Текст книги "Хозяин Амура"
Автор книги: Дмитрий Хван
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Дождавшись, когда старик умолк, Игорь обратился к дауру:
– Лавкай, что происходит?
– Этот чиновник не имеет полномочий на ведение переговоров, – заявил князь. – Его ранг слишком невелик для этого, воевода.
– Так какого черта он тут делает? – вспылил Матусевич, отчего маньчжуры, стоявшие за спиной горе-переговорщика, немедленно зашушукались, а потом и заговорили в голос.
Бойцы-сунгарийцы тут же подобрались, поглядывая на своих командиров. Гусак тем временем положил палец на спусковой крючок, держа под контролем вооруженных маньчжуров, стоявших чуть в стороне от стола.
– Видимо, им мало Нингуты, – меланхолично пожал плечами Лавкай. – Вот они и прислали сяньшэня – чиновника низшего ранга.
– В таком случае, – встал из-за стола Матусевич, – тут нам делать нечего! А им и подавно! – Игорь указал на опешившего старика-маньчжура и направился к канонерке. – Лавкай, скажи им, пусть проваливают и присылают кого-нибудь имеющего нужные полномочия! – вдруг остановился Игорь и добавил: – А мы пока наведаемся в Гирин.
Однако маньчжуры и не думали покидать заводь. Их суда стояли весь день и на утро следующего дня остались там же. Рейтары, бряцая оружием и отсвечивая начищенными до блеска доспехами, патрулировали берег Сунгари, где расположились лагерем маньчжуры. С чувством собственного достоинства, преисполненные жадного блеска в глазах, они ревностно следили за своим врагом, желая при случае указать ему его место. Сведенные в полк всадники – солоны и дауры – в основном были сыновьями знати – князьков, старейшин и шаманов, немалый процент составляли и лучшие воины того или иного поселения или рода. Попасть в рейтары Лавкая значило очень многое для амурцев и сунгарийцев. Этим они существенно поднимали свой статус среди соплеменников. Граница для перемещений маньчжуров была установлена в виде понатыканных в землю кольев, с протянутой между ними бечевой. Пары конфликтов, когда амурские доспешники с яростью пресекли попытки маньчжуров просто подойти вплотную к кольям, хватило для вразумления гостей. Эти крайне наглые действия амурских варваров, а также их доспехи и вооружение очень сильно впечатлили маньчжуров.
– Посмотри, майор! – Гусак передал бинокль вышедшему на палубу Матусевичу. – Опять у них какая-то буча! Ссорятся, вона, чуть ли не до драки уже дело дошло.
– Мирослав, сдается мне, Лавкай был прав, – процедил Игорь.
– Вчера-то? – переспросил капитан. – Думаешь, они еще переговорщиков пришлют?
– А то! – кивнул Матусевич, отдавая бинокль. – Маньчжуры – хитрый народ… и коварный. Верить им нельзя.
– А зачем тогда переговоры? – удивился Гусак, но майор не ответил.
Уже к обеду из стана врага выделилась и направилась в сторону места прошлых переговоров небольшая, с десяток, группа маньчжуров. Провожаемые частью рейтар, они медленно шли к лужайке, где ранее стоял навес, с ненавистью и отвращением поглядывая на дауров. Несколько стульчиков поставили перед некоторыми из этой группы переговорщиков, и маньчжуры принялись ждать северных варваров, как они называли сунгарийцев.
На этот раз Матусевич не пожелал участвовать в разговоре с противником и послал на берег Лавкая и Нэми. Снова были поставлены лавки, стол и навес. Занял свое место и караул. Маньчжуры тут же заметили отсутствие сунгарийского дутуна, который отрядил свои полномочия помощнику – гуну [6]6
Гуну – высший титул знатности.
[Закрыть]из народа дауров. Недолго посоветовавшись, они потребовали присутствия дутуна. Об этом незамедлительно доложили Матусевичу. Поколебавшись, он решил все же принять участие в этой попытке переговоров. Майору нужен был не только результат, но и сам его факт, от которого можно было бы отталкиваться в дальнейшем.
