Текст книги "Чекистские будни"

Автор книги: Дмитрий Федичкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

ТАЙНА СПИЧЕЧНОГО КОРОБКА

Со времени нашей «золотой экспедиции» прошло немногим более года, и мне довелось еще раз побывать в Сахаляне, но уже совершенно по другому поводу.

После освобождения в октябре 1922 года Дальнего Востока от интервентов и белогвардейцев в сопредельной Маньчжурии осело много бежавших туда врагов Советской власти. На китайском берегу Амура продолжала свою антисоветскую деятельность «Амурская военная организация» во главе с генералом Сычевым. Ее боевые отряды, насчитывавшие до 1500 человек, были расквартированы в районе Сахаляна – то есть в непосредственной близости от Благовещенска.

В январе 1924 года белогвардейцы организовали крупное восстание в четырех уездах тогда еще Амурской губернии, перебросив из Сахаляна на советскую сторону большую группу бывших офицеров Амурского казачьего войска. В восстании участвовали местные кулаки и казаки. Трудовое крестьянство, несмотря на жестокие меры принуждения, им увлечь за собой не удалось. Менее чем через месяц восстание было полностью ликвидировано.

Однако белогвардейские вожаки – атаманы Семенов, Глебов и другие не прекращали налетов на советскую территорию. Всякий раз, встретив отпор, они скрывались в Маньчжурии, там пополняли потрепанные банды, получали от своих японских покровителей оружие, боеприпасы, обмундирование – и вновь переходили границу. Если им не удавалось проникнуть в глубь советской территории, они, учинив кровавый разбой, старались поскорее уйти за Амур. Вот в такой напряженной обстановке приходилось действовать в то время нашим органам безопасности на Дальнем Востоке.

Как-то мы получили данные, что в Сахалян из «главного штаба» белогвардейцев, находившегося в Харбине, прибыл специальный ревизор, чтобы проверить деятельность здешней белогвардейской организации. Этим ревизором был перешедший на нашу сторону русский офицер, бежавший в свое время за границу. Мне поручили увидеться с ним. Темной ночью на лодке я переправился в Сахалян.

В условленном заранее месте я встретился с «ревизором». Он принес тревожные вести: в верховьях Амура концентрируются белогвардейские банды, готовятся разбойничьи рейды в Приморскую, Амурскую и Читинскую области. Белогвардейцы держат в глубокой тайне свои замыслы. Места и время высадки на советскую территорию строго засекречены.

Нашим пограничникам крайне важно было знать, откуда именно грозит опасность, чтобы достойно встретить непрошенных гостей. Однако «ревизору» не удалось пока получить от сахалянских «коллег» нужные данные. Их собирались вручить ему только перед самым его отъездом.

Мы решили не торопить события, чтобы не вызвать подозрений. Но как «ревизор» передаст эти сведения мне? Лично встретиться мы уже не сможем. Как же быть?

Договорились так: он все коротко запишет и вложит записку в спичечный коробок. По дороге на пристань, проходя под декоративным мостиком городского парка, находившегося рядом с пристанью, он бросит коробок на откос, в траву. Я в это время должен сидеть в некотором отдалении на одной из скрытых зеленью скамеек и наблюдать за его действиями и обстановкой вокруг него.

Наконец наступил день возвращения «ревизора» в Харбин. Все шло как будто хорошо: я видел, как он подошел к мостику, вынул из кармана пачку папирос, спички. Но, шагнув под мостик, «ревизор» исчез из поля моего зрения. А через минуту-полторы из-за мостика донесся шум. Кто-то истерически крикнул: «Вот он – большевистский шпион!» Мимо меня пробежали полицейские, послышались возгласы на русском и китайском языках. Внезапно все стихло. Потом раздался третий – отправной – гудок парохода. Загрохотала лебедка, выбирая из воды якорь, судно отчалило от пристани, и я остался один со своими раздумьями и опасениями.

