Текст книги "Ермак"

Автор книги: Дмитрий Копылов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

В действительности во взаимоотношениях казаков и пермских вотчинников далеко не все обстояло так благополучно. Ермак был вынужден вывести свой отряд сначала из Орла-городка, а затем вообще из пределов строгановских владений. Осенью 1580 года казаки провели крупную военную экспедицию по рекам Чусовой и Сылве в область, заселенную манси. В верховьях Сылвы отряд остановился на зиму. Казаки построили избы и землянки, а все зимовье обнесли высоким стоячим тыном. Этот острожек, получивший позднее название Ермакова городища, послужил базой для дальнейших операций против мансийских племен. Летучие отряды Ермака на лыжах доходили до мансийских поселений на восточном склоне Уральских гор. «За Уралом вогуличей воевали и обогатели, – замечает летописец. – А хлебом кормились от Максима Строганова»[38]38
  Сибирские летописи, стр. 314.


[Закрыть]. В одной из боевых операций участвовало до 300 казаков.

Без сомнения, ни Строгановы, ни Ермак первые два года не помышляли о походе в Сибирь. Весной 1581 года казаки вернулись в Чусовский городок. Некоторые из них с женами и детьми остались в остроге на Сылве и в последующих походах не участвовали.

Эксплуататорская политика Строгановых, экспедиции казаков усилили недовольство хантейских и мансийских племен. Сибирский хан Кучум, следивший за событиями на западных границах своего ханства, провоцировал эти племена на военное выступление против русских владений на Каме. Летом 1581 года пелымский князек Бегбелий Агтаков, собрав до 700 человек манси и хантов, неожиданно («безвестно», «украдом») появился на берегах Чусовой. Вспыхнули огнем деревни и починки под Чусовским городком и Сылвенским острожком. Бегбелий брал в полон мужчин, женщин и детей, а непокорных убивал на месте. Своими силами Семен и Максим Строгановы не могли отбить нападение пелымцев, обрушившихся на них. Никита Строганов, сидевший в Орле-городке, никакой помощи своим родичам не оказал. Остался безучастным к беде строгановских вотчин и чердынский воевода[39]39
  Семен и Максим Строгановы подали царю жалобу на Никиту Строганова, и Иван IV в специальной грамоте от 6 ноября 1581 года приказал последнему в случае нападения хантов и манси действовать совместно со своим дядей и двоюродным братом. Аналогичный указ был дан чердынскому воеводе. (См.: Г. Ф. Миллер. Указ соч., приложение № 6.)


[Закрыть].

Летописи не сообщают, где был Ермак со своей дружиной в момент нашествия хантов и манси. Возможно, они находились в другой части пермских вотчин, на Каме, откуда ждали нападения черемисов и башкир, или, поссорившись со Строгановыми, спокойно взирали на их бедствие со стен Чусовского городка, который Бегбелию так и не удалось взять. Во всяком случае, казаки появились на сцене позднее, когда, казалось, ничто не могло спасти строгановские владения по Чусовой от полного уничтожения. Вступив в дело, Ермак перехватил инициативу и скоро обратил неприятеля в бегство. Несмотря на численное превосходство своих сил, Бегбелий «в некотором тесном месте» был разбит, а сам раненым взят в плен и доставлен в Чусовский городок, где и умер. Казаки отбили награбленное добро и полон, в свою очередь забрав в плен много манси и хантов. Впрочем, пленные скоро были отпущены с миром в свои жилища[40]40
  Сибирские летописи, стр. 9—10.


[Закрыть].

Вероятно, успешная кампания против Бегбелия подала мысль Ермаку о возможности сокрушить Сибирское ханство. В этом намерении постарались укрепить его и Строгановы, хорошо сознававшие, что, пока в Сибири властвует Кучум, ничто не гарантирует неприкосновенность их владений на Урале. Строгановы могли желать ухода Ермака в Сибирь и по другой причине: становилось все опаснее держать такую своевольную рать в своих владениях.

