Текст книги "Fata Morgana"

Автор книги: Дмитрий Магула

«В закатный час я на песке хрустящем…»

 
Der Himmel liess,nachsinnend seiner Trauer
Der Sonne lassig fallen aus der Hand.
 

N.Lenau

 
Le ciel vient de laisser, dans le deuil qui l’accable,
Le Soleil lui glisser negligemment des mains.
 

A. Therive.

 
В закатный час я на песке хрустящем
Лежал у моря в смутном полусне:
Задумавшись, забыв о настоящем,
С минувшим вновь я был наедине…
 
 
И в памяти, как нити в паутине,
Сливались мысли… Розовый закат
Бледнел вдали и гас в морской пучине;
Ночная тень была уже у врат…
 
 
Пусть в этот час живое сердце знало,
Что жизнь – лишь сон, что тело – только прах;
Пусть разум знал, что жить осталось мало, —
Надежда тлела, побеждая страх.
 
 
Но так тревожно ласточки кричали…
Да, смерть следит за жертвой, как паук,
И небо вдруг нечаянно, в печали,
Позволит солнцу выскользнуть из рук…
 

«Иду пустынною тропой…» (Рондель)*

 
Иду пустынною тропой,
Такой чужой, такой усталый…
Еще в огне вечернем скалы,
Но в небе гаснет свет скупой.
Так меркнет жизнь… А я, слепой,
Бездомный странник запоздалый,
Иду пустынною тропой,
Такой чужой, такой усталый…
Как зверь, на дальний водопой
Я пробираюсь, одичалый,
Туда, где гаснет запад алый.
Шуршать песчинки под стопой…
Иду пустынною тропой.
 

«Думы мои о тебе одной…»*

 
Думы мои о тебе одной
Я в тайне хранить умею…
Сердцем тебе я давно родной,
Но правды сказать не смею…
Думы мои о тебе одной.
 
 
В мире моем – лишь «не ты» и «ты».
Всего, что «не ты» – не надо…
Стоить ли жить, если нет мечты?
А сердце тебе так радо!..
В мире моем – лишь «не ты» и «ты».
 
 
Мысли мои у тебя в плену,
Где долго душа томилась:
Точно ждала, что простишь вину,
Простишь, что любовь ей снилась…
Мысли мои у тебя в плену.
 

Возмездие

 
Пусть человек был, волей случая,
Еще вчера пещерным жителем, —
Ему знакома гордость жгучая:
Недавний раб, он стал властителем!
В борьбе с небесными просторами
Рука не дрогнет дерзновенная,
И в небе звездными узорами
Горит покорная Вселенная…
Винты гудят и каждой лопастью
Незримо режут дали мглистые,
А самолет идет над пропастью,
Раскинув крылья серебристые…
Но за добычей Смерть крылатая
В погоню бросится воздушную,
Наметив взором соглядатая,
Куда метнуть стрелу послушную.
Грозя за дерзкий вызов карами,
Недобрый луч пошлют созвездия,
И те, кто мнят себя Икарами,
Погибнут жертвами возмездия!
 

Палимпсест

 
Читаю снова жизни длинный свиток,
Где юность скрыла в четких знаках чары…
В те дни я пил из драгоценной чары
Хмельной любви божественный напиток.
 
 
Для новых строк уже не хватит места!
Стереть? Но жаль, пожертвовать мечтами,
Похоронить под бледными словами
Былое счастье в склепе палимпсеста…
 

«В далекой Индии, где сходятся все грани…»

 
В далекой Индии, где сходятся все грани
Былых времен и быта древних рас,
Брамины вещие, раджи и магарани
Так много тайн уберегли от нас…
 
 
Мы, изощренные в пустой игре словами,
В их тайники проникнуть не могли,
Но веет мудростью, непонятою нами,
От древних книг пражителей Земли.
 
 
Когда-то с Запада, до побережий Ганга;
Пришли враги в страну Упанишад;
Но македонский Вождь и грозная фаланга
На Запад свой отхлынули назад…
 
 
Народ был духом горд, не силой бранных копий!
Он в мыслях шел к началу всех начал,
Творил религию мистических утопий
И жизнь, и смерть с достоинством встречал.
 
