Текст книги "Сказки человека, который дружил с драконом"

Автор книги: Дмитрий Ефимов

ОТЕЦ

еловек пил шампанское за летним столиком кафе под открытым небом. Пил уже много дней, пытаясь хоть как-то заглушить боль и тоску, вцепившуюся в его душу. Он, наверное, так бы и провёл остаток дней, отведённых ему на жизнь у моря, если бы из черноты дум его не выдернули две девицы, продефилировавшие мимо. Девицы были явно лёгкого поведения. То, что прикрывало их попы, юбками назвать было никак нельзя. Зато они оставляли на виду длинные ноги во всей их полноте и даже частичку того, что на всеобщее обозрение выставлять, наверное, не следовало.

У одной волосы струились до середины спины чёрным, как смоль, водопадом. У другой – едва касались плеч и золотились ярче пшеничного поля по осени. У Златоволосой была обворожительная фигура. И удивительной красоты ноги. Но больше всего в ней поразило его не это, а необыкновенные сексуальность и чувственность, которые, видимо, достались ей от природы. Кроме того, несмотря на все издержки профессии, в ней угадывалось такое редкое качество, как женственность, также, наверное, доставшееся ей от природы. Человек хмыкнул, расплатился и направился следом.

Девицы бросили якорь недалече, выбрав местом для охоты небольшую скамейку напротив казино. Человек расположился позади на каменных ступенях небольшого одноэтажного дома. Судьба отвела ему немного времени. Через полчаса из казино вывалился клиент и выбрал, естественно, златоволосую. Человек этому нисколько не удивился.

Черноволосая осталась на скамье в гордом одиночестве. Человек потянул ещё немного, поднялся и притулился на злополучной скамейке рядышком.

– Привет, – как старой знакомой сказал он.

– Привет, – в тон ему отозвалась Черноволосая, пытаясь оценить взглядом кто перед ней: клиент или просто так, надуло ветром?

– Сколько стоит твоя подруга? За всю ночь. Целиком.

– Триста долларов.

Человек что-то прикинул в уме.

– Я готов заплатить сто долларов за день. Никакой постели. Просто за то, что она пообедает со мной, выпьет хорошего вина у моря и прогуляется перед закатом вдоль набережной. Мне очень тоскливо. И я просто хочу провести день с очень красивой женщиной.

– Я передам, – пообещала Черноволосая, стараясь никоим образом не выдать своего изумления.

Наутро он зашёл на рынок купить черешни. А выходя, случайно, боковым зрением уловил знакомую фигуру, длинные ноги и узкую полоску материи, которую её хозяйка, видимо, считала всё-таки юбкой. Он обернулся. В ворота рынка входила Черноволосая, держа за руку девочку лет пяти-шести. Ребёнок весело подпрыгивал, то и дело забегая вперёд и радостно заглядывая в лицо матери. Несколько мгновений, и толпа скрыла их от его глаз. А он всё никак не мог уйти и смотрел, смотрел им вслед.

На душе у него было мутно. А ещё очень грустно от того, что в жизни этих двоих не было мужчины, который мог бы о них заботиться. Так, как должно. Чтобы не пришлось Черноволосой зарабатывать на жизнь так. Себе и своей девочке.

На следующий вечер он застал обеих девиц лёгкого поведения за охотой на той же скамейке у казино. Черноволосая завидела его первой, радостно заулыбалась и толкнула подругу локтём в бок.

– Смотри. Это тот, о котором я тебе говорила.

Он подошёл, учтиво поздоровался и отозвал Златоволосую в сторону.

– Прости меня. Я виноват перед тобой. Мне было очень плохо, и я захотел, по слабости, провести день в обществе очень красивой женщины. Просто провести день в обществе очень красивой женщины. Я не покупаю женщин. Не хочу относиться к ним как к вещи. Поэтому прости меня, за то, что я чуть не поступил, как другие, и не попытался купить тебя. Словно вещь. На! Возьми! – он протянул ей триста долларов. – Просто так. Это подарок.

Затем повернулся к Черноволосой.

– Скажи, у тебя случайно нет дочери? Лет пяти-шести?

При упоминании о дочери Черноволосая вся расцвела.

– Есть. А что?

Человек порылся в карманах. Достал стодолларовую купюру и вложил в её ладонь.

– Возьми. Пожалуйста! Купи ей какой-нибудь подарок. От меня.

Потом он развернулся и пошёл прочь, провожаемый удивлёнными взглядами.