РОССИЯ И ЗАПАДНАЯ СИБИРЬ

Бескрайние просторы Западной Сибири в XVI столетии были малозаселенной и плохо освоенной в хозяйственном отношении территорией. На Крайнем Севере обитали немногочисленные племена самоедов, объединенные в родовые общины и занимавшиеся оленеводством и охотой. Области по нижней Оби, лесистые земли по ее среднему течению, западные и восточные склоны Уральского хребта населяли угроязычные племена хантов и манси, называвшиеся в русских источниках той эпохи остяками и вогулами. Основным занятием хантов было рыболовство и охота на пушного зверя. В XV веке в первобытно-общинном строе хантов появились признаки его разложения, усилившиеся в следующем столетии. Во главе хантейских племен стояла родоплеменная верхушка, обогащавшаяся во время походов в области соседних самоедов и манси. Русские летописи упоминают племенные объединения хантов, самым значительным из которых в XVI веке было Кодское княжество.

Племена манси, обитавшие по западному и восточному склонам Уральских гор, а также по берегам левых притоков Тобола, находились на более высоком уровне развития, чем ханты. Главным занятием их была охота на крупного и пушного зверя, рыболовство же имело подсобное значение. Знали они и зерновое земледелие, правда, в примитивных формах, и скотоводство. Как и у хантов, родоплеменной строй манси разлагался. Наиболее крупным объединением мансийских племен было Пелымское княжество.

Народы севера Западной Сибири издавна поддерживали экономические связи с русскими землями. Еще в XI столетии предприимчивые новгородские и поморские купцы проникали в низовья Оби и Таза, куда привлекали их в первую очередь пушные богатства. Путь в древнюю Югру шел рекой Сухоной, затем Вычегдой, через волок переходил на притоки Печоры, а с последних после новой переволоки спускался по левым притокам Оби на нижнюю Обь. Торговые и политические связи новгородцев унаследовало Московское государство, включившее в конечном счете далекие сибирские земли в состав своей территории. В Югорскую «вотчину» великие князья московские неоднократно посылали ратных людей для сбора дани. Таковыми были походы устюжанина Василия Скрябы (1465 г.), князя Ф. С. Курбского и И. И. Салтыка-Травина (1483 г.), князя Петра Ушатого, князя Семена Курбского и Василия Заболоцкого-Бражника (1499–1500 гг.).

Но эти походы не привели к присоединению и освоению Сибири. Зависимость местных племен от России была в значительной степени формальной и ограничивалась нерегулярной уплатой дани. Влияние Московского государства за Югорским Камнем в XV–XVI веках оспаривало татарское Сибирское ханство.

Сибирское ханство выделилось из состава Золотой орды в первой трети XV века. Основателем династии сибирских ханов был Хаджи-Мухаммед-хан, потомок одного из братьев знаменитого Батыя, Шейбани. Татары вели полукочевой образ жизни, занимались скотоводством, охотой и рыболовством. Земледелие в небольших размерах существовало только в поймах Тобола и Иртыша и большого хозяйственного значения не имело. Сеяли полбу, овес и ячмень. Развитого ремесленного производства также не было, хотя татары умели плавить руду и изготовлять несложные орудия труда и предметы вооружения: серпы, сошники, сабли, наконечники стрел, панцири, кольчуги, ножи и др.[41]41
  З. Я. Бояршинова. Население Западной Сибири до начала русской колонизации. Томск, 1960, стр. 101.


[Закрыть] Обработка металлов велась главным образом в Искере (иначе Кашлык, или Старая Сибирь) – административно-политическом центре ханства. Более широкое распространение получили гончарное производство, скорняжничество, прядение, ткачество и шитье.

По социально-экономическому строю сибирские татары стояли на стадии раннего феодализма. Местная знать во главе с ханом эксплуатировала «черных» улусных людей и подвластные угроязычные племена. С последних в пользу хана и его сановников взимался ясак ценной пушниной, которая шла на продажу в Казань и Среднюю Азию. Сибирские правители жили войной, нападая на соседние народы и грабя их. Немалые доходы получали они от работорговли, источником которой были пленные, захваченные во время походов на окрестные племена.

Сибирское ханство было эфемерным политическим образованием. В нем никогда не прекращалась междоусобная борьба. Власть с переменным успехом оспаривали потомки чингисида Шейбани-хана и местного татарского княжеского рода Тайбугинов.

