Текст книги "Потоп"

Автор книги: Дмитрий Черкасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Дмитрий Черкасов
Потоп

Все совпадения с реальными лицами являются случайными

Пролог
ЗВЕЗДА ПОЛЫНЬ

Блаженный, блаженный Касьян Михайлович Боровиков. По стечению обстоятельств – депутат Государственной Думы, активнейший член одной всеядной не то партии, не та фракции.

Масса грандиозных планов и замыслов, которые на склоне лет обещают обернуться реальностью.

Целая пропасть замыслов.

Он уже знает всю правду, но он – государственный муж.

Государственные мужи считают на миллионы и людей, и деньги. Он доброхот, на прицеле у него всеобщее благо, поэтому можно не то что поступиться некоторыми принципами, но и просто не брать их в расчет.

Вообще забыть о принципах.

Это известная коммунистка, последняя Роза Люксембург и Клара Цеткин в одном лице, не могла поступиться принципами. И где она теперь?

И где теперь тот государственный муж, который имел неосторожность раструбить о ее принципах на всю страну?

«Принсипы, принсипы» – над ними посмеивался еще Тургенев.

Так что – забыть.

Потому что, повторимся, блаженный. Не сумасшедший, нет. Даже не маньяк. А просто военный пенсионер, обуреваемый двумя идеями. Идеи эти сверхценны – вне этих идей Касьян Михайлович не мыслит своего будущего и жизни вообще.

А потому он не просто не обращает внимания на некоторых людей и некоторые события, творящиеся вокруг, – он попросту не замечает их. Он не в курсе их существования.

Нет, не так. Он в курсе, но он вытесняет все лишнее в подсознание, он думает о главном.

Такие люди зачастую возглавляют домовые комитеты, потому что болеют за идею. Возглавляли, потому что комитетов больше нет, хотя что-то такое намечается в форме жилтовариществ.

Они склонны наводить порядок в общественном транспорте.

Они повсюду ищут правды. Если, конечно, в этом заключается их сверхценная идея.

Но правда в обыденных случаях обычно бывает мелкой и недостойной борьбы за нее, а потому такие люди вызывают в окружающих лишь сочувственную усмешку. А чаще – заслуженное раздражение.

Уровень Касьяна Михайловича был, однако, таков, что усмешки – при условии осведомленности – обернулись бы гримасами ужаса.

Ибо ему дали все, и слон на сей раз обратил бы внимание на особо опасную Моську. И раздавил бы ее шутя. Ему действительно дали ВСЕ. Все, необходимое для реализации этих двух не совсем здоровых идей, в отсутствие которых Боровиков был милым, добродушным мужчиной в годах, каким несть числа.

Это была фигура из тех, что в свое время исправно подписывалась на займы, а во времена новейшие наверняка бы участвовала бы в каких-нибудь митингах протеста вроде «марша пустых кастрюль».

Откуда здесь взялось это «бы»?

Боровиков участвовал.

– А что, – неожиданно спросил Касьян Михайлович, – не ожидается ли на горизонте падения какого-нибудь небесного тела? Метеорита, предположим, или астероида? Кометы какой-нибудь? Ведь нас постоянно чем-то таким стращают.

Вопрос прозвучал шутливо, но было в нем нечто…

Они сидели на террасе втроем: самолично Касьян Михайлович, его начальник службы безопасности Коротаев и старый приятель, хотя у таких людей обычно не остается приятелей – к моменту появления террасы и чрезмерной солидности, да еще и собственной спецслужбы безопасности.

Коротаева он нанял по вынужденной необходимости, по настоятельной рекомендации лиц покруче Касьяна Михайловича, и предоставил полную свободу действий – ему и его людям, но знать ничего не желал о методах их работы. Какие-то внутренние охранительные механизмы не позволяли Боровикову вникать в эти подробности.