Через четыре дня он сидел за летним столиком любимого кафе, смакуя шампанское. Видимо, невесёлые думы роились у него в голове, потому как он не замечал ничего вокруг. И Черноволосую, шедшую мимо, заметил не сразу. Поймав его взгляд, она улыбнулась и приветливо помахала рукой. Он ответил на приветствие также взмахом руки, затем, поймав себя на какой-то мысли, отодвинул стул, встал и направился ей навстречу. Достал из кармана ещё одну купюру и, протягивая, попросил:

– Покатай дочку на водном мотоцикле. Пусть у ребёнка будет праздник.

И собрался было уходить, когда любопытство взяло вверх.

– Ты купила подарок? Какой?

– Нет! – Черноволосая смутилась. – Не получилось. Извини.

– Почему?

– Ну… она попросила купить ей… папу.

– Что купить? – не понял он.

– Папу, – повторила дрогнувшим голосом Черноволосая и отвернулась, чтобы он не видел как она вытирает навернувшиеся слёзы.

Человек задумался.

– Я пробуду здесь ещё девятнадцать дней, – наконец вымолвил он. – Затем уеду и никогда не смогу вернуться. Я мог бы провести их с твоей дочерью. Папой. Я не знаю – может, ей будет потом ещё больнее. Не знаю… тебе решать. Если надумаешь, – он назвал гостиницу. – Я буду ждать завтра утром в холле в десять часов.

В эту ночь он так и не смог заснуть. Ворочался с боку на бок, не находя покоя. А когда утром на час раньше срока спустился вниз, то ещё с лестницы увидел Черноволосую с дочкой.

Сердце ударило в висок с силой парового молота. Он не помнил, как оказался рядом, как взял девочку на руки.

В глазах ребёнка он увидел, что чувствует человек, когда дождался Чуда.

А потом были девятнадцать удивительных дней. Водные мотоциклы с залихватскими бурунами, волны за кормой, разноцветное мороженное, шарики, отпущенные в небо, и, конечно же, сказки по вечерам.

Отпущенные дни промелькнули мгновением, как и всё хорошее.

Когда пришло время прощаться, он поднял девочку на руки и заглянул в глаза.

– Моё время пришло. Мне пора уезжать. Навсегда. Прости… – из его глаз выскользнула и потекла по щеке слеза. – Но я рад, что в моей жизни была ты. Будь счастлива.

– Не плачь, – девочка маленькой ладошкой вытерла его слезу. – Не плачь! И я… не буду.

Когда девочка выросла, она нашла его. Точнее не его, а его могилу. Она не повторила судьбу своей матери, которую любила и никогда не осуждала. Она закончила институт, стала классным специалистом и очень красивой женщиной. Вышла замуж за человека, которого любила до конца жизни. Родила ему двоих детей. Двух замечательных ребят. Когда дети выросли, она отвезла их на небольшое кладбище. Показала могилу. И попросила, когда придёт её час, похоронить её рядом с отцом. Который был у неё целых девятнадцать счастливых дней.

МОНЕТКИ

«Он верит в чудеса – и чудеса происходят. Он убеждён, что мыслью способен преобразовать жизнь, – и жизнь постепенно становится иной. Он не сомневается в том, что встретит любовь, – и вот появляется любовь. Это знает каждый, наделённый даром верить».

Пауло Коэльо

утник любовался закатом. Солнце только начало садиться к краю воды, но его диск уже приобрёл те багровые оттенки, на которые можно было смотреть. Море было объято таким всепоглощающим покоем, что, скорее, походило на озеро. Человек расположился у самой кромки воды, любуясь то солнцем, то тем, как ладонь моря гладит плоскую прибрежную гальку.

Сзади, на небольшом пригорке, восседал Ангел-хранитель. Красота природы, словно прибой, залила всё вокруг. Делать было абсолютно нечего, и Ангел позволил себе немного расслабиться, распушив крылья под бархатным веером предзакатного бриза.

Берег, на сколько хватало глаз, был пустынен, не было никого, за исключением супружеской пары, прогуливавшейся за руку вдоль морской пены. От них веяло любовью и счастьем – почище бриза, налетающего с простора моря. Ангел так залюбовался красотой природы, что своего собрата заметил не сразу. Тот шёл с другой стороны от пары вдоль набегающей пены и то и дело, в качестве тренировки, ловил солёные брызги кончиком широкого короткого копья.

Приблизившись, Пришедший учтиво поздоровался и сел рядом. Всё в нём выдавало опытного воина – и манера постановки ступни и вооружение. Тем более было странно видеть, что он может быть так далеко от своих подопечных. Что-то в этом было не так.