В междоусобные распри вмешивались правители Казанского и Бухарского ханств, стремившиеся утвердить здесь свое влияние. После серии кровавых переворотов в конце XV века верх одержали Тайбугины, придерживавшиеся казанской ориентации.

Резкое обострение внутренней борьбы, падение Казанского ханства под ударами русских войск заставили часть татарской знати искать сближения с Московским государством. Совместно правившие в Искере братья из рода Тайбугинов Едигер и Бекбулат в 1555 году признали вассальную зависимость от России и обещали платить ежегодную дань пушниной в количестве 1000 соболей. Царь послал в Сибирь полномочного посла Дмитрия Курова Непейцина, чтобы «князя Едигера и все землю Сибирскую к правде привести и, черных людей переписав, дань свою сполна взять».

Однако данническая зависимость Сибирского ханства была непрочной. В 1563 году в Искере совершился новый переворот. При поддержке бухарских правителей шейбанид Кучум-хан сверг Едигера и Бекбулата и занял ханский престол. По его указанию оба соправителя были умерщвлены. От свергнутой династии уцелел только малолетний сын Бекбулата Сеид-Ахмат (Сейдяк), вывезенный в Бухару.

Кучум-хан был честолюбивым человеком, воинственным и властным правителем. По-азиатски хитрый и коварный, он умел убирать со своего пути опасных людей и заставить повиноваться непокорных феодалов. Уже тот факт, что Кучум держался на троне в течение двух десятков лет (значительно дольше, чем предшествовавшие ему правители), выделяет его из длинного списка сибирских ханов.

В первые десять лет своего правления Кучум собирал татарские улусы под свою руку. Сибирское ханство при нем достигло наибольшего могущества. Его владения занимали большой треугольник, заключенный между Иртышом и Тоболом с Турой. К северу они тянулись узкой полосой по берегам Иртыша до реки Туртас. Сибирский хан собирал ясак «со многих низовых язык». В частности, ему платили дань кондинские и обдорские князья с низовьев Оби. В другом направлении владения Кучума распространялись по Туре и далее за Урал, где соприкасались непосредственно с вотчиной Строгановых. На юге границы Кучумова царства терялись в прииртышских степях.

По берегам рек татары воздвигли целую систему укрепленных городков. На берегах Иртыша, вблизи ханской столицы, прикрывая ее с севера и юга, стояли Сузгун-тура, Бицик-тура, городок на Чувашском мысу, Абалак, городок мурзы Аттики. К юго-востоку от Искера на Иртыше находились Кысым-тура и Бегишев городок. С запада путь на Искер прикрывал ряд городков на Тоболе и Туре: Кара-чин, городок есаула Алышая, Тарханский «заставный» городок, Чимга-тура (Тюмень), Епанчин городок и другие. Городки имели земляные валы и деревянные укрепления. Они являлись военно-административными центрами ханства. В них сидели подвластные Кучуму тарханы, беки и мурзы.

Аппарат государственной власти в ханстве был несложным. Он состоял из хана, который направлял в улусы есаулов («блюстителей порядка», по выражению С. В. Бахрушина), ханского визиря (карачи) и нескольких вельмож – советников хана. Имелся небольшой штат сборщиков ясака, которые назывались «даругами». Владельцы отдельных областей (улусов) находились в служебно-вассальном подчинении хана. Они обязаны были участвовать со своими отрядами в ханских военных походах, получая за это часть военной добычи, поставлять на ханский двор ясак или «дары» с «черных» людей своих улусов.

Во внутреннюю жизнь улусов хан и его сановники почти не вмешивались[42]42
  3. Я. Бояршинова. Указ. соч., стр. 114.


[Закрыть].