А все эти товарищи детства, без которых дачные чаепития тоскливы и неполноценны, – не таковы, какими виделись в юности под кинофильм «Верные друзья», куда-то вдруг исчезают, стоит их дружбану вознестись на Уровень. А если и возникают из небытия, то сразу, без обиняков, принимаются просить в долг или еще о какой услуге; одним Касьян Михайлович давал, других прогонял в шею – со временем научился и этому.

Третьим покровительствовал, но на взаимовыгодных условиях.

Поэтому Лазарь Генрихович по праву мог считаться редким экземпляром.

Он и в самом деле был просто старинным, закадычным приятелем. Он не принадлежал к числу ни первых, ни третьих, ни вторых.

Работал астрономом в Пулковской обсерватории – что с него сострижешь? Телескоп? Звезду? У Касьяна Михайловича был собственный телескоп. Звезды пока не было.

Иногда Лазарь Генрихович объяснял ему, что там к чему. Когда хозяин особняка был особенно расположен к таким разъяснениям, – как правило, под действием коньячных паров, да после вечерней баньки с девками, когда загорались звезды.

Он, стараниями услужливого Коротаева, привык и к баньке с девками.

Нет звезды – возможна и звезда. Ну пусть не звезда, но именем Касьяна Михайловича запросто могут назвать какое-нибудь малое и никому не нужное небесное тело в поясе астероидов. Если вдуматься, то там в виде каменных глыб вращается прорва хороших людей, отменно потрудившихся на благо Родины.

Усадьба была кирпичная, в два этажа, сторожка охранника, бетонный забор, да на берегу речки… Плюс бессловесные «быки», подчиненные Коротаева, которые неизменно присутствовали на почтительном расстоянии и одевались в неизменные черные костюмы.

Касьян Михайлович пользовался депутатской неприкосновенностью. Но полагал себя ни к чему не причастным и не считал, что к нему кто-нибудь прикоснется, ибо видел себя воплощенной добропорядочностью.

Некоторые новые привычки и впрямь были скверными, но власть развращает и делает это стремительно.

Можно было подумать, будто он возглавлял одну из известных и крупных преступных группировок Санкт-Петербурга. Катался повсюду на джипах «нисанах»-«бумерах», по новоприобретенному обыкновению, глумился над рядовыми гаишниками, хватал для бассейна первых приглянувшихся телок.

Свобода!

Был такой фильм: «Это сладкое слово „свобода"».

Тамошние герои обе серии выбирались из тюряги, рыли подкоп. Какие-то патриоты, революционеры, борцы за свободу банановой, что ли, республики.

Как бы не так.

Касьян Михайлович во время оно тоже выбирался из тюряги, но иначе, и тюряга у него была совершенно другая – тюрьма пожизненного бессмысленного, невостребованного существования.

Однако наступили новые времена, и он вдруг понадобился важным людям, которые вспомнили о его якобы выдающихся, невесть когда проявившихся организаторских способностях, оцепили его идеи (сверхценные), и те же люди подобрали ему Коротаева, который был вдруг просто выпущен на свободу, уже по-настоящему, из настоящего места ее настоящего лишения, и тоже, на пару с новым хозяином, после пары мелких услуг заполучил все, что имел в настоящую минуту.

Условно-досрочно, за хорошее поведение, с досрочным присвоением звания помощника депутата Госдумы.

По настоянию нового начальника службы безопасности депутат Госдумы согласился и на его людей, соответствующую доверенную команду – тех самых «быков».

– Я окружаю себя только проверенными людьми, – твердо заявил тогда Коротаев. – Ради вашей безопасности, Касьян Михайлович.

Услуги освобожденного и в самом деле были мелкие: девять трупов сожгли в лесу, машины – тоже… Но эти услуги Коротаев оказал не Боровикову, а тем, кто выпустил его из тюрьмы.