– Простите за любопытство… – только было начал Ангел, как Пришедший оборвал его на полуслове:

– Знаю! Знаю! Тебя удивляет, как я могу оставить без присмотра свою подопечную? Так я ей не нужен.

На своём веку Хранитель слышал многое. Но не такое! Вопрос, эмоции – всё всколыхнулось в нём, дыхание перехватило, и он, подавившись собственными словами, закашлялся. Пришедшему пришлось несколько раз стукнуть его по спине. Он снова попытался спросить и снова закашлялся. Вопрос так и повис в воздухе.

– Это долгая история, – понимающе кивнув, продолжил Пришедший, – но время у меня, пожалуй, есть.

Вместо предисловия Пришедший достал из-под кольчуги ладанку и открыл её. Внутри покоилась небольшая светящаяся монетка, сотканная из чего-то сияющего. Полыхнуло так, что путник удивлённо оглянулся, – не приближается ли гроза? Ладанку пришлось моментально захлопнуть.

– В тринадцать лет, – начал Пришедший, – он прочёл «Алые паруса» А.С. Грина и поверил, что существует любовь, которую стоит ждать. Если надо, – то всю жизнь. Он не был наивен и понимал, что в жизни чудес не бывает. Как сказал Сирано де Бержерак:

 
«Ведь только в сказках и найдёшь,
Что вдруг сбываются несбыточные грёзы.
Что принц-урод становиться хорош,
А мы живём лишь в мире скучной прозы».
 

И что одиночество до конца жизни – вот цена, которую ему, скорее всего, придётся заплатить за свою веру в чудеса. Но это его не смущало. Он знал цену и готов был платить по своим счетам. Его понятия о любви были сформированы тремя его самыми любимыми книгами: «Алыми парусами» А.С. Грина, «Сирано де Бержераком» Ростана и сказкой «Красавица и Чудовище». И он надеялся, что сможет полюбить так, как его герои. Что в его любви будет благородство Сирано де Бержерака. Что он сможет поставить на первое место не себя, а то, что будет нужно любимой женщине. А если любовь будет безответной, – то, что сердце не выдержит, и он умрёт, как Чудовище – от тоски.

Он ждал. Годы шли. Порой он отчаивался, но не сдавался. Но он не просто ждал. Он боролся, боролся с самим собой, старался совершенствовать себя, стать воином, чтобы хоть немного соответствовать той любви, которую надеялся встретить. А ещё он молился. Просил Бога послать ему любовь. Пусть даже безответную. Он так и говорил в своих молитвах: «Пусть даже безответную!» К сожалению, Вселенная не разбирает желаний и посылает так, как просят.

Ему было сорок, а ей двадцать семь, когда они встретились.

Когда она родилась, он уже ждал.

Она сделала свои первые шаги, – он ждал.

Она пошла с букетом цветов в школу, – он ждал.

Так получилось, что он ждал её столько, сколько она живёт на этом свете.

Не каждой женщине дано, чтобы именно её… именно её кто-то ждал с первого её вздоха.

Её – ждали!

Подобно булатному клинку любовь пронзила его сердце, а весь мир схлопнулся в одну точку, у которой было её имя. Поэтому её «НЕТ» прозвучало подобно приговору.

– Дайте мне хоть один шанс! Мне не нужна эта жизнь без вас! – взмолил он.

В ответ она лишь покачала головой, развернулась и ушла, звонко цокая каблучками по асфальту. Он не был её мечтой.

Мужчины часто говорят: «Я не могу без вас жить!» Но, как правило, это пустые слова. Для него эти слова пустыми не были.

– Как бы это тебе объяснить, – задумался Пришедший. – Это, как алые паруса, которых ждали всю жизнь. Вот они появились на горизонте и… проплыли мимо.

Он прожил без неё ещё два года. Два страшных года. Он просыпался в ужасе, что придётся прожить ещё целый день, пока сон не отправит в спасительную пустоту. Жизнь превратилась в сплошной сгусток боли.

Каждый день он приезжал в небольшую церковь, расположенную на маленьком клочке земли в самом центре города за зданием знаменитой библиотеки. Церковь ютилась среди трёх-четырёх крестов могил и цветов небольшого садика со скамейкой. В левом углу у самого иконостаса он зажигал огоньки свечей у иконы Божьей Матери и подолгу молился.

