Текст книги "Украинский философ Григорий Саввичъ Сковорода"

Автор книги: Дмитрий Багалей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

43

маторомъ; ему были присущи нѣкоторыя черты, свойственныя религіознымъ реформаторам вообще. Самъ онъ лично, несомнѣнно, шелъ въ разрѣзъ съ господствовавшимъ тогда внѣшнимъ, обрядовымъ отношеніемъ къ православной вѣрѣ и весьма замѣтно уклонился въ сторону чисто духовнаго пониманія христианства. Но этого мало: если бы онъ остановился на этомъ, онъ остался бы только религіознымъ мыслите.гемъ; а между тѣмъ онъ сознательно стремился къ проповѣди своего ученія, къ живой и дѣятельной его пропагандѣ, какъ посредствомъ устныхъ бесѣдъ, такъ и посредствомъ сочиненій и писемъ. Такимъ образомъ, благодаря этому, ему удалось создать историческую обстановку для своего ученія—найти послѣдователей, выдерживать нападки оппозиціи и, наконец, оставить свое духовное наслѣдіе ученикам и почитателям. Прежніе изслѣдователи преимущественно придавали значеніе этической сторонѣ въ пропо-вѣди Сковороды; теперь, познакомившись съ его сочиненіями, мы убѣждаемся, что самъ онъ ставилъ на первый планъ умозрительную часть своей философіи; такое мѣсто она занимаете у него и въ дѣйствительности. Вотъ съ такой-то двухсторонней проповѣдью '(умозрительнаго и этическаго характера) онъ обращался къ представителямъ всѣхъ классовъ слободско-украинскаго общества—и къ духовенству (черному и бѣіому), и къ дворянству, и къ городскому сословію, и къ козачеству, и къ крестьянству.

Связи его съ духовенством были весьма прочны: можно сказать, что это была та общественная группа, к которой у него было найболѣе тяготѣнія, с представителями которой онъ чувствовал себя лучше всего, какъ будто въ собственной семьѣ. Хотя самъ Сковорода былъ козацкій сынъ, вышелъ изъ козац-каго сословія, но по воспитанно своему онъ совершенно сроднился съ духовенствомъ: сюда ввело его пребываніе въ кіевской духовной академіи и послѣдующая педагогическая дѣятельность въ переяславскомъ и харьковскомъ духовном кодлегіумахъ. Характерно в этомъ отношеніи и то, что нѣкоторые изслѣдо-ватели даже считали его сыном священника. Не менѣе характерны настойчивыя просьбы со стороны его друзей монахов

44

о принятіи ям монашества; очевидно, что его считали вполнѣ подходящим кандидатом на какую либо изъ церковно-іерархическихъ должностей. Да это и понятно; не нося монашескаго клобука, онъ по жизни своей былъ болѣе монах, чѣмъ настоящіе монахи. Живя въ мірѣ, онъ, можно сказать, вполнѣ удовлетворял тѣмъ требованіямъ, которыя составляли основу монастырской жизни (полная нестяжательность, пост, умерщвленіе плоти, удаленіе от женщин, молитва, благочестивыя рав-мышленія, проповѣдь чистой любви къ Богу, матеріальная и нравственная помощь ближнему). Чтобы убѣдиться въ этомъ, стоит только вспомнить характеристику его образа жизни въ бытность преподавателем харьковскаго коллегіума, как ее изображает Ковалинскій, и затѣмъ обратить вниманіе на дополнительный матеріалъ, доставляемый самим Сковородой въ его латинских письмах къ тому же Ковалинскому. Тут въ нѣкоторыхъ случаях онъ является передъ нами даже какъ будто съ чертами монахов аскетов, вооружаясь, напримѣръ, въ одном стихотвореніи против трех врагов христіанина– свѣта, женщины и діаволах) (въ дѣйствительности, впрочем, какъ мы видѣли, онъ не былъ аскетом). Монастыри вообще привлекали его къ себѣ, въ особенности такіе, въ которых онъ находилъ расположенныхъ или сочувствующихъ себѣ настоятелей и монахов. Послѣ изгнанія своего изъ переяславсваго коллегіума, онъ, напримѣръ, охотно ѣдетъ съ пріятелемъ своим Калиграфомъ (отправлявшимся въ московскую академію про-повѣдникомъ) въ Троицво-Сергіевскую лавру и там пользуется дружбою настоятеля ея Кирилла, отличавшагося глубокою ученостью и бывшаго впослѣдствіи черниговским епископом. Так разсказываетъ Ковалинскій ). Мы къ этому прибавим, что этот Кирилл былъ земляк Григорія Саввича; онъ былъ сын сотеннаго писаря Александра Ляшевецкаго, впослѣдствін священника села Глинскаго; слѣдовательно, подобно Сковородѣ, также происходил изъ козацкаго званія. Вообще слѣдуетъ за

') Сочинѳвія Г. С. Сковороды, отд. 1-е, стр. 93.

