Текст книги "Северяне"
Автор книги: Дмитрий Мищенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
Площадь замерла. Северяне молча слушали, сосредоточенно и сурово глядя перед собой…
XXVII. СОБИРАЕТСЯ РАТЬ НЕИСЧИСЛИМАЯ
Младан поселился на северной окраине села Згур, в зарослях на берегу Десны. Дела там вдосталь. Корчевать пришлось деревья крепкие, все лиственные, не то что в сосновом бору. Но зато земля хороша. И к Десне ближе. Пока раскорчуешь поле, пока добудешь с него хлеб, лесной охотой, рыбой можно будет прожить. Слава богам, он молод и силен, и на двоих им с Миланой много не нужно.
Начали они, как пристало добрым хозяевам, с очага. То не была еще хата, к какой привыкли они с детских лет, – широкая, просторная, с высоким гребнем на крыше. Жилье их было сложено из тонких стволов, прикрыто от непогоды небольшой кровлей из широких полос коры, содранной Младаном с деревьев. Но и здесь можно было уже укрыться от дождя и зверя, найти убежище от холода и ветра. Как и во всякой хате, сложенной хозяином, в ней был очаг, в котором горел огонь, охранитель от всего злого, что есть на земле, в воде, в лесу и в поле. В бедном своем жилище Младан с Миланой чувствовали себя не беззащитными и твердо верили, что покровительствует им всемогущая добрая сила бога Сварога.
Правда, мало чего могли они принести в жертву своему богу, и это очень угнетало их, особенно Милану. Зато молодые щедры были на молитвы, не скупились на обещания.
Рано утром оба они оставили жилье, направились на облюбованную под усадьбу делянку. Там Младан взял в руки топор и, не останавливаясь, вымахивал им, а Милана подбирала обрубленные ветви, сносила их на обочину. Ей было как-то неловко перед мужем: таким легким был ее труд в сравнении с тем, что делает Младан. И потому она время от времени подходила к нему, просила не тужиться через меру.
– Ты бы отдохнул, – несмело говорила она, – так и надорваться можно.
– Не бойся, – оборачивался к ней Младан, – я крепок, силы у меня много.
– Знаю, что много, – беспокоилась Милана, – да ведь работы немало. Под усадьбу не успели расчистить место, а ты уже извелся, исхудал. Что же будет, когда начнем валить лес под пашню? Сколько работы еще: и срубить, и колоды стянуть, и пеньки выжигать, и корчевать их, и…
– И-и-и… – весело передразнил ее Младан, широко улыбаясь. – Не печалься, ладо мое милое. Не за одно же лето должны мы выкорчевать все деревья. Эхма! Сколько времени еще впереди! А мы ведь только начинаем. Да и не одни мы будем корчевать. Не хочет помогать наш род, не надо! Люди добрые помогут. Мы не одиноки, Миланка. Вон и Богуслав и Добромир хотят уйти из отчего дома. С ними вместе будем управляться с лесом. А там и хату настоящую поставим. Вот увидишь, все будет хорошо.
– Коли бы так, – с надеждой глядя на него, говорила Милана. – Боюсь только, одни это слова. Пока-то с нами никого нет.
– Будут, Миланка! Нелегкое это дело – уйти от прадедовского очага. Но пусть только увидят, что я сам становлюсь на ноги, пойдут они за нами.
Некоторое время работали молча.
– Нам бы только хорошую хату поставить, – мечтала вслух Милана, – лес и потом расчистили бы. Правда, Младанушка?
– Твоя правда, Миланка. Было б только где перезимовать. В лесах наших зверя видимо-невидимо. До весны богатую пушнину добудем. А весной в Десне для нас пожива – рыб полно. А может, и за море пойду я добывать гривны.
– Тьфу! Тьфу! – отмахнулась Милана. – Будь они неладны, походы эти заморские.
– Боишься? – Младан опустил топор и, ласково улыбаясь, оглянулся на жену.
– Боюсь, – искренне призналась Милана, – дюже опасны они, походы эти. Да и как мне жить одной тут без тебя? Небось на все лето уедешь?
Младан звонко расхохотался:
– Не бойся, Миланка, никуда я от тебя не пойду! У нас теперь свой очаг. Работы хватит и дома. А коли что, так лучше уж к князю в бортники подамся. Это рядом. Да и гривну получу за лето. А будут гривны, то и лес быстрей отступит перед нами. Не за год, так за пять лет, но будем иметь свое поле.
