Текст книги "Тверской Баскак. Том Третий (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Вслух же задаю вопрос немного по-другому.

– И что, в Новгороде все так же думают, как ты?

Горята начинает понимать, и его недоумение сменяется почти восторгом воплем.

– Ну ты жук! Ну ты и жук, Фрязин! Хочешь за наш счет оттяпать жирный кусок Новгородской землицы!

Моя улыбка тут же сменяется наигранным возмущением.

– Что значит оттяпать⁈ Рудник и острог Медное пойдут, как приданное вашей сестры, и будут ее собственностью до самой смерти, а потом их унаследуют ее дети, то бишь ваши племянники, ровно так, как она укажет в своем завещании.

Тут я немного лукавлю, в этом времени у замужней женщины нет ни прав, ни имущества, всем распоряжается ее муж. Поэтому я специально делаю упор на детях, чтобы Нездиничи осознали все правильно. Если они пойдут на сделку, то рудником и острогом Медное будет владеть старший сын их сестры, то есть, по сути, все добро останется в семье.

Пока я говорю, Горята согласно кивает, и в его прищуренном взгляде явно чувствуется идущий в его голове разлад. Помогаю ему прийти к нужному выводу.

– Ты подумай хорошенько! Ведь вам с братом одна выгода. И приданное шикарное и расходов никаких, а бумаги все я оформлю так, что комар носу не подточит.

Задумавшись, новгородец наливает себе еще бокал настойки и, опрокинув его в себя, выдает.

– Ну допустим, на это я Богдана смогу уговорить, но что ты там про Тверской двор говорил?

Тут мне уже приходится напрячься в правильном подборе слов, чтобы не отпугнуть сразу моего друга.

– Ты вот, Горята, уже три года в товариществе состоишь, а представительства нашего в Новгороде до сих пор нет. Все дела только здесь в Твери ведутся, а это и путь неблизкий, и по времени каждая сделка затягивается, да и опять же деньги серебром возить туда-сюда опасно.

Младший Нездинич забарабанил пальцами по столу.

– Так и что ты предлагаешь, каким образом это к свадьбе-то⁈

Чуть усмехнувшись, я успокаиваю его нетерпение.

– Ты не торопись, а послушай лучше. Я уже сколько раз пытался у вас в Новгороде свой торговый двор открыть, и все никак. Тебя просил помочь, но у вас то одно, то другое, вот уже три года дело стоит.

Горята раздраженно махнул рукой.

– Да это все Ганза германская да посадник наш нынешний Сбыслав Якунович. Уже скоко лет не можем его подвинуть. Прусская улица власть держит крепко, нам Неревским их никак не осилить!

– Вот и я об этом! – Поддакиваю ему. – А ежели мой двор в Новгороде появится, то вместе-то нам полегче будет и посадника подвинуть, и Ганзе укорот дать.

Здоровенный кулак Горяты с грохотом опустился на стол.

– Вот не люблю я этого, когда ты вокруг да около! Говори прямо, чего удумал!

«Прямо, так прямо! Ладно!» – Улыбаясь, смотрю в раскрасневшееся лицо друга.

– У вас в Славянском конце большой участок земли есть, так вы его Евпраксии в приданное отдайте.

Услышав, Горята покачал головой и криво усмехнулся.

– А не жирно тебе будет⁈ Рудник, участок…

Я вновь возмущенно хмыкаю.

– Почему мне⁈ Ваша сестра будет всем владеть, а я лишь там торговый двор да отделение банка открою. – Тут я не могу сдержать улыбку. – А вы с братом можете в долю войти. Ведь все в наших руках! Хотите, проведем его в обход товарищества. Будет только ваш и мой, пятьдесят на пятьдесят!

Я отлично знаю, куда надо надавить в разговоре с Горятой. Он хоть с виду больше на простоватого богатыря смахивает, но торгаш еще тот и хороший навар за версту чует, недаром же он первый из новгородцев, кто на союз со мной пошел.

Несколько секунд мы смотрим друг на друга, глаза в глаза, а потом, усмехнувшись, Горята протягивает руку и забирает со стола свой свиток.

