Текст книги "Последнее задание"

Автор книги: Дмитрий Федорцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Я замер, пораженный, чувствуя в горле тяжелый ком. "Вот и ответ!" вспыхнула мысль.

– Да милая, это был Рай. Только не тот... – прошептал я, целуя ее в лоб, – Просто это был вещий сон.

Наступал последний день. Но я принял решение.

Глава 5

Айсберг

Борт лайнера "Титаник".

Северная Атлантика,

Примерно 400 миль к югу

от мыса Рейс острова

Ньюфаундленд.

14-15 апреля 1912 г.

К вечеру 14 апреля резко похолодало. Хотя этот отрезок пути лежал гораздо южнее Англии, проходящее здесь холодное Лабрадорское течение, берущее начало в студеном море Баффина у ледовых обрывов Гренландии, делало свое черное дело. Состояло оно, впрочем, не столько в самом холоде, сколько в другой, действительно смертельной для моряков угрозе айсбергах, несомых Лабрадорским течением столь стремительно, что самые крупные, не успевая растаять, достигали порой широт Бермудских островов.

...А я, кое-как ускользнув от Мэри и соседей по каюте, к 23-м часам вечера уже добрых минут 40 дежурил, затаившись в накрытой брезентом шлюпке, ближайшей к ходовому мостику лайнера. Несмотря на заблаговременно одетое теплое белье и усердный самогипноз по методике йогов-респов, холод пронизывал меня до костей. Имплант молчал. Безумно хотелось вернуться в тепло каюты, или, на худой конец, размяться, побегав по палубе. О первом не стоило и мечтать, а насчет последнего – хотя холод и согнал всех с открытых палуб, выбираться наружу было все-же рискованно. Рядом с мостиком размещались каюты офицеров, радиорубка, штурманская, и другие служебные помещения, где несмыкавие глаз круглые сутки вахтенные, наверняка заметили бы меня, задав кучу ненужных вопросов. Так что единственное, на что я в итоге отважился, это украдкой высунуть наружу голову, откинув брезент с противоположного мостику борта шлюпки.

Когда я забрался в шлюпку, солнце еще только садилось за горизонт. Теперь же совсем стемнело, и едва выглянув я, несмотря на холод, был буквально заворожен великолепием ночи. Луны не было, но я никогда не видел, чтобы звезды сияли так ярко. Казалось, они даже выступают из густо-индигового небосвода, сверкая, как россыпь бриллиантов.

Да! Это была волшебная ночь – ночь, когда человек испытывает радость просто от того, что он живет. Но знание того, что должно этой тихой ночью случиться, придавало ей в моих глазах нечто зловещее. Что-то сатанинское чудилось мне в ее неземном очаровании.

Ровно в 23.30 введенный в затылочную кость моего черепа имплант, четырежды тоненько пискнул, сообщив о появлении группы поддержки.

– Джон! Мы здесь! – зазвучал в голове голос Рона Стюарта, старшего четверки, – Как ты там?

– В норме. Жду гостя у рубки. – отозвлся я, – Где вы?

– В двух километрах прямо над тобой.

Пристально вглядевшись в ночное небо, я естественно, ничего подозрительного не разглядел.

– Я все больше склоняюсь к тому, – снова заговорил Рон, – что наш друг не объявится вовсе.

– Посмотрим. И давайте пока помолчим. Пока я не выйду на связь.

– Ладно, все... Ждем!

В эфире вновь зависла гнетущая тишина. Но я, по крайней мере, знал, что теперь не один, и в случае чего, помощь подоспеет через минуту-другую. Я взглянул на электронный таймер, закамуфлированный под обычный карманный брегет – до столкновения с ледяной горой оставалось семь минут. И хотя я действительно уже никого не ждал, чтобы не сидеть без дела, а заодно размяться, я выбрался из шлюпки и быстро прошел по палубе, заглядывая во все укромные уголки. Никого и ничего не обнаружив, я остановился в густой тени передней дымовой трубы, прямо над рулевой рубкой лайнера. Все входы в нее просматривались отсюда как на ладони. И тогда...

Не знаю, что заставило меня обернуться – предчувствие, или простая случайность. Но так или иначе оглянувшись, я увидел огромную и черную человеческую фигуру, кинувшуюся ко мне с чем-то металлически блеснувшим в руке. В этой штуке я сразу и безошибочно узнал бластер XXIII-го века...