Трупы было особенно приятно жечь, так как Коротаев не терпел ничего уродливого, – он любил закаты, поля, цветы, полотна старых мастеров, антиквариат. А эти трупы он невзлюбил сразу, как только лично обезобразил до неузнаваемости четверых. Раны резаные, колотые, рваные; отстреленные головы, обрубленные пальцы, глубокие ожоги от утюгов на животах, доходившие до хребтов… Такому не место среди этакой красоты.

Все это было сделано для ублажения лиц, вознесших Боровикова на вершины власти.

Разумеется, сам Касьян Михайлович ни сном ни духом не ведал об этих деликатных подробностях. Начальник службы безопасности? Во-первых, положен по рангу. Во-вторых, – душа-человек, особенно в часы застолий. А что до его подручных – что ж, так нынче положено. Куда ни глянь – везде такие…

В конце концов, ребята все молодые, вежливые, спортсмены, им тоже нужно предоставить возможность вырасти и вознестись. К сожалению, у них не было сверхценных идей. У них вообще не было никаких идей.

Ни о чем подобном не ведал и закадычный астроном Лазарь Генрихович, вдруг народившийся из далекого прошлого. Астроном ведал только, что товарищ его – выбился в люди и теперь большой начальник. Он даже не спрашивал, над кем непосредственно начальствует друг.

Ну, ясно, над Коротаевым.

Над бритоголовыми «быками».

Над шалуньями-нимфами… что повизгивали в бассейне, – экие русалки! К чему бассейн – вот же река…

Над шоферней.

Над… дальше Лазарю Генриховичу почему-то не хотелось думать.

Он и сам не понимал, почему. Возможно, ему попросту не нравились «быки». В Пулковской обсерватории такого скота не водилось. Во-вторых, ему – страшно сознаться – далеко не всегда не нравился Коротаев. Задушевный человек с крупными залысинами, балагур и шутник, услужливый, не упускающий из поля зрения ни единой мелочи, да все это в сочетании не с военной, а с какой-то… гебистской, что ли, выправкой… нет, не с гэбистской… какие-то порой прорывались из него замашки да словечки… но вообще держится так, что не обидит и мухи, если та не обидит его…

Одна беда: сам закадычный друг ему нравился все меньше и меньше.

Откуда вдруг появились эти заносчивость, барство, развязность, хамство, матюги через каждое слово. Пьет как лошадь…

– Должность обязывает, Лазарь, – похохатывал на это Касьян. – У нас других нет…

Теперь вот этот вопрос. Что за идиотская шутка? С какого бодуна-разгула он вдруг заинтересовался метеоритами?

Лазарь Генрихович за долгие годы знакомства успел узнать, что даже подшофе Касьян Михайлович ни о чем не спрашивает просто так, даже о стуле и температуре. В нем постоянно бьется либо одна, либо вторая неотступная мысль. Ими-то он и делится с окружающими.

А нынче в глазах давнишнего товарища вдруг вспыхнула настоящая заинтересованность.

– Не ожидается ли падения небесного тела? – озадаченно переспросил астроном.

Хозяин придвинул ему рюмку с коньяком, стоимость которого могла посостязаться с обсерваторией гостя. Или хотя бы с телескопом. Ну хорошо – с гостем самим по себе.

– Ага. – Касьян Михайлович, почесывая пузо над полосатыми трусами на пуговицах, которые вдруг начали называться плавками, – его, родного. Нет, астероид нежелателен. Он слишком большой.

– Да, – согласился Лазарь Генрихович. – Нам не уцелеть. Ничему не уцелеть.

– Ну, это мы еще поглядим, – усмехнулся Боровиков, вылавливая из вазочки осклизлый гриб-боровик. Особенности депутатского мышления иногда выражаются в обманчивом ощущении собственной неприкосновенности и вообще бессмертия.

– Да что ты! – Астроном всплеснул руками, – Погибнет все живое!.. Наступят холода, наводнения…

Касьян Михайлович согласно кивал, думая о чем-то своем.

– Техногенные катастрофы, – ученый уже не мог остановиться, – Атомные пожары… Землетрясения!