– В общем, я тебя понял! – Скатав пергамент обратно, он спрятал его за пазуху. – И хоть, как ты сказал, путь между нашими городами неблизкий, я сегодня же возвращаюсь в Новгород. Обсудим все с Богданом и решим. Думаю, к рождественской ярмарке вернусь с другим предложением.

Тут он улыбнулся еще шире и разлил остаток настойки по бокалам.

– Все-таки хорошее у тебя зелье! – Подняв свой кубок, он довольно осклабился и провозгласил тост. – За то, чтобы и в этот раз удача тебя не подвела!

Опрокинув в себя содержимое и утерев рот рукавом, он добавил.

– Ну и нас вместе с тобой!

Поддерживаю его и, допив свой бокал до дна, подаю слуге знак, чтобы принесли еще графин и накрывали на стол. Дело сделано, и теперь можно уже и пообедать по-настоящему.

Пока расставляют приборы и тарелки. Мы успеваем выпить еще по одной, и тут мне приходит в голову, что Горята тот человек, с кем я могу посоветоваться по Полоцкому делу. С Калидой не поговоришь, он и слышать про Константина не хочет. Заладил, что дело грязное и мне туда лезть не след, а я совсем другого мнения и отступать не собираюсь.

Поставив свой кубок на стол, бросаю на новгородца вопросительный взгляд.

– Вот скажи мне, Горята Нездинич, ты в таких делах более сведущ, чем я.

Похвала приходится новгородцу по душе, а я продолжаю.

– Ежели человек девку сильничал, но потом осознал свой грех и хочет перед семьей ее покаяться и вину свою загладить. Можно что сделать? Или бесполезно все⁈

Задумавшись, Горята неодобрительно покачал головой.

– Грех это большой! Неужто тебе, Фрязин, баб не хватает⁈

Поняв, что он подумал, я аж крякнул с досады.

– Да ты о чем⁈ Не о себе я толкую!

– Ааа! – С облегчением протянул новгородец. – А то я уж подумал…

Я уже начинаю жалеть, что затеял этот разговор, но Горята вдруг вновь меняет мое мнение. Огладив бороду, он изрекает с глубокомысленным видом.

– Ежели человек знатного рода, а обесчещенная девка из низшей семьи, то выход может быть очень простой…

Он замолчал, а я вскинул на него заинтересованный взгляд, мол не тяни, что за выход.

Позволив себе пару мгновений насладиться моим нетерпением, Горята все же продолжил.

– Пусть он женится на бедняге, и думаю, семью такой вариант очень даже устроит.

«А ведь он прав!» – Мысленно восхитившись простотой решения, я все же не смог не отметить, что вопрос, устроит ли такой выход обесчещенную девушку, никого не волнует.

Часть 1
Глава 6

Середина января 1246 года

Середина января – самый разгар зимней ярмарки, и народу на центральной площади столько, что не протолкнуться. Я иду вдоль торговых рядов и с интересом рассматриваю разложенный товар. На полшага позади за мной шагает Калида, а впереди, расталкивая народ своими широкими плечами, идет тот самый парень, что положил Гамбургского киллера. Мы все трое одеты в обычное платье попроще, дабы не привлекать лишнего внимание.

Мне нравится пройтись по рынку в это время. Потолкаться, почувствовать бьющую через край энергию, послушать, о чем толкует народ, кого ругают, кого хвалят. В общем я устраиваю такие обходы, дабы не отрываться от простого люда, хоть оба моих ангела-хранителя и категорически против. Наверное, они правы, но, как говорится, от судьбы не убережешься, даже если за каменными стенами прятаться.

За последние годы народу на ярмарке прибавилось кратно. Ныне, кроме купцов с близлежащих Низовских городов и Новгорода, приезжают торговые гости и с Литвы, и с Ливонии. Каждый год я вижу все новые и новые лица и слышу все больше не нашенских языков. Тут и датчане, и ганзейцы с Любека и шведы с Готланда.

К своей гордости могу сказать, что Тверь ныне знаменита. Нигде на северо-западе нельзя получить того, что можно купить здесь. Пиленая доска, изделия из стекла и фарфора, мебель, бумага, не говоря уж про всевозможный инструмент, тележные оси, втулки, колеса и прочее. Ну и конечно, уже ставшие легендой тверские зажигалки и лампы.