Вырвавшийся из скошенного рыльца бластера ярко-голубой луч на миг ослепил меня, но доведенная годами изнурительных тренировок до инстинктивного совершенства реакция, не подвела и на сей раз. За мгновение до выстрела я успел уклониться в сторону, так что направленный прямо в мою грудь луч прошел мимо, лишь слегка опалив мне плечо. Затем, уже войдя в состояние турийи, я метнулся вперед и заученным движением провел ущемление локтевого нерва противника, синхронно выбивая у него оружие.

Дико вскрикнув, незнакомец выронил бластер, но, надо отдать должное его подготовке, успел отпрыгнуть прежде чем я нанес послений удар...

На мгновение мы замерли, стоя глаза в глаза, и я удивился – это был не Бен Шарп! Впрочем, мог бы сообразить и раньше – мимолетно посетовал на себя я – сынок миллиардера был тщедушен и низкоросл. Тогда как передо мной, в стойке опытного бойца, стоял некий бритоголовый атлет в аспидно-черном обтягивающем комбинезоне, и чуть-ли не двухметрового роста... А когда он вновь ринулся в атаку, я поразился еще больше парень, несомненно, как и я, имел имплант ускорения! Поняв, что бой предстоит серьезный, я некоторое время двигался с ним в смертельном танце, в ходе которого выяснил, что бритоголовый отлично владеет практически всеми системами рукопашного боя, причем не в аспекте спортивной борьбы, а именно максимально эффективного "погашения лика" – попросту убийства противника. Его движения и стремительные выпады одновременно восхищали и заставляли холодеть... Вытащить свой станнер у меня просто не было возможности.

Разумеется, я тоже знал приемы, приводящие как к мгновенной смерти, так и к отсроченной – когда удар сказывается через несколько часов или суток – знал, но никогда еще всерьез не применял. Теперь же спортивные табу явно требовали отмены, иначе живым бы я этой палубы не покинул.

Делая вид что выдыхаюсь, я отступал, выжидая момент для решительного удара. И наконец я нанес его – на выдохе, с выплеском максимума энергии, в левое подреберье бритоголового.

Подобные удары, зачастую смертельные даже в обычном ритме, в состоянии ускорения наносят чудовищные раны – не хуже копья или топора. В чем я и убедился воочию, когда мои вытянутые пальцы, пробив, как желе, мышцы врага, вошли в брюшную полость и инстинктивно сомкнулись на его позвоночнике. Резко вырвав назад кулак с судорожно сжатыми в нем позвонками, я отскочил метров на пять, наблюдая, как, будто в замедленной съемке, падает фонтанирующее кровью тело...

Упасть, однако, оно не успело – отшвырнув то, что осталось в руке, я подхватил его, и метнувшись к краю палубы, перекинул через фальшборт. Описав широкую дугу, конвульсирующее тело скрылось во мраке. Всплеска я не услышал. В состоянии турийи человек легко поднимает полтонны – лишь бы кости и суставы выдержали.

Подобрав бластер убитого, я оглядел место побоища – как будто все чисто. Пятна крови в темноте были почти незаметны. Шум драки и вспышка выстрела, похоже, тоже не привлекли ничьего внимания. Таймер показывыал 23.35. Вся схватка длилась чуть больше минуты. До столкновения оставалось 5 минут.

Дабы избежать дальнейших сюрпризов все еще пребывая в ускоренном темпе, я метнулся к двери рубки и быстро заглянул внутрь через дверной иллюминатор. В полутьме я разглядел двух человек – первого помощника капитана Уильяма Мэрдока, которому выпала в роковую ночь вахта, и у штурвального колеса – рулевого Роберта Хитченса. Я сразу узнал их по заранее изученным фотографиям. Рядом, в штурманской рубке, как я знал, находится второй вахтенный офицер Джозеф Боксхолл, и где-то неподалеку запасной рулевой Альфред Олливер. Все было спокойно, и пока исторически верно.

"Да где же сам Шарп, черт его дери!?" – силясь собраться с мыслями, выругался себе под нос я, – "Если имплант не засек темповсплеска, а гости объявились, это значит..."