Теперь перед ним сидел не давешний старик со слезящимися глазками, а довольно упитанный чиновник лет сорока. Игорь заметил, что навершием его шапочки был белый шарик. Этот маньчжур действительно был старше по чину, нежели предыдущий. Он стал говорить первым. Говорить резко, без всякого лицемерного заискивания, совсем не так, как старик. Лавкай переводил его слова Матусевичу.
– Говорит, дескать, пришлые северяне не по праву укрепляются на реках и беспокоят окраинные владения империи Цин, – негромко, делая паузы, передавал даур смысл слов своему воеводе. – Тревожат маньчжурских вассалов, грабят их…
– Это вас, что ли? – усмехнулся Матусевич. – Так вот вместе с Нэми и ответь, что вас не грабят и не тревожат.
В ответ на это маньчжур насупился, оттопырив нижнюю губу. К его уху тотчас же прильнул один из советников, принявшись что-то нашептывать. Переговорщик, назвавшийся Хэчунем, важно кивал и вскоре проговорил:
– Государство наше полно доброты. Вы, северные варвары, должны уйти за Амур и не увлекать за собою наших данников. Тогда мы сможем установить между нами хорошие отношения и даже торговать.
– Нас это не устраивает! – отрезал Матусевич. – Мое государство предлагает установить границы и более не воевать с нами. Торговля может быть более полезна.
– Если вы желаете мира – уходите за Амур, – упрямо повторял маньчжур. – Тогда будет и мир и торговля.
– Это невозможно, – покачал головой Игорь. – Мы не можем опустить наш флаг там, где он был однажды поднят.
– Тогда будет говорить оружие, – притворно печальным голосом заключил Хэчунь.
– Оно уже говорило, – нарочито усталым голосом протянул Матусевич, показывая свою незаинтересованность в дальнейших переговорах. – В Нингуте разве этого не было заметно?
Маньчжур скрипнул зубами, но собрался и снова заговорил:
– Осенью мы пошлем небольшой отряд всадников, чтобы захватить и увести одного из варварских князей солонского племени. Он наш данник, – сказал будто бы через силу. – Мы заберем его и его людей, после чего сможем вести переговоры. Но вы должны уступить силе империи Цин. Вы должны уйти за Амур, такова воля Неба! – снова повторил он, на сей раз с холодной яростью. – У Цин много солдат, мы заставим вас уйти с земли наших данников. Вы не будете их более тревожить!
– На этом следует закончить переговоры, если у вас нет более здравомыслящего чиновника, – предложил сунгарийский воевода. – Хэчунь, а как зовут этого князя солонов?
– Зачем вам знать это? – нехотя, после долгой паузы ответил маньчжур. – Его недостойное имя звучит как Ботога.
– Но этот князь подчинен мне! – возразил Игорь. – Я не отдам его вам!
После этих слов варвара маньчжур молча встал и, пройдя мимо расступившихся соплеменников, направился к заводи. Остальные так же молча, лишь шелестя полами длинных одежд, проследовали за ним.
– …Если завтра они не предоставят следующего, более гибкого переговорщика, – говорил на спешно собранном совещании Матусевич, – то будем принуждать их уйти.
– А если не захотят? – проговорил Лавкай. – Они упрямы. Они могут просто тянуть время.
– Заставим! – уверенно произнес капитан «Солона». – У меня на палубе есть несколько убойных аргументов.
– Лавкай, отправь к Ботоге сотню воинов, да с толковым офицером. Пусть отведут его и его семью в безопасное место.
– Будет сделано! – склонил голову даур.
Вдруг с палубы послышались тревожные крики матросов, а вскоре в дверь капитанской каюты застучали, и едва один из лейтенантов-артиллеристов открыл дверь, как в нее чуть ли не кубарем вкатился мальчишка-нанаец.
Сирота, взятый в одном из селений и теперь служивший юнгой на канонерке, округлив глаза, выпалил:
– На связь вышла передовая застава! Замечены следы конного отряда маньчжуров! Более тысячи всадников!
– Что?! – в унисон воскликнули офицеры и, тут же разобрав оружие, повыскакивали наружу.