44

мѣтить, что въ старой Малороссіи и слободской украйнѣ въ духовное званіе поступали очень часто представители свѣтскаго общества (изъ рядовъ воэацкой старшины и простаго коза-чества). Духовенство не было обособлено тогда такъ, какъ теперь; можно сказать, что ряды его замѣтно пополнялись лицами, вышедшими изъ свѣтскаго общества. Такимъ образомъ, и на Сковороду не смотрѣли, homo novus, какъ на пред-

ставителя другой среды. Кириллъ Ляшевецкій, по окончаніи курса въ кіевской духовной академіи, сдѣлался первымъ наставникомъ, префектомъ и ректоромъ Сергіевской семинаріи; сюда въ семинарію, онъ, очевидно, приглашалъ въ качествѣ наставника и Сковороду. Въ 1761 г. онъ занялъ епископскую каѳедру въ Чернпговѣ, а умирая, оставилъ библіотеку изъ 555 книгъ на русскомъ и 380 на иностранныхъ языкахъ 1). Сковороду всячески хотѣли оставить на постоянное жительство въ самой замѣчательной обители Московской Руси. По всей вѣроятности, къ этому Кириллу адресовано и напечатанное нами подъ№ 15 письмо на латинскомъ языкѣ съ обращеніемъ yvyjai araice, jucundissime Cyrille!посвященное духовному пониманію христіанства. Оно весьма характерно, ибо свидѣтельствуетъ о томъ, что Сковорода не стѣснялся излагать свои идеи, далеко не сходныя съ господствующими взглядами, и передъ такими высокостоящими въ церковной іеархіи личностями, какъ намѣстникъ Троицке-Сергіевской лавры. Достаточно замѣтить, что здѣсь идет рѣчь о томъ, чтобы искать Бога не въ однихъ храмахъ, а и внутри себя, чтобы проникать въ сокровенный смыслъ таинствъ. И любопытно, что Кириллъ поддерживал переписку со Сковородой, считалъ его своим другом, желалъ имѣть его у себя преподавателем. Онъ уважал Сковородинскую ученость, и это уваженіе, и эта дружба, конечно, были хорошо извѣстны лаврским монахам, передъ которыми Сковорода также, очевидно,

45

не скрывалъ (это не было въ его натурѣ) своихъ воззрѣній. Проживая въ лаврѣ, Сковорода предавался тутъ своимъ любимымъ научнымъ занятіямъ, на это намекаетъ онъ самъ въ одномъ изъ своихъ латинскихъ писемъ къ Ковалинскому: посылая ему свою латинскую эпиграмму (о томъ, что музы не должны служить Венерѣ), онъ прибавляетъ, что читалъ подобную среди греческихъ эпиграммъ, проживая въ Троицко-Сергіевской обители '). Уходя изъ лавры, Сковорода оставилъ тамъ по себѣ память, какъ ученый и другъ Кирилла2). Вообще нужно сказать, что Сковороду уважали и цѣнили найболѣе образованные и ученые представители церковной іерархіи. Такъ, извѣстно, что преподавателемъ въ харьковскій коллегіумъ его первоначально назначил, по рекомендаціи бывшаго переяславскаго игумена Гервасія Якубовича, епископъ бѣлгородскій Іоасафъ Миткевичъ. „Іоасафъ, говорить Ковалинскій, пригласилъ Гервасія раздѣлить съ нимъ епархіальные труды и дружественную жизнь. Гервасій пріѣхалъ въ Бѣлгородъ и, видя ревность Іоасафа къ наукамъ, представилъ ему о Сковородѣ одобрительнѣйше. Епископъ вы-звалъ его къ себѣ чрезъ Гервасія. Сковорода немедленно прибыль и по волѣ Іоасафа принялъ должность учителя поэзіи въ харьковскомъ училищѣ 1759 года". Еаископъ Іоасафъ Миткевичъ до 1748 г. былъ преподавателемъ новгородской семи-наріи, а потомъ ректоромъ въ ней, архимандритомъ Хутынскаго монастыря и епизкопомъ Бѣлгородскимъ4). О добрыхъ отноіпе-ніяхъ, которыя существовали между преосвященнымъ и Сковородой, свидѣтельствуетъ стихотвореніе этого послѣдняго (въ садѣ Божественных пѣсней)5) на память о посѣщеніи этимъ епи-скопомъ харьковскаго коллегіума. Очевидно, Сковорода считал его образцовым духовным пастырем, ибо обращается къ нему между прочимъ съ такими выраженіями:

Пастырь наілъ! Образъ Христовъ, Тихъ, благъ, кротокъ, милосердый,

46

Зерцало частое добротъ.'...

Ты садъ вспой, сей святый садъ,

Токомъ водъ благочестивых

Зъ самыхъ апостол ьскяхъ ключей.

Не допусти ересей ядъ.

Не дистъ на вемъ (на дѳревѣ) будѳтъ пустой Лицемѣрно льстящъ, во вскорѣ Весь плодъ духовный прннесетъ Вѣру, миръ, радость, кротость, любовь И иный весь святый родъ таковъ.