И тут меня осенило. Ведь радиус чувствительности датчика всего сто километров, тогда как выйти из пространственно-временного континуума запросто можно и гораздо дальше от места назначения! А темпоскуттер имеет антигравитационный генератор, что позоляет ему двигаться не только во времени, но и в пространстве, причем со сверхзвуковой скоростью... Да, воистину, все гениальное просто! На инструктаже мы как-то совсем упустили из виду такую возможность. И не удивительно – кому в здравом уме придет в голову пользоваться темпоскуттером для скоростных полетов в атмосфере? Сработал обычный стереотип мышления. Но вот то, что мы не предусмотрели появления сообщников Шарпа – непростительное упущение. Ведь у скуттера два места! А я был вынужден убить человека, едва не поплатившись жизнью сам...

"Да о чем ты опять!?" – мысленно воскликнул я, – "Сегодня ты убьешь полторы тысячи! Или не убьешь? Стоп! Эмоции – в сторону!"

Решив еще раз тщательно обследовать палубу, благо она все еще была безлюдна, я, сжимая в руках станнер и трофейный бластер, двинулся в направлении кормы судна. И дойдя до расположенной между двумя первыми дымовыми трубами рубки радиотелеграфа, я расслышал странные звуки... Я замер, прислушиваясь. Звук доносился откуда-то из-за надстройки с застекленным куполом над парадной лестницей первого класса, ведущей в нижние помещения. Готовый к любым неожиданностям, я свернул за угол надстройки, где прямо на палубе лежали накрытые парусиной тюки с каким-то грузом. Я подошел и откинул материю – это были спасательные жилеты, которые, как известно, так и не пригодились, поскольку в ледяной воде могли лишь продлить агонию. Но загадочные звуки слышались здесь вполне отчетливо, более всего напоминая скулеж побитого щенка...

Заглянув в узкое пространство между штабелями жилетов и второй трубой, я обмер. Передо мной, сверкая серебристыми поверхностями нездешне изящных форм, стоял точно такой-же как у меня темпоскуттер. Я было растерялся, но вовремя разглядев на обтекателе номер, успокоился – это был не мой скуттер. Рядом с ним, скорчившись на дощатом настиле палубы, сидел, уткнувшись лицом в поджатые колени, маленький человечек, закутанный в перламутрово-опалесцирующий плащ. Плечи его содрогались от рыданий.

– Бен Шарп, замри! – негромко, но повелительно прорычал я, держа его под прицелом всего своего арсенала, – Я агент ФСТК, и ты арестован! Можешь, до встречи с адвокатом, молчать, но предупреждаю – одно резкое движение, и ты – труп!

Тот, вздрогнув, послушно затих. Потом медленно поднял заплаканное лицо, и вытаращив на меня расширенные страхом глаза, лихорадочно затряс головой:

– Нет-нет! Не надо... Это все он, он! Я не хотел...

– Кто он? – отрывисто спросил я.

– Дэмпси! Ну тот, которого вы... Я... Я все видел... Это было... – он снова всхлипнул, уронив лицо в ладони.

"Ах вот оно что!" – окончательно все осмыслил я, – "Он, оказывается, наблюдал. Да! Зрелище было, и впрямь, не для слабонервных, и уж совсем не для филантропов..."

И тут до моего слуха и сознания дошли три приглушенных расстоянием удара колокола. Это звенела рында, висевшая в "вороньем гнезде" на передней мачте, где несли вахту двое впередсмотрящих матросов... Спохватившись, я воззрился на таймер – было ровно 23 часа 40 минут!

"Лед прямо на носу!" – мне почудилось, я услышал этот отчаянный вопль впередсмотрящего Фредерика Флита в трубку телефона, соединявшего пост на мачте с ходовым мостиком. Но конечно, это было только плодом моего распаленного воображения – переднюю мачту от мостика отделяло добрых 20 метров, а от места, где стоял за трубами и надстройками я, не меньше сотни...

