Текст книги "Допущение"

Автор книги: Дмитрий Баюшев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Бой заканчивался. Вскоре с андроидом на плечах подкатил закопченный «Бобик» и отрапортовал: "Задание выполнено".

– Вижу, – Иван встал.

В это время подоспел народ. Чтобы не расхохотаться, Иван наморщил лоб и выпятил губы. С топорами да вилами против универсального средства уничтожения – это, конечно, да-а.

– Не задело? – спросил Булкин, ощупывая его тревожными глазами.

– Ну и комедь, – сказал кто-то. – Прям, как на войне!

– Как же не задело? Костюмчик весь изодран у бедненького.

– Товарищи, – вяло сказал Иван, – оснований для тревоги нет. Результат эксперимента, сами видите, положительный. «Бобик», у тебя все в порядке?

– Так точно, – гаркнул «Бобик».

– Нет, ну ты гляди! Чудеса, да и только, – захмыкали в толпе. – Этак скоро ухват заговорит.

– Японская штука-то, поди. Умеют же!

– А где ж Наташка? Кто последний видел Наталью?

– Да вон бежит!

– Во девка стала. Везет тебе, Ванька!

– А мы и сами не шавырь-шавырь, – отозвался Иван и помахал Наташе рукой…

– Кровь, – сказала сна жалобно.

– Ободрался маленько, – сказал Иван. И тут она заревела…

Под женские причитания Иван внимательно осмотрел поврежденного андроида, после чего буркнул:

– Позарастали стежки-дорожки… Боб, давай домой. Будем паковаться в дорогу. Идем, Ната.

– Ваня, – на ходу сказала Наташа. – Я больше так не могу. Мне Витя Булкин сказал, что оно в тебя стреляло.

– Промазало.

– Ты упал. Я видела.

– Кончай реветь.

– Я не реву, мне страшно за тебя.

– Ревешь, – сварливо сказал Иван.

– Почему оно в тебя стреляло?

– Ладно. Пусть будет сейчас. Идем.

Они спустились к реке, где густой кустарник скрыл их от любопытных глаз, и здесь Иван, криво усмехаясь, снял рубашку.

– Что это? – ужаснулась Наташа.

– Сюда оно в меня попало.

– И молчал. Надо же срочно в больницу! Ложись и не двигайся Я мигом. Потерпи.

– Не надо в больницу. Посмотри внимательно – уже зарастает.

Иван вздохнул и начал говорить. Молчать теперь не имело смысла. Рано или поздно все равно пришлось бы объяснить свое существо, свой стремительный взлет на Олимп… Конечно и здесь были свои допущения, Иван, ничуть не гордясь этим, понимал, что перерос ВК. Атмосфера, быт, человеческое ли самосознание приложило к этому руку – он не знал. Свой безграничный эгоцентризм существа высшего порядка он вытравил по капельке и теперь был, как на ладошке, на прекрасной и любимой Земле. Он перестал быть орудием чужой воли, стремящейся подчинить себе развивающийся разум. Он давно уже понял, что подавить разум дело бессмысленное и невозможное, и понял, для чего человек рождается. Это, оказывается, очень просто – для того, чтобы быть творцом. И в этом теперь был весь смысл его жизни…

– Ванька, дурачок ты мой, – сказала Наташа. – Что это тебе взбрело в голову про какое-то Кольцо? Перестань сейчас же об этом думать. Ты мой, мой и еще раз мой, и никуда я тебя не отпущу. Понял? И запомни – я от тебя не отстану. Даже на твоем Кольце найду, если будет нужно. Вместе с «Бобиком» найдем, уж он-то тебя ни с кем не спутает.

– Эгоистка ты. Ната.

– С кем поведешься, Ванечка, – лукаво сказала Наташа.

* * * *

Иван уже второй час возился с андроидом, изредка помечая что-то в тетради. Принцип действия откровением не явился, но в отличие от первой модификации, подбитой «Жучкой», в данной конструкции появились новые монолитные блочки, «черные ящички», назначение которых настораживало. Застыв в неудобной позе над электронным микроскопом, Иван аккуратно отрезал от очередного блочка тончайшие слои лазерным скальпелем. Работа была нудная и требовала хорошего пространственного воображения.

– Ага, – сказал, наконец, Иван.

– Что? – озабоченно спросил Вовка Прынц.

– Ага означает ага, – сказал Иван, не отрываясь от микроскопа.