– Вот, товарищ воевода! – Матрос, один из молодых переселенцев с Ангары, вручил Игорю бумагу, исписанную радистом.
Впившись взглядом в убористый почерк, Матусевич напряженно читал сообщение с заставы.
– Пушки к бою! – рявкнул он спустя несколько мгновений. – Лавкай! Людей в бронь, готовиться к сшибке!
Глава 4
Верхний Амур, Умлекан – Албазин
Июнь 7153 (1645)
Первый более-менее крупный населенный пункт на Амуре – городок Умлекан – после мрачного Нерчинска показался Ярику довольно симпатичным. Слишком симпатичным, до скукоты. В похожем же, по словам отца, на трудовой лагерь Нерчинском поселении можно было поглазеть на грязных и усталых пленных маньчжур, на поверку оказавшихся китайцами, монголами и кем-то еще, когда те брели до своего барака в окружении молчаливых казаков и бурят на рудоплавильные печи, чей дым только добавлял мрачности этому месту, окруженному рекой и высокими сопками. В Умлекане все оказалось стандартным – как на самой Ангаре. То же картофельное поле, начинающееся близ самого поселка, окруженного где частоколом, а где глухими стенами домов. Въезжаешь в ворота, по разным сторонам которых стоит по небольшой наблюдательной башенке с переходом между ними, и попадаешь на прямую улицу, ведущую к центру, своего рода мини-кремлю. Там находилась резиденция даурского князя Ивана – номинального главы края, но без особенных полномочий. Главной его задачей было склонение колеблющихся амурских князьков к принятию подданства Сибирской Руси. Он полностью понимал роль, отведенную ему ангарскими пришельцами, и, похоже, смирился с нею. Благо работа его продвигалась весьма успешно.
Отец успел немного рассказать Ярику об этом человеке, что стал первым из амурцев, принявших сторону Ангарска. Как бы то ни было, гостей он принял с видимой и откровенной радостью. Однако вновь рассматривать мастерские, где с десяток мастеров выделывают кожи или хлев, где отец похлопает очередную буренку по шее и покивает, улыбаясь местным крестьянам: молодцы, мол, а что у вас еще интересного?
Ярик же места себе не находил, желая поскорее попасть в Албазин, где скоро должны были спустить на воду корпуса двух корветов. Ему хотелось увидеть «Забияку» и «Удальца» еще на стапелях. Мирослав Радек, лучший друг Ярика, маялся тем же ожиданием. Конечно, они уже видели спуск на воду пароходов, сборку на них машин и прочее, но тут был уже совсем иной масштаб. Это были не речные корабли, а морские – на них ангарцы смогут выйти из широких берегов рек, ставших теперь для них слишком тесными!
Парни еле дождались утра следующего дня, когда пароход по завершении погрузки угля и дров и едва ли не протокольного прощания даура с великим князем Сибирской Руси отправился, наконец, в Албазин. После того как «Алмаз», небольшой пароход, на котором Соколов путешествовал по восточной части державы, покинул вотчину князя Ивана, по берегам реки потянулись сопки, иногда круто вздымающиеся кверху да осыпающиеся время от времени разнокалиберным каменьем. Выходы известковой породы сменялись гранитными уступами, на которых небольшие кривые деревца цеплялись за жизнь обнажившимися корнями. Редкие поселения встречались на равнинных участках берега, обозначенные для ходящих по Амуру судов простейшими маяками, сложенными из камней с поддерживаемым на верхней площадке огнем. А судовой ход был обозначен плавучими знаками – бакенами.
Частенько «Алмаз» останавливался у поселков, и береговых, и островных. А на одном из островов на борт взяли священника и дьякона с их семьями – жены, детишки – и нескольких крепких монахов с винтовками и револьверами на поясе. Вскоре выяснилось, что оные «монахи» приставлены к священнослужителям албазинским воеводой Федором Сартиновым для их охраны.