Чувствуя себя, по выражению А. Н. Радищева, чужеземцем в своей стране, Кучум-хан окружил свой престол выходцами из Бухары и Ургенча, на которых полагался больше, чем на местную татарскую знать. Он стремился также создать опору себе в лице мусульманского духовенства. Ислам насаждался среди татар со времен правления Мухаммеда Шейбани, но с приходом к власти Тайбугинов влияние его заметно ослабло. По преданиям тобольских татар, хан Кучум и его брат и соправитель Ахмед Гирей трижды обращались к бухарскому правителю Абдулле-хану с просьбой направить в Искер мусульманских проповедников, и каждый раз Абдулла-хан отправлял в Сибирь духовные миссии[43]43
  Н. Ф. Катанов. Предания тобольских татар о прибытии в 1572 году мухаммедианских проповедников в г. Искер. «Ежегодник Тобольского губернского музея». Вып. 7, 1897, стр. 52–60.


[Закрыть]. Шейхов и сеидов сопровождали многочисленные отряды бухарских воинов, которые в Искере вливались в дворцовую гвардию хана. С последней миссией Шербети-шейха, как раз накануне похода Ермака, в Сибирь явилось сто воинов узбеков.

Задачам упрочения трона Кучум-хан подчинил также династические браки. Одну из своих дочерей он выдал за ургенчского сеида Дин-Али-ходжу, сам взял в жены дочь хана Шигая и дочь своего сановника Девлетим-бея. Родственные узы связывали Кучума с правящими родами в ногайских и казахских ордах.

Сибирский хан был достаточно умен и понимал, что главная опасность для его эфемерного царства надвигалась с запада, со стороны России. Он никогда не забывал о судьбе Казанского ханства, разгромленного войсками Ивана IV Грозного. Некоторые сановники, бежавшие из Казани, нашли приют в Искере и, без сомнения, поведали хану о том, сколь велик и могуществен его западный сосед.

Сразу же с приходом к власти Кучум порвал даннические отношения с Московским государством, Но на открытую борьбу с ним еще долго не решался, занятый приведением в покорность татарских улусов и постоянными стычками со степными ордами. Однако в Москве знали о враждебных настроениях в сибирской столице. В царской грамоте от 2 января 1564 года содержатся такие слова: «Хвалитца деи сибирской салтан Ишибани (т. е. шибанид Кучум) итти в Пермь войною», – которые не оставляют никаких сомнений в том, что Иван Грозный был достаточно хорошо информирован о воинственных замыслах Кучума.

Московское государство, напрягавшее все силы в войне за выход к Балтийскому морю, не желало осложнений на восточных границах. Оно не могло направить сколько-нибудь значительных сил против Кучума, могущество которого окружение царя явно преувеличивало. Поэтому правительство Ивана IV искало сближения с Кучумом и готово было возобновить добрососедские отношения с ханством на тех же основаниях, на которых они строились при последних Тайбугинах, т. е. от хана требовалось формальное признание вассальной зависимости и, как выражение ее, ежегодное приношение дани в Москву.

Иван IV первым проявил мирную инициативу, послав в 1569 году хану свою грамоту. Этот документ не дошел до нас, но из последующей переписки можно понять, что в нем поднимался вопрос о восстановлении московского вассалитета в Сибири. Кучум дал ответ царю весьма своеобразным путем. В конце июля 1569 года татары совершили набег на русское поселение на реке Чусовой, и схватив трех пермяков, Ивашку Поздеева «с товарыщи», доставили их в ханскую столицу. «И был Ивашко у царя в Сибири ден с десять, – сообщает источник, – и отпустил его на подводах до Перми, а дву товарищев его оставил… и обиды не учинили никоторые». Отпуская к Москве невольного посланца, Кучум на словах просил передать царю: «…ныне деи дань сбираю, господарю вашему царю послов пошлю, а нынче деи мне война с казацким (казахским) царем»[44]44
  Дополнение к актам историческим, т. 1, № 179.


[Закрыть].

После такой «вербальной ноты» Кучум в декабре 1569 года послал в Москву свою первую грамоту. В ней он называл себя «вольным человекам Кучум-царем». Грамота гордого бухарца была составлена в таких выражениях, с которыми не принято обращаться вассалу к своему сюзерену. «И ныне похошь миру, – писал Кучум, – и мы помиримся, а похошь воеватися – и мы воюемся». Это походило скорее на вызов к войне, чем на предложение мира. К такому языку в Москве не привыкли, поэтому бояре решили, что ответить царю на такую грамоту «не пригоже», и оставили ее без ответа.