 
А мы? Стремимся мы свой жалкий век прославить
И на песке воздвигнуть обелиск,
Гордясь, что в небеса нам удалось направить
Свою стрелу и ранить лунный диск…
 

Черный круг

 
Вокруг меня колдуют духи злые:
Я в черном круге злого колдовства…
Спасти могли заклятья в дни былые,
Но верить ли, что сила их жива?
Шептать ли их? В пределы нежилые
Не долетать напрасные слова?
И стережет Урана луч склоненный
Мой тайный путь, мне предопределенный.
 

Ключ (Рассказ археолога)

 
Здесь был оплот былой державы…
Теперь – кругом распад и тлен.
Как след веков, у древних стен
Тяжелый ключ был найден ржавый.
 
 
Я знал: отвесная скала
Была за старой цитаделью,
И в черной башне к подземелью
Крутая лестница вела;
 
 
А дальше – длинный ход подземный
Вводил нас в мрачную тюрьму,
Где с дымным факелом сквозь тьму
Шагал когда-то страж тюремный.
 
 
Давно-давно томились там
И жили люди в этих норах;
И в позабывших солнце взорах,
Горел огонь мольбы богам…
 
 
Но кем же в каменных проходах
Был брошен ключ в стенах тюрьмы,
Где на него наткнулись мы
В раскрытых нами древних сводах?
 
 
Не мне по ржавому ключу
Проникнуть в вековые тайны!
Догадки шатки и случайны,
Но я свою в рассказ включу.
 
 
А было так. Тянулись годы…
Он жил и знал, что за стеной,
Как прежде, был простор земной
И недоступный мир свободы…
 
 
Шаги… И мысль: тюремщик стар,
А ключ тяжел и в нем – спасенье!
И узник, улучив мгновенье,
Ключом нанес ему удар…
 
 
Потом беглец, в чужой одежде,
Прикрыв за мертвым телом дверь
И бросив ключ, бежал, как зверь,
Навстречу призрачной надежде…
 
 
Что было суждено ему?
Его побег, он был удачен?
Что сталось с ним? Ушел? Был схвачен?
Никто не скажет никому.
……………………………………………
 
 
Пусть мы, случайные потомки
Всех тех, кто сам давно угас,
И пусть от них дошли до нас
Одни руины и обломки, —
 
 
Но знаем мы: еще горит
В сердцах у нас огонь свободы,
Как в душах предков, в дни невзгоды,
Пылал он со времен Лилит…
 
 
Мы на путях своей разведки
В пластах земли найдем их след,
И, в свете славы их и бед,
Нам станут близки наши предки!
 
 
И близок станет нам беглец,
Что черпал горе полной чашей…
Его Судьба подобна нашей:
Он в мире – временный жилец;
 
 
Но, позабыв страданья тела,
Он знал завет: «Горе сердца!»
И волю к жизни до конца
Хранить душа его умела…
 

«Из тьмы кромешной я смотрю…»
(Перевод с английского: из У.Э. Хэнли [1849–1903])

 
I am the master of my fate,
I am the captain of my soul!
 

W.E. Henley

 
Из тьмы кромешной я смотрю
В ночную мглу, где свет потух,
И всех богов благодарю
За свой неукротимый дух!
 
 
Окровавленной головы
Не гнул я в лапах палача
И взмах тяжелой булавы
Встречал, не дрогнув, не крича…
 
 
За этим миром зла и слез
Лишь ужас ада впереди;
Полно грядущее угроз,
Но страха нет в моей груди!
 
 
Пусть узки крепких врат столбы,
Пусть карам счет потерян там, —
Я – господин своей Судьбы,
Своей души я кормчий – сам!
 

«Когда мы кровью истекаем…» (Испанская децима)

 
Когда мы кровью истекаем,
Когда пришел последний час, —
Мы ждем, что Бог услышит нас…
Но тщетно: Он недосягаем.
Так суждено: мы умираем!
Над нами Рок, неумолим,
Стоит, как черный Серафим,
И грозный Голос несмолкаем:
– «Мой приговор непререкаем
И меч Судьбы – неотразим!»
 

Амулет

 
Как-то в детстве мне кобольд пещерный
Дал «на счастье» в оправе берилл;
И я верил в те дни, легковерный,
Что с кольцом он мне счастье дарил…
 
 
Но за время скитаний по свету
Был той вере положен предел:
Разве верят еще амулету,
Если счастья он дать не сумел?
 
 
Этот кобольд приснился вчера мне:
Он ковал для кого-то кольцо
На огне, разведенном на камне,
Утирая от пота лицо.
 