– Землетрясения, – утвердительно и туповато повторил Боровиков.

– Пригнемся, – простодушно утешил астронома Коротаев.

– Нет, крутовато все же, – возразил ему Касьян Михайлович и выпил полбокала виски, – Ведь надо же с кем-то делать дела, ездить на – как ты это называешь, Андрей? Стрелки и терки… Тьфу, эта новая лексика… А вот чего помельче? Какого-нибудь малюсенького, – он сложил пальцы щепотью, – метеоритика?

Лазарь Генрихович приосанился и пригладил академическую бородку.

– Малюсенькие валятся постоянно, – сказал он снисходительно. – Они сгорают в атмосфере… Падающие звезды.

– Понятненько. А покрупнее? И чтобы во-о-о-н туда! – Касьян Михайлович, не сдержавшись и почти готовый раскрыться, махнул толстой рыжеволосой рукой в направлении далекого города, которого отсюда, из Зеленогорска, не было видно даже с побережья залива, но районом которого Зеленогорск, однако, считался.

Это был Курортный район Санкт-Петербурга: Сестрорецк и Зеленогорск. Хотя до обоих пилить и пилить…

Где же еще обитать Касьяну Михайловичу, депутату Госдумы, как не в Курортном районе Санкт-Петербурга, в Зеленогорске? Есть, конечно, и другие приличные места, но здесь просто рай земной…

Он был потомственный ленинградец-петербуржец и вовсе не хотел перебираться в Москву. А люди, продвинувшие Боровикова в депутаты, на этом почему-то не настаивали, хотя, казалось бы, процесс давно отлажен, ибо там они, настоящие коридоры власти, в Москве.

А депутатские дачи строятся не в каком-то Зеленогорске, а на Рублевке.

И все большие дела проворачиваются в Москве.

Но желание депутата жить на загородной вилле всех неожиданно устроило. Ему далее выделили маленький самолет для полетов на заседания.

Настоящий депутат должен работать в своем регионе, пребывать в тесном контакте со своими избирателями.

Теперь ученый окончательно перестал понимать, о чем идет речь.

– Ты имеешь в виду…

– Позвольте, Касьян Михайлович, я вмешаюсь и кое-что уточню, – Коротаев, прочувствовав и оценив опасность темы, разлил напитки.

Хозяин благосклонно кивнул.

Он не любил пространных бесед. Он уже успел пожалеть, что завел речь о космическом катаклизме.

Много болтает. Пусть это всего-навсего Лазарь, но все равно чересчур. Надо бы ограничиться со спиртным…

А начальник службы безопасности по роду деятельности обязан собирать разнообразную информацию – в том числе и такую, которая с первого взгляда не имеет отношения к опекаемому лицу.

Например, сведения о падающих астероидах, хотя и это, конечно, очень опасный катаклизм.

– Я кое-что читал о строительстве Санкт-Питербурха, – Коротаев, демонстрируя грамотность, произнес название на старинный лад, – Царь Петр Алексеевич немного ошибся с местом. И вообще, это был заговор… шведский… Город нужно было закладывать где-нибудь здесь… в районе Зеленогорска. – Так он высказал первую сверхценную идею Касьяна Михайловича, – Здесь и почва получше, и болот поменьше, но главное – эти чертовы наводнения. Знаете, сколько угрохали денег на строительство дамбы? Не знаете, конечно… Чертову пропасть угрохали. И угрохают втрое больше еще, будьте покойны.

– Да уж, – кивнул хозяин. Похоже, он теперь имел к этому строительству какое-то отношение. Настолько косвенное, что оно выражалось лишь странным пополнением счетов, но простодушный депутат считал это премиями и бонусами, – Шведский заговор? – переспросил он, зафиксировав мысль.

Сказывался склероз. Шведский заговор против царя Петра тоже был одной из идефикс Касьяна Михайловича.

До недавнего времени он не знал, как помочь делу… Только… Царь был плотник, но и Бог был плотник… Боровиков же нынче и царь, и бог – в разумно (неразумно) отпущенных ему пределах.