В 1571 году Кучум-хан направил в Москву посольство и 1000 соболей дани. Ханские послы привезли с собой вторую грамоту, о содержании которой можно судить по сохранившимся приказным записям. На грамоте стояла подпись: «Кучум-богатырь, царь – слово наше». В грамоте хан изъявил готовность встать под высокую царскую руку и платить дань в прежнем размере. В посольском приказе составили текст присяги (шерти), которую должны были подписать сначала послы, а затем ратифицировать Кучум. Однако послы подписать присягу отказались, заявив: «Грамоте и писать не умеем».

Упорство, с которым русское правительство добивалось признания сибирскими ханами зависимости от Москвы, объяснялось отнюдь не желанием получать ханскую дань. Для царской казны тысяча соболей большой ценности не представляла. Царь больше мехов давал в «поминки» иностранным послам, чем получал их в виде дани из Сибири. 28 августа 1578 года после подписания договора в Москве члены датского посольства (6 человек), например, получили царских «поминок» каждый по 27 сороков соболей и по 17 сороков куниц, т. е. всего 6480 соболей и 4080 куниц. В 1595 году «вспоможение» германскому императору Рудольфу, которого Россия склоняла к войне с Турцией, составило 40 360 соболей, 20 760 куниц, 120 черных и чернобурых лисиц, 3000 бобров, 1000 волков, 337 235 белок. Пражские купцы оценивали эту пушнину в 8 бочек золота. В Европе такого пушного богатства не видел ни один монарх, в Москве же его оценили всего в 44 000 рублей[45]45
  Н. М. Карамзин. История государства Российского, т. 10. СПб, 1889, стр. 147.


[Закрыть].

Таким образом, сибирская дань в глазах царя имела чисто символическое значение. Не будучи готовым к войне, Иван IV рассчитывал дипломатическими средствами достигнуть цели: получить власть над «Сибирским юртом». Недаром еще в грамоте 1557 года к английскому королю он прибавил к своему титулу слова: «всея Сибирские земли и северных стран повелитель». Иван Грозный спешил хотя бы формально присоединить Сибирское ханство не только по соображениям государственного и лично царского престижа, хотя и это имело тогда немаловажное значение: монархи всегда любили пышные титулы. Но дело еще в том, что Азия вообще и Сибирь в частности привлекали в то время пристальное внимание западноевропейских стран. Уже в 1492 году некий М. Снупс появился в Москве с письмом от германского короля, в котором излагалась просьба отпустить его, Снупса, для осмотра русских земель, в том числе и земель по реке Оби.

По представлениям европейских ученых, Обь брала начало в Китайском озере, близ которого стоял Пекин. На этой основе возникали планы проникновения в южную и юго-восточную Азию через северные моря и впадающие в них реки, минуя южный путь вокруг Африки, на котором утвердились испанцы. В 1553 году английская Московская компания снарядила экспедицию для прохода в Китай северными морями. Правда, она не достигла цели: два корабля были разбиты бурей, а третий вошел в Белое море и бросил якорь в устье Северной Двины. Тем не менее английские купцы продолжали домогаться в Москве права захода кораблей в устья Печоры и Оби. Но в 1583 году посол королевы Елизаветы Боус получил отказ на том основании, что Обь очень далеко от Москвы, пристаней там нет и вообще иностранцев туда пускать нельзя, так как это может подорвать государеву монополию на пушнину и лишить казну доходов[46]46
  Сборник Русского исторического общества, т. 38, стр. 90–91.


[Закрыть]. Русское правительство весьма круто обошлось с англичанином Маршем, организовавшим в 1584 году экспедицию в низовья Оби сушей: пушнина была задержана, а сопровождавший Марша русский промышленник по имени Богдан строго наказан. В те же годы в кругах английской торговой буржуазии, близких к правительству, вызревали планы захвата северного морского побережья России[47]47
  Архив Ленинградского отделения Института истории АН СССР. Рукописи И. Гамеля, т. 33, стр. 3730–3733.


[Закрыть].

