Появились у Славы деньги на то, на что ему отродясь не хватало. Одев как следует жену и детей, он и себе справил костюм у хорошего портного, заказал по паре выходных туфель на каждый сезон, и даже позволял себе иной раз прокатиться на мотоизвозчике. Сейчас, правда, пару целковых можно было и сберечь, прогулявшись пусть даже три четверти часа по новым предместьям до ставшей уже родною Гимназической улицы.

У ворот своего нового дома Ростислав Львович одной рукой отвёл в сторону виноградную лозу, закрывающую притаившийся в нише почтовый ящик, а другой извлёк из него корреспонденцию.

Письмо было всего одно.

Невзрачное и с машинописным адресом, оно могло бы сойти на назойливую рассылку, не будь вложено в подчёркнуто дорогой конверт. Озадаченный, он вошёл в дом, крутя письмо в руках. С запылившейся полки в прихожей он взял потёртые, потемневшие от времени ножницы – портняжные, видно забытые здесь женой – и аккуратно вскрыл письмо. На рельефном листе также машинописью было выбито:

«Ростислав Львович, мы не намерены Вас более тревожить. Мы искреннее желаем Вам счастливой жизни и благоразумного молчания как залога этого счастия. Сожгите это письмо прямо сейчас в знак того, что мы друг друга поняли».

Слава почувствовал слабость в ногах и схватился за спинку кресла, чтобы устоять. Подписи у письма не было, но она ему и не потребовалась. Тряхнув головой, он широкими шагами подошёл к телефону на стене подле буфета и даже снял трубку и занёс руку, чтобы набрать номер… Александр Климентович наказал телефонировать, если что случится. Первым делом. Но Слава так и замер с трубкой в руке, глядя на телефонный диск… А через несколько секунд с грохотом повесил её на место и достал из буфета спички.

Архипелаговое море

Над иссиня-чёрной водой висел плотный туман. Словно холод с тишиною сгустились над морем и нежно гладили гребешки волн, баюкая и успокаивая. Тесно скученные островки потерялись среди туманной поволоки. Как будто каждый клочок земли был вдруг выхвачен из нашего мира и помещён в середину белого ничто…

Любой звук был чужд этому туманному утру в Архипелаговом море. И когда вдруг раскатисто хлопнуло, то даже волны словно на секунду остановились и прислушались. И было, к чему: спустя ещё секунду раздался девичий крик. А за криком – надрывный детский плач.

Где-то под туманным ковром от небольшой белой яхты, на борту которой значилось «Мариетта», шёл чёрный дым. Яхта стремительно тонула.

Часть кормы была разворочена взрывом и подёрнута пламенем. Занимался уже и парус. На краю небольшого капитанского мостика без движения лежала женщина. Её одежда тлела, а вокруг головы медленно растекалась по доскам лужа бурой крови. Опираясь спиной на уцелевший остов штурвала, на досках палубы сидел мужчина. Пламя лизало его ноги, но их он уже не чувствовал. Последние капли угасающего разума он тратил теперь на то, чтобы спасти самое дорогое:

– Тимур! Ольга! Хватайте жилеты – и за борт! Плывите к острову!

– Папа, мама… А вы?.. – девочка лет четырёх рыдала у борта, не смея приблизиться к разломанной в щепки корме.

– Тимур, помоги мне! – переключился мужчина на всхлипывавшего недалеко от девочки мальчугана лет семи. – Тебе и сестре нужны жилеты!..

Тот встрепенулся, на мгновение перестав плакать, поморгал и вдруг бросился к одному из ящиков, стоявших на палубе. Через несколько бесконечных мгновений он, ничего не видя толком от слёз, наощупь принялся надевать на Ольгу спасательный жилет, а потом потащил её за руку к носу корабля – чтобы не прыгать в масляное пятно с кормы.