«Что с коробком? Бросил ли его «ревизор», как условились, на откос? И вообще, уехал ли он на пароходе? Быть может, его разоблачили, и полицейские, надев на него наручники, потащили его в тюрьму?» Мостик, деревья и высокий, поросший травою холм не дали мне возможности увидеть, что случилось, когда появились полицейские.

На какое-то время я как бы приклеился к скамейке – все думал, как поступить. Пойти на поиски спичечного коробка? А если ловушка? Но делать нечего, в конце концов надо выяснить, что произошло.

Встал, сделал несколько шагов к мостику и глянул на откос насыпи – коробок лежит. Брать или не брать!.. Прошелся по парку – ни души. Обозрел ближайшие кусты – тоже ничего подозрительного. Совершив большой круг, прохожу под мостиком в обратном направлении, на ходу подхватываю коробок и иду дальше. В голове неотступно стучит: «Этот ли коробок? Мало ли кто может бросить спичечный коробок на откос?.. А если все же следят?..»

Единственная возможность заглянуть в коробок, не опасаясь, что тебя могут тут же поймать за руку, – это пойти в общественный туалет (да простит мне читатель эту подробность) и закрыть за собой дверь кабины. Так я и сделал. Открываю коробок – бумажка. Развернул ее – она самая. Названия пунктов переброски и высадки, время, фамилии, численность состава, вооружение, план действий на советской территории – в общем, все, что нужно. Даже больше: указаны несколько пособников на нашей стороне. Очень важная для нас информация.

Но почему кричали: «Большевистский шпион!»?

– Да это я и кричал, – рассмеялся «ревизор», когда через некоторое время мы встретились с ним в Хабаровске. – Зачем? Сейчас объясню. Как только я оказался тогда под висячим мостиком и бросил коробок на откос, откуда-то сбоку вынырнул белогвардеец, которого я однажды видел мельком в сахалянском штабе. Я подумал, что он меня проследил и намерен забрать коробок. Невдалеке прохаживались полицейские, и я закричал: «Большевистский шпион!», чтобы привлечь к этому белогвардейцу их внимание. Получилось. Полицейские схватили его и увели. А я побежал на пристань и едва успел вскочить на палубу парохода.

…Не пришлось диверсантам осуществить свои гнусные замыслы. Наши пограничники встретили их как подобает в таких случаях. Спичечный коробок сделал свое дело.

Хочу еще добавить, что в организации поездки «ревизора» в Сахалян принимал участие мой близкий друг, ныне покойный Василий Иванович Пудин, работавший в то время в Харбине. О героизме, мужестве и стойкости этого человека я расскажу в одной из следующих глав.

«ХЛЕСТАКОВ» ПОНЕВОЛЕ

По центральной улице Харбина – столицы Маньчжурии – лениво прогуливался молодой, двадцативосьмилетний пижон: пиджак в клетку, белые брюки, соломенная шляпа, галстук-бабочка, лакированные туфли, перчатки, стек с набалдашником из слоновой кости. После военной гимнастерки я не очень уютно чувствовал себя в этом наряде. Но что поделаешь – надо. Направили меня сюда с весьма важным заданием.

Недавно закончился конфликт на Китайско-Восточной железной дороге. Особая Дальневосточная армия под командованием В. К. Блюхера в ноябре 1929 года разгромила войска китайского милитариста, японского ставленника в Маньчжурии Чжан Цзолина. Права СССР на КВЖД были восстановлены. Однако мы понимали, что японские заправилы не оставили своей давней мечты захватить Маньчжурию. Они развили бурную антисоветскую деятельность: сколачивали банды из белогвардейских эмигрантов, создали целый ряд шпионских и диверсионных организаций.

Активизировались и нашедшие себе приют на территории Маньчжурии после гражданской войны штабы и разведки капиталистических государств, участвовавших в 1918–1922 годах в интервенции и оккупации Дальнего Востока. Это был удобный плацдарм для враждебных действий против нашей страны. Общая с СССР граница по Амуру и Уссури в несколько тысяч километров, а также морская граница давали большие возможности для проникновения в Приморье и Забайкалье.