Алчные взоры, которые бросала западноевропейская буржуазия на Сибирь, торопили царя закрепить ее за Россией. Для завершения дела, начатого в Москве с послами Кучума, в 1572 году в Искер отправился русский посол сын боярский Третьяк Чебуков со свитой из служилых татар. Целью его миссии было принять присягу у сибирского хана и получить дань за 1572 год. Но политический климат в ханской столице к тому времени резко изменился. Кучум, никогда не питавший добрых чувств к России, отказался от притворного миролюбия и шел на открытый конфликт.

Поворот во внешнеполитической линии хана был обусловлен рядом обстоятельств. Во-первых, к началу 70-х годов ему удалось подавить оппозицию местной татарской знати и упрочить свое положение на троне. Его власть признали многие хантейские и мансийские князьки Нижнего Прииртышья и Приобья. Во-вторых, положение Кучума упрочилось благодаря расширению экономических, политических и религиозных связей с Бухарой. Бухарский Абдулла-хан, недовольный присоединением к России Казани и Астрахани, толкал Кучума к враждебным действиям против Русского государства[48]48
  X. Зияев. Узбеки в Сибири (XVII–XIX вв.). Ташкент, 1968, стр. 7–8.


[Закрыть]. В-третьих, сибирского хана не мог не приободрить поход крымских татар Девлет-Гирея (1572 г.), сопровождавшийся страшным разорением южных русских городов, селений и даже самой Москвы.

Ханские послы Томас и Апса видели своими глазами сожженную русскую столицу. В Москве ждали нового прихода крымских орд, и послы, возвратившись в Сибирь, не преминули сообщить об этом Кучуму. Как свидетельствуют документы, сибирский правитель искал союза с крымским ханом. Осенью 1577 года русский посол в Крыму Е. Ржевский сообщал в Москву о прибытии к хану сибирских послов. Кучум просил у крымского собрата военной помощи в виде пушек для борьбы с Россией. Правительство Ивана IV отнеслось к этому известию с большой тревогой. Появление огнестрельного оружия в распоряжении агрессивного сибирского правителя представляло смертельную угрозу русским поселениям на Урале. Правда, крымский хан отказал на этот раз в помощи, но никаких гарантий, что он так же поступит в будущем, не было[49]49
  В. Д. Назаров. Указ. соч., стр. 109.


[Закрыть]. Наконец, в своей политике по отношению к России Кучум принимал в расчет и тянувшуюся с 1558 года Ливонскую войну, которая приковала значительную часть русских вооруженных сил.

Первой крупной враждебной акцией Кучума явилось вероломное убийство русского посла Чебукова[50]50
  Г. Ф. Миллер. Указ. соч., приложение № 5.


[Закрыть]. До этого хан ловко инспирировал бунты хантов, манси и черемисов против России, оставаясь сам в тени. Ханские люди вторгались в русские ясачные волости, убивали и брали в плен данников Москвы, запрещали платить дань царю, насильно забирали в ханское войско боеспособных мужчин.

Летом 1573 года племянник Кучума Маметкул, вероятно, не без согласия хана, «собрався с ратью, дорог проведывати, куда итти ратью в Пермь, да многих де наших остяков побили». Татары разорили много деревень и починков строгановской вотчины и, не дойдя 5 верст до Чусовского городка, ушли в Сибирь «с немалою добычей и полоном»[51]51
  Там же.


[Закрыть].

Становилось все более очевидным, что только меч мог остановить вероломного соседа. Ясно было и другое: Строгановы, на которых правительство возложило защиту русских владений на Урале, не в состоянии решить эту задачу собственными силами. В такой обстановке на исторической сцене появился Ермак.

Здесь мы вплотную подошли к одному из сложнейших нерешенных вопросов – вопросу о роли царского правительства, Ермака и Строгановых в присоединении Западной Сибири. В литературе на этот счет существует обилие точек зрения, но если отвлечься от некоторых оттенков и частностей, то их можно свести к следующим четырем группам.