 
Я сказал: – «Мы с тобою знакомы…
Где же ты пропадал столько лет?
Почему же, пещерные гномы,
Не дал счастья мне ваш амулет?»
 
 
И в ответе звучало участье:
– «Подожди: этот срок слишком мал!
Чтоб вести с нами речи про счастье,
Ты еще слишком мало страдал…»
……………………………………………
 
 
На балконе давно стемнело.
Я вернулся и, вот – сижу…
Уходя, говорил несмело:
– «Провожая тебя, скажу!»
 
 
Ты ушла! И с мечтой туманной
Наших слов не могу связать…
Ты ушла… О любви желанной
Как-то так… не пришлось сказать.
 

Молния

 
Вся жизнь твоя – как молния… Она
Здесь умирает в недрах черной тучи;
Но в этой мгле, где злее холод жгучий,
Еще живет, на смерть обречена…
 
 
В последний раз – порыв молниеносный,
Как гордый взмах орлиного крыла, —
И вновь в душе вспарившего орла
Звучит победно гимн многоголосный!
 
 
Разорвана густая пелена:
Сквозь клочья туч, ты видишь, небо блещет…
Твоя душа, как молния трепещет,
Твоя душа от смерти спасена!
 

«Еще немного, и вечность разом…»

 
Еще немного, и вечность разом
Поглотит все, чем мы так гордимся…
Напрасно будет бороться разум:
Мы к прежней жизни не возвратимся.
 
 
И око Смерти, сверкая властно,
Заглянет в очи отжившей жизни:
С последним вздохом слетит бесстрастно
Привет последний земной отчизне…
 
 
Нас утешают и учат: верьте —
Грядущей жизни вас ждет начало.
О, если б только за тайной Смерти
Нас новой жизни не ожидало!
 

«На лыжах мы к озеру вышли, где ели…»

 
На лыжах мы к озеру вышли, где ели
Крутою стеною с откоса сходили;
А в небе лучи золотые горели,
Рассыпавшись блестками радужной пыли…
 
 
Вдали – небольшой островок, на котором
Вчера были вечером, в сумерках, мы же:
Два узеньких следа мудреным узором
По ровному снегу оставили лыжи…
 
 
Кругом – никого: только мы да олени;
А мы – точно два дикаря-печенега!
Мохнатые ели отбросили тени,
И ветки их гнутся под тяжестью снега.
 

«Мне снился сон… Я умирал… Росла…»

 
Мне снился сон… Я умирал… Росла
Немая тьма… И медленно оттуда
Ко мне звезду хрустального сосуда
Как бы Рука Незримая несла.
 
 
И стало ясно: Кто-то в чашу эту
Был должен влить лучистого вина,
Чтоб до краев она была полна
Живою влагой – даром жизни свету.
 
 
И в светлой чаше, радостно дыша,
Теперь вино струилось и алело…
И стало ясно: чаша, это – тело,
Где вновь живет бессмертная душа.
 

Числа

 
Еще великий Пифагор,
Отец древнейшей теоремы,
Учил, другим наперекор,
Не верить в то, что числа немы…
Гармония небесных сфер,
Звучанье арфы, шелест ветра, —
Во всем он находил пример
Своим воззреньям геометра.
И мы, чрез много сотен лет,
Стоим почти у той же грани:
Числом, измерив путь планет,
Мы ждем от чисел новых знаний…
И, если людям суждено
Проникнуть в мировые дали,
Где жизни первое зерно
Хранят туманные спирали, —
Мечтой тысячелетних дум,
Мы тайной жизни овладеем,
И будет все познавший ум
В веках великим чародеем!
 

«Твоей душе пора проснуться…»

 
Твоей душе пора проснуться,
Усильем воли сбросить гнет
И, разорвав узлы тенет,
От сна тяжелого очнуться…
Тебя не тешил карнавал:
Ты слепо жизни дар отринул
И расплескал, и опрокинул
Свой полный до краев бокал.
Очнись, чтоб вновь душа окрепла
И, волей к жизни вновь полна,
Могла всю жизнь испить до дна,
На срок восставшая из пепла!
 

Ответ (Из записок театрала)

 
Театр на старые скрижали
Занес не всех залетных птиц,
Что издалека долетали
В былом до северных столиц…
 
 
Но о красавице-испанке,
Тогда – звезде французских драм,
Дошел, как похвала южанке,
Один рассказ для наших дам.
…………………………………..
 