Что они замышляют? Какую роль отводят своим китайским и белогвардейским подручным? Все это предстояло выяснить. Вот я и стал на время «беглецом из Совдепии».

Поселился я в приличной гостинице Харбина. Номер отличный. Постель ослепительной белизны, кресла обиты бархатом, ковры… Никогда мне еще не приходилось жить в такой роскоши. А как быть дальше? Русских здесь, в Харбине, десятки тысяч, главным образом, белогвардейцы, так что раствориться среди них нетрудно. Но как налаживать работу? С чего начинать?

Открыл окно, смотрю на улицу. Размышляю, прикидываю…

Стук в дверь.

– Войдите!

На пороге появился круглолицый мужчина лет тридцати пяти, в элегантном костюме, в верхнем карманчике пиджака ажурный платочек.

– Извините за беспокойство, – пробасил он на русском языке. – Пришел засвидетельствовать вам свое уважение, а главное – поздравить вас с тем, что вы благополучно вырвались от большевиков.

Он поклонился, щелкнул каблуками и посмотрел вокруг.

«Ищет, куда сесть, видно, хочет поговорить, – подумал я. – Только вот о чем? Впрочем, человек «оттуда» представляет, конечно, для него интерес…»

– Прошу, прошу вас. – Я указал ему на кресло. Догадаться, что он бывший офицер, не составляло труда. Поведение, речь… И я не ошибся.

Как выяснилось из разговора, это был в прошлом гвардейский капитан, бежавший в Маньчжурию с остатками армии белого генерала Каппеля. После разгрома Колчака Красной Армией каппелевцы продолжали еще некоторое время бесчинствовать на Дальнем Востоке и в Забайкалье вместе с японскими интервентами. А когда их вышвырнули за пределы страны, капитан неплохо устроился в Харбине – стал управляющим гостиницей. Узнав о прибытии очередного беглеца из «большевистского ада», он пришел выразить мне свои добрые чувства.

Этот дворянский отпрыск оказался довольно-таки деловым человеком. За сравнительно небольшое вознаграждение он предлагал на выбор китайский паспорт, или вид на жительство иностранца, или даже паспорт почти любой европейской страны, изъявлял готовность найти мне подходящее занятие, если я в нем нуждаюсь.

– У отца, знаете ли, было имение в Симбирской губернии, – откровенничал он. – Большевики отобрали и – подумайте только! – устроили там приют для беспризорников… Поэтому глубоко сочувствую своим соотечественникам и стараюсь всем, что в моих силах, им помочь.

Дело, конечно, было не в помощи, а в желании воспользоваться затруднениями беглеца из СССР, чтобы заработать на этом.

За паспорта я его вежливо поблагодарил – «обойдусь пока советским паспортом». Что касается работы – буду весьма признателен, если он сумеет устроить меня на КВЖД.

Чуть ли не на другой день капитан предложил мне техническую должность в коммерческой службе этой железной дороги.

– Вам это обойдется недорого. Как дворянин с дворянина – пятьсот долларов.

В то время это были большие деньги. За эту сумму он готов был даже подтвердить мое дворянское происхождение, о котором, кстати, я ему ничего не говорил. Видимо, мой «благодетель» исходил из принципа – побольше запросишь, побольше возьмешь.

Я стал торговаться и дал ему понять, что за пятьсот долларов можно получить более высокую должность.

Капитан пошел на уступки и «как дворянин с дворянина» согласился взять с меня ровно половину. Двести пятьдесят долларов – сумма тоже немалая.

На технической работе я пробыл недолго. Вскоре меня «повысили», назначив ревизором коммерческой службы

Западного участка пути КВЖД – от Харбина до станции Маньчжурия. В этом мне помогли мои друзья.