– Сиди здесь и не вздумай вылезти! – бросил я Шарпу, и выскочив из-за штабелей жилетов, перебежал на правый борт судна. Упершись в поручни фальшборта, я окаменел, сразу увидев айсберг. Его черный на фоне синего неба силуэт неотвратимо надвигался прямо не фортштевень лайнера. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем нос судна начал медленно отклоняться влево. Но громада айсберга все-же неумолимо приближалась, возвышаясь своей трехглавой вершиной над палубой носовой надстройки. Это было страшно...

В последний момент колоссальная глыба льда прошла мимо носовой части и скользнула вдоль борта, будто и не коснувшись его. Толчка, как и большинство пассажиров, я не ощутил, и только весь обратившись в слух, уловил донесшийся снизу, из под правой скулы могучего корпуса, слабый металлический лязг.

Неудивительно, что все непосредственные свидетели столкновения поначалу дружно решили, что "Титаник" только слегка чиркнул по льду, без всяких последствий. Но в действительности, увы, все обстояло как раз наоборот! Если бы айсберг заметили чуть раньше – столкновения удалось бы вовсе избежать, чуть позже – удар пришелся бы в фортштевень. Носовую часть при этом, конечно, смяло бы в гармошку, было бы, наверное, немало жертв, но судно, разделенное на 16 водонепроницаемых отсеков, осталось бы на плаву.

Но столкновение произошло именно в тот момент, когда было наиболее страшным. Острая кромка подводной части айсберга, как бритва, вспорола днище на протяжении почти трети длины корпуса – то есть около сотни метров... Из-за большой скорости для образования такой пробоины потребовалось лишь несколько секунд. В свое время рассчитали, что при ударе крупного судна об айсберг высвобождается энергия, достаточная, чтобы в одну секунду поднять груз весом около 82-х тысяч тонн. Так что стальные листы толщиной 2,5 сантиметра, которыми был обшит корпус "Титаника", разорвало, как бумагу. И нескольких секунд оказалось достаточно, чтобы вынести смертный приговор самому большому и роскошному судну тогдашнего мира.

Зная, что до общей тревоги и до появления на палубах первых групп разбуженных пассажиров пройдет еще немало времени, я неторопливо вернулся к Бену Шарпу. По прежнему сидя в скрюченной позе, он уже не плакал, и казалось, потерял ко всему интерес.

– Эй! – окликнул его я, и когда он поднял взгляд, указал пальцем на скуттер, – Обращаться с этой штукой умеешь?

Шарп помолчал, видимо не сразу осмыслив вопрос, после чего нервно передернул плечами:

– Н-ну... Я не уверен...

Я кивнул:

– Понятно. Рон, прием!

– Ну наконец-то! – тотчас возник в голове взволнованный голос коллеги, – Что так долго молчал? Что-то случилось?

– Случилось. Но все хорошо, что хорошо кончается... Подробности потом. А пока – ловите нашего дружка, отсылаю его вам.

– Кого? Шарпа!?

– Его разумеется. Второй, к сожалению... В общем, мертв. Труп – в океане.

– Что!? Серьезно? Ну ты даешь!

– Меня не ждите, вернусь попозже.

– Понял. До встречи дома!

Усадив, как тряпичную куклу, своего подопечного на скуттер, я пристягнул фиксирующие ремни и отослал, включив радиомаяк, в небо. Оставшись наедине с собой, и чувствуя, что буквально изнемогаю, я позволил себе десятиминутный отдых, сев прямо на доски палубы. Это было необходимо – бой, и сам факт столь долгого пребывания в ускоренном режиме отняли у организма такую уйму энергии, что для полного восстанивления требовались не одни сутки.

В общем, с грехом пополам, задание было выполнено, и строго говоря, мне здесь больше нечего было делать. Если бы не маленький нюанс необходимость быть уверенным, что Мэри спаслась. Ибо то, что однажды она уже осталась жива, теперь ничего не значило. Наше знакомство полностью изменило контекстовую линию ее поведения, со всеми вытекающими – в новой версии развития событий она могла запросто погибнуть. Следовательно, ее был обязан спасти я. Но это оказалось сложнее, чем я ожидал...

Передохнув, я первым делом зашел в ближаший общий ватерклозет с умывальником, где долго и тщательно смывал с себя кровь. Потом спустился лифтом на палубу "F", где в каюте "F-19", с двумя попутчицами обитала Мэри.