Я стараюсь ходить, в основном, у чужих рядов, мне тут интересней, и послушать, и посмотреть, тем более что чужаки меня в лицо не знают, не то что свои. В этом году впервые приехали ордынские купцы, и это вселяет в меня двойственное чувство. С одной стороны, расширение торговли, это очень хорошо, а с другой, мне бы хотелось, чтобы в Золотом сарае слышали обо мне, как можно меньше. Понимаю, что это невозможно, но что поделать, с желаниями не поспоришь! Я ведь, если рассудить по букве закона, обкрадываю Великого хана. Находясь у него на службе, я даю взятки более высокому чиновнику и даже шантажирую его, чтобы утаивать большую часть налогов. По уложению Чингизовой Ясы, такое карается не просто казнью, а долгой и мучительной смертью.

С тех пор как у меня побывал бек битигчи Ярмага и мы с ним так мило расстались, я исправно отправляю положенный с Твери выход. Кроме этого, лично Ярмаге во Владимир посылаю два раза в год приличную сумму в мехах и серебре. Не забываю отправить ему и несколько бочонков крепкой настойки, дабы не мучился человек. Казалось бы, можно спокойно почивать на лаврах, но нет. Я ведь понимаю, что на Ярмаге все не замыкается, и слухи о Твери доходят до Золотого Сарая, а там тоже не дураки сидят. Денежки считать монголы любят и умеют! Рано или поздно в Орде захотят проверить, как реально обстоят дела, и скрыть выросшее богатство Твери мне вряд ли удастся.

Подумав так, поднимаю голову и обвожу взглядом плещущееся вокруг человеческое море, возвышающиеся над ними крыши трехэтажных домов и островерхих башен городской стены.

«Да уж, это все в кармане не спрячешь!» – Хмыкнув, останавливаюсь перед арбой, на которой разложены конские седла, сбруя, одежда и обувь из валеной шерсти. Сделано все грубовато, но сразу видно, добротно. Хозяин с бесстрастной улыбкой на губах щурит свои и без того узкие глаза, а я, взяв в руки уздечку, делаю вид, что рассматриваю товар.

– Хаоший узда, бери! – Крутится вокруг меня хозяин, и я с первого слова определяю – это булгарин.

Он меня не интересует, мне занятны двое других, что эмоционально шепчутся у противоположного края повозки на тайчиутском диалекте монгольского.

Разворачиваюсь словно бы к свету, а на самом деле подставляю правое ухо и отчетливо разбираю.

– Ты видел сколько здесь товару⁈ Я даже не припомню, когда столько добра в одном месте видал, еле успеваю записывать.

Этот голос чуть шепелявый и заискивающий, а второй более грубый вторит ему.

– Ты пиши все, ничего не пропускай! Сколько, чего видишь, все записывай! Шехирбек Юсуф спросит строго.

«Шехирбек! Юсуф! – Повторяю про себя в некотором недоумении. – Имя арабское, звание непонятное! Чьи это люди⁈ Кем посланы⁈»

Отвлекая меня, недовольно забубнил хозяин товара.

– Эй! Ти покупать будешь⁈ Чего застыль⁈

Возглас булгарина привлек внимание говоривших, и покосившись на меня, они тут же перестали болтать и взялись за мешки с товаром.

Мысленно покрыв назойливого торгаша, бросаю уздечку на прилавок и со злости порчу ему настроение.

– Нет! Не буду покупать, криво сшито!

– Эй! Что говоришь⁈ Где криво⁈

Не слушая его, я двигаюсь дальше, а Калида, словно почувствовав недоброе, подтянулся поближе.

– Что-то не так, консул? – Не обгоняя, он задает вопрос моему затылку.

Выждав, пока толпа заслонит нас от арбы булгарина, я поворачиваюсь к нему.

– Ты видел тех степняков, что за арбой шептались? – Получив утвердительный кивок, я добавляю. – Возьми их по-тихому! Так, чтобы никто не видел, да в порубе раздельно запри. Потолковать с ними надо.

Не задавая лишних вопросов, Калида ответил, как обычно исчерпывающе.