Тут меня подстерегали некоторые трудности. Ревизор – это, конечно, очень хорошо. Можно разъезжать, многое видеть, со многими людьми поддерживать деловые отношения. Коммерческая служба – тоже не так уж плохо. Но беда в том, что у меня было только смутное представление о моих обязанностях. Правда, я рос около железной дороги, подростком имел друзей, родители которых были железнодорожниками. Иногда мы лазили, играя, по старым, вышедшим из строя вагонам и паровозам, стоявшим в тупиках на станции. Катались на поездах, ловко цепляясь на ходу за поручни. Но всего этого маловато, чтобы считать себя специалистом по железнодорожному делу.

Пошел в библиотеку при управлении КВЖД. Разговорившись с одним из посетителей, я узнал, что он был когда-то, еще в царские времена, коммерческим ревизором на этой дороге. В период недавнего конфликта, когда китайским милитаристам удалось на короткий срок захватить КВЖД, его уволили и посадили в концлагерь.

Он охотно, тем более что я ему предложил некоторую плату, ввел меня в курс моей новой профессии.

Мой старый знакомый – город Цицикар. Побывал я здесь лет пять назад, будучи руководителем «геологической группы», безнадежно искавшей золото на перевале Хингана. Но тогда я провел в городе дня два-три, не больше, – мы торопились в обратный путь. Теперь предстояло устраиваться тут надолго – в Цицикаре находилась резиденция Западного участка КВЖД. И приехал я сюда не один. Со мной была моя жена, которую я, как только позволила обстановка, вызвал из Владивостока, где она до этого жила, в Харбин.

Мало изменился этот захудалый провинциальный городишко, именуемый столицей Цицикарского генерал-губернаторства. Те же глинобитные фанзы на окраинах, несколько десятков домов европейского типа в центре. По редким в городе булыжным мостовым мелкой рысцой несутся рикши со вспотевшими лицами, в посеревших от пыли, бывших когда-то белыми кофтах.

Городские власти и местное железнодорожное начальство отнеслись ко мне благосклонно. Ревизору коммерческой службы и его жене отвели казенную квартиру из четырех комнат с хорошо обставленной гостиной для приемов. Мне полагались также средства на представительские расходы и «казенная» прислуга. Ею оказалась разбитная тетка Аграфена, которую гражданская война занесла из Сибири на Дальний Восток.

По штату был положен и личный секретарь. Звали его Анатолием. Это был славный малый. Увидел я его на станции, где он работал переписчиком вагонов. Мне приглянулся этот коренастый паренек с свисающей на глаза челкой, я и навел о нем справки.

Анкета подходящая: сын русского железнодорожника – инженера, отдавшего КВЖД почти всю свою жизнь. Здесь он окончил гимназию, хорошо знал китайский язык. Его однокашники теперь служили в разных китайских и японских учреждениях и фирмах. Один из его друзей – Олег – был переводчиком в политической полиции. Это тоже представляло интерес.

Надо сказать, что русская молодежь – дети служащих КВЖД – в большинстве своем была настроена очень дружелюбно к СССР. Их отцы жили интересами дороги, построенной в начале века на народные деньги. Во время конфликта на КВЖД китайские власти показали свое истинное лицо. Они арестовывали русских железнодорожников, бросали в тюрьмы, концлагеря, причем многие там погибли. Только успешные действия Красной Армии положили конец произволу и беззаконию.

Анатолий со временем стал надежным помощником во всех моих нелегких делах. Он привлек к нашей работе Олега, и тот регулярно информировал нас о планах и деятельности полиции, которая вела усиленную слежку за служащими КВЖД, в том числе и за мной.

Со своим другом-переводчиком Анатолий добывал немало важных сведений об антисоветских происках японцев, китайцев, белогвардейцев. И в частности, о японской специальной школе, готовившей в Харбине кадры шпионов и диверсантов для переброски их на территорию нашего Дальнего Востока…

Среди прочих белогвардейских организаций выделялся созданный японцами в Маньчжурии Российский фашистский союз – РФС. Штаб этого союза находился в Харбине. В крупных центрах Маньчжурии были филиалы РФС. Цицикарским отделением руководил бывший совладелец металлургического завода в Благовещенске, офицер белой армии Николай Чепурин. Мне очень важно было поближе сойтись с этим ярым врагом нашего государства, чтобы проникнуть в тайные замыслы русских фашистов. Но как это сделать?