При огромных размерах судна удар об айсберг сказался на его отдельных частях по разному. Здесь, на нижних уровнях, толчок ощутили куда отчетливее, и по пути, в лабиринтах коридоров и трапов мне встретилось немало вышедших из кают сонных и встревоженных пассажиров. Они настойчиво атаковывали стюардов и других членов экипажа, пытаясь выяснить, что случилось, но те успокаивали их, как могли, заверяя, что ничего страшного не произошло. Таймер показывал 0 часов 6 минут, и пока только сам Эдвард Смит – 62-х летний капитан "Титаника", главный конструктор Томас Эндрюс, да несколько старших офицеров знали страшную правду – что лайнеру осталось жить часа два-два с половиной.

В 0,15 радисты пошлют в эфир сигналы бедствия – CQD и SOS. Хотя единый сигнал бедствия SOS был введен еще в 1906 году, радиостанции телеграфной компании "Маркони", в том числе и та, что размещалась на "Титанике", использовали наряду с новым, еще и старый тип сигнала. В 0,45 спустят первыю шлюпку. А поскольку никто еще не верил в серьезность положения, первые две шлюпки уйдут полупустыми... Необходимо, чтобы Мэри села в одну из них.

... Я встретил ее в проходе, еще не дойдя до каюты, среди весело галдящих пассажиров второго и третьего классов, которых здесь, на палубе "F", собралась уже изрядная толпа. Все шутили и смеялись, приятно взбудораженные приключением. От мыслей об опасности все были явно далеки. Еще бы, ведь все знали, что Титаник – непотопляем!

Лицо Мэри, однако, было встревоженным, но увидев меня, она просияла, и тут же, никого не стесняясь, кинулась ко мне, чуть-ли не повиснув на моей шее:

– Я уже хотела пойти искать... Ой! У тебя кровь...

Я вздрогнул, и проследив за ее взглядом, провел рукой по своей шевелюре – на волосах, действительно, запеклись кровавые сгустки:

– Это не моя.

Глаза Мэри испуганно расширились:

– А чья? Где ты был? И что... Что вообще происходит?...

– Я же сказал, что все объясню потом. А пока – слушай меня внимательно...

– Джон, но...

– И не перебивай! Так вот, сейчас ты пойдешь к себе в каюту, оденешься потеплее, и заберешь свои вещи. Да побыстрей! А я подожду тебя здесь.

Она выдержала паузу, как то странно на меня посмотрев, потом кротко склонила голову:

– Хорошо, я сделаю, как ты скажешь. Но неужели этот корабль... Это так серьезно?

– Ну-у, просто лучше не рисковать... Давай, девочка, время не ждет!

В двадцать минут первого ночи мы уже стояли в густой толпе на верхней палубе, наблюдая, как матросы расчехляют шлюпки и вываливают их за борт. На лице Мэри все яснее читался ужас. Она цепко держалась за сгиб моего локтя, и я, с несколько запоздалым испугом сообразил, что оторвать ее от себя и усадить одну в шлюпку будет весьма проблематично. К тому же разговаривать здесь было невозможно – чудовищный рев стравливаемого из котлов пара, похожий на шум нескольких мчащихся железнодорожных составов, заглушал все вокруг.

Примерно в половине первого невыносимый шум пара наконец стих, и воцарилась какая-то нереальная тишина. И тут произошло нечто и вовсе феерическое – на палубе грянула музыка! Восемь музыкантов судового оркестра поднялись сюда и начали импровизированный концерт. Яркий свет и знакомые мелодии заметно разрядили общее напряжение и нервозность. Первые шлюпки стали заполняться людьми.

Многие женщины, однако, колебались, все еще не считая положение настолько угрожающим, чтобы покинуть такие надежные палубы огромного парохода и перейти в утлые лодчонки, висевшие, качаясь, в двадцати метрах над черной бездной океана. Другие не хотели оставлять мужей. Но пока нигде не было заметно признаков паники, не слышалось шума и беготни. Пассажиры безмолвно, будто оцепенев, стояли под звездным небом, тупо глядя на работу готовившего шлюпки экипажа, и ждали распоряжений. Потом появился один из помощников капитана и крикнул:

– Женщинам и детям – садиться в шлюпки, мужчинам – отойти в сторону!