Затѣмъ далѣе pro memoria прибавлено: „сей архіерей родился близь Кіева, во градѣ Козельцѣ. Былъ пастырь просвѣщенъ, кротокъ, милосердъ, незлобивъ, правдолюбивъ, престолъ чувства, любве свѣтильникъ. Въ вертоградѣ сего истиннаго вертоградаря Христова и я, свято и благочестиво, три лѣта– 1760-е и 1763-е и 1764-е, въ кое преставился отъ земли къ небеснымъ, былъ дѣлателемъ, удивлялся прозорливому его, щедрому и чистому сердцу съ тайною моею любовію. Сего ради именемъ всѣхъ, любящихъ Бога и Божіи книги и Божія други во память его и во благодареніе ему, сему любезному другу Божію и человѣческому, якоже лепту, приношу сію пѣснь отъ мене, любитель священныя Библіи Григорій Варсава Сковорода". По всей вероятности ему же посвящено еще и другое стихо-твореніе Сковороды на латинскомъ языкѣ (In natalem Bilogro-densis episcopi)'), въ которомъ высказываются пожеланія долгой и счастливой жизни. Съ Гервасіемъ Якубовичемъ у Сковороды установились дружескія отношенія еще въ Переяславѣ; объ этомъ свидѣтельствуетъ стихотвореніе Сковороды, носящее слѣдующее заглавіе: „Пѣснь отходная (25-я) отцу Гервасію Якубовичу, отходящему изъ Переяслава въ Бѣлгородъ на архимандритски и судейскій чинъ въ 1758 годѣ, изъ сего зерна Господь сохранить вхожденіе твое и исхожденіе твое, не дастъ во смятеніе ноги ') твоел. Начинается она такъ:

Ѣдешь, хощешъ насъ оставить? Ѣдь же веселъ, цѣлын, здравый! Будь тебѣ вѣтры погодны,

46

КІЕВСКАЯ СТАРИНА.

Тихи, жарки, ив холодны:

Щастливъ тѳбѣ путь вѳздѣ отееи. будь!

ІІутныи исчезнуть страхи;

Спит подорожны праха;

Скоропослушнни кона

Да несутъ, какъ по долови

Щастливыиъ слѣдбиъ, какъ гладѳнькимъ льдомъ.

Оканчивается же оно такъ:

Радуйся страна щастлява! Пріймешъ мужа добротлвва. Брось завистливые нравы! Вѣренъ есть его познавый...

Быть можетъ, и Гервасій Якубовичъ имѣлъ какія либо отношенія къ переяславскому коллегіуму, гдѣ преподавалъ Г. С. Сковорода. Во всякомъ случаѣ эти добрыя отношенія продолжались и въ новомъ мѣстѣ служенія Гервасія. Гервасій былъ очень близокъ къ епископу Іоасафу и, по словамъ Ковалинскаго, „представилъ ему о Сковородѣ одобрительнѣйше"—и „епископъ вызвалъ его къ себѣ чрезъ Гервасія". По окончаніи 1-го года преподаванія въ харьковскомъ коллегіумѣ, Сковорода пріѣзжаетъ на каникулы къ Іоасафу. Епископъ, желая навсегда удержать Сковороду при училищѣ, поручилъ Гервасію уговорить его принять монашество, обѣщая довести его скоро до сана высокаго духовенства. Гервасій сталъ убѣждать Сковороду, указывая на желаніе архіерея и на предстоящую ему честь и славу на этомъ поприщѣ. Но извѣстно, какъ рѣзко отвѣтилъ ему Сковорода, „возревновавъ по истинѣ". Гервасій упрашивалъ его принять монашество во имя дружбы ихъ, ради пользы церкви; но Сковорода остался непреклоненъ и, видя холодность къ себѣ Гервасія, попросилъ у него для себя благословенія и удалился изъ Бѣлгорода „въ пустыню" къ одному изъ пріятелей. Іоасафъ, которому Гервасій доложилъ о происшедшемъ, не разсердился на Сковороду, а только пожалѣлъ объ его отказѣ; очевидно, онъ понялъ его побужденія въ этомъ дѣлѣ. Мало того:

47

не желая лишаться добросовѣстнаго и талантливаго преподавателя, дарованія котораго онъ сознавалъ во всей ихъ силѣ, Іоасафъ снова дружески предложилъ Сковородѣ мѣсто учителя въ харьковскомъ коллегіумѣ—и тотъ его охотно принялъ. Та-кимъ образомъ, и въ данномъ случаѣ Сковорода остался вѣренъ себѣ и своему характеру: онъ смѣдо и рѣзко высказалъ свой взглядъ на современное ему монашество передъ представителями этого послѣдняго; его не остановили ни боязнь потерять мѣсто, ни дружба съ Гервасіемъ, который послѣ этого сдѣлался къ нему холоденъ; у него, очевидно, существовала потребность высказываться по поводу основных вопросов церковной жизни и распространять свои идеи даже въ той самой средѣ, против консерватизма которой онъ вооружался; другими словами, мыслитель въ нем соединялся съ проповѣдникомъ, пропагандистом. Любопытна въ этомъ дѣлѣ еще одна подробность—одним изъ побужденій для Сковороды снова принять на себя учительскую должность въ Харьковѣ явилось желаніе воспитать въ своем духѣ новаго молодого друга, М. И. Ковалинскаго.