И надо же случиться такому! Нет, мне иногда действительно здорово везло.

Однажды в коммерческую службу КВЖД обратился молодой, сравнительно хорошо одетый господин с просьбой предоставить восемь товарных вагонов для перевозки грузов одного крупного торговца. Этот господин и оказался «вождем» цицикарских русских фашистов. Как потом выяснилось, японская разведка не очень-то щедро платила своим подручным, и те, как говорится, занимались отхожим промыслом. Мой новый клиент, например, подрабатывал на жизнь, выполняя различные поручения местных купцов и промышленников.

И вот он сидит передо мной…

О вагонах мы договорились скоро. Ну, а дальше?.. Как переключиться на интересующую меня тему? И тут я вспомнил, что знаю старшего брата Николая Чепурина – Василия Гавриловича, тоже белого офицера, бежавшего за кордон после окончания гражданской войны на Дальнем Востоке. В отличие от своего младшего брата, Василий Чепурин не мечтал о лаврах фюрера. Он занялся более скромным делом: поселившись в Сахаляне, организовал там автомастерскую и гараж автомашин, ремонтировал всякого рода автомобили – грузовики и легковушки, сдавал в аренду автобусы. Познакомился я с ним в то время, когда мы нанимали у него автобус для «золотой экспедиции» на Малый Хинган.

– Вы знаете моего старшего брата? – встрепенулся мой собеседник. – Расскажите, как он там живет, ведь мы давно не виделись.

Лед тронулся…

Николай Чепурин часто обращался ко мне за вагонами, и я ему охотно помогал. Настороженность, сковывавшая его в первые дни знакомства, постепенно рассеялась, и мы стали почти «друзьями». Не вдаваясь в подробности, скажу только, что информация, которую мне удавалось от него получить, играла немалую роль в том, чтобы дальше нашей границы вражеская агентура, пробиравшаяся в советское Приморье, не проникала.

…«А при чем тут, собственно, Хлестаков? – спросите вы. – Ведь эта подглавка названа «Хлестаков» поневоле»?

Хлестаков, конечно, некоторая натяжка. Гоголевский герой из меня не очень бы получился. Но нечто отдаленно напоминающее случившееся с ним – произошло и со мной.

В числе ответственных работников КВЖД я был приглашен как-то на банкет к новому генерал-губернатору Цицикарской провинции генералу Ху Венцзо. Мы сидели почти напротив, обменивались тостами и исподволь приглядывались друг к другу. Чем это я его так заинтересовал?

И вдруг…

Кровь мгновенно хлынула к голове, часто забилось сердце. Ну и влип! Да ведь генерал-губернатор – тот самый пленный китайский полковник, с которым я имел дело в Хабаровске во время конфликта на КВЖД. И он, судя по его многозначительной улыбке, признал во мне своего давнего знакомого.

Первое, что пришло на ум: надо делать вид, что я его не узнал, и досидеть за столом до конца. Продолжаю вежливо улыбаться и играть роль признательного гостя.

На другой день Анатолий принес далеко не радостную весть. С тревогой он сообщил, что, по словам Олега, политическая полиция чуть ли не готовит для меня наручники. Генерал-губернатор запросил у высшего командования разрешение на мой арест и с минуты на минуту ждет ответа, разумеется, положительного.

Я и сам не исключал, что такое разрешение может быть получено. Однако высшее командование визы на мой арест не дало. «Вы опознали советского офицера? Это хорошо. Надо его сначала уличить в чем-либо предосудительном, а потом можно и арестовать. Нам не следует сейчас осложнять отношения с нашими советскими партнерами по КВЖД». Такой ответ получил Ху Венцзо из Пекина.