Дети смутно помнили, что до острова было меньше полумили. С жилетами можно доплыть. Но они не помнили, насколько холодны воды Балтии в октябре…

Плавать оба умели хорошо. Отец, заядлый яхтсмен, много времени проводил на воде, а потому искусство брасса и кроля Тимур и Ольга освоили сызмальства. Но сейчас руки и ноги закоченели в полминуты, и двигать ими становилось всё сложнее. Дети гребли изо всех сил, но расстояние до острова, кажется, вовсе не уменьшалось…

Через минуты, показавшиеся часами, не только воля, но и сознание уже начинало покидать обоих. Не в силах даже паниковать, они лишь вяло гребли деревенеющими руками и ногами.

Внезапно рядом раздался всплеск, и из воды возникла голова мужчины в чёрном плавательном костюме.

– Хватай девочку и цепляйся за меня! – потребовал он командным голосом, протягивая шнур поплавка, скользившего за ним по воде.

Мальчик без разговоров ухватил одной рукой напуганную и замёрзшую сестру за жилет, а другой – стиснул шнур. Мужчина проверил, надёжно ли тот держится, удовлетворённо кивнул и нырнул в направлении острова. А вынырнув, без видимых усилий потащил детей в сторону суши. У тех сил оставалось ровно на то, чтобы не хлебнуть холодной солёной воды.

* * *

– Вы слышали взрыв?

Финский коллега Александра Климентовича Велецкого был по-фински сдержанно раздражён. Не оттого ли, что Велецкий только что позволил себе критиковать их полицейские способности?..

– Своими ушами!

– А видели?

– Нет… – честно признался Алекс.

Финны работают быстро, но без спешки. Водолазы уже опустились на морское дно в месте крушения – глубины там было едва метров десять, – осмотрели развороченную взрывом яхту и подняли два тела. База данных национальной полиции ничего про них сообщить не могла, но потом запросили союзную и опознали обоих: Григорий Иванович Фёдоров и его супруга Олимпиада Прохоровна.

Трагическое происшествие записали несчастным случаем. Никогда финны не были лентяями, однако же эту гибель иностранцев без явных улик расследовать по неназываемой причине не рвались.

И именно это смущало Велецкого более всего.

– А кого-то подозрительного поблизости заметили? – продолжал допытываться финн.

– Не заметил.

– А кого бы то ни было, не вызывавшего подозрения?

– Никого там не было, в такую-то рань!

– Ну вот, коллега, я и говорю… А как яхта пошла на дно, Вы наблюдали?

Интуиция Велецкого заставила его крепко призадуматься, прежде чем ответить. Было всё же что-то подозрительное в этой яхте. И в том, как стремительно она затонула…

– Издалека, – слегка приврал он. И добавил: – Надеюсь, со дна подняли всех четверых?

Финн, лицо которого до тех пор было совершенно бесстрастным, поднял одну бровь.

– А погибших было разве… четверо?

– Да. Двое взрослых и двое детей, насколько я успел заметить. Разве Вы не отметили этого в протоколе?

Финн глянул на Велецкого исподлобья.

– Было найдено только два тела.

Тот пожал плечами:

– Когда я пытался подплыть ближе, чтобы помочь, видел четверых. Все, кажется, были без сознания, что не удивительно – такой сильный взрыв… – с максимально неподдельным сожалением он покачал головой, глядя в пол.

Таинственна финская душа! Офицер долго посмотрел на Велецкого, потом задал ещё пару формальных вопросов – да и записал в официальных бумагах всё в точности так, как тот сказал.

Сауну в Великом княжестве Финляндском найти можно на каждом шагу. А  потому, когда он вытащил детей из студёного моря, то отогреть их успел раньше, чем те опасно продрогли. Им очень и очень повезло, что именно в тот момент, когда на яхте прогремел взрыв, Алекс тренировался неподалёку заплывам в холодной воде и успел добраться до них раньше, чем они вконец замёрзли и выбились из сил. После сауны, безмолвные и ссутулившиеся, дети уже отсыпались далеко отсюда.