– Тогда я уже настоящей хозяйкой буду, правда, Младан?
– О да! Красавицей хозяйкой.
– И Черную смогу позвать к очагу нашему в гости? Взмахнувший было топором, Младан остановился:
– Черную? Ту, что гналась за нами в ночь под Ивана Купалу?
– Да.
– Но ведь она княжна.
– Ну и что же с того? Мы с нею близкие подружки. Моя тетка нянькой у нее. Почитай, что с самого рождения с ней в тереме живет. Пожаловала как-то Черная с нянюшкой ко мне в Заречное, да так понравилось ей у нас, что потом во все праздники наведывалась, гуляла с нами. Сирота она, Младанушка, живет без матери родимой, потому и томится, скучает, ищет себе подруг.
Младан хотел еще что-то сказать жене, но чуткий слух его вдруг уловил какой-то шум, несшийся со стороны села. Вскоре на опушке появился всадник и погнал коня прямо на необжитый еще их очаг.
– Беда, Младан! – закричал он на скаку. – Хозары нагрянули в Чернигов. Седлай коня! Давай быстрей на сход!
Младан недоуменно глядел на всадника, потом перевел взгляд на Милану.
– Почто седлать коня? – спросил наконец. – Разве хозарам впервые бывать здесь за данью?
– Войной идут! Не мешкай! – еще громче крикнул всадник, развернул коня и помчался в село.
Младан будто остолбенел. Никак не мог прийти в себя. Неужто правда война? Неужто хозары уже под Черниговом?..
– Что же нам теперь делать? – заплакала Милана. Младан, опомнившись, засунул топор за пояс.
– Что должно, то и делать будем, – жестко сказал он. – Раз хозары пришли к нам как враги, пойдем на них всем ополчением.
– А я? – схватила его за рукав Милана. – Что будет со мной?! Куда денусь?
Младан задумался. И правда, на кого оставит он Милану? Родные отреклись от них, чужим не до Миланы.
– Седлай коня, давай быстрей в село, – приказал он жене, – а там увидим, что тебе делать.
– Я не только в село, я и в войско с тобой пойду, – сказала Милана – Где ты, там и мое место.
– Что ты, Миланка! – испугался Младан. – Да разве женское это дело – брань на ратном поле?
– А куда мне деваться? Твои родичи – враги мне. Соединили боги нас навеки, так тому и быть. Вовеки и будем вместе.
Младан залюбовался женой. Потом подошел, взял за руки и пристально взглянул в подернутые грустью синие глаза.
– Ладно, – раздумчиво и медленно проговорил он, – пусть будет так. Я отстою тебя перед старейшинами. Упрошу, чтоб дозволили идти со мной в поход…
Все усадьбы згуричан были охвачены тревогой. Северяне спешно копали глубокие ямы, обставляли их снопами, тащили из хат и складывали туда свои пожитки. Остатки прошлогоднего зерна, кувшины с медом увязывали на седлах, готовясь в дальнюю дорогу.
А на площади уже собирались воины. Старейшины сидели на конях суровые, нахмуренные, говорили что-то конникам, указывая на протоптанную в лесах тропу, которая вела к Соляному шляху. После этого всадники небольшими группами двинулись в путь, видно в дозоры. Их задача: вовремя предупредить о появлении хозар, не допустить, чтоб враг застал жителей села врасплох.
Когда на площади собрались все мужи, старейшина Доброгост поднял над головой меч – то был знак: он хочет сказать свое слово ополчению.
– Братья, – сурово и печально начал он, – из Чернигова пришли недобрые вести. Хозары коварно напали на наш стольный град Огню и мечу предали землю Северянскую. Князь и тысяцкий призывают нас на ратные дела против кагана хозарского Будем же достойны долга своего перед народом, перед родной землей! Раз хозары пришли к нам как враги, наше место в ополчении! Слышали, братья? Все слышали?
– Слышали!!! – единодушно ответили конные и пешие мужи.
– Старейшина из рода Бортников! – обернулся Доброгост к седому мужу, стоявшему рядом. – Тебе ведомы тайные тропы всех лесов окрестных. Бери под свою руку семьи наши и уведи их в чащи лесные. Укрой так, чтоб воины не боялись за судьбу своих семей.