 
Ее встречали, как инфанту,
Неся к ногам ее цветы, —
Живую дань ее таланту
И чарам женской красоты.
 
 
В коронной роли, в сцене главной,
Игрою покоряя зал,
Себе она не знала равной,
И весь театр рукоплескал!
 
 
В ответ на дерзость подозренья
Она венчальное кольцо
И слово, полное презренья,
Бросает герцогу в лицо:
 
 
– «Sortez!..» Слова, в порыве гнева,
Сильнее ранят, чем кинжал:
Она стоить, как королева,
И ждет, чтоб занавес упал.
…………………………………………
 
 
И пусть на улицах столицы
Мороз любил лицо обжечь
И тронуть инеем ресницы,
Пусть здесь была чужая речь, —
 
 
Ей не мешали речь и вьюга:
Опять была окружена,
Как там – в далеких странах юга,
Кольцом поклонников она.
 
 
Один, стрелой любви отравлен,
Давно с нее не сводит глаз…
Но тот, кто ей в толпе представлен,
Что скажет, кроме светских фраз?
………………………………………..
 
 
Однажды, после всех оваций,
Устав от этой суеты,
Минуя склады декораций,
Она из полутемноты
 
 
Прошла по боковому ходу
К одной из запасных дверей
И вышла в снег и непогоду,
Закрывшись мехом до бровей.
 
 
И застоявшиеся кони
Карету мчат в метель… Внутри
Такая тьма: своей ладони
Не различишь, как ни смотри!
 
 
Мелькнул фонарь… При беглом свете
В испуге крикнула она:
Был кто-то рядом с ней в карете
И притаился у окна!
 
 
– «Не бойтесь! Вы меня встречали»,
Раздался голос в тишине, —
«Но, впрочем, помните едва ли…
Не бойтесь и доверьтесь мне!
 
 
Да, точно вор, прокравшись тайно,
В карету вашу я проник.
Я сделал это не случайно;
Но я не вор, не озорник!
 
 
Давно искал я этой встречи…
Хотел сказать… Казалось мне —
Всегда на людях наши речи
Звучат не так… Наедине
 
 
Я позабуду осторожность!
С открытым сердцем я молю:
О, дайте мне хоть раз возможность
Сказать вам, как я вас люблю!
 
 
И, если вы мне повторите
Свое «Sortez!» – я покорюсь:
Меня не будет в вашей свите…
Я честью князя в том клянусь.
…………………………………..
 
 
Неслась по-прежнему карета,
И наступила тишина…
Да? Тихий смех? Он ждал ответа…
– «Останьтесь!» молвила она.
 

«Были слезы видны у нее на глазах…»
(Перевод с испанского: из А. Беккера)

 
Были слезы видны у нее на глазах…
От рыданий могла только гордость спасти.
У меня на губах было слово – «Прости!»
Но мольба замерла у меня на устах…
 
 
Разошлись ее путь и дорога моя;
Но при мысли о нас, о любви двух сердец,
Говорю я – «Зачем промолчал я, гордец?»
И она: «Почему не заплакала я!»
 

«Мы – воплощенные рыданья…»

 
Nous sommes des sanglots faits chair,
Et qui ne sont pas entendus.
 

Мирза Абдул-Кадир Бидил

Индийский поэт 17-го века

 
Мы – воплощенные рыданья,
Мы – те, кого никто не слышит,
Над кем небесный полог вышит,
Чтоб скрыть загадку мирозданья…
 
 
Мы разгадать ее не можем…
Давая тайне имя Бога,
Мы ждем у звездного порога,
Чтоб жизнь закончить смертным ложем.
 
 
О, мы не бредим больше раем!
Мы только что-то смутно помним
И счастье лишь мечтой давно мним,
Мечтой, которой мы не знаем…
 

«Вчера, весенним днем, тебя опять я встретил…»

 
Вчера, весенним днем, тебя опять я встретил:
По людной улице, от ближнего угла,
Ты быстро с кем-то шла… Но с кем – я не заметил:
Мне было все равно, куда и с кем ты шла.
И по-весеннему быль свежий воздух светел,
И по-весеннему была душа светла…
А твой злорадный взгляд лелеял мысль земную:
Ты думала, что я тебя еще ревную…
 

Двенадцать строк

Albo lapillo notare diem…

 
Нашел свои стихи… над старою тетрадкой
Стою, задумавшись. Страницы там и туи,
Полуистлевшие, отмечены закладкой,
Чтоб отыскать следы всех памятных минут.
 