Историки Н. М. Карамзин, Н. Г. Устрялов, С. М. Соловьев, Л. Н. Майков, А. А. Дмитриев, А. А. Введенский, С. В. Бахрушин и авторы второго тома академической «Истории Сибири» считают, что инициаторами и организаторами похода Ермака были Строгановы. Ермак, по существу, являлся исполнителем их воли и замыслов, правда, исполнителем инициативным и талантливым. В основе этой концепции лежат показания Строгановской летописи и царской грамоты от 16 ноября 1582 года.

Диаметрально противоположный взгляд развивали М. П. Погодин, П. И. Небольсин, С. А. Андрианов и А. И. Андреев. По их мнению, Строгановы не принимали активного участия в экспедиции Ермака; замысел похода и самый поход принадлежат всецело инициативе отважного атамана. В трактовке вопроса они следовали главным образом за летописью Саввы Есипова.

Компромиссную позицию в этом спорном вопросе заняли первый историк Сибири Г. Ф. Миллер, историки И. Э. Фишер, М. М. Щербатов, П. А. Словцов, Д. И. Иловайский. Отдавая предпочтение «Истории Сибирской» С. У. Ремезова, они утверждали, что поход в Сибирь Ермак совершил на свой страх и риск, а Строгановы приняли в нем вынужденное участие. Под угрозой разорения имения и даже смерти последние принуждены были снабдить казаков продовольствием, боевым снаряжением и позволить Ермаку набирать воинов в своих вотчинах, чем и навлекли на себя царский гнев.

Наконец, в 1901 году Н. Шляков выдвинул новую версию, по которой поход в Сибирь был предпринят правительством Ивана IV. Оно перебросило отряд казаков под командой Ермака на восточную границу из-под Могилева. Основанием для этой версии послужило то, что в списках казаков, действовавших на Днепре, значился некто Ермак, который и был без колебаний отождествлен с сибирским героем[52]52
  Н. Шляков. Ермак Тимофеевич летом 1581 г. – ЖМНП, ч. 336, 1901, июль, стр. 33.


[Закрыть].

Последняя точка зрения ввиду очевидной несостоятельности не заслуживала бы упоминания, если б не получила неожиданную поддержку среди советских историков. Г. Красинский в статье «Покорение Сибири и Иван Грозный», трактуя по-своему хорошо известные царские грамоты Строгановым, пришел к заключению, что правительство фактически обязало пермских вотчинников вопреки их хозяйственным интересам нанять казаков и отправить против Кучума во имя достижения государственных целей[53]53
  Г. Красинский. Указ. соч., стр. 90–91.


[Закрыть].

О нерешенности рассматриваемого вопроса свидетельствует позиция крупного знатока истории феодальной Сибири В. И. Шункова – автора соответствующих глав академической «Истории СССР с древнейших времен до наших дней». Во втором томе этого издания он писал: «К 70-м годам XVI века в Москве сложился план продвижения в Сибирь. В его реализации правительство Ивана IV использовало деятельность торговых и промышленных людей по освоению камских путей, ставших доступными после падения Казани… Строгановы хотели распространить свои промыслово-торговые операции дальше на восток… Стремление Строгановых встретило поддержку московского правительства. В 1574 году они получили жалованную грамоту на земли за Уральским хребтом по Туре и Тоболу с разрешением строить крепости на Иртыше, Оби и других реках.

Осуществить эту обширную и смелую программу самим Строгановым не удалось. Но из их владений начался знаменитый поход казачьей дружины Ермака».

Не трудно заметить, что автор приведенных рассуждений обошел мучительный вопрос о взаимоотношениях Строгановых и Ермака. Между тем его решение в том или ином смысле имеет важное значение для характеристики личности Ермака и оценки его исторических заслуг.

Не претендуя на окончательность выводов, способных положить конец трехвековому спору ученых, выскажем свое отношение к изложенным выше взглядам. Прежде всего решительное возражение вызывает версия о походе Ермака как военной экспедиции, организованной царским правительством или с его согласия. Ни дошедшие до нас грамоты, ни летописи, ни, наконец, народные предания не содержат и тени намека на причастность царя к знаменитому походу. Напротив, они содержат многочисленные указания на то, что поход совершился вопреки воле Ивана IV и никак не входил в его расчеты. В жалованных грамотах Строгановым 1558, 1568, 1574 годов строго предписывалось: «А ис Перми ни из ыных городов нашего государства… тяглых людей и письменных к себе не называти и не принимати, а воров ему и боярских людей беглых с животом и татей и разбойников не принимати ж». Когда же до Москвы дошло известие о том, что казаки выступили в поход из строгановских вотчин, царь направил Строгановым гневную грамоту. Среди проступков, вызвавших царский гнев, указывался призыв ими без ведома царя волжских казаков: «…волжских атаманов, к себе призвав, воров, наняли в свои остроги без нашего указу»[54]54
  Г. Ф. Миллер. Указ. соч., стр. 342.


