Текст книги "Чекистские будни"

Автор книги: Дмитрий Федичкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Дмитрий Георгиевич Федичкин
Чекистские будни

От издательства

Автор этой книги, Дмитрий Георгиевич Федичкин, – человек необычной, удивительной судьбы. Он – профессиональный разведчик, более пятидесяти лет своей жизни отдавший борьбе с тайными и явными врагами нашей Родины, выполнявший самые ответственные задания на «горячих» участках невидимого фронта. Почти двадцать лет он проработал за пределами Советского Союза. Партия и правительство высоко оценили заслуги Д. Г. Федичкина перед советским народом, наградив его орденом Ленина, орденом Октябрьской Революции, двумя орденами Боевого Красного Знамени, тремя орденами Отечественной войны, целым рядом других орденов и медалей. Ветеран Коммунистической партии, гражданской и Великой Отечественной войн, заслуженный работник органов государственной безопасности, он и сегодня не помышляет об отдыхе, ведет большую общественную работу, передает свой богатый опыт молодому поколению.

Сын подмосковного крестьянина-бедняка, переселившегося с семьей в начале века в поисках лучшей доли на Дальний Восток, Д. Г. Федичкин с ранних лет познал жестокий гнет и произвол царизма. Поэтому, когда на Дальний Восток пришла революция, он, не задумываясь, встал в ряды борцов за Советскую власть. Его наставниками были коммунисты-революционеры, всецело посвятившие себя делу служения трудовому народу. Дмитрий Георгиевич выполнял важные поручения большевистского подполья: добывал оружие для рабочих, распространял антивоенные листовки среди солдат японского гарнизона, вел разведывательную работу. В 1921 году, учась в нелегальной партийной школе, организованной, во Владивостоке, он стал членом партии большевиков. Когда белогвардейцы, поддерживаемые японскими интервентами, предприняли вооруженное выступление и власть Дальневосточной республики в Приморье пала, Дмитрий Георгиевич ушел в партизаны, был комиссаром роты и комиссаром батареи, участвовал в кровопролитных сражениях. Однажды в жестокой схватке с превосходящими силами противника партизанский батальон, куда входила батарея Д. Г. Федичкина, был разбит, и он, сильно обмороженный, попал в плен. Ему пришлось на себе испытать все ужасы белогвардейских застенков. Только счастливая случайность спасла его от гибели. В числе других захваченных партизан белогвардейцы отправили Д. Г. Федичкина в «лагерь смерти», находившийся недалеко от Владивостока на Русском острове. Воспользовавшись темнотой, Дмитрий Георгиевич бежал из теплушки и вскоре присоединился к партизанскому отряду, действовавшему в Никольск-Уссурийском районе. Как разведчик партизанского штаба он подолгу находился в тылу японских интервентов и белогвардейцев, добывая важные для командования сведения о численности, вооружении и передвижении вражеских войск.

После окончания гражданской войны на Дальнем Востоке Д. Г Федичкин в октябре 1922 года был направлен на работу в формировавшиеся в то время в Приморье органы ГПУ. Уходя, интервенты оставили на дальневосточной земле довольно широкую шпионскую сеть. Немало белогвардейцев, сменивших свои мундиры на гражданскую одежду, затаилось в темных углах, нанося оттуда неожиданные, подлые удары. В тайге обосновались всевозможные банды, терроризировавшие мирных жителей. Вооруженные бандиты приходили и из-за границы с соседней Маньчжурией. Они нападали на представителей Советской власти, устраивали диверсии. Вместе с другими чекистами Д. Г Федичкин ловил и обезвреживал этих преступников, мечтавших о возрождении старых порядков, мешавших строительству новой жизни в Приморье. Трудные испытания, выпавшие на долю Дмитрия Георгиевича в эти годы, закалили его волю, вооружили молодого чекиста опытом борьбы с врагами Советской страны.

Обо всем этом Д. Г. Федичкин рассказал в своей книге «У самого Тихого…», выпущенной издательством «Детская литература» в 1977 году. В ней хорошо видно, как вместе со становлением Советской власти на Дальнем Востоке в кипучем водовороте событий революции и гражданской войны выкристаллизовывался характер молодого человека, вставшего на путь непримиримой и бескомпромиссной борьбы со старым строем, с контрреволюцией и ее иностранными вдохновителями.