– Ага, – озабоченно согласился Вовка.

– Так, так, так, – Иван, потирая поясницу, встал с высокой лабораторной табуретки. – Ясненько.

Затем распорядился, чтобы вызвали ПКУ-2. «Бобик» с порога доложил:

– Явился, не запылился.

Иван взглянул на Прынца, тот сделал тупое лицо.

– Ты заметил что-нибудь необычное во время боя? – обратился Иван к «Бобику».

– Так точно, заметил. Моя защита нуждается в доработке. Я бы доработал систе…

– Стоп, стоп. Это уже моя забота. ("Дяди с Кольца бьют меня моими же идеями… Оперативно. Но это ничего, ничего! Они еще не все знают".) Меня волнует другое. Эта конструкция, в отличие от прошлой, с которой ты, кстати, знаком, должна была просверлить в твоей защите ма-аленькую дырочку, с микрон, и поразить тебя. Где дырочка, я спрашиваю? – свирепо закончил Иван.

– Так точно. Понимаю. Таковая дырочка имеется, только в дубле.

– В каком дубле? – не понял Иван.

– В моем, уважаемый. Я его опосля кремировал.

– Прынц, что ты делаешь с установкой? – нехорошо спросил Иван.

– В каком смысле? – от усердия Вовка вытаращил глаза.

– В прямом: опосля, уважаемый. Мало тебе собачьего диалекта?

– Иван Иваныч, да ведь заслушаешься. Как по росе босиком. Будто с народом пообщался.

– Ну – демагог, – Иван поглядел на хихикающих ребят и усмехнулся. – Так что за дубль?

Оказалось, что «Бобик» в момент приема излишней энергии умудряется из наличествующей глины или другого подножного материала сотворить себе подобных, которых считает своими сыновьями, и очень гордится дублем, "повесившим лапшу на уши контрагенту".

– Навешавшим, – машинально поправил Иван и застонал – про себя, в душе.

– Виноват – исправлюсь. Он погиб, – с дрожью в мембранах провозгласил "Бобик", – но дела его пребудут в веках, едрена палка. Дабы не раскрыть секрета, я вынужден был его кремировать. И это высшая почесть, язви ее в душу.

Иван, глядя на потупившегося Вовку Прынца, шмыгнул носом и почесал в затылке.

* * * *

Доработка «бобика» заняла несколько дней. Интенсивное участие в ней принимал Виктор Булкин. Именно он своими толстыми обкуренными пальцами виртуозно спаял электрическую часть на двадцати микросхемах и заготовил моноблоки, используя для заливки надежную эпоксидку. Он же отчистил до блеска послушного «Бобика», впрыснул маслица в его шарниры, в благодарность за что был обучен колыбельной на языке экзотической народности тибетского нагорья.

Обедали они вместе с Ивановым в ближайшем кафе «Орбита». Кормили здесь дороговато, но хорошо, под приглушенные записи современных рок-групп. Музыка создавала уют и одновременно отодвигала на задний план атавистические звуки, сопровождающие прием пищи. Кроме того, сюда после стипендии заглядывали симпатичные девочки из мединститута, которые как-то по-особому умели «стрелять» глазками. Это бодрило.

На одну из них, миниатюрную блондинку, Булкин обратил особое внимание, а все потому, что хорошенькая студентка частенько поглядывала на их столик. Поглядит, мило улыбнется Витьке и о чем-то думает, но уже с серьезным, почти хмурым лицом.

Совпало так, что они вместе вышли из кафе, однако Иван, весь в заботах, вышел первым, а Булкин, придержав дверь, чтобы пропустить девушку, поотстал и потому не заметил, когда же, собственно, они успели познакомиться. Прошли-то какие-то секунды.

– Виктор Николаич, ты иди один, – попросил Иван. – Мне надо переговорить с… товарищем.

Булкин ушел, а Иван внимательно всмотрелся в незнакомое юное лицо.

– Я вас не помню.

– Я из последнего выпуска, – холодно сказала девушка. – Земное имя, скажем, Света. Для удобства.

– Пойдемте вон на ту аллейку, – предложил Иван. – Для удобства.

– Не иронизируйте, – Света вынула из сумочки, висевшей на плече, сигареты. – Вашему положению я не завидую. Угощайтесь.

– Не курю. И запомните на будущее – угощать сигаретами и вообще ухаживать должны мужчины.

– Очень вам благодарна, Иван Иваныч. Обязательно запомню.