– Сделаю! Когда надо⁈

Все уже решив, я взглянул своему другу прямо в глаза.

– Не торопись. Главное, чтобы никто не видел, кто их забрал.

Сказав, разворачиваюсь и иду дальше. Телеги и повозки приезжих купцов заканчиваются, дальше уже крытые торговые ряды, а перед ними помост, на который сплошным потоком идет народ. Люди поднимаются по трапу с одной стороны и спускаются с другой, не создавая толчеи. Оттуда, с помоста, доносятся то женские охи и смех, а то и удивленные вскрики.

– Нет, ты видел! Видел!

Там, наверху, облаченное в деревянную раму стоит самое большое из имеющихся у меня зеркал. Это мой подарок городу. По плану оно должно стоять в холе боярской городской думы, но на время ярмарки я приказал вынести его на площадь для развлечения народа. Нам в двадцать первом веке трудно представить, но люди в этом времени могли за всю жизнь так ни разу и не увидеть своего лица и весьма смутно представлять, как оно выглядит на самом деле. Поэтому зеркальный прямоугольник, где-то, тридцать на пятьдесят сантиметров вызывает такую бурю эмоций. Люди идут и идут, и многие заходят по пятому и шестому разу.

Это, можно сказать, главное развлекательное событие нынешней ярмарки. Чтобы понять, насколько сильное впечатление оно произвело, скажу, что вчера на заседании боярской думы даже приняли решение выносить городское зеркало на площадь на каждый большой праздник.

Улыбнувшись про себя, сворачиваю к своему дому. На сегодня у меня еще много дел, а на поздний вечер запланирована одна встреча, и не скажу, что приятная.

Я все-таки не оставил мыслей вернуть княжича Константина на отцовский стол и для этого даже отправил посланника в Полоцк. Купец Путята Заречный имел кое-какие торговые дела с отцом изнасилованной девушки и не отказал мне в просьбе передать ему мое предложение. Суть которого сводилась к одному, он забывает обиду, а княжич женится на его дочери. Для купца выдать дочь за князя честь невиданная, к тому же и выбора у него особого нет. Порченную девку все равно никто замуж не возьмет, и будет она у него на шее сидеть до конца дней. В общем, как я и ожидал, вернувшийся на днях Путята привез мне полное согласие полоцкого купца Ярца Кошеля на мое предложение. Теперь оставалось только известить пребывающего в неведении жениха о его скорой свадьбе.

* * *

Константин сидит напротив меня, вольготно закинув ногу на ногу и откинув полу дорогой собольей шубы. Я смотрю на его капризно поджатые губы и думаю о том, что этот нагловатый хлыщ уже полгода висит на моей шее и при этом умудряется считать, что я же ему еще и должен.

Я позволяю ему брать в долг и тратить мои деньги, потому как в перспективе мне это выгодно. Если затея с Полоцком все же прокатит, то я буду держать этот город вместе с его князем на очень коротком поводке.

«Мои действия мне абсолютно понятны, – иронично замечая я самому себе, – непонятно другое, почему этот человек так охотно лезет в расставленный ему капкан».

Пока эти мысли крутятся в моей голове, я молчу и не спускаю взгляда с моего гостя.

Под прицелом моих глаз великовозрастному княжичу стало совсем не уютно, и он поднял на меня взгляд полный немого раздражения.

– Итак, консул, ты меня звал, я пришел. В чем дело⁈

Не тороплюсь с ответом и вижу, как это бесит моего собеседника. Когда булькающая в нем злость подходит к самому краю, я начинаю говорить, не давая ей выплеснуться.

– Я нашел способ помочь тебе, Константин.

Раздражение на лице княжича тут же сменяется интересом.

– Какой⁈

Оставляю его интерес неудовлетворенным и отвечаю вопросом на вопрос.

– Скажи мне, княжич, за что отец лишил тебя наследства и выгнал из города?

– Это не важно! – Константин раздраженно отмахнулся. – Что ты предлагаешь⁈

– И все же. – Вновь игнорирую его вопрос, а мой взгляд говорит, что ему лучше бы ответить.

Константин морщится, но все же отвечает.

– Ну, пощупал девку, и что такого⁈ Чего шум-то такой поднимать⁈

Дожидаюсь, когда он перестанет возмущаться, и заявляю ему со всем возможным спокойствием.