Документальная повесть «У самого Тихого…» заканчивалась тем, что молодого чекиста вызвали в Москву, где его ждали новые ответственные задания. Автор обещал читателям продолжить свой рассказ в следующей книге. И он сдержал слово. Книга «Чекистские будни» повествует о работе Д. Г Федичкина в органах государственной безопасности с середины двадцатых по середину сороковых годов. Именно в это время он неоднократно направлялся со специальными заданиями за рубеж, проводил сложные операции по пресечению деятельности белогвардейских организаций и империалистических разведок. В годы Великой Отечественной войны Дмитрий Георгиевич подготовил немало патриотов к боевым действиям за линией фронта, участвовал в организации партизанского движения, лично выполнял ответственные задания разведывательной службы в глубоком тылу противника. Разумеется, автор не имел возможности рассказать в этой книге обо всем, чем ему приходилось заниматься в течение почти двадцати лет. В нее включен только ряд эпизодов из его многотрудной и опасной работы. Последняя глава посвящена героическим делам некоторых близких ему боевых товарищей и друзей.

Мы надеемся, что эта новая книга Д. Г. Федичкина, как и первая, понравится нашим читателям. Не только потому, что работа разведчиков как бы овеяна особой романтикой. «Чекистские будни» проникнуты горячим чувством любви к нашей социалистической Родине. Это чувство помогало автору преодолевать опасности, находить выход в критических ситуациях и неизменно выполнять свой долг. Без этого чувства, наверное, не было бы и настоящей книги.

ГЛАВА ПЕРВАЯ
В МАНЬЧЖУРИИ
ЗОЛОТОИСКАТЕЛИ

В середине двадцатых годов я работал заместителем начальника Особого отдела 9-й кавалерийской бригады, дислоцировавшейся в Приморье в районе китайской границы.

Однажды совершенно неожиданно мне предложили временно стать сотрудником Дальзолото. Нужно было договориться с китайскими деловыми людьми об организации совместных поисков месторождений золота на территории сопредельной с советским Приморьем Маньчжурии. Понятно, нас меньше всего интересовали золотые россыпи. Тогда было очень неспокойно на наших дальневосточных границах, и советскому командованию было важно в стратегических целях провести топографическую съемку перевала через Малый Хинган, находившегося на китайской стороне реки Амур, выяснить его проходимость в весеннелетнее время.

Этот перевал начинался несколько южнее китайского города Сахаляна (другое его название – Хэйхэ), расположенного напротив нашего Благовещенска, он выводил на просторы маньчжурских степей и далее – на Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД) и к городу Цицикару. Через Малый Хинган шел старый тракт, которым пользовались только зимой, когда все замерзало. В другое время даже на телеге по нему трудно было проехать – таежная глушь, вечная мерзлота, топи и трясины, горы, скалы делали его непроходимым.

Итак, мне предстояло стать золотодобытчиком. Признаюсь, такая перспектива меня не обрадовала. Многое поначалу казалось сложным и неясным. Но служба есть служба.

Чтобы понять существо новой для меня «профессии», овладеть хотя бы элементарными знаниями по разведке и добыче золота, я засел за книги. Ознакомился со специфическими терминами, о которых имел довольно смутное представление: золото жильное и рассыпное, золотоносный кварц и обманка, разрез, отвал, забой, шурфы, шлики, шлак и т. п., выучил названия разного рода снастей старателей. Помимо чисто технической литературы, читал и художественную. Очень помог мне роман Д. Н. Мамина-Сибиряка «Золото», повествующий о жизни сибирских золотоискателей. В нем было много нужных сведений. Одним словом, я более или менее подготовился к будущей экспедиции.

…Сотруднику Дальзолото не стоило большого труда перебраться через Амур из Благовещенска в Сахалян – все было вполне официально. Там я должен был встретиться с крупным банкиром и золотопромышленником Чжан Сяопином и предложить ему партнерство в поиске новых месторождений золота – несомненно, интересном для него деле. Первый же попавшийся мне в городе на глаза полицейский почтительно указал на огороженный высокой оградой, утопающий в зелени особняк. Банкир был посильнее самого местного губернатора, и его здесь знали все.

Хозяин особняка, заранее предупрежденный о моем визите, оказался человеком гостеприимным. По китайскому обычаю, он приветствовал меня низким поклоном и с таким же поклоном проводил в свой кабинет. Чжан не впервые встречался с представителями соседней страны. Он имел деловые отношения с Союзпушниной и проводил некоторые валютные операции с нашим Дальбанком.