Да, хорошо иметь такого толкового помощника и советника. Стоит что подзабыть – моментально напомнит.

– Когда-нибудь, при случае, я вам расскажу, – пообещал Коротаев. Из наемного работника он уже успел превратиться почти в еще одного закадычного друга.

Сейчас же, не касаясь заговора, Коротаев продолжил, не переставая активно закусывать грибочками и огурчиками:

– Будь наш государь Петр Алексеевич мудрее, он выстроил бы город чуть севернее… в районе Сестрорецка, а еще лучше – нашего Зеленогорска, за который мы сейчас же, не откладывая, выпьем.

Все эти слова маслом, елеем и бальзамом лились на душу скороспелого депутата. Все эти мысли он взахлеб высказывал еще до избрания депутатом.

Лазарь Генрихович машинально выпил. Голова у него немного кружилась. Эти небесные тела не давали ему покоя. Вдруг вспомнилось библейское из апокалипсиса: «Упала звезда Полынь»…

– Здесь все спокойнее, в том числе и в смысле наводнений. Но его, видно, одолевали другие соображения. Военно-стратегические. Которые зачастую оказывались следствием заурядной дезинформации, – продолжил Коротаев.

– У нас так всегда, – подал голос депутат Касьян Михайлович, – Государство на первом месте, а люди – на последнем.

Он не считал опасным критиковать давным-давно упокоившегося Петра.

Хотя, приедь тот сейчас на джипе, Коротаев сжег бы царя сразу, не теряя времени на дополнительное обезображивание. И Боровиков даже не заметил бы цареубийства.

На думских заседаниях Касьян Михайлович вел себя в совершенном несоответствии с собственными убеждениями, ибо вынашивал Мысль с большой буквы. Все, что он говорил с трибуны, звучало пусть не вполне убедительно, но достаточно разумно.

Государство и люди волшебным образом менялись местами – стоило вникнуть в смысл его речей. Поэтому в Думе он слыл государственником.

– Так вот, – спокойно журчал Коротаев, сверкая залысинами.

Явилась служанка, водрузила на стол старинную керосиновую лампу: так было простонароднее, ближе к людям. Девицы давно уже вылезли из бассейна и отогревались в усадьбе, смотрели видак, развлекавший их жестким порно.

– Так вот. Если бы какое-нибудь небесное тело вдруг совершило благородный – жестокий, но вынужденный – поступок и навернулось на Дворцовой площади, то на месте Санкт-Питербурха образовалась бы большая воронка…

Лазарь Генрихович нервно потер ладони. Он играл свою игру, о которой, как ему мнилось, никто не знал. И очень боялся переборщить, изображая наивное непонимание.

– И вас всерьез интересует, не произойдет ли чего подобного в ближайшей перспективе?

Коротаев расплылся в чуть кровожадной улыбке:

– Ну до чего же вы понятливы, профессор… Вы ухватили самую суть. Да! Нас интересует вероятность именно такого события. Но не так чтобы уж очень всерьез… Но мы болеем за наш город – правда, товарищ депутат? Мы несем за него ответственность.

– Она ничтожна, такая вероятность, – категорично ответил астроном, – Да вы посудите сами: народись такая опасность – какая бы поднялась паника! Мобилизация, эвакуация, спасение Эрмитажа… Такого не скроешь, не замолчишь…

– Паника – вещь управляемая, – заметил хозяин усадьбы и подлил себе еще, делаясь на сто граммов государственнее.

– Нет, нет и нет, – настаивал астроном, – Это исключено на сто и даже двести процентов. Ничто к нам не летит. Ничто нам не угрожает. Петербург будет стоять целым и невредимым. Веками. Тысячелетиями, – сказал он нарочито захмелевшим голосом.

– Да мы не против, – запел Коротаев, – Пускай стоит…

– Только вот здесь, – Касьян Михайлович ткнул пальцем себе под ноги.