Благодаря миссионерской деятельности священнослужителей, присылаемых из Москвы, Новгорода и Пскова через тобольского митрополита Герасима еще по договору с покойным царем Михаилом, слово Христово уверенно утверждалось на Амуре. Дауры, жившие в верхнем течении реки, были крещены почти поголовно. А в каждом селении стояла небольшая, с избу размером, церквушка. Этим дауры вовлекались в культурное пространство укрепляющихся на великой реке пришельцев. Ведь они стали первым и пока единственным сибирским народом, который отвечал многим качествам, необходимым для ангарцев. Они были оседлыми земледельцами и скотоводами, крепки телом и обладали смекалкой, были честны и открыты. С явной легкостью принимая веру пришельцев, они надеялись с ее помощью получить и ту силу, которую они чувствовали в ангарцах. И они видели, что подданные князя Сокола стремятся увлечь в свою веру именно их, дауров. А к остальным амурцам оного рвения не применяют. И если гогулам, нанайцам и нивхам, остававшимся в язычестве, это неудобств не доставляло, то солоны, другое крупное сообщество племен и родов, жившее несколько южнее дауров, замечали некоторое превосходство дауров над ними. Матусевич, насколько мог, пытался нивелировать эти чувства, беря в дружины и отряды самообороны солонских воинов, возвышая солонских князьков. Но все же ставка Ангарска была сделана на дауров.
Солоны, жившие южнее Сунгарийска, частенько бывали замечены в контактах с маньчжурами, и некоторые их племена время от времени уходили еще южнее, в коренную Маньчжурию. В крепости на Сунгари уже знали, что это маньчжуры старались поселить сунгарийских туземцев на своих землях. Северные же солоны постепенно отселялись по негласному приказу Матусевича ближе к Амуру, дабы избежать влияния маньчжурской пропаганды и на них. Ангарцами и маньчжурами, таким образом, начинала создаваться полоса отчуждения – свободная от поселений территория, не контролируемая никем из сторон.
А к ангарцам приходили и северные туземцы. Священник, принятый на борт «Алмаза», поведал, что недавно окрестил несколько семей дючеров, кои пришли жить под властью князя Сокола, бежав с неспокойной Зеи, где пошаливали царские казачки. Собственно, отток дючеров с верховьев Зеи и Буреи начался не вчера, и виной тому стали грабежи и прочие злодеяния гулящих ватажек бородачей. Немало они попускали кровушки местным жителям, чем склоняли их к бегству на Амур, Хумару и Сунгари – подальше от казаков, ближе к князю Соколу, который обид не чинит, а подданных своих защищает. Поначалу казачки пробовали на своих дощаниках следовать за объясаченными прежде туземцами, как было с шамагирскими дючерами с Буреи. Однако уже в первый раз едва они оказались посередь Амура, как перед ними остановился корабль, пускающий черные клубы дыма, а молодой, скалящий зубы парень, приложив ко рту железный раструб, прокричал им, чтобы они немедля гребли прочь, подальше от владений великого князя Сибирской Руси. Вдругорядь ватажка немедля схватилась бы за сабли и мушкеты, но тогда, понимая свое незавидное положение, казаки отступили. А бывало, что некоторые немногочисленные отряды казаков, терпя разного рода лишения, как то: голод, холод, болезни, или имея раненых товарищей на руках, целиком переходили на службу к ангарцам, надеясь на лучшую долю. Для таких служба всегда находилась – что у Петренко на Ангаре, что у Матусевича на Сунгари. А Зейский казачий острожек, так и вовсе тихой сапой стал вотчиной стоявшего прямо напротив него, на другом берегу Зейского городка ангарцев. Острожный голова – присланный из Якутска сотник Мыльников – был на корню куплен еще Бекетовым и потому ни в чем соседям преград не чинил. Бекетов же, будучи албазинским воеводой, склонял сотника и вовсе переходить на службу к князю Соколу. Мыльников слушал, кивал, брал подарки да периодически отпрашивался подумать. Верно, тянул время, подлец, или цену набивал себе. Но как бы то ни было, на Зее властвовали ангарцы. Хотя угольный разрез, где трудились почти четыре сотни пленных китайцев, был на стороне, формально отданной под руку Москвы.