Он просил Господа послать ей очень счастливую судьбу. Судьбу, которой в обычной жизни не бывает. Судьбу, которая бывает лишь в сказках. Чтобы она засыпала счастливой и просыпалась счастливой. Жизнь полную чудес, яркости красок, страсти, любви, нежности, тепла. Чтобы не только ничего плохого, но даже, чтобы лёгкая грусть не коснулась её души. Он ни разу не попросил у Господа ничего для себя. Только для неё. Так, как нужно ей.

Для себя он не просил ничего, кроме милосердия. Под милосердием он понимал смерть и стирание души. Для него Рай представлялся домиком с любимой женщиной. Где бы он её встретил такой же молодой и прекрасной как при их встрече. И чтобы каждый день был, как первый. Чтобы он не мог насмотреться на неё и от касаний замирало и падало сердце.

Без неё же Рай ему стал не нужен. Без неё ему стали нужны лишь смерть и стирание души. Чтобы не быть без неё нигде. Ни здесь, ни Там. Но он не просто молил Бога о смерти. Он точно знал, что жить без неё не хочет и не сможет. Поэтому действовал с хладнокровием воина, встречающего свой конец. Доделал свои дела. Написал завещание. А потом купил себе могилу. На тихом загородном кладбище недалеко от Храма, одинокой сосны и с видом на лес. Поставил себе памятник. Такой, как хотел. И написал на нём то, что хотел написать для себя. На памятнике высечено:

 
«Прохожий стой! Здесь похоронен тот,
Кто жизнь прожил вне всех житейских правил.
Он музыкантом был, но не оставил нот.
Он был философом, но книг он не оставил.
Он астрономом был – средь звёздных далей
Затерян навсегда его учёный след.
Он был поэтом, но поэм не создал.
Но жизнь свою он прожил как Поэт».
 

Сирано де Бержерак

«Простим жизни – она нищая перед нами!»

А.С. Грин

А ещё вместе с художником вылил бронзовую статую Чудовища, умершего от тоски. Чудовище получилось смесью человека, собаки и дракона. Оно лежало, неестественно подвернув ногу, поверх самурайского меча, обняв руками аленький цветочек. Ему хотелось, чтобы оно также стояло на его могиле. Но сам ставить его не стал. Поставят, если сочтут нужным, решил он.

А затем попросил могильщиков вырыть могилу.

– У вас кто-то умер? – спросили могильщики.

– Нет. Человек ещё жив.

– Этого нельзя делать, – наперебой запротестовали могильщики. – Нельзя рыть могилу живому! Это плохая примета!

– Не волнуйтесь. Всё честно. Это моя могила. А плохая примета – как раз то, что мне нужно.

И сам отследил, чтобы вырыли её глубоко и тщательно. И заглянул на дно своей могилы, прежде чем её засыпали песком.

За него пытались бороться. Свозили во Францию. Показали Париж. И океан со скалами, уходящими в море. Он пожил у голубой бездны, попил в кафе на набережной, яблочный сидр, полюбовался черепичными крышами домов, покормил с рук хлебом наглых чаек и бакланов, но через две недели сбежал. А когда его удивлённо спросили: «Разве тебе не понравилось?», то ответил не задумываясь: «Мне не нужен ни один день, который я прожил без неё!»

Через год, в канун её отказа, он начал задыхаться. Есть такие слова: «Я не могу дышать без тебя». Теперь он знал им цену. Пришлось лечь на месяц в больницу – под капельницу. Дышать его научили. Жить – нет.

Он считал своё сердце гнилым. За то, что оно не разорвалось. И когда понял, что оно не встанет – выстрел и картечь сделали то, что не смогло сделать сердце.

Умер он на своей могиле. В свой день рождения. Положил на памятник свои любимые книжки: «Алые паруса», «Сирано де Бержерак» и «Красавица и Чудовище».

– Вы были мне друзьями всю мою жизнь, – обратился он к ним. – Побудьте со мной и в этот час!

Затем попросил Господа о двух вещах: чтобы судьба любимой женщины была счастливой и чтобы там, в Аду, его болью Тёмные не могли питаться. И ушёл в верхние слои Тьмы – в Пустоту.

Пустота – страшная смесь простора с теснотой гроба. Полное ощущение тесного, сжатого, ограниченного пространства. Ни звёзд, ни света, ни звука. Ничего! Только боль и отчаяние, что он никогда больше не увидит её улыбки.

Но, даже задыхаясь в этой тягучей, липкой, сжатой бесконечности, он пытался свою боль и отчаяние превратить в свет для неё. Он так хотел бы оплатить её судьбу. Но чем? Он понимал, что не может положить к ногам Господа свои добрые дела. Он их делал не для Бога. Он их делал для себя. Потому, что сердце сжималось болью и состраданием. И он повторил бы их снова – даже если Бога не было бы. Их он положить от чистого сердца не мог.