О взрыве Велецкий сообщил местным полицейским так быстро, как мог. Но вот на дачу показаний позволил себе опоздать. Ни к чему было показывать детей здесь. Уж слишком подстроенным выглядело происшествие на «Мариетте», и слишком мало энтузиазма проявляли следователи…

* * *

Русские любят бывать в Финляндии по делу и без дела. Для нас Финляндия начинается не вдруг и не сразу, словно бы незаметно. Там, где на Выборгской стороне дачи столичных обывателей становятся реже, а ели, наоборот, чаще, внимательный путник может отыскать меж хвойных ветвей неприметную табличку «Suomi». За ней и начинается королевская дорога на Гельсингфорс. Когда финская автономия стала неотличима от независимости, город по новой моде и в дань уважения местным стали именовать Хельсинками.

Уважать финских обывателей есть за что. Вроде бы ничего не меняется за окном, когда ты въезжаешь в Финляндию из Петроградских предместий. Просто дорога становится чуть лучше. И леса чуть ухоженнее. И сёла чуть зажиточнее.

Половину финских поселений можно опознать за лесом лишь по непременной церковной луковке, возвышающейся над деревьями. И это неспроста: финн не покоряет природу и даже не соседствует с ней. Он в ней живёт, трогательно заботясь о ней – даже при том, что сам отнюдь не скатывается в лишения. Не только сёла и небольшие города, но даже и Турку, и Выборг, и самая столица Финляндии словно бы прорастают домами сквозь окрестные леса и скалы – и дома эти становятся столь же естественной частью природы.

Русские любят бывать в Финляндии – на авто ли, поездом или под парусом, в зимнюю ли стужу или трогательным северным летом. Особенным почтением пользуется Финляндия не у изнеженных, чуть ленивых и излишне темпераментных южан, и даже не у огромных, зажиточных, суровых сибиряков. Часто, по несколько раз в году любят наведываться в Финляндию северяне.

Отчего так? Вернее всего, оттого, что именно житель северных губерний, всматриваясь в суомские пасторали по обоим берегам залива, особенно остро сперва ощущением, и лишь затем разумом узнаёт и не узнаёт себя. Да, двуликая душа великоросса создана не только безудержным, властным славянским началом, но непреклонным, нечеловечески упрямым финно-угорским трудолюбием.

Но считать труженика безобидным – верх наивности! В забытой ужасной войне клич «Hakkaa päälle» сотрясал имперские шеренги, суля противнику поражение и гибель. Да и венгры, конница которых доставила много тяжких хлопот старым европейским королевствам до того, как осесть на Дунае, финнам вроде как родня.

Но ни потаённая ярость натуры, ни любование суровостью своей природы вовсе не мешают финнам любить комфорт – а словно бы даже располагают к нему. И просторны, и уютны финские жилища, а по части чистоплотности и обращения к банному плесканию финны способны дать фору, быть может, даже русским. Великоросс находит в Финляндии всё то, что так ценит в своей Родине, но вдобавок к этому и что-то ещё, невыразимое и неизъяснимое…

Вот и Александр Климентович устроился в Хельсинки с некоторым комфортом. Если от памятника Государю не идти вслед за толпой туристов к морю в сторону императорской резиденции, а прогуляться по одноимённой улице и свернуть на тракт до Турку, то через три квартала после Национального музея на углу с улицею Рунеберга и сегодня можно увидеть примечательный доходный дом. Его в середине XX века арендовал у города русский посол, сохранивший до сей поры титул «губернатора Его Величества». Впрочем, все знали, что это русское Охранное отделение снимало здесь меблированные апартаменты для сотрудников, направляющихся в столицу Финляндии – по личным ли делам, по служебным ли. Разумеется, в одной из этих квартир, занятой в октябре 1972 года майором Велецким, отыскалась аккурат между кабинетом и непременной сауной гостевая спальня, вполне просторная для двоих детей.