В Албазин прибыли поздно вечером, когда «Алмаз», сбавив ход, шел вперед, освещая путь прожекторами. И пусть капитан отлично знал реку, ожидать все же можно было чего угодно. Поэтому и противоабордажные картечницы были наготове, и матросы смотрели в оба. Ярик внимательно вглядывался в приближающиеся огни причалов. Казавшиеся неуклюжими ангары, освещенные изнутри прожекторами, стояли около воды в доброй сотне метров от места швартовки парохода.
– Пап, я на корветы посмотрю? С Мирчиком! – Ярик умоляюще глядел на отца, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
– Пойдете, сейчас Федор Андреевич вам провожатого выделит, – кивнул Вячеслав после того, как по-дружески крепко обнялся с Сартиновым. – Но только близко не подходите – люди работают!
– Хорошо, пап! – Соколов-младший с сияющей улыбкой пихнул друга в бок и проследовал по идущей берегом и подсвеченной фонарями дорожке за высоким мужчиной с мичманскими погонами, который сухо велел следовать за ним.
Приблизившись к кораблям, Ярик испытал легкое разочарование – ближе, как он хотел, его не пустили, остановив у низкой ограды. Рядом прохаживались дауры, вооруженные непривычным для коренного ангарца оружием – копьями и луками со стрелами. На площадках наблюдательных башенок, возвышавшихся недалеко от воды, а также у задней стены первого ангара, где стоял «Воевода», прохаживались уже русичи, с винтовками. По-видимому, из переселенцев.
Отец не раз рассказывал Стасу о том, что со временем русских людей на берегах Амура станет еще больше, чтобы не повторить судьбу прошлых лет. И не только отступление казаков в семнадцатом веке, но и отступление со своих дальневосточных рубежей России на стыке двадцатого и двадцать первого веков. Тогда сдача происходила понемножку, символически – там островок амурский, там еще три. То китайцы протоку засыплют, чтобы остров к своему берегу присоединить, то просто и без затей самовольно островок займут. А уж с тем, чтобы для продажи жаждущим мифического оздоравливающего эффекта своим согражданам систематически истреблять разного зверя российского, практически истребив своего, они проблем никаких не имели. Разговоры об этом между членами Совета велись периодически, и каждый раз люди решали для себя какой-либо вопрос. Наконец, выработав предварительную стратегию становления и упрочнения положения сибирской державы на Амуре и более южных землях, покуда практически незаселенных, Соколов решил на месте лично поговорить с Игорем Матусевичем. Необходимо было обсудить с ним последний и важнейший вопрос стратегического плана, а именно – взаимоотношения с маньчжурами в свете их экспансии в Китае и последующего резкого усиления Цин.
Станислав помнил о последней беседе с отцом на эту тему, которая состоялась после отбытия из Нерчинска. Тогда, увидев работников-китайцев, он разговорился с отцом, держа в уме слышанное им на советах.
– Нужно, чтобы эти земли стали по-настоящему родными для русских, а для этого мы должны быть привязаны к этой земле, – объяснял тогда отец сыну. – Кровно! Могилами предков, теплом очагов…
– Но ведь ты сам родился на Волыни, а это многие тысячи километров отсюда! – возразил тогда Ярик. – Я помню карту.
– Сын, – негромко отозвался Вячеслав, – я верю в Провидение. Мы должны быть здесь, уходить нельзя. Помнишь, я говорил тебе фразу одного великого человека?
– «Богатство России будет прирастать Сибирью!» – повторил ее Станислав, согласно кивнув.
– Правильно, – улыбнулся Вячеслав. – Только нам нужно будет сделать так, чтобы Сибирь стала Россией, ее составной частью, а не просто источником богатства, которое можно в итоге и потерять, обращаясь с ней не умеючи.
Вдруг Стас понял, что кто-то трясет его за плечо. Моргнув, он обернулся в задумчивости – на него удивленными глазами смотрел Мирослав.
– Славка, ты чего задумался? Пошли! – Он кивнул на все того же мичмана. – Товарищ офицер разрешил осмотреть нам корвет поближе.
– Классно! – воскликнул Соколов и направился вслед за другом к поблескивающему медью корпусу «Воеводы», который все больше увеличивался в горящих глазах мальчишки.