Точно также прямо и откровенно высказывался Сковорода во время пребыванія своего въ Кіевѣ, въ Печерской Лаврѣ, куда онъ поѣхалъ съ Ковалинскимъ. „Онъ былъ ему истолкователемъ исторіи мѣста, нравов и древних обычаев и побудителем къ подражанію духовнаю благочестія почивающшъ тамо усопшихъ святыхъ, но не жизни живаго монашества". Не ограничиваясь, впрочем, Ковалинскимъ, Сковорода велъ бесѣды и излагалъ свои возрѣнія и передъ многими другими. „Многіе изъ соучениковъ его бывшихъ, изъ знакомыхъ, изъ родственников, будучи тогда монахами въ Печерской Лаврѣ, напали на него неотступно, говоря: полно бродить по свѣту! пора пристать къ гавани; намъ извѣстны твои таланты, святая лавра приметъ тя, аки свое чадо; ты будешь столбъ церкви и украшеніе обители". И что же отвѣтилъ им Сковорода? „Ахъ, преподобные, возразил он в горячности, я столботворенія умножать собою не хочу, довольно и васъ, столбовъ не отесанныхъ въ храмѣ

48

Божіемъ". Старцы замолчали, а Сковорода продолжал: „Раза! риза! Коль немногих ты опреподобила! Коль многих окаянствовала! Міръ ловит людей разными сѣтями, накрывая оных богатствами, честьми, славою, друзьями, знакомствами, покровительством, выгодами, утѣхами и святынею; но всѣх несчастье сѣть послѣдняя. Блажен, кто святость сердца, т. е. счастіе свое, не сокрыл въ ризѣ, но в волѣ Господней". Такъ разсказываетъ очевидецъ Ковалинскій, и такую именно рѣчь могъ и должен былъ произносить Сковорода; она точно выражает его отношеніе къ монашеству и вполнѣ гармонирует съ общим его міровозрѣніемъ. Ставя чрезвычайно высоко древнее кіевское монашество, выказывая глубокое уваженіе къ тѣмъ подвижникам, мощи которыхъ лежали въ Печерской Лаврѣ, онъ относился отрицательно къ современному монашеству, потому что въ немъ было одно только наружное благочестіе, а онъ постоянно призывалъ всѣхъ ко внутреннему,—къ святости сердца. И его откровенное слово не могло пройти безслѣдно; оно должно было оказать извѣстное дѣйствіе на слушателей. И дѣйствительно, Ковалинскій разсказываетъ, что монахи перемѣнялись въ лицѣ, слушая такія рѣчи, а один изъ нихъ попросилъ Сковороду и Ковалинскаго прогуляться съ ними за монастырь и тамъ, усадивши ихъ на горѣ над Днѣцромъ, обнял Сковороду и сказал: „О мудрый мужъ! Я и самъ такъ мыслю, какъ ты вчера говорил пред нашею братіею, но не смѣлъ никогда слѣдовать мыслямъ моимъ. Я чувствую, что я не рожден къ сему черному наряду и введен въ оный однимъ видомъ благочестія, и мучу жизнь мою; могу ли я?... Сковорода отвѣтилъ: отъ человѣка невозможно, от Бога же вся возможна суть".

Въ 1766 году Сковорода снова занялся педагогической дѣятельностыо въ харьковскомъ коллегіумѣ, состоявшем при харьковскемъ Покровском монастырѣ, но на тот раз преподавал обучавшимся здѣсь дворянским дѣтямъ правила хри-стіанскаго добронравія. Это открыло ему путь для широкой про-

237

повѣди его оригинальных идей. Мы имѣемъ полную возможность судить объ этихъ идеяхъ, потому что впослѣдствіи онъ яаписалъ сочиненіе („Начальная дверь ко христианскому добронравію»), въ которомъ, въ сжатой, конспективной формѣ, изложилъ свои лекціи. На этотъ разъ онъ вовсе отказался даже отъ платы за преподаваніе, полагая для себя достаточн'ымъ вознагражденіемъ сознаніе той пользы, которую будет приносить своими чтеніями слушателям2); столь сильна у него была потребность имѣть авдиторію для распространенія своихъ мыслей среди молодого поколѣнія!

Но и оставивъ учительскую должность, порвавъ связи съ монахами въ педагогической сферѣ, устроииъ себѣ окончательно страническій образъ жизни, Сковорода любилъ останавливаться въ монастырях, находя тамъ для себя пріютъ и уединеніе и дружескую привязанность. Такъ, овъ еще разъ посѣтилъ Кіевъ и три мѣсяца прожилъ у своего родственника, настоятеля Ки-таевской пустыни, Іустина. Удалившись изь Кіева, онъ поселился въ Ахтырскомъ монастырѣ у своего пріятеля архимандрита Венедикта; прекрасное мѣстоположеніе монастыря и рас-положеніе этого добродушнаго монаха дѣйствовали на него успокаивающим образомъ: тутъ овъ углублялся въ себя и предавался самопознанію'). По словамъ Ковалинскаго, онъ проживал въ слѣдующихъ монастырях—старохарьковскомъ, харьковском училищном4), ахтырскомъ5), сумском6), святогор-ском7) сеннянскомъ8) и, прибавим от себя, куряжскомъ9),

') Ibidem, 2-е отд. стр. 183—192. ') Ibidem, 1 ѳ отд., стр. 24. і Ibidem, стр. 27—28. ) При нѳмъ нозникъ коллегіумъ.