Я тотчас узнал этого человека – это был Чарлз Герберт Лайтоллер, второй помощник капитана, офицер, запомнившися мне более всех других. Он сажал в шлюпки строго детей и женщин, а сам оставался на судне до конца, даже не пытаясь покинуть его. Однако, чудом спасся, довольно долго продержавшись на деревянных обломках в ледяной воде, прежде чем его подобрали в одну из шлюпок. Потом, в ходе расследования катастрофы, на вопрос комиссии – "Как вы покинули судно?" – он ответит – "Никак, судно покинуло меня..." Крепко охватив Мэри за талию, я целенаправленно протискивался сквозь толпу, пока не очутился прямо перед Лайтоллером.

– Сэр, – слегка поклонился я, – вы позволите этой леди сесть в шлюпку?

– Конечно. – окинув мою спутницу острым взглядом, ответил тот, Более того, я настаиваю на этом.

– О, благодарю вас, сэр! – неподдельно возликовав, воскликнул я, – Вы даже не представляете, насколько я вам обязан...

– Не стоит благодарности, я всего лишь делаю свое дело. – невозмутимо пожал массивными плечами Лайтоллер, протягивая Мэри руку в белой перчатке, чтобы подсадить ее в шлюпку, – Прошу вас, мисс!

– Что? – округлив глаза, Мэри первела взгляд с руки офицера на меня, – А как... Как же ты!?

– Я остаюсь. – мило улыбнулся я ей в ответ, – Пока остаюсь...

– Нет. – она отрицательно встряхнула головой, – Да нет же! Я не пойду без тебя...

– Ну послушай, – начал было я, в некотором замешательстве, – я же не...

– Я не пойду без тебя! – хрипло и страшно закричала Мэри, безумно вращая глазами, и намертво вцепившись в полы моего бушлата, – Нет! Нет! Не-е-ет!...

Тут вмешался наблюдавший за этой сценой твердокаменный Лайтоллер, сказав то, что я никак от него не ожидал:

– Вот что, сэр. Вы, я вижу, ранены. Можете сесть в шлюпку.

Я вконец растерялся, и лихорадочно соображая, что предпринять, промямлил:

– Простите... Но мне надо здесь... Еще помочь кое-кому.

Офицер воззрился на меня в искреннем удивлении:

– Как знаете, конечно. Но я бы посоветовал вам хорошенько подумать, и присмотреть за мисс.

Оценив благоразумный совет, я кивнул и отвел окаменевшую Мэри в сторонку, где зайдя за шлюпбалку, повернул лицом к себе. Она была бледна, как смерть, часто и порывисто дышала, затравленно глядя полными боли и слез глазами.

– Успокойся, очень тебя прошу. – я через силу улыбнулся, – Посмотри мне в глаза. Вот так... А теперь подумай и скажи – неужели ты всерьез считаешь, что я так хочу умереть? Теперь, когда у меня есть ты! Я что, так похож на сумасшедшего?

– Я... Я не знаю... – простонала она чуть слышно, – Ну почему мы не можем вместе... Я не понимаю... Я ничего не понимаю!

– И не надо. Пока ненадо. – мне удалось беспечно рассмеяться, Запомни одно – я встречу тебя на причале в Нью-Йорке. Я буду там раньше тебя!

– Как это?

– Ты же знаешь, что я не простой человек. Можешь считать меня волшебником – ты же говорила, что веришь в чудеса.

– Да, но...

– А мне ты веришь? Веришь, что встречу тебя на причале?

– Верю... – эхом отозвалась она, тут же выдохнув, – И не верю!

– Я тебе клянусь! А теперь – ты спокойно пойдешь и сядешь в шлюпку, договорились?

– Поклянись всеми святыми, что это правда... – прошептала Мэри, глядя так, что я почти утонул в ее глазах, чувствуя, как воля моя плавится, подобно воску, что еще немного, и я, послав к бесу все и всех, кинусь за ней хоть на край вселенной, – Клянись же!

– Клянусь. – послушно пробубнил я, внутренне сжав себя в кулак, Клянусь всеми святыми, что не оставлю тебя никогда. Это будет скоро. А теперь – иди!

Она медленно попятилась, не сводя с меня глаз и не выпуская руки, пока ее тонкие, но цепкие пальцы не выскользнули из моих, и наши руки опустились.