Олег сообщил, что генерал-губернатор потребовал от начальника политической полиции фактов моих «неблаговидных действий». «Советский офицер, может быть, и бывший, вряд ли находится в Цицикаре только для того, чтобы произносить тосты на банкетах». Компрометирующих меня фактов не нашлось. Генерал-губернатор был разъярен.

Потом стало известно, почему Ху Венцзо так спешил разделаться со мной: он опасался, что я могу помешать его карьере, его благополучию. Оказывается, вернувшись из советского плена, он написал донос на большую группу своих сослуживцев, бывших в плену вместе с ним. Тринадцать человек тогда казнили, а полковник Ху Венцзо был повышен в чине и получил высокий пост генерал-губернатора. Но тут появился какой-то коммерческий ревизор, который кое-что знал об истинном положении вещей, в частности о его собственном поведении в плену…

Время шло, никаких доказательств полиция представить не могла. Тогда генерал-губернатор решил поступить иначе. Не смея открыто нарушать указания свыше, он придумал комбинацию в чисто китайском стиле: вызвал к себе одного крупного торговца – клиента КВЖД и предложил ему устроить семейное торжество, а в числе других пригласить в гости и ревизора с супругой.

Внешне все выглядело вполне пристойно. С этим торговцем я действительно встречался по коммерческим делам – он не раз обращался с просьбами о вагонах для перевозки своих грузов, и в его приглашении трудно было усмотреть что-либо необычное. В пригласительном билете, составленном на русском и китайском языках, меня просили «вместе с очаровательной супругой своим присутствием осчастливить недостойных хозяев». В нем содержался целый каскад и других изысканных китайских выражений.

По замыслу генерал-губернатора этот вечер должен был быть последним в моей жизни. Однако Олег вовремя узнал о приказе генерал-губернатора начальнику полиции. А приказ был такой: захватить меня с женой, когда мы ночью выйдем из дома коммерсанта, и секретно отправить нас в тюрьму. Не удастся – убить на месте, свалив все на разбойников-хунхузов.

Генерал-губернатор оказался настолько предусмотрительным, что приказал даже заготовить для отдела происшествий в местной газетенке сообщение, что в ночь на такое-то число таинственно исчез вместе с супругой ревизор коммерческой службы западного участка КВЖД такой-то.

Мы действительно исчезли. Но не так, как планировал генерал-губернатор.

Держа перед собой пригласительный билет с тисненными золотом розами, я долго размышлял, как быть… Идти на банкет – это идти навстречу своей смерти. Сбор гостей назначен к десяти вечера – тоже с умыслом: ночью легче расправиться с нами, не будет свидетелей… Ну, а что делать? Стоп! В это же время – около десяти – через станцию Цицикар проходит экспресс в Харбин. Хорошо бы воспользоваться таким совпадением!

До семейного торжества у моего клиента еще больше суток. Продолжаю как ни в чем не бывало принимать посетителей, а у самого голова буквально пухнет от раздумий. Сколько всего надо предвидеть и предусмотреть! Главное, нужно усыпить бдительность полиции и прежде всего «казенной» наблюдательницы за нами – тетки Аграфены.

И Анатолий и Олег предупреждали, чтобы мы были с ней осторожны – она является платным агентом политической полиции. Я и сам не раз убеждался в этом. На своих вещах и в письменном столе я замечал следы ее поисков «доказательств», которых требовал генерал. Копалась она и в корзине, куда я бросал разные бумажки, черновики актов и документов, касавшихся ревизорских дел.

Как же все-таки обмануть полицию, помешать ей разгадать возникший у меня план?

Я написал записку жене и послал ее с курьером коммерческого агентства дороги, при котором был мой служебный оффис. В этой записке я сообщал, что завтра, в субботу, у нас днем будут гости, и просил жену подготовить обед. Просил также напомнить Аграфене, чтобы она погладила мой визитный костюм, так как потом мы пойдем к моему клиенту, любезно пригласившему нас на свое семейное торжество.