SJ Ахтырскій Тронцкій монастырь въ 4-хъ верстахъ отъ г. Ахтырки (уѣздныи городъ харьв. губ.); отличается своимъ красивыиъ мѣстоположеніѳмъ и уступает?, въ этомъ отношеніи только Святогорской обители.

6) Нынѣ упраздневный; прежде находился недалеко отъ г. Сумъ.

') И нынѣ существующій.

8) Упраздненный, нынѣ Сеннянскій Покровскій «он. въ 7 в. отъ б. города Сѣннаго въ богодуховскомъ уѣздѣ.

') О пребываніи въ зтоиъ послѣднеиъ говорить онъ самъ вь письмѣ къ М. И. Ковалинскому. (Сочиненія Г. С. Сковороды, 1-е отд. стр. 103).

49

т. е. во всѣхъ важнѣйтих обителяхъ харьковской губ. Естественно, что пользуясь большим авторитетом въ глазах настоятоятелей и братіи и привыкнув всегда на всяком мѣстѣ высказывать свои убѣжденія, Сковорода велъ себя здѣсь такъ, какъ и въ Кіево-Печерской лаврѣ, т. е. говорилъ, что думалъ, поучалъ, проповѣдовалъ.

Съ бѣлымъ духовенством у Сковороды также были постоянныя и дружескія знакомства и отношенія. Это былъ тот общественный слой, съ которым у Сковороды могло быть не мало точекъ соприкосновенія. Подобно Сковородѣ, священники жили въ мірѣ, но должны были служить примѣромъ для свѣт-скаго общества; это были наставники народа, руководители его въ дѣлѣ религіи и нравственности; та духовная школа, которую они проходили, должна была вызвать въ нихъ живой интерес къ богословско-философским вопросам, волновавшим Сковороду. Само собою разумѣется, что далеко не всѣмъ им были доступны всѣ тонкости Сковородинской христіанской философіи; но были и такіе, которые усвояли и ихъ, а большинство во всякомъ случаѣ съ глубокимъ интересомъ слушало его живое устное слово, а потомъ переходило и къ рукописным трудам, воспринимая изъ нихъ болѣе доступное и понятное. Священники были близки Сковородѣ и по своему образу жизни: из-вѣстно, что онъ не былъ и не хотѣлъ быть аскетомъ; вслѣдствіе этого его долженъ былъ болѣе всего привлекать къ себѣ простой, близкій къ народному, бытъ священников, гдѣ подъ часъ находили себѣ мѣсто и пирушки, приправленныя домашнею наливкою и тихою назидательною бесѣдою. Ближе другихъ стоялъ къ Сковородѣ священникъ Іаковъ Правицкій. Къ счас-тію у насъ есть документальный матеріалъ для характеристики ихъ взаимных отношеній въ видѣ писемъ Григорія Саввича къ о. Іакову. Іаковъ Правицкій былъ священникомъ в сел. Баба-яхъ, находящихся въ нѣсколькихъ верстахъ отъ Харькова и принадлежавшихъ въ XVIII в. П. А. Щербинину. О. Іаковъ былъ въ очень дружескихъ отношеніяхъ со Сковородой: об этомъ свидѣтельствуетъ дружескій тон их переписки, встрѣ-чающіеся въ ней эпитеты, и, наконец, собственное признаніе