И здесь до академика вдруг будто бы начало что-то доходить.

– Вам… тебя не устраивает географическое положение города? Ты хотел бы переместить его в район Зеленогорска и… возглавить? – выговорил он шепотом. – Но как же Петропавловская крепость, Исаакиевский собор, Невский, Университет, острова… люди, в конце концов… в городе уже имеется свое начальство! Это город Президента, если уж начистоту…

Астроном не раз замечал за товарищем что-то вроде легкой мании величия, которая нередко бывает присуща людям, обуянным разного рода идеями.

– Люди – в конце концов, просто люди, – уже без улыбки кивнул начальник службы безопасности. – Сколько крестьян сгинуло на строительстве Питера?

Сдохло на строительстве, на лесоповале, на осушении болот, от холеры?

– Но это все утопии, мечты и прожекты, – облегченно вздохнул Лазарь Генрихович. И подмигнул Коротаеву, приглашая присоединиться.

– Конечно, – немедленно согласился с ним Коротаев.

Мечтать не вредно, – добавил Касьян Михайлович, – а если не вредно, то и полезно. И естественно, а что естественно, то, как известно, не безобразно.

У астронома, впрочем, осталось стойкое впечатление, что мечты его товарища были именно безобразными и даже на утопию походили очень и очень слабо. Они больше напоминали апокалипсис.

– Если упадет метеорит, – заговорил Лазарь Генрихович, – то и Зеленогорску достанется.

– Правда? – Хозяин встревоженно оглянулся на Коротаева.

Тот развел руками.

– Я думал, тебе по зубам и планеты, – пьяновато усмехнулся Касьян Михайлович. – А не осмотреть ли нам звездное небо? Я что-то стосковался по телескопу… Если б ты знала… если б ты знала… как тоскуют руки по штурвалу…

– Меня что-то сморило, – откровенно признался астроном. – Может быть, в другой раз? Я бы лучше прогулялся в роще…

– Не возражаю, дружище, – мгновенно откликнулся на это Касьян Михайлович и выпил еще, а потом еще. – Коротаев, прогуляйся с Лазарем Генриховичем, но только не доставай его своей болтовней. Временно освобождаю тебя от обязанности охранять консула – или кто я? Сенатор?

– Сенаторы в Совете Федерации, – печально сказал Коротаев.

– Шут с ними и с Советом. Будет с него, Лазаря нашего, моих прожектерских мечтаний. Пусть подышит лесным воздухом. Где вы еще найдете такой воздух?

Он выкарабкался из шезлонга, потянулся, запахнул белоснежный махровый халат.

– Только не уходите далеко, – предупредил он. – Нас ждут развлечения…

Он кивнул на постройку, где томились наемные наложницы.

– Да староват я, Касьян, – виновато скривился ученый. – Это ты у нас человек-гора, весь из мяса и костей, двужильный производитель… а я что? Я так себе, жалкий паучишка…

– Виагра и тайский массаж сделают из тебя скорпиона, – пообещал депутат. – Ты станешь прародителем новой расы…

Лазарь Генрихович встал, надел панаму, отломил ветку, чтобы отмахиваться от комаров.

– И в самом деле благодать тут у вас, – признал он с искренним чувством, ибо любил природу.

– А ты как думал, – хмыкнул Касьян Михайлович, направляясь к крыльцу, – Боровиков знает толк…

Он запутался и не уточнил, в чем именно. Отвернулся и сразу забыл о старом товарище.

* * *

Астроном неторопливо зашагал по усыпанной гравием тропинке, уводившей в небольшую березовую рощу. Пейзаж немного портил забор с кольцами особенно злой колючки поверху да свет прожекторов. Но прожектора не могли состязаться с луной, и ученый вышагивал, любуясь далекими темными отметинами на идеально круглом диске.

Заливались цикады – или сверчки; насколько хорошо Лазарь Генрихович разбирался в небесных светилах, настолько плохо понимал в энтомологии.