 
Тетрадь раскрылась… Да! Сама… сама собою!
Посвящено тебе… Всего двенадцать строк;
Но в них живой порыв запечатлен Судьбою
И сохранен живым на долгий, долгий срок!
 
 
Был нашей встречи день так радостен и весел…
И мне запомнились твой неподдельный смех,
Уют настольных ламп, обивка мягких кресел…
Цветы и, на полу, медведя белый мех…
 
 
В последок дней моих переживаю встречу,
Незабываемый, неповторимый час….
Я знаю: не сбылось… Но – спросишь, я отвечу:
Я помню о тебе. Я думаю о нас!..
 
 
Я отложил тетрадь. Теперь в коей каморке
Витают надо мной твой образ призрак, тень…
Мы вновь наедине… По римской поговорке,
Я белым камешком отмечу этот день!
 

Благодарность

 
Какой нам с юности дарован был простор:
Смеясь, решать с плеча вопросы мировые,
Осознавать себя и чувствовать впервые
Порыв живой души к вершинам снежных гор!
 
 
Потом заря любви и орифламмы страсти:
Весь мир – одна любовь, и в нем лишь мы вдвоем!
И, опаленная, душа горит огнем,
А власть любви в те дни сильнее всякой власти…
 
 
Но годы мчатся в даль… Угаснет сердца пыл,
Уйдет медлительно поблекшее былое,
И серый пепел грез в своем остывшем слое
Не сохранит следов всех тех, кто молод был…
 
 
Пусть жизнь идет вперед, на смерть нас обрекая, —
Я благодарность шлю за прошлое Судьбе,
И хочется сказать от всей души тебе:
Благодарю тебя за то, что ты такая!
 

Последний сонет

 
Петрарка и Ронсар хранят из века в век
В отточенных стихах заслуженную славу,
Создав из музыки волшебную оправу
Для грез, что бережет на сердце человек…
 
 
Отцом гекзаметра был признан древний грек;
Строфы изысканной – они творцы по праву:
Подобные, на звон, серебряному сплаву,
Слова еще звучат в пыли библиотек!
 
 
Пусть форму строгих строк, канон исконных правил,
На время жалкий мир презрительно оставил, —
Но я хочу служить заветной красоте;
 
 
И вновь душой в былом, где все потусторонне,
Последний свой сонет я посвящу мечте —
Несуществующей, пленительной мадонне…
 

Фата Моргана*

 
«A red-rose City half as old as Time.»
 

J.W.Burgon

 
Как лап, в лучах зари над морем город рдел,
В вечернем зареве, как полувечность, древен…
Он был, как строгий храм. Где Путник, я не Смел
Кощунственно искать притонов и харчевен.
Внизу – широкий порт: как мысли, корабли
Стекались к пристаням, спеша из синей дали,
Несли за вестью весть со всех концов земли
И вновь в простор морской, как мысли, улетали.
Так много лет прошло… С тех пор не раз ветрам
Вверяя парус свой, напрасно я, усталый,
По берегам морей искал мой светлый храм,
Мой город сказочный, мой древний город алый…
 

СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В ИЗДАНИЕ 1963 ГОДА

Из сборника «Свет вечерний» (Париж, 1931)

 
Гаснут мысли, точно звезды в дальнем небе поутру,
Пропадая и теряясь, будто искры на ветру…
Вот еще одна погасла… гаснет эта… гаснет та…
А на смену проступает голубая пустота…
 
 
Смерть ли это? Или только в тихий сон готов я впасть?
Будет жаль мне, если кто-то у меня отнимет власть,
Эту грань меж сном и смертью, чуть заметную, стереть:
Так легко сейчас и просто, так не страшно умереть…
 

 
Здесь, в чужом краю, одинок и брошен,
Я живу мечтой, ожидая чуда:
Жду, что станет явь – сновиденьем, грезой,
Грезы же – явью…
 
 
Душу грезы те, дорогие сердцу,
Манят в светлый мир, оплетая сетью
Тонких, как лучи, золотистых нитей,
Крепких, как цепи.
 
 
Рада жить душа, отдаваясь чарам,
И боится вновь пробудиться к жизни:
Жить опять, как все, повседневной жизнью —
Ей не под силу.
 