50

Сковороды. „У друга нашего Бабайскаго іерея Іяк. Правицкаго всѣ мои творенія хранятся. По мнѣ бы они давно пропали". И действительно, I. Правицкій, какъ мы видѣли выше, старательно списывалъ для себя все то, что выходило изъ подъ пера Г. С. Сковороды. Такимъ образомъ, о. Іаковъ былъ, очевидно, не только почитателем самого Сковороды, но и почитателемъ и читателемъ его сочиненій. Мы увнаемъ между прочимъ изъ ихъ переписки, что онъ выше другихъ ставилъ его „Марка препро-стаго". И конечно, вслѣдствіе этого Сковорода и посвятилъ ему одинъ изъ своихъ трактатовъ—„Жену Лотову", въ особом письмѣ, которое должно было явиться какъ бы предисловіемъ къ самому сочиненно. Посылая ему рукопись, онъ писал: „да наречется же сія книжечка—„Женою Лотового"! Предисловіе же да будетъ сіе мое къ тебѣ письмо, о возлюбленный дружеі Тебѣ сію невѣсту безневѣстную и чистую голубицу въ дар привожду первому и тебѣ обручаю именемъ Господа нашего Іисуса Христа"... Сія книжечка учит: какъ ли читать подобает священное письмо. Аще ли един глагол Божій уразу мѣется, тогда весь храм Соломонов есть свѣтелъ. Въ при-мѣръ сему взял я сіе: „поминайте жену Лотову, и, толкуя сіе слово, возмутилъ всю священнаго писанія купѣль. Да уразумѣютъ спящіи на Библіи или, съ Павломъ сказать, „почива-ющіи на законѣ", яко не многочтеніе дѣлаетъ насъ мудримиг но многожваніе принудило сказать сіе: „какъ сей вѣсть книги не учився?" и да познаютъ, яко „единъ день въ тысящѣ" и вопреки 1000 глаголовъ Божіихъ во единомъ глаголѣ сокрывается... Все дастъ вкусъ свой, и звѣзды въ сокровищахъ своихъ блеснуть, аще есмы отъ числа оныхъ! „Израиль толчаше манну въ ступахВо блаженное число сих людей да впишет Христос всѣхъ насъ, желаю". Для того, чтобы оцѣнить ту степень довѣрія, какую оказывалъ Сковорода къ Правицкомуу слѣдуетъ вспомнить, что „Жена Лотова" посвящена критикѣ священнаго писанія и заключаетъ въ себѣ ряд положеній, которыя не гармонируют со строго-ортодоксальным направле-ніемъ религіозной мысли. И въ другихъ письмахъ Г. С. Сковорода излагалъ Правицкому свои задушевныя воззрѣнія и убѣж

50

денія, которыя стояли въ органической связи съ основами его ученія, развитыми въ писаныхъ его сочиненіяхъ. Въ доказательство приведемъ нѣсколько выдержекъ изъ писемъ. Сказавъ, что Ковалинскій, вѣроятно, утонулъ въ глубочайшихъ волнахъ службы, Сковорода прибавляетъ: „о міръ, несчастнѣйтее море, кипящее страстями! Счастливъ, кто, подобно Петру, исторгается изъ этихъ волнъ! Поэтому станемъ избѣгать міра, оставаясь въ покойной гавани и всматриваясь въ коварства міра. Міръ есть алчность, честолюбіе, чувственное удовольствіе". Въ другомъ письмѣ онъ является преданнымъ сыномъ Христовой философіи. „Кто знаетъ Христа, говоритъ онъ, то не важно, если онъ прочаго не знаетъ; а кто Христа не знаетъ, то не важно, если онъ прочее знаетъ. Всѣ въ самихъ себѣ видятъ смерть, а мы воскресеніе. Что бо есть любезнѣе на небеси или на землѣ точію поучатися святынѣ? Въ сей единой да живу и умираю. ІІо малу малу отходимъ отъ тѣни плотскія, яже есть блаженная и вседневная смерть, и приближаемся ко Господу, иже есть святыня, кефа и воскресеніе наше". Въ третьемъ оні, поздравляя съ новымъ годомъ, призываетъ къ возрожденію сердца. „Аще кто не имѣетъ новаго сердца, говоритъ онъ, тому весь міръ есть ветха ветошь.—Аще чіе сердце мучится и страдает ь, тому весь годъ безъ праздника. Аще чій духъ оледенѣлъ, тому весь годъ безъ весны. Аще чій смыслъ мертвый, тотъ весь вѣкъ безъ живота. О любезный мой друже Іакове! Изблкймо ветхій квасъ мырскій! Стяжимъ новое сердце! Обле-щимся во одежду новыя нетлѣнныя надежды, во утробу брато-любія! Тогда нами вся тварь просвѣтится, весь мыръ возыг-раетъ и воскачетъ. Буде намъ всякъ день великъ день, не зайдетъ солнце намъ и луна, не оскудѣетъ намъ. Мы же наречемся языкъ святъ, люди обновленія. Благое сердце, любовь, Богъ, правды солнце, всю тварь весною новотворящее, есть тожде". Въ четвертомъ письмѣ, въ виду тяжкой болѣзни, постигшей Христину (жену Іакова), Сковорода утѣшаетъ своего друга и тутъ же излагаетъ свой взглядъ на смерть, вполнѣ гармониру-ющій съ тѣми воззрѣніями на этотъ предметъ, какія встрѣчаются въ его сочиненіяхъ. „Аще уже вста отъ одра, пишетъ онъ