– Все будет сделано, как ты сказал, Доброгост, – заверил старец, – Уж я знаю, как запутать следы. Леса у нас бескрайние, чащобы непролазные, хозарам туда заказаны пути.
– Люди пусть идут пешком, – продолжал Доброгост. – На коней, которых оставляем вам, грузите только съестную поклажу.
– Хорошо.
Бортник подобрал повод и, низко поклонившись ополченцам, пошел собирать стариков и женщин с детьми в дальнюю дорогу. За ним двинулись и те, что должны были охранять семьи от внезапного нападения недругов и зверя.
Доброгост обвел глазами сгрудившихся на площади воинов и заговорил с ними громко и решительно как начальный муж ополчения.
– Братья! Беритесь быстрей за дело! Пока на нас хозары не напали, собирайте все, что есть в селе из бронзы и железа, да к горнам поживей! Мечи ковать!
Мужчины двинулись было по домам. Но тут Доброгост увидел среди конников Младана и, как бы вспомнив что-то, зычно крикнул:
– Стойте! Я не все еще сказал!
Згуричане остановились, выжидающе глядя на старейшину.
– Сын мой Младан, и ты, Стемид, – обратился он к своим детям, стоящим в толпе раздельно, словно чужаки, – подойдите ко мне. Хочу слово сказать вам при всех, при побратимах ваших ратных.
Те спешились, подошли, стали перед отцом.
– Недавно поссорились вы, дети мои, и в сердце вашем гнев лежит друг на друга. Изгоните его прочь! Забудьте обиды! В грозную для земли нашей годину придется вам плечом к плечу бороться с лютым ворогом, а может, и умирать брат за брата. Прогоните же из сердца злобу, поклянитесь перед воинами нашими, что идете сражаться за родину как братья, а не как враги!
Опустив головы, стояли Младан и Стемид, не решаясь взглянуть друг на друга.
– Младан! – сурово воскликнул Доброгост. – Тебя обидели, то правда. Но ты младший, за тобой первое слово.
Младан несмело бросил взгляд на Стемида и снова потупил взор.
– Прости меня, брат, – сказал он наконец. – Мне следовало покориться тебе, как старшему.
– Нет, брат, – отозвался Стемид, – это я должен был быть справедливым, как старший. Если можешь, забудь обиду и прости.
Отец удовлетворенно погладил бороду, а сыновья обнялись и трижды расцеловались при всем честном народе.
– А теперь за дело! – приказал Доброгост. – Женам и детям в лес! Мужчины – к наковальням!
– А как же я? – испуганно воскликнула Милана. Она пробилась вперед через строй ополченцев.
Старейшина недовольно сдвинул брови. Увидев это, Младан кинулся к отцу:
– Дозвольте, батюшка, Милане идти со мной!
– С тобой? – удивился старейшина. – Это почему же?
– Соединились мы навек. Везде навек и будем вместе. Доброгост не нашелся сразу что ответить.
– Это твое желание, Милана? – тихо спросил он.
– Да, это мое желание, батюшка. Боги свели нас на жизнь вместе. И защищать ее мы будем вместе. За ранеными и больными ухаживать могу, помогать…
– Ну что ж, – ответил после недолгого раздумья Доброгост, – пусть будет так. Да хранят вас боги…
XXVIII. БЫТЬ ГРОМУ ВЕЛИКОМУ…
Князь не ждал нападения хозар со стороны Десны: Чернигов защищали здесь крутые берега, укрепленные высоким, неприступным валом. Однако появление хозар в левобережных лесах, да еще на подступах к Чернигову, серьезно беспокоило его. Неужто задумал хозарский каган Кирий именно в атом месте напасть на город? Ведь проще было переплыть реку выше по течению, выйти на торный Залозный шлях, а по нему к переправе через Стрижень. Тогда ни берег, ни река не будут такой преградой, как здесь, на Десне. Да и ворота рядом. С переправы на Стрижне удобно и легко по– Дойти к Северным воротам в стенах града. А Кирий почему-то минует их. Почему же? Видно, что-то иное задумал враг.