Проследив, как она села, и 65-ти местная шлюпка, заполненная едва-ли на половину, пошла вниз, я не оглядываясь, пошел прочь, ища какого-нибудь тихого места. С палуб, в адрес тех, кто садился в шлюпки, раздавались шутки и веселые голоса – "Всего хорошего, встретимся за завтраком!" и тому подобное. Какие-то остряки, узнав, что при столкновении, с айсберга на бак обрушилась целая лавина снега, договаривались сыгрть в снежки завтра утром. Во вторую шлюпку, вместо рассчетных 40-ка, село всего 12 человек...

Однако, спустя некоторое время, когда судно все ощутимее стало зарываться носом в воду, и наклон палубы стал заметен невооруженным глазом, последние оптимисты из пассажиров поняли, что шутить не приходится. Приглашения занимать места в шлюпках дважды повторять уже не требовалось, напротив – я, стоя на заднем конце верхней палубы, молчаливо наблюдал, как некоторых, излишне активных субъектов, офицеры, размахивая пистолетами, отгоняют от переполненных шлюпок. Прогремело несколько выстрелов в воздух, но всеобщая паника, понемногу вступала в свои права.

К чести экипажа, впрочем, замечу, что почти весь он оставался на своих постах до самого конца, проявив подлинный героизм. При спуске шлюпок на палубах не было никого из машинной команды лайнера. В полузатопленном трюме они из последних сил обеспечивали работу динамо-машин и насосов, чтобы дать возможность спаститсь тем, кто был наверху. Весь машинный персонал пошел ко дну вместе с пароходом, а в целом из судового экипажа уцелела лишь одна четверть.

... Когда около двух часов ночи от борта отошли последние шлюпки, а на накренившейся палубе стало трудно стоять, я, вдруг запоздало осознав, что оставаться на судне далее опасно, скинул с себя оцепенение, и вызвав скуттер, быстрым шагом направился к ближайшей дымовой трубе. Всем, кто еще оставался на палубах, было явно не до меня, и убедившись, что за мной никто не наблюдает, я стремительно взобрался по стальным скобам лестницы на огибавшую макушку задней дымовой трубы узкую кольцевую площадку. Через минуту скуттер опустился рядом со мной, зависнув в воздухе на антигравитационном генераторе. Я, не мешкая, запрыгнул на его сиденье, и пристягнувшись, взмыл в ночное небо. Но покидать место трагедии я не торопился, и отдалившись на километр, стал свидетелем зрелища, которое запомнил на всю жизнь.

Агония огромного судна завершалась. Плавучий дворец, сияя в ночи яркими огнями, все глубже и глубже уходил носом в пучину. Но даже в той его части, что уже находилась под водой, в окнах кают и на прогулочных палубах продолжал гореть свет, и сквозь слой воды мерцало призрачное сияние. Нос погружался, а корма поднималась все выше. Когда наклон корпуса достиг 45-ти градусов, все огни в салонах неожиданно погасли и судно исчезло во тьме. Потом, на мгновение, свет вспыхнул вновь, чтобы погаснуть навсегда. Одновременно из чрева судна донесся шум, похожий на раскаты грома – это срывались с фундаментов котлы и машины, и рушились, круша переборки, вниз, в сторону носа. Секунд пятнадцать-двадцать за многие мили было слышно, как падают тяжелые механизмы...

Когда грохот затих, "Титаник" на какое-то время застыл в почти вертикальном положении, как черная башня, возвышающаяся над зеркалом воды на добрые полста метров. Вдруг, отвесно стоящая корма слегка повернулась влево и стала клониться, пока не замерла под углом градусов 70 к поверхности океана – киль, не выдержав страшной тяжести поднявшейся в воздух кормы, лопнул, и корпус разломился. Вода вокруг клокотала и пенилась. Это было ужасно и одновременно величественно...

Корма, с мощным шипением вытесняемого изнутри воздуха, быстро погружалась, и минуту спустя океан сомкнулся над кормовым флагштоком. Таймер показывал 2 часа 20 минут ночи.