Сунгари при слиянии с Муданъ-Ула, передовой наблюдательный пост сунгарийского гарнизона
Июнь 7153 (1645)
Ранним утром следующего дня на реке показались вражеские корабли, и на заставе тут же прогремел набат, поднимая с топчанов даже тех, кто недавно завалился спать после ночной смены в конном карауле. В скором времени все двенадцать человек маленького гарнизона, включая четверых дауров, собрались на стенах и в башенке стоявшего на высоком берегу излучины острожка. Хон Юнсок, один из добровольно перешедших на службу к ангарцам корейцев, попросил у Фрола бинокль и, продолжительное время понаблюдав за приближающимися судами, произнес, уверенно кивая:
– Посольство… Много людей… Сотни две.
Люди столпились на стене и внутри башенной площадки, чтобы посмотреть на приближающиеся корабли их главного врага в регионе. Обсуждение судов, видимых в бинокли, вскоре завершилось однозначным вердиктом.
– Какие-то неуклюжие лохани, – проговорил Михаил, выразив этими словами общее мнение.
– Ефрейтор Семин! – тут же подозвал его лейтенант. – Живо в радиорубку! Установить связь с Базой и доложить о появлении гостей!
– Есть! – Стуча сапогами, Миша рванул вниз по лестнице.
С Сунгарийском не удавалось связаться долгое время, сигнал прошел, лишь когда маньчжуры уже пристали к берегу, увидев реющий на ветру ангарский стяг. Начальник заставы лейтенант Иван Волков, сопровождаемый Юнсоком и Фролом, верхом отправился к берегу. Там Волков не позволил солдатам, сопровождавшим чиновников, высаживаться на берег. Маньчжуры были весьма недовольны этим, как они посчитали, негостеприимным шагом. Передавший слова командира Юнсок разрешил сойти с судов лишь троим, и только с тем, чтобы они подтвердили свои полномочия. Разговор был коротким – поначалу говорил только вышедший вперед все тот же старик со слезящимися глазами. По его словам, для переговоров с северными варварами прибыл Хэчунь – первый советник гиринского фудутуна. Показав пограничникам соответствующие грамоты и дав удостовериться в них, старый маньчжур сообщил, что посольство желает продолжить свой путь до городка северян.
– Не думаю, что вам позволят войти в нашу крепость, – предупредил маньчжур Волков, заставляя коня развернуться. – Ваши корабли встретят на реке.
– Мы можем отправляться? – елейным голосом, не глядя на сунгарийцев, произнес старик.
– Да, конечно! – воскликнул Иван. – Я вас не задерживаю.
– И все же мы желаем говорить с варварами в их городишке, – процедил молодой, плотного телосложения маньчжур в дорогих одеждах.
– На то будет воля Неба! – поклонился ему старик.
Спустя немногим более часа суда их продолжили свой путь вниз по реке. Дюжина пар глаз внимательно провожала их, проплывающих мимо высокого берега Сунгари, на котором стояла застава.
– Не нравятся они мне, товарищ лейтенант, – покачал головой радист. – И корабли их не нравятся.
– Миша, они не новые винтовки с оптикой, чтобы всем нам нравится, – похлопал его по плечу Волков.
– Ниче, Михайла! – хмыкнул Фрол. – Мне, вона, ушканы местные тоже не по нраву, однако ж ем!
Лейтенант тем временем качал головой, посматривая на выданные ему в Сунгарийске наручные часы. Шестеро караульщиков, высланных в конный дозор, уже порядком задерживались. Такое бывало частенько, однако Волков каждый раз был этим фактом недоволен. После того как маньчжуры скрылись с глаз, Иван поймал себя на мысли, что его что-то гнетет. От разговора со стариком в душе остался весьма неприятный осадок. То ли льстивые речи маньчжура пришлись не по вкусу, то ли больное лицо переговорщика. Как бы то ни было, чувство тревоги не уходило.
– Семенов! Фрол!
– Слушаю, товарищ лейтенант! – козырнул старшина, подскочив к Волкову.