– Добрый день, господин Чжан, – произнес я по-китайски. Живя на Дальнем Востоке среди китайцев, я немного владел их языком. Но сегодня на всякий случай прихватил с собой русско-китайский словарь и держал его наготове.

Чжан звонко рассмеялся, взял меня под руку и, усадив в кресло, на довольно чистом русском языке сказал:

– Спрячьте, пожалуйста, свою литературу. Мы отлично обойдемся и так.

В те годы многие китайцы, особенно торговцы и предприниматели, в той или иной степени знали русский язык. И для меня сейчас это было очень кстати: значит, не придется вымучивать из себя китайские слова, чтобы объяснить хозяину цель моего прихода.

Мы разговорились. Я сперва никак не мог сообразить, откуда у китайца такое хорошее, с едва заметным акцентом произношение. Однако вскоре все стало ясно.

– Прошу любить и жаловать, моя жена Ван-ли-тин, – представил он мне миловидную женщину.

У Чжана это имя прозвучало почти совсем по-китайски, но я сразу понял, что она русская – Валентина, хотя и была одета как здешние женщины – то есть в брюках, которые и тогда носили китаянки.

По просьбе мужа Валентина принесла в кабинет сервированный на китайский манер столик: чай, закуска, разнообразные сладости на серебряном блюде. Потом она ушла, снова оставив нас вдвоем.

Чжан внимательно выслушал меня и принялся изучать развернутую перед ним карту Хингана, время от времени покачивая головой.

– Так-так… понятно… – приговаривал он. – Судя по отметкам на карте, на перевале вплоть до спуска в долину действительно были когда-то найдены золотоносные жилы. Очень, очень заманчиво.

Замечу, что наши топографы из штаба дивизии, расположенной в Благовещенске, и вправду разыскали в архивах старую карту с пометками, где были обозначены существовавшие некогда в тех местах золотые прииски. Но их давно забросили из-за мизерного содержания золота в песках и горных породах. Разумеется, об этом я умолчал – нам обязательно нужно было составить топографическую карту перевала, ведь именно через Маньчжурию японские милитаристы готовили нападение на советский Дальний Восток.

– Ну что ж, мой дорогой друг, – потирая руки, сказал сахалянский банкир. – Я согласен. Вместе с Дальзолото охотно приму участие в организации и финансировании этой экспедиции. Документами обеспечу самыми надежными. Губернатор – свой человек, – самодовольно похвастался он.

Мы простились весьма довольные друг другом. Не было ничего удивительного в том, что Чжан быстро и легко принял наше предложение. Он имел небольшой прииск, но с очень бедным содержанием золота. А тут такие перспективы!

По возвращении в Благовещенск я был назначен начальником «геологической группы». Ирония судьбы – второй раз мне «везло» на золото! В годы гражданской войны на Дальнем Востоке я был партизанским разведчиком. Мне и еще одному товарищу поручили доставить через зону, занятую белогвардейскими и японскими войсками, в таежную глушь партизанам десять тысяч золотых рублей царской чеканки. Все кончилось тогда благополучно. Как-то будет теперь?..

Спустя некоторое время «геологическая группа» была организована. Кроме меня, в нее вошли два наших военных топографа, игравших роль горных специалистов. Для охраны в пути к нам прикомандировали двух китайских солдат из здешнего гарнизона. Чжан добыл для нас у губернатора охранные грамоты – местные власти обязывались оказывать нам всяческое содействие. О том, что мы прибыли с советской стороны, по соглашению с Чжаном, решили никому не говорить: осторожность не помешает – чем меньше будут знать о нашей «золотой» экспедиции, тем лучше. Мы наняли автобус – его водителем оказался бывший белогвардеец, а их нам приходилось опасаться больше всего – и рано утром, еще до рассвета, выехали из города, взяв курс на Хинган.

Ее звали Цзинь, а по-русски – Зина. Эту молодую измученную русскую женщину я встретил на придорожном постоялом дворе в маленькой деревушке на Хингане, где наша группа сделала очередную остановку. Она сидела на циновке среди лохмотьев и играла в куклы, сшитые из тряпья. Одну куклу она называла Маша, а другую – Ваня. Одеты они были в рубашки и штанишки.