Она опустила пачку в сумочку.

– А вы что же? – спросил Иван.

– Перебьюсь. Присядем.

Они сели на скамейку в середине аллеи. Люди проходили, но редко. На девушку заглядывались, с Ивановым вежливо здоровались.

– Вам не страшно? – участливо спросила Света. – Герой. В одиночку против Кольца. Супермен.

– Вы давно здесь? – Иван усмехнулся.

– С неделю. А что?

– Через месяц будете думать по-другому.

– Вот что, Иванов, – жестко сказала девушка. – Руководитель приказал прекратить всякую деятельность. То есть: уничтожить все результаты работы и с первым же спецрейсом явиться для официального отчета. Учитывая кое-какие ваши заслуги перед обществом, Руководитель обещал похлопотать о смягчении приговора.

Иван засмеялся.

– Послушайте, что вы мне предлагаете. Я несколько вольно повторю ваши слова. Вы предлагаете бросить работу, дом, семью, уехать в тридевятое царство и сесть там в кутузку. И ждать в этой кутузке – аннигилируют тебя сразу или же сошлют на рудники, что почти равнозначно. Веселенькая перспектива.

– За ошибки надо расплачиваться!

– Хорошенький, но все же солдатик, – сказал Иван. – Крепко в вас вбили казарменные законы. Впрочем, и я был не лучше. Только сумел перестроиться. Вот вы говорите – ошибки. А я говорю – нет. Это как раз то, что должен делать думающий человек. Иначе, он – вечный мальчик на побегушках.

– Не зарывайтесь, Иванов. Дисциплина есть дисциплина. Нечего защищать распущенность и расхлябанность.

– Пожалуй, месяца на адаптацию вам будет маловато, – задумчиво сказал Иванов. – А знаете что, Света, или как вас там… Вы же красивая женщина. Вам надо мужа, детей. Зачем вам эта суета с мировым господством?

– Обо мне не беспокойтесь, агент Иванов.

– Хорошо. Тогда я просто расскажу, что вас ожидает… Пока вы молоды и смазливы, вас будут держать на чужих планетах. А это далеко не сахар. Сами понимаете – двуличная жизнь, нервы, неизбежное вранье, провал или его ожидание. Вы станете раздражительной, вредной, подурнеете и облысеете раньше времени. Вас уволят в запас. Если повезет, будете преподавать азбуку шпионажа курсантам. И обязательно среди курсантов найдется юная девица, которой вы не сможете простить молодость и красоту, будь у нее хоть семь пядей во лбу. И вы начнете ее преследовать, хотя она ни в чем не виновата. Если с преподаванием не повезет, тогда вообще дело швах. В обоих случаях вы останетесь одиноким выжатым лимоном. Очень кислым и злым. Подумайте, на что вы хотите растратить свою драгоценную жизнь.

– Ишь, какой цыганка нашелся, – проворчала Света. – Тьфу.

– Тогда уж скорее цыган, – сказал Иван. – Следите за речью.

– "Облысеете" – тоже мне цыганка. Типун на язык.

– Но есть другой вариант, – хладнокровно продолжал Иван. – Вот она Земля. Перед вами. Бросьте все и оставайтесь здесь. Ей-богу, лучшего варианта вы не найдете. Хорошенько подумайте. Света.

– Все?

– Да нет, не все. Я полагаю – мы еще раз встретимся.

– Значит, вы, – официально сказала девушка, – агент Банг-17, отказываетесь выполнять приказ руководства.

– Категорически.

– Пеняйте на себя.

– Вы, Света, позванивайте, – Иван поднялся, взглянул на часы и поморщился. – Я вас познакомлю с чудесным парнем. Пока.

Он шел, не оглядываясь, и не видел, как девушка вынула из сумочки пистолет бесшумного боя, тщательно прицелилась в его широкую спину, под левую лопатку, но так и не выстрелила. На аллее в это время никого не было, и никто ей не мог помешать…

* * * *

В жизни Ивана началась черная полоса. Впрочем, он был оптимистом и привык к частому невезению, поскольку затем обязательно следовала удача, и поэтому не обращал особого внимания на всю эту мышиную возню вокруг своей персоны. В партком института последовала стая анонимок, в которых на разные лады муссировались все тот же «Якорь» и тот же Булкин. Увидели свет новые факты, как то: совращение юных девушек (Света), нарушения КЗОТа (работа вечерами и в выходные дни), протекционизм (опять же Булкин) и прочая несуразица. В статье доцента К., опубликованной в вестнике нанайского университета, работы Иванова оценивались как «перепевки и передергивания теории Эйнштейна», а к самому Иванову был приклеен ярлык беспринципного плагиатора. О бездоказательности и псевдонаучности идей Иванова зашушукались в околонаучных кулуарах. Побичевать Иванова стало модно, хотя никто толком не знал – что это за фрукт и чем он там занимается. Мода есть мода.