Укладывая Тимура и Ольгу, Велецкий по десятому кругу обдумывал одно и то же. Кто мог заминировать яхту? Кто – и, главное, зачем? А может быть и не минировали её вовсе, просто взорвались баки с топливом, а он накручивает себя, пытаясь выискать за каждой трагедией следы преступления? Кому, в самом деле, могли понадобиться эти двое? Гимназическому директору? Вздор какой-то…

Покойный работал учителем физики, если верить табелю, с самой университетской скамьи. Его супруга подвизалась преподаванием естествознания – в гимназии, по всему выходит, и познакомились. Он – из образцовых столичных мещан безупречной репутации. Она – казачка из терцев. Разве что её отец привёз себе супругу из Персии боевым трофеем в двадцатые… Но не могла же далёкая персиянская семья мстить, да и через много лет? Да ещё в Архипелаговом море? И столь жутким образом?

Мысли не давали покоя Велецкому. Когда дети уснули тревожным, неспокойным сном, он ещё некоторое время сидел в темноте и смотрел на них, словно бы пробуя на вкус новые, ранее совершенно не знакомые ему эмоции – а потом, дивясь неумолчному желанию, направился в кабинет, звонить Плещееву.

Бойкий молодой человек – а с недавних пор целый капитан Отделения по охранению общественной безопасности – сумеет расторопно выполнить несложное, хотя и хлопотное поручение нового начальника и давнего друга. Видный, исполнительный, пусть даже местами и недостаточно глубокомысленный, он не склонен к лишним вопросам, зато точно знает меру инициативе, которую способен проявить без вреда для дела.

Таким Велецкий знал его со студенческой скамьи. И пусть подделка документов дело, строго говоря, подсудное – и в особенности подсудное для человека при погонах – но сейчас-то этой подделкой он никому не вредит. И даже действует для общего блага. А главное, для блага этих детей. Почему? Этого Велецкий рационально не смог бы объяснить и самому себе, но чувствовал самым нутром, а потому был твёрдо в том уверен.

Сейчас он телефонирует в Петроград. Юра Плещеев примет его звонок даже в поздний час. Оформить усыновление задним числом не составит труда. Фамилию детям, конечно же, он даст свою, а придумать им неброскую историю и вовсе…

На столе в кабинете лежал подчёркнуто изысканный конверт. Велецкий даже запнулся у входа от неожиданности. Он инстинктивно обернулся в коридор ко входной двери, будто желая удостовериться, что запер её. Дверь, конечно, была закрыта и ничем не указывала на непрошеное вторжение.

Подполковник покачал головой, прищурившись, подошёл к столу, задёрнул шторы и аккуратно вскрыл конверт.

* * *

– Александр Климентович, Ольга называет Вас отцом, но я… Я помню отца. Если я не буду делать как Ольга, это будет для Вас оскорблением?

– Это будет поступком взрослого мужчины, Тимур. Жаль, что тебе пришлось повзрослеть так скоро.

– Но Вы не подумайте, что это от неблагодарности! Если бы не Вы, то… Не знаю, что бы случилось… Я всегда буду помнить!

– Спасибо, Тимур. А знаешь, та наша встреча стала шансом не только для вас с Ольгой…

– А для кого ещё?

– Ещё и для меня.

* * *

День Независимости 1976 года, как то свойственно всем новомодным праздникам, выдался в Охранном отделении вовсе не праздничным, хотя и по-своему оживлённым. Особенно в зале совещаний того отдела, который заведовал международным сотрудничеством и международными же расследованиями. Погоды стояли сырые и промозглые, даром что по старому стилю ещё октябрь. Однако начальник, будучи урождённым петербуржцем, да ещё и сызмальства закалённым, жары не любил, а потому отопления в угоду ему не включали.

Начальнику ещё не было и сорока, однако он уже почти полгода носил подполковничьи эполеты и числился личностью легендарной. Хотя в легендах тех было поровну заслуг и самого подполковника, и рассказчиков-доброхотов.

В зале совещаний собралась вся срочно созванная сыскная группа из шести человек, включая двух новичков, которым старожилы эти легенды за милую душу и травили.

– Говорят, подполковник наш как-то на одиночной операции в Корейском море единым махом чуть ли не пять миль проплыл! – молодой капитан Иван Шульгин подмигнул с дальнего конца овального стола.