Я подошел поближе, поздоровался и не смог удержаться от вопроса:

– Почему – в куклы? Вы же не маленькая.

Зина вскинула на меня полные глубокой тоски, набухшие слезами глаза и, как бы извиняясь, тихо сказала:

– Я мечтала о ребенке. Давно-давно. А у меня нет… Теперь уже никогда не будет. Вот я и придумала… Кукла ведь словно ребенок… Только не живой.

– Откуда вы? Как оказались здесь?

– О, это грустно и страшно, – ответила она.

И поведала действительно трагическую историю своей жизни.

Девчонкой вывез ее из Благовещенска в качестве прислуги китайский торговец. Потом он женился на ней. А через год-полтора продал по сходной цене своему знакомому коммерсанту, тоже китайцу. Но и это «семейное счастье» продолжалось недолго. «Я думаю, Цзинь, что тебе пора собираться в дорогу, – как-то сказал ее новый муж. – Есть у меня на примете неплохой человек, он тебя видел однажды, ты ему приглянулась».

– Так они и продавали меня друг другу, увозя все дальше и дальше от родной станицы на Амуре в глубь Китая.

Теперь она оказалась в рабстве у пятого «супруга». На этот раз за мизерную цену ее приобрел китайский поручик, местный босс, безраздельно властвующий в небольшой деревушке в горах. Он – хозяин постоялого двора, лавочник и трактирщик, судья и начальник гарнизона, насчитывающего взвод солдат. Пытает, казнит, прощает и награждает своих подданных по личному усмотрению.

Рис ест только сам, не дает даже жене. Все остальные едят чумизу, местное просо, продукт малопригодный для питания.

Слушая Зину, я обратил внимание на ее ноги: она держала их как-то странно, неестественно выгнув.

Я знал, что признаком совершенства и изящества женщин у китайцев считались маленькие ножки и плоские груди и что в состоятельных кругах общества, по китайским обычаям, женщина должна была иметь дугообразные ножки, напоминающие своей формой молодой месяц или цветок лилии. Поэтому еще в детстве девочкам крепко бинтовали ноги и грудь, чтобы не дать им нормально развиваться. О том, какие страдания это причиняло, говорит китайская пословица: «Каждая пара бинтованных ног стоит ванны слез».

Но Зина попала к китайцам почти совсем взрослой. Почему же у нее такие ноги? Неужели…

Мне вспомнился прочитанный в юности рассказ Н. С. Лескова о степняках-татарах. Чтобы предупредить побеги своих пленников, они проделывали над ними варварскую операцию, которая называлась «подщетинить». На подошвах ног подрезали кожу и в открытые раны сыпали рубленые волосы из лошадиной гривы. Потом надрезанную кожу зашивали. Руки несчастной жертвы на несколько дней связывали, пока рана не заживет. Рубленый волос так впивается в тело, что не только ходить, но даже стоять невозможно. Чтобы хоть как-то передвигаться, человек вынужден приспосабливаться. Он начинает ковылять на щиколотках, и его ноги постепенно изгибаются дугой.

Как выяснилось, подобное изуверство и учинил китайский сатрап над Зинаидой.

– Как вы смогли перенести такое? – спросил я с содроганием.

– Человек, видно, способен все перенести, – горько усмехнулась она, и по ее бледному, худому лицу струйками потекли слезы…

Да, в этом захолустье люди жили по обычаям глубокой древности со всеми ее чудовищными традициями и законами. Полный неизбывной горечи и боли рассказ русской женщины, очутившейся в чужой стране, среди чужих людей, испытавшей на себе весь ужас чуждого ей образа жизни, разбередил мне душу. До сих пор передо мной иногда встает это жалкое, затравленное, искалеченное существо, прижимающее к груди маленьких тряпичных уродцев.

…Я никак не думал, что когда-нибудь еще раз встречусь с Зинаидой. Но это все же случилось через несколько лет, правда, в другом месте и в другой обстановке.

Осенью 1929 года служебные дела опять привели меня на Амур. Китайские милитаристы устраивали всё новые и новые провокации на КВЖД, пытались захватить ее. Они разгромили советское консульство в Харбине, арестовали многих его сотрудников, систематически обстреливали мирные села и станицы на советском побережье Амура и Уссури, пароходы речного флота, угоняли скот, чаще стали перебрасывать на нашу территорию белогвардейские банды. Нужно было принимать какие-то меры. Вот меня и командировали в Благовещенск – помочь здешним товарищам разобраться в сложившейся ситуации.