Комары опасливо распевали песни, уворачиваясь от страшной ветки Лазаря Генриховича.

И сам Лазарь Генрихович с непонятной озабоченностью цедил сквозь редкие зубы старую песенку о следах, которые останутся на пыльных тропинках далеких планет.

Коротаев шел чуть поодаль, стараясь не мешать мудрому созерцанию.

До определенного момента, до места, где тропинка, уже углубившись в рощу, подходила вплотную к забору и там круто сворачивала влево, в самую гущу бушующей зелени.

Там созерцание, волей-неволей пришлось нарушить, и астроном уже больше никогда и ничего не созерцал. И уж тем паче не пел.

Коротаев, подкравшись неслышно, накинул ему на шею удавку. Она больше резала, чем душила; капельками выступила кровь, соревнуясь с вечерней росой.

Очки Лазаря Генриховича свалились в мокрую от этой росы траву, выпрыгнула испуганная лягушка. Коротаев потом их заботливо подобрал. Но был не до конца внимателен, и эго сыграло впоследствии неприятную роль…

Астроном захрипел, вытаращив глаза. Он уронил ветку, которой думал отбиться от кровожадных существ, тогда как против настоящего кровожадного существа она была абсолютно бесполезна.

Светлые брюки его в единый момент потемнели спереди, а после и сзади; лицо побагровело с переходом в синюшность, язык вывалился до самого подбородка.

Хрипа почти не было, Коротаев отметил лишь хорошо ему знакомые, немощные, судорожные подергивания руками и ногами. Панама слетела на тропинку, увлекшийся Коротаев нечаянно наступил на нее краем ботинка.

Судя по всему, Лазарь Генрихович тщился спросить: за что?

Хотя должен был догадаться.

Коротаев и был бы рад ответить ему, но ситуация оказалась неподходящей. Она не оставляла времени на разъяснения. Он утроил нажим, и хрустнули шейные позвонки. Уже давно поседевшая голова Лазаря Генриховича склонилась к правому плечу.

А говорят еще, что Ангел Смерти караулит за левым.

Чуть дальше, в суглинке, уже была выкопана могила. Коротаев столкнул туда труп, вынул рацию и приказал «быкам» явиться и оформить все чин чинарем – не самому же закапывать этого ученого гриба, явно приставленного органами к полуцарственной особе.

Друзья детства?

Не смешите мои подметки. В гробу он видал таких друзей, которые вдруг появляются ниоткуда и начинают шарить по углам, всюду совать свой нос.

Отдав приказ, он быстро зашагал обратно к усадьбе.

О панаме он вспомнил чуть позже, часа через полтора, и вернулся за ней, но «быки» поклялись, что похоронили ее вместе с трупом.

– Да? – подозрительно переспросил Коротаев.

– Да, – в один голос ответили его подручные, хотя единодушие казалось еще более подозрительным.

Он не стал проверять и даже не послал их выкопать панаму обратно и предъявить.

Между тем они, разумеется, лгали.

Никакой панамы на тропе в рощице не было. Так что он совершенно напрасно не углубился в этот вопрос.

Коротаев, однако, был настолько уверен в трепете, который испытывают в его присутствии «быки», что у него и мысли всерьез не возникло об их способности солгать. Хотя тюрьма научила его никогда и никому не верить, сладкая жизнь оказала разлагающее воздействие даже на Коротаева.

– А где же наш астроном? – изумленно спросил у начальника службы безопасности ничего не понявший, изрядно охмелевший Касьян Михайлович.

– Устал он, товарищ депутат. Сказал, что доедет поездом, электричкой… ему так привычнее. Домой. Просил не серчать… Стариковские привычки приходится уважать. В его годы нелегко перестроиться на «мерседесы».

Боровиков перестроился без труда, но спорить не стал, хотя они с «уехавшим» были почти ровесники. А за собой он стариковских привычек не замечал.