За Иванова горой встал Чешуйчиков. На открытом партийном собрании он попросил администрацию и партком оградить молодых и способных научных сотрудников от злобных нападок фом неверующих. "С нанайским доцентом я сам разберусь, – заявил Чешуйчиков, – в вы уж, будьте любезны, позаботиться о повышении жалованья товарищу Иванову. Это, во-первых, явится компенсацией за моральный ущерб, причиненный уважаемому начальнику сектора, и как бы послужит нашим ответом грязным инсинуаторам, а во-вторых, в семье Ивановых ожидается пополнение, так что, извините, денежки не повредят". На том и порешили.

Сопоставив факты, Иван пришел к выводу, что черная полоса – дело рук эакордонного Эрэфа, ведь она последовала сразу после разговора с девицей-агентом Светланой. Кажется, в стане Эрэфа начиналась тихая паника. И еще один вывод сделал Иван: кляузники действуют одинаково – что доморощенные, что закордонные.

* * * *

Сделав коварный ход ладьей, Булкин спросил:

– Как Наташа?

– Нормально, – ответил Иван. – Боится.

– А ты успокой, успокой, – сказал Булкин. – Не ты, мол, первая, матушка. У некоторых по двенадцать детей.

– Так то у некоторых.

– А это у нас, – докончил Булкин. – Она ведь мне звонила на днях. Что это, спрашивает, за девушка у Вани?

– Чудачка. Могла бы и у меня спросить.

– Что это была за дама?

– Какая еще дама? – разозлился Иван. – Дай в шахматы поиграть. Ты про Светлану, что ли?

– Не знаю, как ее зовут. Не знаю.

– Слушай, Витька. Если я поговорил с женщиной, то это вовсе не значит, что между нами что-то есть.

– Ты вот только мне на темни, – сказал Булкин. – Наталью в обиду не дам.

– Замолкни, Булкин, – попросил Иван.

– Ладно, это я для профилактики. Просто ребята доложили, что тебе какая-то особа названивает.

– Пусть названивает по моему телефону, – буркнул Иван. – Не иначе, как Светка балуется. Тоже для профилактики.

– И что же это за Светка?

– Ну и надоел ты мне, – Иван вздохнул. – Ладно, расколюсь. Это шпионка. Мата Хари. Мне сейчас шпионы названивают. Я ведь агент.

– Поехал.

– А я тебе правду сказал. Только ты никому. Наташа-то молчит.

– Угу. Агент. Понял. Зазвонил телефон.

– Вот, пожалуйста, – Иван взял трубку. – Да. Совершенно верно… Товарищ, у меня обед… Да, подумал и серьезно… Вы все сказали? Тогда перестаньте отвлекать по пустякам.

Он положил трубку и улыбнулся.

– Дружки-приятели обещают ликвидировать. И так каждый божий день.

– Как – ликвидировать?

– Ну, как ликвидируют? Застрелят, например. Кирпич сбросят. Задушат. Машиной задавят.

– Дите ты, Иван, я смотрю. Сущее.

– Если бы, – задумчиво сказал Иван. – Так. К черту шахматы, есть идея…

* * * *

Идея, в общем-то, была примитивна. Иван рассудил просто: если создать локальное гравиполе, реагирующее на тела, движущиеся со скоростью, скажем, 200 метров в секунду и выше, и с помощью этого поля одновременно искривить траекторию и ускорить движение, то вполне можно нейтрализовать огнестрельное оружие. И не только огнестрельное. Разогнать, например, пулю, снаряд или бомбу до первой, а лучше – до второй космической скорости и вышвырнуть в космос.

Булкин, в целом, идею одобрил, но засомневался по поводу гражданских самолетов (военные – те пусть себе летают в вакууме). Иван обещал отреагировать на сомнение. К работе привлекли испытанных сотрудников, которые взялись выполнить ее в рамках личного творческого плана

Название новой установки возникло во время вечерней партии в «бебешку» помесь шашек с бильярдом, где кии были настоящие, а шарами служили алюминиевые шашки. Кто-то посетовал, что бебешка бебешкой, в в старый добрый преферанс давненько не играли. Так и появилось название – «Пулька».