«Хитрая тварь, – думает князь, – знает, что я буду ждать его именно там, у переправы через Стрижень, и затевает коварное нападение в другом месте… Но где?..» Так и не разгадав замыслов кагана, Черный распорядился усилить охрану у всех ворот, на всех помостах городских стен, укрепленных толстыми бревнами. Воинов в Чернигове теперь оказалось больше, чем он рассчитывал. Здесь остались и дружина и участники веча. Под защиту крепости и воинов сбежались в Чернигов все поселяне окружных сел, забрав с собой коней, коров, зерно. Это немного успокоило Черного: есть кому защищать стольный град, есть чем прокормить людей, а стены в Чернигове крепкие.
Но спокойствие оказалось недолгим, ненадежным. Уже к вечеру возникла и закрепилась у князя мысль, что хозары воспользуются ночной темнотой, двинутся на город в том месте, где их меньше всего ждут: через Наддеснянские ворота. Теперь понятно, почему они скучились неподалеку от переправы через Десну, почему весь день таятся, ничем не выдают себя. Темноты ждут. Внезапно хотят ударить на твердыню Черниговскую, на детинец. Да, так оно и есть. Не хочет Кирий встретиться с большой ратью северян – дружиной и ополчением. Он, видно, думает внести растерянность в северянское войско нежданным налетом на детинец, захватить эту крепость, а заодно и княжну.
Сначала Черный хотел вывезти дочь из терема и поселить ее у кого-нибудь из ближних мужей. Потом передумал: отозвал в детинец из окольного града почти всю дружину, оставив там только дозорных у ворот и башен да многочисленное ополчение.
…Под утро, как только взошла кровавая заря над полем битвы, каган напал на Чернигов в том месте, где его меньше всего ждали. Конные полки хозар переправились через Десну ниже Чернигова, там, где отроги Болдиных гор переходят в пойму реки Белоус, и, воспользовавшись спадом воды, вышли левым берегом на Любецкий шлях. Это был крайне рискованный, почти непроходимый путь, пересеченный болотами. Но потому-то и выбрал его Кирий, что там его никто не ждал, и это позволяло воинам кагана безопасно добраться под стены Чернигова, напасть на сонную стражу Любецких ворот.
Дремучая и высоченная, прозванная за это «Черной», роща подходила здесь к самому острогу, бросая на него, особенно на ров и стены, густую, непроглядную тень. Пользуясь темнотой, хозары тихонько спешились, подкрались к наполненному водой рву и, разбившись на две части, бесшумно, не плеснув ни разу, переплыли на обрывистый правый берег. Перед ними в нескольких шагах можно было различить ворота. Но хозары не двинулись туда: предупрежденные Амбалом и Баглаем, они точно знали, что охрана находится по ту сторону стены, что ворота заперты на крепкие, надежные засовы и открыть для хозарских всадников, перебросить для них мост через ров можно только изнутри. Поэтому следовало перебраться через стену где-то в стороне от ворот и уничтожить малочисленную в этом месте и беспечную, как доложили о том кагану, охрану.
Нападение было продумано во всех подробностях и, по мысли Кирия, должно было завершиться полным успехом. Но ни каган, ни его холопы в Чернигове не смогли предвидеть одну такую «малость», которая иногда сводит на нет усилия целого войска. То ли в спешке, то ли возгордясь своим ратным умением, забыли хозары, не приняли в расчет, что в крепости, кроме дружины, есть еще и ополчение народное и черный люд, способный на выдумки хитрее всех законов ратных. Они-то и погубили расчеты правителя Хозарии, столь тщательно продуманные его замыслы.
По обе стороны крепостных стен и в самом деле стояла предутренняя тишина, будто царила полная беспечность. Но стоило хозарам только приставить свои лестницы к помосту, как оттуда градом посыпались на них смертоносные камни. Грохот обвалов и крики раненых взорвали тишину. Вскочили воины черниговского ополчения – недавние смерды, бортники, кузнецы, кожевники, сторожко спавшие на помосте, около запертых на ночь ворот. Сначала они не поняли, откуда лезет враг. Но вот послышался чей-то пронзительный крик: «Хозары!» – и сразу вспыхнули заранее приготовленные смоловарни, а вниз полетела такая масса огромных камней, что хозары не выдержали, стремглав кинулись в наполненный водою ров. А пущенные из лесу в защитников крепости стрелы уже не помогли хозарам. Они отступили.