– То, что ты этого не понимаешь, это твоя беда, но пусть с этим Господь бог разбирается, а я скажу тебе одно. Первое, что ты сделаешь, это женишься на этой девушке, и тогда, возможно, я смогу вернуть тебе княжество.

Мои слова вызвали бурю возмущения, и Константин даже попытался вскочить с места.

– Ты издеваешься! Где это видано, чтобы князь женился на купеческой девке!

Хлопнув ладонью по столу, резко отрезвляю своего гостя.

– Сядь!

Молча дожидаюсь, пока он опустится в кресло, и дожимаю.

– Сиди и не дергайся, пока я не закончу!

Под моим взглядом княжич еще пару раз демонстративно фыркнул и затих, не поднимая на меня глаза.

Я же, ужесточив тон, втолковываю ему простую до боли истину.

– Сейчас у тебя есть выбор! Либо ты делаешь, как я скажу, и тогда садишься на княжеский стол в Полоцке, либо не делаешь… В этом случае пути наши расходятся, и ты возвращаешь все деньги, что получил от меня, а затем выметаешься из моего дома и моего города.

Даю ему пару секунд подумать и давлю сильнее.

– Я жду ответа!

Константин молчит, и я вкладываю в голос угрозу.

– Ну?

Все также не смотря на меня, Константин еле слышно шепчет.

– Хорошо, я согласен.

Не добивая лежачего, довольствуюсь и таким ответом.

– Вот и хорошо! – Смягчаю голос до наигранного радушия. – Вот и отлично!

Княжич поднимает на меня мрачный взгляд, а я открыто улыбаюсь ему в ответ.

– На этом все! Можешь идти развлекаться дальше. Я позову тебя, когда придет время.

Опасливо косясь в мою сторону, Константин поднялся и, ссутулившись, двинулся к двери. У выхода он еще раз оглянулся на меня, словно бы сверяясь – этому ли человеку он только что продался с потрохами.

Встретив его взгляд, отвечаю ему также безмолвно, но очень доходчиво.

«Иди и помни, выкинешь какой-нибудь фортель, и я раздавлю тебя, как клопа!»

* * *

Едва за княжичем захлопнулась дверь, как я выдохнул с облегчением. Все прошло даже легче, чем я представлял. На вид Константин смотрелся покрепче, чем оказался на самом деле.

Уже поздно, и откинувшись на спинку кресла, я прикрываю глаза. Хочется покемарить минуток шестьсот, но расслабиться не удается. Почти в тот же миг дверь вновь распахивается, и даже не открывая глаз, я знаю кто это. Только два человека в этом мире могут вот так врываться ко мне. Это Калида и Куранбаса! Половец на левом берегу, на стрельбище, стало быть…

Открываю глаза и вижу, что угадал. Калида уже подходит к столу и, нагнувшись к моему уху, шепчет.

– Взяли обоих! Пока в караулке их запер, что делать-то с ними дальше?

Мне вдруг становится смешно – тоже мне конспиратор, и я не сдерживаю улыбки.

– А ты чего шепчешь-то?

– Тьфу ты! – Калида тоже расплывается в смущенной улыбке. – Да по привычке! Пока этих ордынцев пасли…

Я уже не слушаю. В памяти встает голос одного из монгол, того что покрупнее. Такой шепелявый и заискивающий. Это решает дело, и я поднимаю взгляд на Калиду.

– Пусть из кузницы принесут в подвал молот, пару клещей пострашнее, плетки, жаровню и колоду для рубки дров. – Подумав еще, добавляю. – В жаровне огонь пусть разведут, и этого блаженного, что у крыльца вечно отирается, туда же.

Калида уже понял и, усмехаясь, кивает, а я еще добавляю.

– Как все приготовят, того, что повыше, туда отведешь и меня кликнешь.

Еще раз кивнув, Калида ушел выполнять наказ, а я мысленно усмехнулся.

«А что поделаешь! Ну нету у меня камеры пыток! Нету!»

В кремле есть, но туда вести ордынца чревато. Еще неизвестно, кто за ним стоит, и светиться лишний раз не хочется. Светиться не хочется, а впечатление, что я не шучу, произвести надо, вот и приходится изворачиваться.