Сначала «Пульку» испытали в тире, а затем, в сопровождении бывшего начальника штаба, ныне школьного военрука Федора Георгиевича, на полигоне его родной войсковой части. Во время стрельб Федор Георгиевич подавал специальные команды: заряжай, огонь – пли, снаряд, заряжай. Команды он подавал самому себе, так как никто из испытателей не умел стрелять из современного артиллерийского орудия. На невзрачную «Пульку», похожую на лампу УВЧ, какою убивают микробов в помещениях во время антигриппозных кампаний, он не обращал внимания. Зато после каждого выстрела Федор Георгиевич апеллировал к обескураженному сержанту. Последний не мог вразумительно откликнуться на апелляции, поскольку сам не понимал, отчего снаряды не взрываются и не поражают макеты вражеских танков. Это у самого-то товарища полковника. Пусть и в запасе.

Осмотр мишеней и отсутствие свежих воронок повергли Федора Георгиевича в глубокое изумление. Чтобы привести кадрового военного в чувство, Миша Бенц похлопал его по плечу тяжелой ладонью и сказал:

– Ничего, Георгич. Теперь так все бабахалки будут стрелять.

– У дедушки твоего бабахалка, – прошептал военрук, сраженный этой бесхитростной тирадой. – На гороховой каше… Сопляк!

Радиус действия «Пульки» оказался вполне сносным – 27 километров. Перекрывался весь Околорыбинск с пригородами.

* * * *

– Там эта дамочка пришла, Мата Хари, – сказал Булкин, просунув лохматую голову в кабинет Иванова. – в вестибюле дожидаться изволят.

По лицу его гуляла ироническая ухмылочка.

– Наконец-то, – Иван отложил ручку. – Ты заходи, Булкин. Проблемы есть?

– В местком выдвигают, – Булкин посопел и вошел. – Говорят, в председатели.

– Рад, – сказал Иван, надевая пиджак. – Только вот жадный ты, Виктор Николаич, у тебя ведь путевки не допросишься. Не буду за тебя голосовать.

– И не голосуй, родимый! В ножки бухнусь, только не голосуй. И ребят подбей!

– Обсудим, – сказал Иванов. – Так где, говоришь, наша Мата Хари? В административном?

– Иваныч… – Булкин покачал головой: не надо бы, мол.

– Кроме шуток, – Иван стал серьезным. – Я тебе все объясню, но потом. А ты мне скажешь, надо, чтобы все знали, или нет?

– Что ты все темнишь, Иваныч? Ей-богу, надоело.

– Как скажешь, так и сделаю. Но потом, – и Иван вышел.

При подходе к административному корпусу он поймал себя на излишней спешке. "Как на свидание", – подумал он без иронии.

Светлана скромно сидела на диванчике в огромном вестибюле и разглядывала красочные планшеты с отвлеченными институтскими показателями. Мило улыбнувшись Ивану, она сказала:

– Никак не пойму, чем вы здесь занимаетесь. Во всех конторах одно и то же.

– А, это? – Иван мельком взглянул на показатель роста производительности груда. – Это эквивалент, позволяющий соревноваться с другими конторами. Забавная штука. Объяснить?

– Ради бога, я не за этим.

Она встала и надела на плечо сумочку. Точеная такая девочка, которую не портили даже «бананы». Женственный подросток с льняными волосами и голубыми доверчивыми глазками. Агент начальной ступени, в совершенстве владеющий холодным и огнестрельным оружием, а также приемами рукопашного боя.

Ивану стало смешно, и он дотронулся до ее плеча, делая вид, что снимает пушинку. Плечико было худенькое, беззащитное.

– Прошу вас, не надо, – она посмотрела ему в глаза. – Мне нужно посоветоваться.

– Пойдемте, – сказал Иван голосом театрального сердцееда.

Заканчивался август, еще хранивший буйство летних красок, но уже не изнурительно жаркий, а приглушенный, спокойный. Солнце стояло высоко и отбрасывало резкие тени, и почему-то казалось, что старые липы опрокидываются в небесную голубизну.

– Что вы там увидели?

– Небо, – признался Иван. – Там я не видел неба. Не замечал.

– Ох, Иван Иваныч. Прозрели. Там же купол защиты!

– От кого, простите, защиты?

Света не ответила, но видно было, что она рассердилась. То, что вбито в голову с пеленок, нелегко отпускает.

Все еще сердясь, она довольно кровожадно сказала:

– Я вас тогда должна была убить. Я нарушила приказ.

Иван внимательно посмотрел на нее с высоты своего роста и улыбнулся.

– Убить, Светочка, легче всего. Убивают, когда не понимают.

– На днях прибудет Эрэф.

– Ого, – Иван даже остановился. – Но здесь полно исполнителей рангом пониже.

– Они не пойдут на это.

– И нарушат приказ?

– А почему я нарушила, как вы думаете?

– Что-то помешало, наверное.

– Ничто не помешало. Абсолютно. Просто меня взяло сомнение – правильно ли я сделаю? Ведь вы же наш, не абориген какой-нибудь. Я вас помню по училищу Но потом я поняла, что дело совсем не в этом. Вы не похожи на преступника.

– Польщен, – сказал Иван. – Присядем, а то все ходим да ходим.

– Пожалуй. – Устроившись на скамейке, Света вынула сигареты и закурила. Одним словом, вы какой-то убежденный. Другой бы заюлил, а вы только смеетесь. Скажите, множество – это ваша работа?

– Моя, – ответил Иван. – Допущеньице, так сказать.

– Допущеньице?

– Ну ладно. Света, вас я приблизительно понял. Но вот вы сказали, что и другие на это, – Иван подчеркнул последнее слово, – не пойдут. Почему, интересно?

– Да все из-за вашего множества, – она вздохнула. Я ведь не разбираюсь. Говорят, что-то новое в науке. Говорят, что вас надо беречь. На Кольце очень неспокойно.

– Ах, вот оно что… Вот для чего я вам нужен. Ну что ж, тут я могу набить себе цену.

– Фи, Иван. Я в вас разочаруюсь.

– Ладно, не буду, не буду. Этого бы мне не хотелось. Последний вопрос Эрэфу-то что здесь понадобилось?

– Вы, – кратко ответила Света…

Вернувшись, Иван застал в своем кабинете Булкина. Задрав ногу на ногу, Витька обосновался в его кресле и болтал с кем-то по телефону.

– Ладно, Наталья, – сказал он наконец, – тут хозяин вернулся. Дать? Дома поговоришь? А может, все-таки дать? Тогда пока.

Витька бросил трубку и встал.

– Какая-то сволочь растрезвонила, что ты опять с этой мамзель встречаешься.

– Витька, – сказал Иван, – а ведь Светлана желает остаться.

– Ты хоть чего-нибудь соображаешь? – Булкин постучал себя по голове. Жена, понимаете, на сносях, а он в рабочее время по свиданиям шастает.

Иван радостно захохотал.

– Дурачок, она же на Земле хочет остаться! Значит, не я один такой. Трещина в Кольце. Раскол. Закономерность это, ты понял?

– Сластник, – возмущенно заклеймил Булкин. – Дамский угодник…

Наташа изменилась: стала увальнем, лицо раздобрело, обабилось и покрылось какими-то пятнышками, ела понемногу, но часто, много спала. Иван удивлялся, как это она в теперешнем своем положении успевает прибраться, приготовить еду, вкусную еду, надо признать, обойти врачей и магазины, постирать, покопаться на приусадебном участке и, самое главное, всегда быть в курсе злободневных новостей. В выходные дни, дабы не чувствовать себя узурпатором а семье, он самозабвенно впрягался в громоздкий воз домашнего хозяйства. Как ни странно, это помогало ему быть в форме всю неделю.

Черная полоса отложила-таки отпечаток на их отношения. Нет, Наташа не предъявляла претензий по поводу телефонных девушек, просто между ними возникла какая-то недосказанность. Иван не считал нужным объясняться, а она не спрашивала, и недосказанность хоть и не росла, но и не уменьшалась.

В чем-то он, наверное, все-таки здорово изменился, потому что однажды вечером Наташа, терпеливо дождавшись окончания его молчаливого ужина, сказала:

– Ваня, если тебе трудно со мной, я уйду.

– Как уйдешь? – не понял Иван. – Куда?

– Ты не думай, я не ревную. Но если тебе тяжело со мной…

– Прекрати, – в сердцах оборвал Иван. – Чтоб об этом больше ни слова.

Он резко отодвинул стакан, стакан упал и покатился по клеенке. Докатившись до края стола, хлопнулся об пол и разбился. Ни он, ни она не сделали попытки его поймать.

– Вот видишь, – сказала Наташа, опустив голову. – Я, наверное, пойду.

"А ведь уйдет, – холодея, подумал Иван. – Что это между нами? Как пропасть".

– Нет, – сказал он через силу. – Я не отпущу. Я выброшу этот несчастный телефон. Запущу его в космос.

– Да что телефон-то, – она не поднимала головы. – Весь город говорит.

– Вот злодеи, – сказал он угрюмо. – Знаешь, Наточка, тяжело что-то. Я о людях лучше думал.

– А люди, может, ни при чем.

– Может быть, – Иван бочком-бочком обходил пропасть. – Я слишком влез в чистую науку. Но ведь не бывает такой науки – чистой. Она для людей и делается людьми, а люди бывают разные. Я как-то забыл об этом. Ты меня прости, Ната.

И он рассказал о последних передрягах – всех этих доносах, угрозах, рассказал о Светлане, ее коллегах и о том, что скоро по его душу прибудет сам Эрэф.

– А этот стакан я давно собирался раскокать, – завершил он неожиданно. Давай купим бокалы. С цветочками. Тебе и мне.

– Так вон, в шкафу стоят, – Наташа уже отошла. – Не знаю, что ты в этот стакан вцепился.

– Привычка, понимаешь, – объяснил Иван. – Привык в училище и в общежитии чай стаканами хлестать. Но теперь все. Все!

В доме Ивановых долго еще, дольше чем обычно, горел свет. Под специальным навесом бдительно стоял "на часах" безмолвный «Бобик», да по кустам шастал ночной зверь Жулик.

* * * *

Этот вечер был самый обычный. У калитки Иван попрощался с Булкиным, который зорко следил за моральным обликом начальника и старался сдавать его Наташе с рук на руки. Посмеиваясь над этой мелочной опекой, Иван прошел в дом.

Жена с книгой в кресле сделала вид, что не замечает его прихода.

– Натка, – зашептал он вкрадчиво, – дай пожевать.

– Кто-то там шлындает до полуночи, а теперь дай ему пожевать, – отозвалась Наташа из-за книги. – Хуже Жулика… Ладно уж…

Поставив перед ним тарелку с дымящимися пельменями и бокал в цветочках с чаем, она сказала:

– Тут к тебе товарищ один приходил. Потерся себе у калитки, звоночком потренькал. Скромный такой. Не в пример твоему Бенцу. Этот как вставит палец в звонок, так и не отпустит, пока не откроешь.

– Мишка – гусар. И часто хаживает?

– Как уговоримся, так он и хаживает.

Понятно: маленькая месть за Светлану. Иван стеснительно похихикал.

– А каков из себя скромненький-то?

– Так ить – с бородой.

– Понятно. Бороде, стало быть, надо на чем-то расти – значит, есть голова. Голове надо на чем-то сидеть – значит, есть тулово. И так далее. Емкий словесный портрет. Надо запомнить.

– Ты ешь пельмени-то, ешь.

– Ыгы, – промычал Иван, давясь огненным пельменем.

– Стало быть, словесный портрет сказал, что зайдет попозже…

Отужинав, Иван вышел в сад, присел на крылечке Было около десяти, и, наконец-то, врубили уличное освещение. В кустах зашуршало, в упор глянули немигающие зеленые глаза. "Кс-кс", – машинально сказал Иван, но Жулик, увлеченный мышкованием, не отреагировал. Потянул ровный, свежий ветерок, запахи сконцентрировались, и от этого голова стала ясная, как после хорошего, крепкого сна. В глубине сада была темень – глаз коли, а ближе к дому глянцево блестели жесткие листья уже отошедших вишен, отбрасывая на асфальтовую дорожку дрожащие размытые пятна.

Там, в конце дорожки, за калиткой, появился кто-то бесформенный, с неразличимым лицом, будто бы скрытым наполовину маской, и деликатно тренькнул звонком. Иван, пристукивая задниками шлепанцев, пошел открывать.

У человека была борода, мешающая сразу определить – кто это, но глаза казались знакомыми. Он был немолод, грузен и высок, хотя и сутулился. Возможно, сутулился он нарочно, чтобы казаться меньше ростом. И еще сбивала с толку эта черная пышная борода…

– Вы? – узнал Иван. – Проходите.

– Маскировался, маскировался, – пробурчал Эрэф не двигаясь с места. Давай-ка прогуляемся, чтоб без лишних ушей. Разговор есть…

– Чудесно здесь, – говорил Эрэф, шагая неторопливо, словно давая помять, что спешить особо некуда. – Зелень цветами пахнет. Чем тебе не юг? Доводилось в Сочах-то побывать?

– Не довелось пока, – вежливо ответил Иван.

– А мне довелось. Чудесное место, я вам доложу. Там и с… женщиной одной познакомился. Впоследствии своей супругой. Ты ее не помнишь.

– Слышал, что у вас была жена, – сказал Иван, – но не знал, что она отсюда. Говорят, она рано…

– Да, да, – поторопился перебить Эрэф. – Такое несчастье. Врачи ничего не могли сделать. Но мальчишка жив-здоров Да он и не мальчишка уже… Как пахнут. Я уж и забыл, что это такое – цветы.

– Давно прибыли? – спросил Иван, чтобы отвлечь старика.

– Буквально пару часов, – сказал Эрэф. "Врет", – убежденно подумал Иван и, не сдержавшись, хмыкнул. А хмыкнул он потому, что раньше и представить бы себе не смог, будто Эрэф способен соврать. Да что там представить, он бы в драку полез, вздумай кто-то хоть намекнуть, что Эрэф врет. Это был столп, титан, умница. Его слово было закон. Курсанты подражали ему во всем и на досуге отрабатывали перед зеркалом тяжелый, давящий эрэфовский взгляд из-под насупленных бровей. Во время семинаров на любой, даже самый заковыристый и едкий, с подтекстом вопрос он отвечал молниеносно и с таким спокойствием, словно читал по бумажке. После этого наступал его черед. Теперь он задавал вопросы, а затюканный курсант, кляня себя, начинал путаться, мямлить. Эрэф снисходительно улыбался, и это было хуже, чем если бы он кричал или издевался, как другие наставники… Там не менее, как понимал теперь Иван, этот кумир, этот образец для подражания частенько врал самым заурядным образом. Врал, обучая их непобедимой стратегии и тактике, врал, красочно описывая блестящее настоящее и будущее внедренных агентов, вот и сейчас по мелочи, но врет. Только зачем?

Они прошли квартал, и Эрэф неожиданно свернул в переулок. Прогуливаться в шлепанцах было очень неудобно: спадали, черти.

– Можно быть с тобой откровенным? – спросил между тем Эрэф. – Я хочу, в конце концов, чтобы между нами не было недоразумений. Тебя, сынок, в свое время удивило, что я вышел на прямую связь. Да, это, конечно, дорогое удовольствие, но дело в том, что это не кто-нибудь, а ты, с другими я так не общаюсь. Ты, Ваня, всегда выделялся среди курсантов. Одной прилежности да исполнительности мало. Было в тебе что-то такое неординарное, что-то такое, знаешь ли, многообещающее. Что греха таить, ты всегда был моей надеждой, моей будущей опорой. Поверь, ни за кем я не следил так пристально, как за тобой. Признаюсь честно, твои быстрые успехи сначала поставили меня в тупик, потом понял – недооценил. Недооценил, Ваня, есть такой грех.

"Ох, мягко стелет", – подумал Иван.

– Но это все лирика, – продолжал Эрэф, резко меняя тему, – Я вот к чему. Как-то у нас на родине все обанкротилось: у власти серость непролазная, в искусстве – шарлатанство, науку двигают обросшие шерстью питекантропы. Народ истосковался по истинным гениям и героям. Надоело, понимаешь, обходиться суррогатами. Вот тут мы и подходим к главному… Какой-то идиот из агентства новостей пустил в эфир закрытую информацию: есть, мол, в свеженькой колонии, на так называемой Земле, наш отечественный супермен, который изобрел новое оружие и уже в одиночку расправился с контрагентом. А нашей публике только дай сенсацию. Белковых почему-то недолюбливают, хотя любой из них стоит сотни бездельников, которые норовят помитинговать, а не работать. А тут – герой, с самим контрагентом справился! От известия о новом оружии просто в какой-то экстаз впали. Да еще один умник хворосту в огонь подбросил. Улучил момент. Это, говорит, никакое не оружие, а возможность использовать пространство и время в мирных целях. Бред собачий. А народ опять в экстаз. Из крайности, что называется, в крайность.