Мой расчет заключался в том, что курьер – он так всегда делал – покажет записку полицейскому, дежурящему около нашего агентства. Не исключено, что и Аграфена прочтет эту записку, когда курьер принесет ее к нам домой.

Надо было убедить своих противников, что я ничего не подозреваю, совершенно беспечен – иду в гости, принимаю гостей…

Наступила суббота. Удастся ли осуществить план бегства? Жену я решил пока не волновать. Скажу потом, перед самым уходом из дома.

Днем пришли знакомые, играл патефон, танцевали на веранде, веселились…

Вечером стали собираться к коммерсанту – он жил на окраине в роскошной вилле. Послали Аграфену за извозчиком. Теперь следовало сказать жене, что нас ожидает. И сказать осторожно, спокойно – женщину могут подвести нервы. О кознях генерал-губернатора говорить не стоит. Просто, мол, обстоятельства сложились так, что нам нужно тайно скрыться сегодня же.

– Что случилось? – растерянно спросила жена, когда я коротко рассказал ей о своих намерениях.

– Пока ничего, но может случиться, лучше уйти от греха подальше.

– А как же вещи?

– Ничего трогать не надо. Пусть все останется как есть. Все будет хорошо, моя дорогая, – старался я подбодрить ее.

Вскоре вернулась Аграфена. Жена наказала ей с утра сделать кое-какие закупки, дала деньги на расходы. Мы сели в экипаж и поехали. Единственная вещь, которую я с собой захватил, – это букет цветов для именинницы, а жена взяла сумочку, японский зонтик и изумительную по красоте и изяществу ночную рубашку, которая легко продевалась через маленькое колечко. Женщина все-таки удивительное существо: даже в самые трагические минуты жизни она остается женщиной…

На развилке дорог я приказал извозчику свернуть в сторону железнодорожной станции. Взглянул на часы: без двадцати десять. До отхода поезда – семнадцать минут. Успеть бы! Ехать недалеко, однако все же толкаю в бок извозчика:

– Поживей, любезный, поживей!

– Хоросе, капитана, хоросе…

Вот и станция. Подъезжаем к поезду, но не от перрона, а с другой стороны. Раздается третий звонок. Неужели опоздаем? На паровозе дали свисток и выпустили пар – сейчас двинется. Бежим к первому попавшемуся вагону. Подсаживаю жену на ступеньку, открываю своим служебным ключом дверь (ревизор имеет право контроля пассажирских поездов), и мы в тамбуре.

В это время распахнулась дверь, ведущая из тамбура в вагон, и перед нами оказался сам начальник поезда. Он узнал меня и воскликнул:

– Господин ревизор, какая честь! Позвольте проводить вас в спальный вагон.

Действительно, вагон третьего класса, в который мы случайно попали, не очень-то соответствовал моей по тем временам достаточно высокой должности. Начальник поезда предоставил нам двухместное купе в международном вагоне.

Ночь езды… Ночь бессонная, тревожная…

Утром – в Харбине. Надо найти кого-нибудь из товарищей или хотя бы знакомых. Их немного, но они есть. Как нарочно, сегодня воскресенье и ни один телефон не отвечает. В гостиницу идти нельзя – клиенты гостиницы учитываются полицией.

Ждать невозможно. Дорога каждая минута. Решаем с женой разделиться – поодиночке легче будет пробиваться к своим. Первым же поездом отправляю жену на станцию Маньчжурия. Я дал жене адрес нашего консульства – как советской гражданке ей там помогут перебраться на советскую территорию. Сам держу курс в противоположную сторону – во Владивосток. Доеду до Пограничной – так тогда называлась конечная станция КВЖД, – а потом попытаюсь перейти нелегально «зеленую границу». Пригодится знание местности – я когда-то недалеко от этого района партизанил.

Но как ехать – открыто или тайно? Взять билет третьего класса? А может, оставаться ревизором до победного конца? Все равно многие здесь знают меня в лицо.