51

о. Іакову, любезная наша Христина, радуюся всѣхъ насъ ради. Аще же воскрылилася въ мыръ первородный, отнюду же пріиде въ нижній, радуюся ея ради, насъ же ради возмущюея, якоже оставляет насъ въ сей плачевной юдоли". Въ латинскихъ стихотвореніяхъ, поевященныхъ свящ. Правицкому, мы находимъ также мысли и сужденія, стоящія въ прямой органической связи съ извѣстнымъ уже намъ міросозерцаніемъ Сковороды. „Все проходитъ, говорится въ стихотвореніи; сердцемъ вѣченъ человѣкъ. Чистое сердце въ любви пребываетъ, а любовь въ немъ остается. Любовь—это Богъ; отсюда вѣченъ человѣкъ. О люди! Зачѣмъ вы удивляетесь океану, зачѣмъ звѣздамъ? Идите, къ себѣ вернитесь, себя познайте: довольно этого! Божественный голубь вѣщаетъ: все является изъ глубины возвы-шеннаго сердца, все послѣ смерти вновь получаетъ начало. Такъ зерно вновь обращается въ солому; такъ оно скрывается въ землѣ. Чего ты боишься смерти?" Въ другомъ стихотвореніи читаемъ: „Все проходитъ, но любовь остается послѣ всего; все проходитъ, но не Богъ и не любовь. Все—вода. Друзья! За-чѣмъ вы надѣетесь на воды? Все—вода, но гавань будет другомъ. На этомъ камнѣ основана вся церковь Христова. Да будетъ она намъ и камнемъ, и скалою". Григорій Саввичъ обращался впрочемъ во всѣхъ этихъ письмахъ не къ одному I. Правицкому, а къ цѣлому кружку его добрыхъ знакомыхъ, сочувственно и доброжелательно относившихся къ ихъ общему пріятелю „старчику Сковородѣ". Кружокъ этотъ состоялъ въ дружеской перепискѣ и съ ученикомъ Сковороды М. И. Ковалинскимъ. „Что не пшнетъ ли чего Михайло ко мнѣ? спрашивалъ Сковорода у Правицкаго. „Что замолчал нашъ Михаилъ? И не пишеть, и не присылаетъ ни очковъ, ни скрыпочки", пишетъ онъ въ другомъ письмѣ. „Сыръ нашею Михаила гдѣ то застрялъ, очки которыя мнѣ не по глазамъ, я подарилъ Іосифу. Въ обоихъ письмахъ онъ обѣщаетъ большую флейту. Когда она будетъ—мнѣ неизвѣстно. О еслибы помимо всего остального онъ самъ вернулся къ намъ!... О несчастный человѣкъ! Онъ потерял единственнаго семилѣтняго сына... Посмотри, какъ міръ въ началѣ льститъ, а подъ конецъ терзаетъ, точно

52

тигръ. Дорога міра мнится человѣку блага быти", читаемъ мы «ъ 3-мъ письмѣ. Г. С. Сковорода всегда въ своихъ письмахъ къ Правицкому передавалъ привѣтствія ихъ общимъ друзьямъ– священникам сосѣднихъ селеній. „Отцу Василію, отцу Еус-таоію, отцу Гуслистѣ отъ мене лобызаніе искреннее. О Наеманъ, (Наеманъ Петрович—невидимому священникъ сосѣдняго сел. Жихоря), и тебе, друже мой, тутъ же духомъ истины лобызаю, да пребудете вы мнѣ и я вамъ во вѣки искренним почитателемъ и другомъ",—съ такимъ привѣтствіемъ обращается Григорій Саввичъ къ своимъ друзьямъ. „Наеману Петровичу миръ и благословеніе и всѣмъ собратіямъ нашимъ іереямъ. Цѣлуйте также духовную матерь мою игуменью Марѳу. Писать облѣнился къ ней. Богъ мира да будетъ со всѣми нами. Аминь, Тебѣ и всѣмъ вамъ, истинный и неязыкольстивый другъ"; въ другомъ письмѣ Сковорода подписался такъ: всѣхъ васъ во Христѣ братъ". „Христос воскресе! Друже Наемане! Да вку-сиши и ты сота воскресенія и всѣ ангелы его, всѣ! Жихорай-скій съ Бабаевскимъ и съ Воскресенским, со всѣмъ клиром сво-имъ"—такъ привѣтствуетъ Сковорода своихъ друзей на празд-никъ Пасху. Вообще у него существовала сильная, можно сказать, непреодолимая потребность духовнаго единенія съ о. Іаковомъ и его друзьями. Вот любопытное признаніе самого Сковороды. „Ни старостна лѣность, ни мракъ, ни хладъ зимній, ни неисправное перо со черниломъ, не могло мене удержать, чтобы не ублажить (gratulor, soluto, graece) тебе въ новый сей годъ. Радуйся въ новый год! Да радуется и весь домъ твой и вся, елика суть твоя! Да радуется (имя стерто) и Еустафій, и Іоаннъ съ Наеманомъ. Да возвеселятся Бабаи со всѣыи своими отраслями, селами! Да возрадуются и горы ваши и рѣки да восплещутъ руками! Да обновляется и вся тварь, обстоящая васъ. Молюся". И затѣмъ слѣдуетъ аллегорическое толкованіе Новаго года (какъ новаго сердца). О. Іаковъ и его друзья, сосѣдніе священники, были друзьями и братьями Сковороды „во Господѣ" (какъ онъ самъ выражается), т. е. по духу, по внутреннему родству; они раздѣляли, слѣдовательно, его убѣжденія, если не вполнѣ, то по крайней мѣрѣ въ общих чертах, въ