Как-то ранним утром, возвращаясь на извозчике домой, я увидел женщину. Она сидела на скамейке, кутаясь в замусоленную кацавейку. Ее лицо мне показалось знакомым. «Да это же Зинаида!»

– Здравствуйте. Не узнаёте?

Она подняла усталые глаза, пристально посмотрела на меня и после большой паузы сказала:

– Кажется… Тогда на Хингане, да?..

– Ну конечно. А как вы попали сюда?

Оказывается, последнего мужа Зинаиды, поручика, недавно перевели в Сахалян, и она решила бежать на родину. Как раз минувшей ночью один русский рыбак на своей лодке доставил ее в Благовещенск.

– А что делать дальше – не знаю, – закончила она свой сбивчивый рассказ. – Я ведь так больна, так… – и, зарыдав, уткнулась лицом в мое плечо.

Я посадил ее в экипаж, отвез в горздравотдел и попросил там направить ее в больницу.

Долгое время о судьбе Зинаиды я ничего не знал. Но однажды случайно встретил того самого заведующего горздравотделом из Благовещенска, который с большим пониманием отнесся тогда к беде женщины.

– Ну как же, отлично ее помню, – сказал он в ответ на мой вопрос. – Мы ее вылечили, она вышла замуж. У нее ребенок… Да и ходит теперь нормально, всей ступней, наши врачи избавили ее от конского волоса.

…Мы медленно двигались по перевалу. Каждый километр давался с невероятным трудом. Нередко приходилось вытаскивать машину из трясины или топи лебедкой, предусмотрительно установленной на ней еще в Сахаляне. Порой мы вынуждены были настилать гати. Хорошо еще, что дело происходило в мае – промерзлая земля, топи и трясина оттаяли только сверху, ниже был твердый грунт – вечная мерзлота.

Несмотря на всю сложность обстановки, «горные специалисты» усердно копали шурфы, промывали песок и породу, складывали желтые крупинки в специальные кожаные мешочки, которыми обычно пользуются золотоискатели. Заодно убедились, что драгоценного металла здесь почти нет – не зря прииски забросили. В наших мешочках хранилась главным образом так называемая обманка – желтоватый минерал, сходный по внешним признакам с золотом.

Данные для топографической карты мои спутники записывали в особые тетради. Пользовались они для этого условными знаками. Мало ли что! В случае чего записи эти не выдадут истинных целей нашей экспедиции. Принимая меры предосторожности, топографы сделали много фотоснимков, которые оказались весьма полезными в будущем.

Примерно на середине пути, когда мы немного научились преодолевать таежное бездорожье, у нас случилась крупная неприятность: у машины лопнула полуось. Общими усилиями мы подставили под задний мост толстую жердь, и наш автобус на трех колесах едва дотянул до затерянного в горах крошечного селения из нескольких фанз.

Машина здесь была тогда в диковинку. Местные жители передвигались главным образом на ослах или пешком. Кто побогаче – располагал двухколесной арбой. Босоногие мальчишки вертелись вокруг – того и гляди, растащут весь инвентарь и нечем будет копать шурфы. Пришлось выставить караул. При виде солдат любопытные, даже мальчишки, разбежались. Китайцы знали: раз военные – добра не жди. Только старики в стеганых ватниках и таких же штанах, с прокуренными трубками в пожелтевших от табака зубах, издалека наблюдали, что будут делать приезжие со своим поломанным домиком на колесах.

До Цицикара оставалось еще добрых двести километров через перевал – по горам и ущельям. Надо было что-то предпринимать. Подходим к старикам, спрашиваем:

– Где у вас тут можно отремонтировать машину?

– Ехай далеко-далеко, мало-мало, – ответил один из них, кивнув куда-то в сторону.

Трудно сказать, сколько времени прошло, пока мы добились более вразумительного ответа. Оказалось, что «далеко-далеко, мало-мало» – это без малого километров сто по горным тропам.

Старики утверждали, что где-то там, на паровой мельнице, имеется токарный станок. Но можно ли на нем выточить злополучную полуось? Этого никто не знал. Все-таки мы решили рискнуть. Достали из машины железный лом, который на всякий случай захватил с собой водитель автобуса, наняли двух осликов, и наш шофер вместе с одним из солдат отправился в путь.