Но именно сейчас, когда "Титаник" скрылся под водой, трагедия достигла кульминации. Душераздирающие вопли сотен тех людей, что оставили лайнер в его последние минуты, и теперь боролись за жизнь в ледяной воде, слились в единый жуткий стон из ожившей преисподней. Призывы о помощи и призывы к Богу долго неслись над черной гладью океана, но время шло, пронизывающий холод сковывал тела несчастных, крики становились все слабее, пока не смолкли совсем...

И я приложил к этому руку! Даже для моих закаленных нервов все это было уже слишком, и пробежавшись по пульту скуттера дрожащими от холода и страшых впечатлений руками, я покинул 1912 год.

Глава 6

Субдаймон

Брюссель. Европейская Федерация.

Штаб-квартира Координационного

Совета ФСТК. Октябрь 2281 г.

– Джон! Тебя зовет шеф! – выпалил Рон Стюарт, вбежавший в зал скуттерного ангара, едва я успел материализоваться и перевести дух, выслушивая поздравления с успехом от поджидавших меня других членов нашей группы, – Джон, они хотят видеть тебя немедленно!

– Что за спешка? – удивленно покосился я на его взволнованное лицо, отметив, что никогда еще не видел Рона таким по-детски растерянным, – И что значит "они" ?

Стюарт помолчал, озадаченно почесывая за правым ухом, где как и у меня размещался крохотный, меньше спичечной головки, штекер разьема нейрошунта для снятия информации с импланта. Потом, судорожно сглотнув, ответил:

– Шеф и... Не знаю! Такого я еще не видел! Но мне кажется... – он перешел на шепот, – Я думаю, это даймон... Джон, что ты там натворил!?

Настала моя очередь испуганно сглотнуть. Теряясь в мучительных догадках, я безмолвно, как на эшафот, вознесся в баролифте на 58-й ярус пилона-резиденции Совета, и остановился перед дверью приемной Айрона Сета в нерешительности. Что ждет меня там? Когда-то Станислав Лем написал "Среди звезд нас ждет неизвестное". И эта дверь навеяла на меня похожие мысли – воистину, все, что угодно!

Наконец, решившись, я приложил ладонь к панели электронного контролера. Дверь мягко скользнула в стену, и я вошел в приемную, встретив настороженный взгляд сидевшей в полукружии пультов Маюми Вонг, секретарши шефа, у которой некогда брал первые уроки у-шу вкупе с "Дао любви"... Сет, по-старинке предпочитал компьютерам живых секретарш, отнюдь не считая это непозволительной роскошью.

– А-а, явился, красавчик! – прощебетала похожая на мальчишку-подростка, Маюми, сверля меня темно-карими, слекга раскосыми глазами японки с примесью филиппино-испанских кровей. В ее взгляде, как мне показалось, мелькнуло сожаление, – Ну привет, дорогой...

– Хелло, прицесса. Может, по старой дружбе, предскажешь судьбу?

Доложив по селектору о моем прибытии, Маюми с улыбкой развела широкими рукавами белоснежного кимоно:

– Ах, увы! На этот раз бессильна даже я... Не знаю, в чем ты там набедокурил, но ступай и держи марку. Надеюсь, самый способный ученик не уронит честь своего первого сэнсэя.

– О-о! – я отвесил ей шутливый поклон с воздушным поцелуем, – Думаю, обойдется без харакири...

Но войдя в шефский кабинет, я обомлел, лишившись на какое-то время дара речи. Вначале мой взгляд упал на набычившегося за своим столом Сета, а потом скользнул в кресло – то самое, в котором я сидел, выслушивая инструктаж пять суток назад, перед отправкой в 1912 год.

Из кресла поднялось, мгновенно очутившись рядом со мной, поразительное создание. Не знаю, можно ли было назвать его человеком. Скорее – ангелом...

Единственное,что выдавало в нем принадлежность к роду Номо – это сама фигура и черты лица. Рост – метра два с половиной, очень тонкое тело, которое, однако, не выглядело безобразно тощим, а напротив, было весьма изящным в своей стройной гибкости – нечто вроде вытянутой статуи Аполлона. Тело казалось обнаженным, только на торсе и бедрах фосфорически светились какие-то зеленоватые полосы. Однако, никаких деталей, включая гениталии, я не заметил. Создавалось впечатление, что тело покрыто тончайшей стекловидной пленкой...