53

нѣкоторыхъ положеніяхъ. И самъ Г. С. Сковорода отчасти намекаетъ на это, говоря, что одно письмо о. Іакова сильно порадовало его своимъ христіанскимъ духомъ. „Обрадовало душу мою любезное письмо твое, дышущее любовію и миромъ Христовымъ. Сей есть союзъ совершенства". Но не всегда между Сковородой и Правицкимъ съ его кружкомъ существовало единеніе мыслей; подъ часъ, очевидно, Сковорода высказывалъ передъ этими іереями такія положенія, которыя смущали ихъ и вызывали оппозицію съ ихъ стороны. Сковорода въ такихъ случаяхъ не уступалъ, дѣлался рѣзокъ; въ результатѣ являлись размолвки, объ одной изъ которыхъ даетъ понятіе слѣдующее письмо Сковороды. „Возлюбленный во Христѣ братъ Іаковъ. Да будетъ съ тобою тотъ миръ, который превыше всякаго разума. Прости меня, если я тебя въ чемъ оскорбилъ, когда гостилъ у васъ. Ты знаешь, что я вспыльчивъ, но знаешь вмѣстѣ съ тѣмъ, что я отъ природы кротокъ и человѣченъ, а кротость главное достоинство человѣка. Добрый, т. е. истинный человѣкъ, всегда являетъ доброе изъ сокровищницы добраго сердца. Несмотря на это, многіе изъ моихъ друзей готовы сейчасъ же язвить меня, какъ только я вздумаю смягчить ихъ бѣшенство, и не думаютъ, что я дѣлаю это изъ пріязни къ нимъ, ибо искренно человѣческое серце и умъ отнюдь не можетъ желать людямъ злого. Также и я, если случайно когда разгорячусь или на-доѣмъ, то это дѣлаю не изъ зложелательства, но потому, что по правдивости своей считаю грѣшнымъ согласиться съ ложью или бороться противг истины: какъ лѣченье бываетъ не всегда пріятно, такъ и истина часто бываетъ тягостна. И никто не можетъ постоянно соединять полезное съ пріятнымъ; но забудемъ взаимныя обиды и примиримся. Подчеркнутая мною фраза не оставляешь, кажется, сомнѣнія въ томъ, что здѣсь идетъ рѣчь не о какихъ либо личныхъ пререканіяхъ и ссорахъ, а о разногласіи мнѣній, при чемъ Сковорода, по правдивости своей, не стѣснялся откровенно передъ друзьями своими высказывать такія мысли, которыя имъ не нравились. Эту черту Сковороды мы уже отмѣтили выше со словъ Бовалинскаго; теперь же только прибавимъ, что къ этому приводилъ его и сильно развитой у

53

него духъ прозелитизма: глубоко продумавъ свою религіозно-философскую систему, онъ еще укрѣпилъ ее въ себѣ чувством; и понятное дѣло, что, при такихъ условіяхъ, у него являлось страстное желаніе распространять ее въ.обществѣ. Вот почему онъ такъ стремился пріобрѣтать себѣ друзей, хотя дѣлалъ это съ большим разборомъ, руководствуясь при выборѣ ихъ преимущественно своимъ личным впечатлѣніемъ, тѣмъ внутрен-нимъ голосомъ, къ которому онъ постоянно прислушивался и который его почти никогда не обманывалъ.

Мы объяснили размолвку Сковороды съ Правицкимъ тѣмъ, что они не сошлись во взглядахъ на извѣстные религіозно-фи-лософскіе вопросы. Подтвержденіемъ этого можетъ служить другой аналогичный случай, съ подобною же подкладкой. О. Іакову Правицкому до такой степени пришелся не по мысли трактать его пріятеля „Израильскій Змій", что онъ отказался отъ списка его, сдѣланнаго собственноручно Григоріемъ Саввичем. Такъ говорит этот послѣдній въ писмѣ к М. И. Ковалинскому. „Іаков мой къ сей моей дщерѣ простудился (остыл), замаравъ въ ней и мое и кому поднесена имя (а она поднесена Тевяшову). Откуду сіе? Не вѣмъ. Сего ради пересылаю къ тебѣ, другу, сей для него списанный спнсокъ. Уживай лутче его себѣ сего твоего Лиценціата душу" ). Сковорода заявляетъ (и по всей вѣроятности совершено искренно), что онъ не знаетъ, почему ох.іадѣлъ Правицкій къ этому трактату; но мы теперь, принимая во вниманіе его содержаніе и имѣя свѣ-дѣніе о томъ, что Правицкій зачеркнул въ рукописи и имя автора ея, и фамилію Тевяшова, можем указать эту причину: Бабаевскій священник испугался нѣкоторыхъ смѣлыхъ взглядов и рѣзкихъ выраженій въ нем и потом „простудился къ этой дщери" своего друга. А другу, при его искреннемъ убѣ-жденіи въ истинѣ и пользѣ проводимых им взглядов, и въ голову не могли прійти цензурныя соображенія, такъ какъ друзьямъ онъ привык открывать всѣ свои задушевныя мысли. Впрочем, и это охлажденіе было временное, и скоро между