Где-то с полчаса ожидания, и Калида возвращается. Не заходя в кабинет, он застывает на пороге.

– Все сделал, как ты просил.

Я тут же поднимаюсь, и мы спускаемся по лестнице на первый этаж. Затем пройдя мимо гостиной и кухни, идем длинным коридором и вновь спускаемся. Лязгает железный запор, скрипит толстая дубовая дверь, и в нос ударяет неприятный запах сырой земли и гари.

Коптит лампа в руках караульного, отбрасывая на стены и пол пляшущее желтое пятно. Мы идем за ним к дальней приоткрытой двери, из проема которой вырывается пучок света.

Потолок в подвале высокий, но чтобы зайти в камеру, приходится нагнуться. Вхожу и осматриваюсь по сторонам. Антураж соответствующий, Калида не подвел.

У жаровни полураздетый сумасшедший в толстых рукавицах увлеченно мешает раскаленной кочергой горящие угли. Его взгляд горит неподдельным безумием, а губы выдают восхищенное мычание. На столе разложены несколько видов клещей, молоток и пила, а посредине камеры стоят деревянные козлы для распилки дров с привязанным к ним голым ордынцем. Он лежит животом вниз, посверкивая белками глаз и поскуливая сквозь забивший рот кляп.

Беру табурет и сажусь прямо перед свесившейся головой пленника. Калида, схватив ее за волосы, поднимает ко мне круглое широкоскулое лицо.

Выдернув кляп, задаю простой вопрос.

– Кто и зачем тебя послал?

В ответ раздается сбивчиво-испуганное.

– Я простой погонщик… Вы меня спутали с…

Прерывая его, вдруг подбегает сумасшедший, махая железным прутом с алым, раскаленным концом. Радостно мыча и хвастаясь своей игрушкой, он пускает слюни и крутит палящим жаром прямо перед лицом ордынца.

Подумав, что лучше и придумать было нельзя, кричу прямо в залитое потом лицо.

– Говори правду и останешься жив! Иначе…

Дальше вместо меня мычит блаженный, шевеля раскаленным железом у самого носа монгола.

Мой расчет оказывается верным, и не выдерживая, ордынец срывается.

– Не надо! Я все скажу! Все!

Удовлетворенно отправляю блаженного Якова поиграться с огнем у жаровни, а сам впиваюсь взглядом в пленного.

– Ну…! Соврешь и будешь молить меня о смерти.

Ордынец, крутя обезумевшими глазами, начинает быстро-быстро говорить, но я все же успеваю разбирать его полубессвязную речь.

Получается, старший, как я и предполагал, тот второй. Он доверенное лицо некоего Юсуфа Ага. Человека, входящего в ближний круг Берке.

«Берке – родной брат Батыя. – На автомате отмечаю я и не совсем понимаю. – Какое дело Берке до меня и до Твери?»

Ордынец уже начал заговариваться, и мне приходится криком направить его в нужное русло.

– Говори! Что вы здесь вынюхивали⁈ Зачем Берке копать под меня⁈

– Нет, нет! – Испуганно запричитал ордынец. – Не под тебя! Это Ярмага! Ярмага!

Дальше вновь пошел долгий труднопонимаемый лепет, из которого я вынес, что Берке был недоволен главным баскаком Русского улуса. Он говорил брату, что Ярмага ворует у него и того надо казнить. Но бек битигчи был поставлен ханом Гуюком, и Батый не решался его тронуть без веских доказательств. Для этого шехирбек Юсуф отправил двух человек во Владимир для сбора компромата на бек битигчи Ярмага.

Ордынец перестает говорить, и я глубоко задумываюсь.

«Связываться с Берке совсем не хочется, но если его люди пропадут в Твери, отвечать все равно придется. Это плохо, но и отпускать их со всем, что они тут нарыли, тоже нельзя».

Готового решения у меня пока нет, и я уже чувствую, что предстоит очередная бессонная ночь. Поднимаюсь и, кивнув на пленника, говорю Калиде.

– Развяжите бедолагу и оставьте здесь до утра. Завтра я решу, что с ними делать.