Две недели мы ждали их возвращения. Кончились продукты. Ни крошки хлеба, ни песчинки соли. Питались единственно тем, что удавалось купить у местных жителей – чумизой да квашеным без соли луком, распространявшим вокруг убийственный, тошнотворный запах.

Топографы делали свое дело. Для отвода глаз они копали шурфы, собирали в мешочки желтый песок-обманку. Я же с двустволкой бродил по окрестностям в поисках дичи-авось удастся что-либо подстрелить. Но почему-то ничего не попадалось.

Однажды из густого кустарника поднялись несколько птиц. Летят медленно, лениво. «Фазаны!» – мелькнуло у меня. Всматриваюсь… Конечно, фазаны. Это куда вкуснее всякой другой дичи. Гурманы считают их мясо особым лакомством.

Вскидываю ружье, хочу уже спустить курок и в этот момент слышу сзади истошный крик. Оглядываюсь: из кустов выбегают два китайца. По одежде – монахи, невдалеке видна кумирня. Один из них осторожно подходит. Руками и мимикой показывает, что стрелять в фазанов не надо.

– Почему не надо? – спрашиваю с досадой, нехотя опуская ружье.

Оказывается, фазаны у них – священная птица. Ее нельзя убивать. А убьешь – можешь сам прощаться с жизнью. Китайцы растерзают на месте…

В общем, попробовать фазана не удалось. Голодный и злой я вернулся в селение к нашему колченогому автобусу, стоявшему возле полуразрушенной глинобитной фанзы.

А есть все-таки хочется. Мои топографы – люди выдержанные, терпеливые, но и у них, смотрю, ноги подкашиваются. Квашеный лук и чумиза без соли и масла уже не идут в горло. От одного вида их все внутренности готовы вывернуться наизнанку. Передохнув, опять отправляюсь на поиски. На этот раз бреду в соседнюю деревушку в надежде пусть хоть и за большие деньги, но найти что-нибудь съедобное.

Когда я по тропинке, проложенной сквозь густые заросли, вышел к лощине, где дымилось несколько труб, сделанных из полых стволов деревьев, до моего слуха донесся знакомый с детских лет веселый петушиный голос:

«Ку-ка-ре-ку!..»

«Есть петух, значит, должны быть и куры», – обрадовался я и уже бодрее зашагал вниз.

Как только я спустился в лощину, перед моим взором открылась чарующая картина: на лужайке у фанзы, в окружении примерно полутора десятков кур важно прохаживался красавец Петька с громадным красным гребешком на гордо поднятой голове.

Неподалеку стоял лысый, костлявый китаец с козлиной бородкой и пристально разглядывал меня – чужестранца, непонятно откуда и зачем явившегося в эти глухие края.

Приблизившись на достаточное расстояние, я тут же попытался завоевать расположение хозяина и, только израсходовав весь наличный запас китайских приветствий и все известные мне знаки глубокого почтения к собеседнику, приступил к делу.

– Не продаст ли мне досточтимый господин Ван две курицы? – Назвал я его Ваном наобум, но, кажется, угадал. Фамилия Ван распространена в Китае не меньше, чем у нас Иванов.

– Мало-мало подождем, – ответил Ван и пошел в фанзу.

Вскоре он вынес циновку, расстелил ее, сел, скрестив ноги, и предложил мне сесть напротив: все должно быть солидно, ведь речь идет о коммерческой сделке. Хотя мои познания в китайском языке были очень ограничены, мы с Ваном прекрасно понимали друг друга. Я убедился, что имею дело с незаурядным коммерсантом.

– Продать курицу? – Он отрицательно покачал головой.

Предполагая, что он набивает цену, я сразу же назвал довольно большую сумму, которая, как я думал, вполне его устроит. Но и этого оказалось мало. Выяснилось, что от продажи кур он вообще категорически отказывается.

– Ну почему?

– Она несет яйца. Яйца продам, пожалуйста, много-много.

Обещаю ему уплатить за две курицы столько денег, сколько стоят яйца, которые они способны снести за всю свою куриную жизнь. Ван произвел в уме и на пальцах какие-то арифметические расчеты и решительно заявил:

– Мало-мало не хорошо.

– А что не хорошо?

– Если тебе выгодно заплатить за двух кур так много денег, то мне вдвойне выгодно оставить их у себя.