– Пять миль?! – новички, подпоручики Тарас Полоус и Женя Тишкевич, выпучили глаза, лихорадочно соображая, сколько каждый из них сумел бы проплыть без остановки.

– А потом ещё китайских шпионов… не сумел взять живыми, что называется, – продолжал расписывать Шульгин, улыбаясь во все зубы.

– Да ну!

– А то! – передразнил басом широкоплечий поручик-старожил Денис Лесников, которому вот уже который год всё никак не удавалось сдать экзамен на новый чин. – А ещё сказывают, он в Монголии как-то десяток вооружённых головорезов в одиночку голыми руками раскидал!

– Десяток?! Да не может быть! – недоверчиво гудели Тарас с Женей, хотя на лицах их ясно читалось, что они уже не просто хотели верить этим рассказам, но даже всей душой надеялись на то, что они окажутся правдой.

Давний коллега новоиспечённого подполковника, капитан Юрий Плещеев, стоял у стены и молча улыбался всем байкам. Он-то сам хорошо знал, что миль в Корейском море было, конечно, не пять, а едва половина того, зато путь был проделан в ледяной воде, до которой командир с юности был охоч. В Монголии сработал он на деле не голыми, ясно, руками, да и не без помощи подоспевшей монгольской полиции: однако подкрепление из местных он вызвал точно к месту и ко времени, заранее всё просчитал и здраво решил не позёрствовать.

Позёром подполковник – человек невысокий и в общем-то не примечательный, разве что сработавший себе изнурительными тренировками исключительную мускулатуру – не был отродясь, хотя цену себе знал. А вот работать единолично и в самом деле любил донельзя, по сию пору не доверяя настоящего дела ни одному из помощников.

Его подвиги не казались Плещееву такими уже удивительными – ещё в училище был Александр Климентович выдающимся курсантом, о котором редкий преподаватель не отзывался восторженно.

Удивительным ему казалось скорее то, что беззаветно преданный делу Велецкий теперь ухитрялся совмещать амплуа легенды особого сыска с – вот кто бы мог подумать! – новоиспечённым отцовством. Года три или четыре тому Юра помог ему оформить срочное и до крайности внезапное усыновление мальчика и девочки, к которым подполковник теперь спешил каждый вечер вместо того, чтобы работать круглым сутками, как раньше. Поговаривали даже, что это его родные дети, признанные, а вовсе даже не усыновлённые – да и сам подполковник те слухи отнюдь не пресекал. Но только капитан Плещеев во внебрачных детей Велецкого не верил. Во-первых, будь такие, подполковник непременно бы сочетался браком с их матерью. А во-вторых… С курсантских времён запали в память Юре необычные отношения Велецкого с женщинами, совершенно не свойственные их учебному заведению. Сперва они сторонились умного, но невысокого и невзрачного Саши – а затем уже Саша, сделав себя к офицерскому чину не только отличником, но и атлетом, сторонился их, почему-то накрепко запретив себе доверять хотя бы одной. Уж сколько раз, грешным делом, Юра со товарищи пытались эту странность исправить…

И тем удивительнее казалась капитану привязанность Велецкого к детям, всю силу и оттого необычность которой он понимал лучше, чем кто бы то ни было.

Отслушав очередную байку, Женя Тишкевич сам подал голос:

– А правда, что подполковник в первую же неделю, как восстановился на службе в семидесятом, в одиночку ликвидировал аж целый наркокартель?..

– Неправда, Евгений Сергеевич, нас было двое, – послышался спокойный голос. – Без помощи моего хорошего друга у меня бы мало что вышло.

Шульгин и Лесников, поднявшись со стульев, тихо смеялись в кулаки. Друг Тарас, стремительно подскочивший и вставший по струнке, выглядел несколько испуганным. Ещё один член команды, молчаливый поручик Захар Угличев тоже поднялся, улыбаясь. Подполковник Велецкий же, вдруг бесшумно возникший в дверях зала, проследовал во главу стола и, развернувшись к собравшимся, коротко объявил: