Текст книги "Троцкий. Книга 1"

Автор книги: Дмитрий Волкогонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

После многих проволочек 5 января 1918 года открылось наконец Учредительное собрание, куда Ленин рекомендовал Троцкого. Это было грустное зрелище: собравшиеся в зале, принадлежа к разным фракциям, не понимали друг друга. Улюлюканье, шум, выкрики. Чернов, которого избрали председателем Российского парламента, пытался перекричать весь зал: "Уже самым фактом открытия первого заседания Учредительного собрания провозглашается конец гражданской войны между народами, населяющими Россию" [90]. Как вспоминал участник этого памятного заседания Марк Вишняк, «на эстраде – командующая верхушка и служилые советские люди. Рослый, с цепью на груди, похожий на содержателя бань „жгучий брюнет“ Дыбенко, Стеклов, Козловский. В левой от председателя ложе Ленин, сначала прислушивавшийся, а потом безучастно развалившийся то на кресле, то на ступеньках помоста и вскоре совсем исчезнувший» [91]. Всем было ясно, что большевики уже заранее поставили крест на этом всероссийском форуме, где не имели большинства. Дебаты в такой обстановке шли до пяти утра, пока за председательским местом не появился матрос (как оказалось позднее, это был Анатолий Железняков). Он тронул Чернова за рукав сюртука, и в притихшем зале громко прозвучало:

– Комиссар Дыбенко требует, чтобы присутствующие покинули зал.

– Позвольте, это решать может только само Учредительное собрание… – пытался сохранить реноме Чернов.

В дверях показались красногвардейцы и матросы с винтовками. А.Г.Железняков добавил:

– Предлагаю всем покинуть Таврический дворец, так как время позднее и караул устал…

Большевиков поддержали левые эсеры. С русским парламентаризмом на десятилетия было покончено. Отныне в высших эшелонах власти звучал не хор, а соло одной политической силы. Газеты вначале писали, что выборы в Учредительное собрание состоялись на основе старого, несправедливого закона, принятого при Керенском. Утверждалось, возможно и не без основания, что этот закон давал преимущества основной массе населения России – крестьянству. Но дело, конечно, заключалось в другом: большевики, имевшие перевес в Советах, не хотели делить власть с Учредительным собранием, где они были в меньшинстве. Чтобы уцелеть, Октябрьской революции пришлось выбирать между Советами и Учредительным собранием. Выбор был сделан давно. В этом вопросе Троцкий без колебаний поддерживал Ленина. Симпатии масс внешне склонялись в сторону Советов. Ведь реальная власть была у большевиков. Лозунг Учредительного собрания успел "потускнеть". Поэтому его роспуск не вызвал массовых выступлений протеста. Лишь позже многие поняли: большевистский корабль взял прямой курс на тоталитарную диктатуру.

Тема эта особая. Большевики, которые имели четверть мест в Учредительном собрании, вместе с эсерами, собравшими около половины голосов, могли создать влиятельнейший альянс, но в начале 1918 года триумфаторы делиться властью уже не желали. Кстати, и правые эсеры не стремились к партнерству с большевиками. Историческая ответственность их также велика. Троцкий был одним из тех большевистских руководителей, которые решительно и бесповоротно ратовали за однопартийное руководство. Ленин объяснял преимущество эсеров на выборах в Учредительное собрание так: "…составляя списки 17 октября и на выборах в Учредительное собрание 12-го ноября, крестьянство не моглоеще знать правды о земле и о мире, не моглоотличить своих друзей от врагов, от волков, одетых в овечьи шкуры" [92]. Обращаясь к тем дням, не покидает ощущение, что в январе 1918 года был упущен важнейший шанс социалистического плюрализма. Справедливости ради еще раз скажу, что этот шанс не хотели использовать и эсеры. Они претендовали на гегемонию и не желали долго довольствоваться союзом с большевиками, в котором им отводилась роль младшего союзника.

Вообще, анализируя деятельность Троцкого с октября 1917 года, с некоторым удивлением отмечаешь, что многочисленные разногласия с Лениным, которые Председатель Петроградского Совета тогда не скрывал, как-то сразу быстро исчезли. Причем в результате не компромисса, а однозначного согласия Троцкого с Лениным фактически по большинству кардинальных вопросов революции. Более того, с памятной ночи переворота между ними установились, как можно судить, не просто товарищеские, а дружеские отношения. Троцкий стал "лучшим большевиком".

Уже в своем роковом изгнании он вспоминал, что 25 октября, вечером, в ожидании открытия II съезда Советов он отдыхал вместе с Лениным в пустой комнате по соседству с залом заседаний. Кто-то заботливо принес одеяло, две подушки… "Мы лежали рядом, тело и душа отходили, как слишком натянутая пружина… Мы вполголоса беседовали… В его голосе были ноты редкой задушевности. Он расспрашивал меня про выставленные везде смешанные пикеты из красноармейцев, матросов и солдат. "Какая это великолепная картина: рабочий с ружьем рядом с солдатом у костра!" – повторял он с глубоким чувством. "Свели, наконец, солдата с рабочим!" Затем он внезапно спохватывался: "А Зимний? Ведь до сих пор не взят? Не вышло бы чего?" Я привстал, чтобы справиться по телефону о ходе операции, но он меня удерживал. "Лежите, я сейчас кому-нибудь поручу" [93]. Но лежать долго не пришлось: начался съезд Советов.

Пока не закрыли "Новую жизнь", она ежедневно давала тревожные прогнозы, связанные с "переворотом большевиков". Особенно резко осуждалось их насилие. Политический почерк статей, даже если они были без подписи, явно походил на стиль Мартова, Дана, Абрамовича. Так, 29 октября в газете была помещена статья "Большевики у власти". Основной удар наносится по Ленину и Троцкому: "…переворот 25 октября имел своими лицедеями Ленина и Троцкого, но подлинными созидателями его были Керенский и Церетели… Лицедеи переворота стоят теперь у "власти". Но только для самого поверхностного наблюдателя может показаться, что они разыгрывают оперетку. На деле мы имеем перед собой величайшую трагедию, грозящую бесконечными бедствиями стране и крахом революционных завоеваний… Мы отрицаем в корне и самый метод захвата власти изолированными силами большевиков при помощи военных "операций". Теперь неизбежны величайшие потрясения на почве большевистского статуса…" [94]Так писали главные идейные оппоненты Ленина и Троцкого, не ошибаясь по поводу будущего.

Во время Октябрьского вооруженного восстания и гражданской войны почти по всем вопросам (за исключением, пожалуй, вопроса о Брестском мире) между Лениным и Троцким установилось полное взаимопонимание. Характерно, что Троцкий, подготовив солидную двухтомную историю русской революции и ряд других работ, везде защищает Ленина. До самой смерти один из "выдающихся вождей" никогда серьезно не полемизировал с Лениным – ни с живым, ни с мертвым. Можно задаться вопросом: почему?

По моему мнению, этому обстоятельству есть несколько объяснений. Прежде всего, Троцкий понимал, что если он еще раз сменят политические азимуты, это будет его идейной кончиной. В политике, как свидетельствует историческая практика, можно лишь однажды коренным образом менять свои позиции. В противном случае из-за безудержного флюгерства будет потерян кредит и у старых, и у новых друзей. Далее, в октябрьские дни Троцкий понял, что позиции и установки Ленина весьма близки его взглядам. Наконец, Троцкий никогда больше не вступал в спор с настоящим вождем русской революции и потому, что хотел развенчать этим миф "Сталин – это Ленин сегодня". Всей своей теоретической и публицистической деятельностью Троцкий доказывал, что только он всегда понимал Ленина и только он был верен его идеям и установкам с Октября 1917 года.

Люди всегда ищут покровителей. В Боге, Идее или Великом человеке. Ленин был лидером трагической революции, которого (уже после смерти) использовали и Сталин, и Троцкий, ища аргументы в смертельной борьбе друг с другом.

Даже говоря о шагах и решениях Ленина, не получивших почему-либо поддержки у Центрального Комитета, Троцкий не осуждает вождя. Например, он пишет в 1932 году, что "Ленин настаивал на поднятии восстания в дни Демократического совещания: ни один из членов ЦК не поддержал его. Неделю спустя Ленин предлагал Смилге организовать штаб восстания в Финляндии и оттуда нанести удар по правительству силами моряков… Ленин считал в конце сентября оттягивание восстания на три недели, до съезда Советов, гибельным. Между тем восстание, отложенное до кануна съезда, закончилось во время его заседаний. Ленин предлагал начать борьбу в Москве, предполагая, что там дело разрешится без боя. На самом деле восстание в Москве, несмотря на предшествовавшую победу в Петрограде, длилось восемь дней и стоило многих жертв" [95].

Скрупулезно перечисляя ленинские предложения, которые не нашли поддержки и не были реализованы на практике, Троцкий не ставит это ему в вину. Наоборот: "Ленин не был автоматом непогрешимых решений. Он был "только" гениальным человеком, и ничто человеческое не было ему чуждо, в том числе и свойство ошибаться" [96]. Думаю, у Троцкого была весьма удобная позиция по отношению к Ленину: признавая его гениальность, он не стеснялся выступать против его обожествления, что десятилетиями практиковалось в нашей общественной мысли. Иконизация Ленина вела к эрозии его идей, плодила догматиков, которые в союзе с бюрократией сделали многое из того, что, вероятно, никогда не одобрил бы и он сам. Троцкий видел в Ленине человека, а не бога. Так, в 1927 году, когда над опальным «выдающимся вождем» уже незримо висела угроза возможной сталинской расправы, Троцкому хватило мужества защищать Ленина от канонизации, от омертвления догматическим почитанием, от превращения его в еще одного святого от марксизма. В фонде Троцкого есть рукопись его небольшой статьи «О пустосвятстве», в которой особенно примечательны следующие строки: "…умерший Ленин как бы вновь родился: вот вам разгадка мифа о воскресшем Христе. Он возник для нас вторично, освобожденный от повседневности и в то же время властно определяющий ее…

Но опасность начинается там, где есть бюрократизация почитания и автоматизация отношения к Ленину и его учению. Против той, как и другой опасности очень хорошо и как всегда простыми словами говорила недавно Н.К.Крупская. Она говорила о том, чтобы не ставить Ленину лишних памятников и не создавать во имя его ненужных и бесполезных учреждений" [97].

Подле сталинской инвентаризации архива Троцкого эти слова, естественно, стали рассматриваться как попытки "принижения Ленина", "умаления его роли в революции". В то же время, повторюсь, нужно было обладать немалым мужеством, чтобы так смело и однозначно выступать против канонизации вождя Октября.

Через три месяца после смерти Ленина, в день его рождения, был проведен "вечер воспоминаний". Выступили Каменев, Радек, долго говорил и Троцкий. И я хотел бы привести два-три фрагмента из его выступления, которые свидетельствуют о способности Троцкого постигать глубину другой личности, видеть философию ее существования, подмечать нечто такое, что скрыто для других. Говоря о человеке решительного действия, Троцкий невольно дал почувствовать, что он видит дальше и глубже многих, кто долго знал Ленина". Вначале, как бы мимоходом, он заметил, что о Ленине пробуют уже говорить художники и писатели, например Горький. Но "он не понимал Ильича, подходя к нему с той интеллигентской, мещанской слащавостью, которая Горькому за последние годы жизни все более свойственна…". Троцкий прав: о Ленине написано множество книг и полотен, но в них обычно присутствует не человек, а лишь икона. Честных книг о Ленине в нашей стране не написано..

У Ленина, говорил Троцкий, было "могущественное внутреннее клокотание революционного нетерпения, которое дисциплинировалось волей и сознанием… Вера в человека проникла в Ленина насквозь: он был в нравственном смысле величайшим идеалистом, верил в способность человека подняться на такие высоты, о которых мы можем лишь робко мечтать". Троцкий увидел в Ленине и такую зловещую черту, как вера в силу диктатуры. "Владимир Ильич говорил: главная опасность в том, что добр русский человек… Когда освобождали генерала Краснова под честное слово, кажется, один Ильич был против освобождения, но, сдавшись перед другими, махнул рукой… Когда при нем говорили о диктатуре пролетариата, он всегда, сознательно преувеличивая с педагогической целью, говорил: "Какая у нас диктатура! Это каша, это – "тютя" (любимое слово Владимира Ильича)… Вообще говоря, его настроение было ровное; внутренне он был неровен, но благодаря его необыкновенной внутренней выдержке в своих проявлениях он был в высшей степени сдержан…" Троцкий, словно раздумывая, необычно проникновенно говорил, что "изучение психологии наших вождей в будущем поможет понять эпоху".

Даже небольшие фрагменты рассуждений Троцкого говорят о его более глубоком проникновении во внутренний мир Ленина. С "вершины" Троцкого было легче рассмотреть еще более высокий "пик" вождя русской революции: демонического человека, а не бога. Робеспьера русской революции.

Троцкий – в этом я уверен – при своей весьма тщеславной натуре искренне признавал: Ленин обладает более мощной интеллектуальной силой и пользуется большим авторитетом, чем он. Лев Давидович очень гордился, что в революционной, контрреволюционной и либерально-буржуазной печати его имя стояло, как правило, рядом с Лениным. Не раз уже упоминаемый меньшевик Суханов считал Троцкого наравне с Лениным ответственным за "крах" России, "великую смуту" и "крушение демократических надежд". В ноябре 1917 года Суханов, например, поместил в газете "Новая жизнь", которая тогда специализировалась на антибольшевистской критике, статью "Диктатура гражданина Ленина". В ней он зло, ядовито, как обычно говорят и пишут проигравшие, утверждал: "…кому же не ясно, что перед нами никакой "советской" власти, а есть диктатура почтенных граждан Ленина и Троцкого и что диктатура эта опирается на штыки обманутых ими солдат и вооруженных рабочих, которым выданы неоплатные векселя на сказочные, но не существующие в природе богатства?.. [98].

Взяв на себя роль "второго" человека в революции, Троцкий нередко (особенно в более позднее время) ставил себя рядом с Лениным, недвусмысленно давая понять, что это не случайно. В интересном очерке "Петроград" он пишет: "В Смольном, при участии т. Ленина и моем (не помню точно, какого числа) созвано было гарнизонное совещание…" [99]На нем были и другие большевистские руководители, но Троцкий выделяет уже только двоих. «Когда я и Ленин проводили собрания офицерства петербургского гарнизона, где набирался командный состав против Керенского…» [100]Здесь уже – «я и Ленин». В своих воспоминаниях Троцкий весьма часто касается личных встреч, бесед, доверительных отношений с Лениным, не без основания полагая, что в глазах простых людей общение с великими мира сего как бы автоматически возвышает их собеседников. "25-го открылось заседание II съезда Советов. И тогда Дан и Скобелев пришли в Смольный и направились как раз через ту комнату, где мы сидели с Владимиром Ильичем. Он был обвязан платком, как от зубной боли, с огромными очками, в плохом картузишке, вид был довольно странный. Но Дан, у которого глаз опытный, наметанный, когда увидал нас, посмотрел с одной стороны, с другой стороны, толкнул локтем Скобелева, мигнул глазом и прошел. Владимир Ильич тоже толкнул меня локтем: «Узнали, подлецы» [101].

Конечно, Троцкий описывал реальные события. Но он специально акцентировал внимание слушателей и читателей на отдельных подробностях, эпизодах, моментах. Бесспорно одно: во время Октябрьской революции и гражданской войны между Лениным и Троцким установилась та высокая степень доверия, которая существует между единомышленниками, делающими одно большое дело. Но при этом нельзя забывать, что такие личности, как Ленин и Троцкий, оставались каждый сам собою, сохраняя свою индивидуальность. Ленин в 1917 году увидел совсем другого Троцкого: очень деятельного, одержимого революционной идеей, а главное, как правило, без всяких возражений принимающего его взгляды, позиции и установки. И это не было политическим конформизмом. То было совпадением устремлений. Это был, вероятно, звездный час Троцкого, поразительно счастливое и удачное стечение лично для него исторических и политических обстоятельств, где он мог максимально проявить сущность своей личности, свои самые глубокие желания и мечты. Революция, полагал он, может оправдать любые твои шаги, изменить весь мир. Он еще не знал, что революция рождает у людей надежды, которые могут привести к горьким разочарованиям. Возможно, Ленин был именно тем человеком, который глубже других понял революционно-разрушительный феномен Троцкого. Поэтому я допускаю правдоподобность того, что рассказывает Троцкий в своей книге "Моя жизнь".

…Шло заседание Политбюро, было это, кажется, в 1919 году. Троцкий узнал, что кто-то усиленно муссирует слухи о его якобы преступном решении в августе 1918 года расстрелять командира полка и комиссара на Восточном фронте, которые увели полк с боевых позиций и собирались отплыть в Нижний. Он понял, что об этом знают и члены Политбюро. Тогда я, вспоминает Троцкий, сказал:

– Если бы не мои драконовские меры тогда под Свияжском, мы не заседали бы здесь в Политбюро.

– Абсолютно верно! – отозвался, по словам Троцкого, Ленин и стал что-то быстро писать красными чернилами на типовом бланке Председателя Совета Народных Комиссаров. Заседание приостановилось, и через две минуты Ленин передал Троцкому чистый бланк ^{5} , где внизу его рукой было написано:

"Товарищи!

Зная строгий характер распоряжений тов. Троцкого, я настолько убежден, в абсолютной степени убежден, в правильности, целесообразности и необходимости для пользы дела даваемого тов. Троцким распоряжения, что поддерживаю это распоряжение всецело.

В. Ульянов-Ленин".

—Я вам выдам сколько угодно таких бланков… – сказал Ленин. Таким был человек, которого мы долгие десятилетия считали великим «гуманистом».

Троцкий далее пишет: "Ленин ставил заранее свою подпись под всяким решением, которое я найду нужным вынести в будущем. Между тем от этих решений зависела жизнь и смерть человеческих существ. Может ли вообще быть большее доверие человека к человеку? Самая мысль о таком необычайном документе могла возникнуть у Ленина только потому, что он лучше моего знал или подозревал источники интриги и считал необходимым дать ей наивысший отпор" [102]. О доверии сказано верно. Но доверять судьбы людей?.. Распоряжаться ими?.. И Ленин, и Троцкий полагали, что во имя революции допустимо все. Таковы были русские якобинцы.

Посвященным было ясно, что сведения (правдоподобные) о расстрелах на фронте по приказу Троцкого распространяют Сталин и Ворошилов. Например, на одном из пленумов ЦК в 1927 году выступал Ворошилов, который обвинил Троцкого в необоснованных репрессиях по отношению к командирам и комиссарам. Троцкий тут же перебил Ворошилова и громко выкрикнул:

– Вы же лжете совершенно сознательно, как бесчестный каналья, когда говорите, что я расстреливал коммунистов!

– Сами вы каналья и отъявленный враг нашей партии! – зло ответил Ворошилов. – Ладно, черт с ним…

– Что же, меня будут обвинять, что я расстреливал коммунистов, а я буду молчать?.. – не выдержал Троцкий.

На это Подвойский тут же бросил:

– Вы расстреливали коммунистов. Я список расстрелянных представлю… [103]

О репрессиях и терроре в годы гражданской войны, одним из инициаторов которых был Троцкий, пойдет речь в следующей главе. Для нас сейчас важно подчеркнуть, что сам Ленин в принципе всегда был за самые "крутые меры", которые могли обеспечить боеспособность частей фронтов. "Строгий характер" Председателя Реввоенсовета Республики, готового навести порядок на передовой, пресечь дезертирство, паникерство, партизанщину, Ленину импонировал. Троцкий видел в подобных фактах высокую степень доверия к нему признанного лидера революции.

Думаю, Ленин проницательно заметил, что на всех постах, какие пришлось занимать Троцкому – нарком по иностранным делам, путей сообщения, военным и морским делам, – одну из главных своих задач тот видел в пропаганде. Да, именно пропаганда: внешнеполитическая, производственная, военная. В.И.Ленин задавался вопросом: "Что есть хорошего у Троцкого" – и отвечал: "Несомненно хорошим и полезным является производственная пропаганда" [104].

Свое отношение к Ленину Троцкий выразил также совершенно определенно: "Я слишком ясно сознавал, что значил Ленин для революции, для истории и – для меня лично. Он был моим учителем. Это не значит, что я повторял с запозданием его слова и жесты. Но я учился у него приходить самостоятельно к тем решениям, к каким приходил он" [105]?

Считаю, что революция и годы гражданской войны были самыми богатыми на события в жизни Троцкого – политического деятеля, публициста и писателя. Это был высший пик его личной судьбы. В значительной мере так произошло не только потому, что эпоха нашла в нем энергичного творца радикальных, далеко не однозначных перемен в России, но и потому, что он оказался рядом с "первым" вождем Октября. До самой смерти Ленина они были фактически единомышленниками. Взлеты, достижения, просчеты, насилие, надежды – сбывшиеся и несбывшиеся – являлись общими. Интеллектуальное и политическое содружество основывалось на их фанатичной одержимости идеей революции и радикального переустройства в России. Ни тот, ни другой не поняли всего трагизма русской революции, вызванного тем, что она произошла в отсталой крестьянской стране со слабыми демократическими традициями. И тот, и другой решили, что буржуазно-демократический этап можно перескочить и сразу войти в полосу научного социализма, походя решая задачи демократического этапа. И тот, и другой "пришпоривали" историю, что является грубым насилием над ней. Революция, дав людям мир и землю, отобрала у них нечто более важное – свободу.