– Возьми Агея и его брата, – приказал Иван. – Осмотритесь с Лысухи.
– Опасаетесь войска маньчуров ентих? – прищурил глаз бывший нижегородец.
– Не знаю, Фрол, не знаю, – проговорил начальник заставы. – Все может быть.
Старшина картинно вздохнул и направился к даурам, стоявшим еще на стене:
– Эй, браты! Айда со мною!
Лысухой пограничники называли высокую сопку, возвышавшуюся над округой. С ее каменистой верхушки открывался отличный вид на реку. Вскоре бывший нижегородец, приказав одному из дауров взять небольшой запас еды и воды, вышел из-за ворот и направился к лесу, ворча себе под нос. Прошагав добрые полтораста метров, троица скрылась в густом кустарнике, росшем на опушке.
Из оставшихся на заставе девяти бойцов Волков отправил отдыхать пятерых, остальные заняли места на наблюдательных пунктах стен и башни. Иван, щурясь от яркого солнечного света, поднялся на стену, чтобы обойти ее по периметру. Ясный летний воздух звенел тишиной, и никакой посторонний звук не нарушал ее. Легкий ветерок мягко обдувал лицо Волкова, который, расстегнув ворот льняной рубашки, стоял на северной, обращенной к лесу стене. Благодаря этому ветру на заставе не было той надоедливой мошки, что донимала людей с середины июня.
– Товарищ лейтенант, думаешь, они измыслили дурное? – проговорил Гаврила, один из молодых стрелков, из поморов. – Говорить же желают, нехристи! – Находясь рядом с офицером, он внимательно оглядывал лесную опушку, где недавно скрылись его товарищи.
– Гаврила, береженого Бог бережет, – мягко сказал офицер. – Смотри за лесом.
– А ежели кто по преслону шабарчить учнет? На конях выезжать али палить нараз? – не унимался молодец.
– А если кто по опушке будет ходить, то подъедешь со мной на убойное расстояние полета стрелы, – терпеливо пояснил Иван. – Посмотрим, кто там, а действовать по обстановке будем.
Поморец пусть и любил почесать языком, в деле же был весьма справен и ловок, а с винтовкой упражнялся получше многих. Когда же в Сунгарийск придут первые винтовки с оптикой ангарского производства, первый из пограничников, кто ее получит, будет именно Гаврила. Волков знал, что парень не подведет. Похлопав его по плечу, Иван прошел дальше. Осмотрев остальные посты наблюдения, начальник заставы задержался на башне, где находились двое – Юнсок и единственный из первоангарцев Владислав Геннадьевич Карев, мужик пятидесяти двух лет, который был артиллеристом заставы. На башенке стояло скорострельное сорокамиллиметровое гладкоствольное орудие.
Этот передовой наблюдательный пост представлял собой не бог весть какое укрепление, являясь, однако, весьма крепким орешком для туземцев или небольшого отряда маньчжуров. На решение более серьезных задач, чем оповещение Сунгарийска об угрозе нападения с последующей ретирадой в случае явной угрозы захвата заставы, наблюдательный пост в устье Мудань-Ула не был рассчитан. Кстати, к августу из Албазина должен прийти паробот – небольшое суденышко, вооруженное двумя картечницами с возможностью весельного или машинного хода, способное принять на своем борту два десятка человек с грузом. Пока же под нависавшим над рекой скальным выступом, на котором стояла застава, на воде покачивались три большие лодки.
До самого вечера шестеро пограничников, ушедших еще ранним утром в конный объезд, не давали о себе знать. Дело принимало скверный оборот. Начальник отряда в любом случае должен был оповестить заставу об изменении маршрута, прислав одного из бойцов или лояльного местного жителя с запиской. Этого не произошло, что говорило о серьезности происходящего. Миша, радист заставы, сумел, наконец, связаться с радистом канонерки «Солон», доложив ему о времени ухода кораблей маньчжуров и об общей ситуации на посту. Перед тем как окончательно стемнело, начальник заставы, оставив старшим Владислава, решил выйти в конный рейд по ближнему маршруту.