И тут вспомнился Хлестаков. Почему бы не попробовать? Конечно, Хлестакову было намного легче. Он не рисковал жизнью. А меня мои смертельные враги, быть может, уже преследуют по пятам. Зато я, в отличие от него, настоящий ревизор, служебные документы в порядке – воспользуюсь в случае чего. Вот только портфеля не хватает… Надо будет где-нибудь здесь купить. И держаться посолиднее, делать вид, что ко всему присматриваюсь, принюхиваюсь, задать несколько достаточно прозрачных вопросов работникам дороги – пусть «догадаются», что я еду с обычной ревизией. Тогда они не станут разузнавать о цели моей поездки и не наведут на мой след полицию.

Свой план я начал приводить в исполнение еще на вокзале. Прошелся по перрону, заглянул в служебные помещения, строго выговорил какому-то чиновнику за якобы замеченный мной непорядок. И вскоре убедился в том, что моя уловка возымела действие.

Не успел я сесть в поезд «Харбин-Пограничная», начальник поезда лично провел меня в международный спальный вагон первого класса и предоставил мне отдельное купе в середине вагона.

– Тут поспокойнее: не стучат колеса, не хлопают двери тамбура, – сказал он.

Я не сомневался, что по селектору по всей линии уже полетела телеграмма: «Едет ревизор».

Видя, как начальство старается предупредить все мои желания, проводник стал тщательно сметать воображаемые пылинки с дивана, столика и даже с дверных ручек, сверкавших ослепительным блеском.

– Не будет ли угодно господину ревизору закусить? – подобострастно спросил он, закончив уборку, и почтительно склонил голову набок.

– Принеси-ка, милейший, из ресторана чего-нибудь… Можно зернистой икорки или копченой осетринки… Разумеется, бутылочку сухого вина, желательно французского, и кофе.

– Слушаюсь, один момент, господин ревизор.

Через минуту-другую передо мной возник солидно сервированный стол.

– Желаю здоровья, – поклонился проводник и, спиной открыв дверь, бесшумно удалился.

На душе у меня было очень беспокойно. Думал о жене – как она там? Добралась ли до консульства? А что, если генерал-губернатор догадался разослать срочную телеграмму «Всем, всем, всем!» о моем аресте? Причину сочинить нетрудно: мол, сбежал ревизор и прихватил с собой казенные ценности.

От Харбина до последней китайской станции в сторону Владивостока – Пограничной экспресс тогда шел часов шесть-семь. Пытаюсь уснуть, чтобы хоть немного забыться. Однако сон не идет. И не только от волнения. Почти на каждой остановке в купе робко заглядывают местные станционные власти. Интересуются самочувствием, спрашивают, не будет ли каких-нибудь распоряжений и указаний по их ведомству. Я, конечно, стараюсь не уронить своего достоинства, задаю соответствующие вопросы по работе коммерческой службы. И в их глазах читаю: «Скорее бы уехал, кто их, ревизоров, знает, что у них на уме?»

А мозг неотступно сверлит мысль: вдруг на следующей станции в дверях купе вместо чиновника с заискивающей улыбкой на лице появится совсем не улыбающийся жандарм, и меня отправят обратно в Цицикар к генерал-губернатору. Но уже без всяких почестей, в наручниках и в арестантском вагоне.

Приближаемся к Пограничной. Поезд замедляет ход. Смотрю в окно и чувствую, как спина покрывается холодным потом. На перроне большая группа людей в форменной одежде железнодорожников и в гражданском платье и полицейский офицер со своими подчиненными. Неужели за мной?

Мне было известно, что в китайской полиции и в контрразведке работают бывшие белогвардейские офицеры. Как раз на станции Пограничная в полиции служили ярые антисоветчики Шекунов и Чехов. Последний выдавал себя за родственника великого русского писателя. Всю свою жизнь они боролись с большевиками – сначала в царской жандармерии и охранке, потом в белогвардейских контрразведках. И хотя судьба до сих пор оберегала меня от личного знакомства с этими закоренелыми врагами нашей страны, встреча с ними на Пограничной не предвещала ничего хорошего.