«Куриная» сделка так и не состоялась. Но о продаже яиц мы договорились сравнительно быстро. Ван поднялся с циновки, отвесил мне низкий поклон, я ответил ему тем же, и мы расстались друзьями.

С тех пор мы питались исключительно яйцами без соли. Ели их вареными, печеными, пили сырыми. Они нас тогда здорово выручили. Однако если у певцов, как говорят, от употребления сырых яиц голос становится чище и звонче, то у нас почему-то выходило наоборот. Несколько лет после этого я испытывал к яйцам такое отвращение, что не мог их видеть.

Наконец ослики вернулись с полуосью, выточенной на примитивном токарном станке. Поскольку станок надо было крутить вручную, работа заняла много времени. Выточить полуось из простого лома, почти без инструмента – дело нелегкое. Но наш шофер показал себя отменным мастером и справился с задачей отлично. Ось выглядела так, как будто ее сделали в Германии, откуда был родом автобус, на котором мы ехали.

До Цицикара добрались примерно через месяц и без особых приключений. На топографическую карту были нанесены вся трасса перевала и подходы к нему – в общей сложности километров триста. Обратный путь тоже обошелся без происшествий. Нам удалось преодолеть его значительно быстрее: мы уже знали дорогу, она немного подсохла, пригодились и настеленные нами гати, топографы останавливались довольно редко – лишь в тех местах, где нужно было что-то проверить, уточнить. В Сахалин мы привезли мешочки с образцами – как доказательство наших добросовестных поисков на перевале.

Первый визит, конечно, к компаньону – китайскому банкиру Чжан Сяопину. Встретились как старые добрые знакомые. Меня пригласили к столу. После обмена тостами за здоровье, счастье и процветание всех наших родственников чуть ли не до седьмого колена мы перешли к делу. Чувствовал я себя неловко. Как воспримет Чжан нашу «неудачу»? Вдруг подумает, что мы хотим скрыть от него найденные богатства? Хорошо, хоть набрали немного золотоносного песка, правда, очень бедного, непригодного для промышленной разработки, но все же…

– Нас с вами жестоко подвели, господин Чжан, – сказал я банкиру, передавая ему мешочки. – Вот они, эти «золотые пески». Здесь есть кое-какие признаки золота, однако это совсем не то, что нам нужно. Похоже, царские геологи, составлявшие в свое время карту, неточно определили его содержание в песках и горных породах.

– А может быть, все-таки… – пробормотал Чжан, не желая, видимо, расставаться с мечтой о новых золотых приисках. Прищурившись, он стал внимательно рассматривать высыпанные на ладонь желтые комочки. – Вы знаете, мне кажется, если сделать анализ…

– Увы! – вздохнул я. – Наши горные специалисты единодушны в своем мнении, и у меня нет оснований им не доверять.

Прощались мы долго и церемонно. Чжан преподнес мне подарок – статуэтку какого-то китайского бонзы.

– Очень, очень надеюсь встретиться с вами в более удачном совместном поиске, – повторял он, тряся мою руку.

…Топографическая карта с подробным описанием перевала на Малом Хингане была доставлена в штаб Хабаровского военного округа.

А через двадцать лет, в 1945 году, по этому перевалу наступала одна из армий 2-го Дальневосточного фронта, которым командовал генерал-полковник М. А. Пуркаев.

В своих воспоминаниях Маршал Советского Союза А. М. Василевский, рассказывая о боевых действиях наших войск при разгроме Квантунской армии, писал:

«Советские войска шли по труднопроходимой местности. Даже у самих японцев и китайцев не имелось сколько-нибудь приличных карт. Наша картографическая служба немало потрудилась, чтобы обеспечить командиров необходимыми пособиями. Враг не предполагал, что советские войска сумеют за неделю пройти сотни километров в тяжелейших условиях. Элемент неожиданности был столь велик, а удар, полученный Квантунской армией с северо-запада, так силен, что она после него уже не смогла оправиться.

…Форсирование Хинганского хребта явилось подвигом, не имевшим себе равных в современной войне.

…К концу шестых суток нашего наступления Квантунская армия оказалась расчлененной на части».

Как известно, Хинганский хребет имеет две горные цепи: Большой и Малый Хинган. Высказывание маршала Василевского относится к Большому Хинганскому хребту. Направление через Малый Хинган было второстепенным. Однако оно способствовало рассечению Квантунской армии и ее последующему разгрому.