Однажды любовь, боль, страдание переполнили его и стали невыносимыми. Вдруг он почувствовал, как сердце ударило – гулко, подобно молоту по наковальне. Раздался звон и из груди выпала маленькая светящаяся монетка. Снова боль, снова удар – и снова выпала монетка.

Умирала Душа долго. Очень долго. И очень мучительно. Но однажды сон накрыл Душу спасительным покрывалом. Она заснула и больше не проснулась.

И послал Господь за ней четвёрку боевых Ангелов из специальной гарроты разведчиков. Пришёл проводить их в путь и его Ангел-хранитель. Возглавлял четвёрку сам командир гарроты – неприметный Ангел с седыми крыльями. Когда он скинул одежды, чтобы облачиться в латы – стал виден ужасный шрам кое как сросшийся через всю спину. Этот шрам так поразил Ангела-хранителя, что он не выдержал, отозвал одного из крадущихся и учтиво поинтересовался:

– Я слышал, что раны на крыльях полученные вами во Тьме зарастают седым пером. Но у Ангелов не бывает шрамов!

– Это так, – кивнул крадущийся в сторону командира. – Он первым начал спускаться во Тьму. Однажды в верхних слоях Сумрака он столкнулся с самим Князем Тьмы. С того боя и носит он этот шрам. Но и эта тварь потеряла левый глаз и левую ступню. Глаз вырос. Только зрачок стал не чёрным, а зелёным. И он, как ты знаешь, кривит. А вот ступня так и не заросла. Вместо неё выродилось знаменитое копыто. Такие дела.

Крадущиеся скинули одежды и накрыли тела маскировочным туманом. Поверх закрепили латы и ещё один маскировочный туман поверх крыльев. Теперь издалека их можно было принять за демонов. Затем нацепили оружие, тщательно закрепив его. Последними надели чёрные кривые мечи со смещённым к жалу центром тяжести. Во Тьме честных поединков не бывает. Ни один демон не решится напасть на крадущегося в одиночку. Наваливались всегда сворой и неожиданно. Начиналась куча-мала. Поэтому мечи закрепляли на правом бедре у самой кисти. Так, чтобы меч можно было вытащить обратным хватом даже в самой жуткой давке. В отличие от ятаганов, мечи крадущихся изогнуты вперёд. Ими можно и резать в тесноте свалки, и рубить в открытом бою.

Группа попрыгала, чтобы убедиться, что ничто не звенит и ушла в сторону Сумрака.

Вернулись лишь к вечеру. Без происшествий. Клинки не покинули ножен.

Тщательно завёрнутую в маскировочный плащ Душу положили перед Господом. Откинули края. Мёртвая Душа лежала вся вытянувшись с протянутой к Господу правой рукой. Из сжатого кулака что-то сверкало. Когда разжали пальцы так брызнуло светом, что многие от неожиданности прикрыли глаза ладонью. В кулаке были зажаты несколько полыхающих светом монеток, выкованных в Пустоте из любви, боли, отчаяния и благородства. Душа как бы протягивала Господу эти монетки за счастливую судьбу своей возлюбленной.

– Ты же знаешь, – Господь не торгуется и не заключает сделок. Но эти монетки, выкованные им во Мраке, – абсолютно чистые, потому что в них нет ничего для себя… даже Надежды, – оказались обязательны к приёму даже для Него!

И, помолчав. Ангел добавил:

– Сказки и Чудеса всё-таки иногда случаются. Если в них верить… и если за них бороться!

Заходило солнце. Путник любовался закатом. А над ним, на краю небольшого обрыва сидели два Ангела-Хранителя. В лучах заходящего солнца невидимо для человеческого глаза блестели латы, и сизые огоньки играли на воронёной стали коротких кривых мечей. Ангелы смотрели на море, на багровый диск солнца, ложащийся спать под одеяло воды, и… на Девушку, которой Ангел-Хранитель был не нужен.

От автора

Закончить эту сказку и всю книгу я хотел бы несколькими словами. Эта история не выдумана. В ней всё – правда. Я знал этого человека, который из своей любви, отчаяния, боли и благородства выковал такие монетки и положил их за судьбу любимой женщины к стопам Господа. Если Бога нет – то положены они были в пустоту. Но положены они были! За её судьбу и судьбу её маленькой дочери. Я очень надеюсь, что Бог есть, и что монетки были приняты.