Вечернее солнце медленно клонилось к горизонту, окрашивая тайгу в золотистый цвет. Было душно, спасительный ветерок куда-то пропал, и замолкли еще совсем недавно шумно цвиркающие в траве кузнечики. Внимательно поглядывая по сторонам, трое всадников неспешно двигались по направлению к сопкам, держась открытого пространства.
– Дошшь будет! – авторитетно заявил Гаврила, держа руку на кобуре. – Вишь, все небо обложило, – указал он на быстро темнеющий небесный свод.
– Логично, – согласился Иван. – Духота ведь, да и птицы…
Он не успел договорить, когда знойную тишину внезапно разорвал шумный треск далекого выстрела, а за ним тут же последовал второй и третий. Мгновение – и, переглянувшись, трое сунгарийцев бросились на звук выстрела. Кони послушно наддавали ходу.
* * *
Сунгарийский лес дышал жизнью – беззаботно пересвистывались птахи, где-то трещал невидимый глазу дятел, в густой траве кишела своя жизнь. Солнечный свет, проникая сквозь кроны деревьев, играл бликами в душном, словно густой кисель, воздухе. Вдруг раздался сухой щелчок ветки. Стройная косуля, не переставая жевать, испуганно подняла голову и осмотрелась, поводя ушами. Большие и выразительные глаза грациозного животного напряженно оглядывали кусты и деревья. Верно, где-то притаился хищник! Еще один щелчок заставил косулю немедленно покинуть залитую светом лужайку. Несколько больших прыжков – и она скрылась в ближних кустах. Ветки еще покачивались, когда на плотный травяной ковер поляны ступил мягкий сапог рыжей кожи. Оглядевшись, невысокий, коренастый мужчина с ухоженной бородой замер и стал слушать лес, цепко держа в жилистых руках винтовку. Спустя несколько мгновений он продолжил свой путь, за ним из-за деревьев вышли еще два человека. Похожие друг на друга как две капли воды, молодые амурцы, тихо переговариваясь на своем языке, следовали за Фролом.
– А ну цыц! – зашипел вдруг на них старший. – Расщебетались, яко бабы в базарный день! Ишь!
Братья разом замолкли, сконфузившись. Иван и Агей, дауры-погодки, уже второй год служили в сунгарийском войске. Они оба обучались в албазинской школе, а потом отправились в Сунгарийск, в полк охранения. После полугода караульной службы их приметили, за смекалку и усердие переведя в пограничники. Первые три месяца они прослужили в Наунском городке, а недавно их прислали на самый южный пост, что стоял на берегу Сунгари близ устья Мудань-Улы. За это время они успели креститься, приняв православную веру и получив новые имена. Они весьма гордились этим фактом, который заметно поднимал их авторитет в глазах воеводы. Так сыновья захолустного князца со среднего течения Буреи стали полноценными солдатами великого князя Сокола, получив свои первые капральские нарукавные нашивки.
– От послал Ваня так послал! – пробурчал еле слышно Семенов, поглядывая по сторонам. – Нет бы Гаврила пошел али Михайла…
Раздвинув упругие ветки густого кустарника, трое сунгарийцев вышли на опушку леса. Перед их глазами расстилалось холмистое пространство, кое-где покрытое островками редколесья. Высокая трава тянулась до самой Лысухи, куда и шли пограничники. Оставалось спуститься с возвышенности, на склоне которой кончился густой лес, резко перешедший в полустепь.
– Эй, браты, не отставать! Глядеть в оба!
Какое-то время спустя Семенов вдруг замер, превратившись в недвижную статую. Несколько мгновений он вглядывался в землю перед собой, потом напряженно и внимательно посмотрел по сторонам, будто ожидая скорого появления неприятеля, после чего решительным шагом двинулся вперед. Дауры все поняли, когда сами подошли поближе. Земля, что лежала ниже стоявших на возвышении сунгарийцев, была испещрена конскими копытами. Широкая, в три десятка метров, полоса вытоптанной травы уходила на северо-восток, по направлению к главной крепости ангарцев на этой земле – Сунгарийску. Пограничники принялись осматривать землю.