[Закрыть].

При сопоставлении с документами обнаруживается несостоятельность и гипотезы, отрицающей причастность Строгановых к походу Ермака. Кроме летописи Есипова, составленной с целью возвеличить христианский подвиг казаков, других оснований эта гипотеза не имеет. Достаточно взглянуть на карту, чтобы убедиться в том, что пройти на Тобол и Иртыш, минуя владения Строгановых, было невозможно. Казаки, прежде чем отправиться в неведомый и враждебный край, должны были обеспечить себя продовольствием, оружием, боеприпасами и средствами передвижения. Нигде, кроме Строгановых, этого они получить не могли. Они воспользовались их вотчиной как исходной базой для своего рейда в Сибирь, получив от ее обитателей и первые сведения о политической ситуации за Уралом.

Позднее, в 1672 году Григорий Строганов в челобитной царю Алексею Михайловичу между прочим писал: «…а в прошлых, государь, годах при царе и великом князе Иване Васильевиче… прадед мой… призвал с Волги атаманов и казаков Ермака с товарыщи, и в свои вотчины и на помощь Ермаку с товарыщи ратных многих людей наймывал и всему войску помочь чинил, деньги и платье, и боевое ружье, и порох, и свинец, и всякой к воинскому делу запас давал из своих пожитков; и вожей с ними под сибирские городы посылал своих дворовых людей»[55]55
  Дополнения к актам историческим, т. 6, 1857, стр. 261–263.


[Закрыть].

Вопрос, следовательно, состоит не в том, принимали или не принимали участие в походе Ермака пермские промышленники, на этот счет не может быть двух мнений, а в том, кто был инициатором этого похода. Отбросив, таким образом, крайние контрверсии, присмотримся ближе к двум оставшимся гипотезам. Историки, которые следуют за Строгановской летописью, описывают события по следующей схеме.

Строгановы давно вынашивали планы расширения своих владений за счет зауральских земель. Исходатайствовав в 1574 году грамоту на земли по Туре и Тоболу с правом строительства крепостей также на Иртыше, Оби и других реках, они приступили к набору ратных людей. Но вольных людей с незапятнанной в глазах официальной власти репутацией оказалось чрезвычайно мало, поэтому они решили принимать на службу «воров и разбойников» в расчете на то, что это не дойдет до царя, как многое не доходило до него и раньше. Узнав о Ермаке, Строгановы послали к нему грамоту с приглашением на службу. Тот принял предложение и вместе со своими казаками явился в Орел-городок. Рассказав Ермаку о богатствах Сибирского ханства и его внутренней слабости, промышленники склонили его к походу в Сибирь.

В этой схеме есть ряд уязвимых мест, отмеченных в свое время критиками. Во-первых, совершенно невозможно думать, что у Строгановых уже в 1579 году, за два года до похода, был четкий и далеко идущий план войны с Кучумом. Они не могли точно знать о военной слабости ханства, на конфликт с которым не решался сам царь. Во-вторых, развязывая войну в Сибири, Строгановы рисковали вызвать на себя гнев царя, от благосклонности которого зависело все их благополучие. Вероятнее допустить, что верноподданные купцы, раньше чем затевать столь серьезное дело, обратились бы в Москву за разрешением и помощью, поставили бы в известность чердынского воеводу. В обычае Строгановых было обращаться к царю и по менее важным поводам. В-третьих, если бы Строгановы являлись действительно инициаторами и организаторами похода, то почему после его блестящего завершения они даже не пытались воспользоваться его плодами. Никаких привилегий в Сибири Строгановы не получили.