 
День идет за днем… Одинок и брошен,
Я живу мечтой, ожидая чуда.
Только, знаю сам, ожидать напрасно:
Чуда – не будет…
 

Из сборника «Последние лучи» (Нью-Йорк, 1943)

 
Мы в этом мире, – пилигримы…
Мы по стопам других идем,
И так же с верой чуда ждем,
И любим мир необозримый.
 
 
Надежды свет неугасимый
Для нас, усталых, был вождем:
Мы в этом мире – пилигримы,
Мы по стопам других идем.
 
 
В пустынях, жаждою томимы,
В горах – под снегом и дождем,
Мы, может быть, свой путь найдем
К святыням, что издревле чтимы:
Мы в этом мире – пилигримы…
 

 
Тревожный день, спеша, проходить мимо.
В тисках тоски душ изнемогла:
Устала ждать, когда ночная мгла
Опять придет неслышно и незримо…
 
 
Все то, что в сердце бережно хранимо,
И то, что память тайно сберегла —
Былые чувства, мысли и дела, —
При свете солнца ранит нестерпимо.
 
 
Но трепет звезд, забытых наяву,
Разгонят вновь тревоги и печали…
И в поздний час я Грезу позову.
 
 
Мечты слетят, как встарь они слетали,
И, лунных чар, отдавшись колдовству,
Я стану слушать сказку синей дали.
 

Mon Ame est une Infante…

Albert Samain

 
Плывет над парком скорбная Луна.
Дворец молчит. В лиловой дымке горы.
Откинув тихо синий бархат шторы,
Инфанта грезит, стоя у окна.
Она одна, но в далях видят взоры
Былых героев рыцарских новелл
И новый мир, где ждут конквистадоры:
Ей грезятся безбрежные просторы
И паруса отважных каравелл.
 
 
Нерадостно, как в пышных казематах,
Влачит досуг свой королевский двор:
По гулким залам вновь идет дозор,
В урочный час сменяя стражу в латах…
Но и в плену, тоске наперекор,
Душа живет, как стебель амаранта…
Опять прикован к синей дали взор.
Луна над парком. В дымке очерк гор…
И грезить вновь печальная Инфанта.
 

 
С горы отсюда видно море,
Утесы с белым маяком
И красный дом на косогоре…
 
 
Еще приветлив и знаком
Вечерний отблеск солнца в окнах.
И небо – в перистых волокнах…
Но день уйдет, как жизнь, – тайком.
 

 
Не объясняй и не ищи
Законов мира, ты, законник;
Но падай ниц и трепещи,
Как пред костром огнепоклонник.
 
 
Рожден в пыли, за чей-то грех
Ты обречен от века праху:
И пирамида, и кромлех —
Лишь дань наследственному страху.
 
 
Твое чело несет печать
Закона кары и возмездий,
И тщетно будешь ты считать
Пески морей и пыль созвездий…
 

 
Нам горечь жизни выпить суждено,
И на пирах, средь музыки и пенья,
Бывают часто страшны я мгновенья,
Когда в глазах становится темно…
 
 
Весь мир тогда сливается в одно,
Плывут куда-то шаткие виденья,
И Кто-то в маске, сеющий сомненья,
Проходить мимо в желтом домино:
 
 
– «Не верь Любимой! Рви оковы плена
И не склоняй пред женщиной колена!
Верна ль Она твоей святой любви?»
 
 
Так шепчет Ревность, черная сирена…
Отрава слов течет в живой крови,
И сердцу мнится тайная измена…
 

 
На лоне вод, где ходит вал,
Свое я имя написал…
Оно исчезло в пенном круге.
 
 
Вписал я имя, как залог,
И в сердце друга; но не мог
Потом найти его, в испуге.
 
 
Ведь, сердце было, как волна:
Таким же зыбким, как она,
Я верил женщине-подруге.
 

 
И страшный день Верховного Суда,
И Божий гнев, каким грозят прелаты,
И грозный час заслуженной расплаты, —
Тебя страшит их близкая чреда…
 
 
Напрасный страх! Не все ль равно, когда
Предстанет Смерть, чтоб взять твой дух крылатый?
Содеял зло иль не содеял зла ты, —
Исчезнешь ты из мира без следа.
 
 
Вся жизнь была в твоей, казалось, власти,
Но все прошло, в груди утихли страсти —
Пора зажечь огни ночных лампад.
 
 
Настанет ночь, и будет все забыто:
К минувшему дороги нет назад,
Грядущее нам мудро не открыто….