Кирий рвал и метал. Хлестал нагайкой всех, кто попадал под руку, зарубил терхана – начальника большого отряда лучших воинов, которых вел терхан на штурм ворот. Но ярости своей погасить не мог. Внезапность нападения, на которую возлагалось столько надежд, ради которой он переправился в нижнем течении Десны, пробирался в непроходимых болотах, – все пошло прахом, воины поранены, вылазка отбита с большими потерями для хозар!
Черный подъехал к Любецким воротам позднее, когда над острогом начало светлеть утреннее небо. Уже замолкли воинственные крики, призывавшие бить хозар, и только громкое ржание коней раздавалось по ту сторону стены, из Черной рощи. Он прислушался. Казалось, оно откатывалось то в глубину леса, то вправо, на широкое поле за северными стенами окольного града.
Князь уловил это движение чутьем опытного воина и забеспокоился.
– Эй, там, на помосте! – окликнул он воинов, которые, радуясь, что отбили врага, любопытно и весело поглядывали на черную лавину хозарских конников.
– Что случилось? Почему такой шум за стенами?
– Да ничего, князь! – ответили ему с помоста. – Хозары из рощи выходят.
– Из рощи? А куда?
– На ратное поле, князь! К Северным воротам как будто!
Черный не стал больше расспрашивать – пришпорил коня и, развернувшись, погнал его по узкой улице к самой высокой во всем окольном граде главной башне.
Хозары тучей двигались от рощи, словно половодье, растекались по широкому полю до самого леса. А со стороны Любецкого шляха подходили все новые конники и, казалось, не было им ни конца ни края.
«Ой, нет, – тревожно думал Черный, – не на ворота нацеливаются хозары! Такой силы хватит, чтоб и град весь обложить. Видать, не только личную охрану, но и конников хакан-бека привел с собой каган».
Застонала земля от рати хозарской, задрожали стены от топота конского, от крика неслыханного. С моря тучи плывут и громом грозят земле Северянской. Быть буре неистовой, яростной, быть сече лютой, кровавой. Не шутки шутить пришел под Чернигов каган с войском. Власть и силу свою хочет показать, еще больше поработить Северянщину, а княжну добыть не добром, так силой. Но он, Черный, уступать и не думает. Воины его не из тех, кто склоняет головы перед врагом… Им лучше пасть на поле брани, чем дать заковать себя в колоды, очернить позором неволи. Храбры воины земли Северянской!
Быть грому великому, быть сече невиданной! Не день, не два греметь мечам о шеломы хозарские, трещать их копьям, ломаться о щиты червленые северянские, дождем летать стрелам из града на поле, из поля во град. И неведомо, чем закончится этот пир кровавый, кому из них суждено сватов угощать, а кому землю костьми устилать…
Но миновал день, и ночь прошла, а хозары не шли на приступ. Стали лагерем на поле ратном, подальше от стен Чернигова, и ждут чего-то. То ли новых полков из Итиля, то ли верят: одумается князь Черный, запросит мира и ласки великого кагана.
В детинце стали тревожиться: чего стоит недвижно огромное хозарское войско? Почему молчит? Ждет, пока северяне сдадутся? Задумывают новый внезапный удар по Чернигову? Где, когда ждать от них удара в спину?
А лагерь хозарский молчал. Только дым стлался по полю, да запах поджаренной конины щекотал ноздри воинов северянских, стороживших на стенах.
Нависала беда тайная, неминучая.
Но вот на следующее утро отделились от хозарского стана три всадника и, подняв над собой знакомый всем племенам стяг мира, поскакали к Северным воротам.
Воины зашумели на стенах, крикнули о посланцах вниз, а оттуда люди передали старейшинам и князю.
Однако вблизи настроение хозар оказалось совсем не мирным.
– Эй, там, за стенами! – грубо крикнул один из них, будто не видя, что с помостов глядят на них сотни настороженных глаз. – Мы нарочные мужи великого Итиля. Славный каган Хозарии, повелитель двадцати пяти племен, повелел передать слуге его, князю северянскому, свою последнюю волю.
– Ну, ну, говори, – отозвался кто-то из ратных людей на помосте.
– Я чаушиар! – злобно крикнул хозарин, посмотрев в ту сторону, откуда донесся голос. – Желаю говорить с князем немедля и лично!
– А-а, так это ж сват! – послышался насмешливый голос. – Чаушиар-то и приезжал к нам сватать княжну за кагана. Тебе и подождать не грех! Сватам и обычаем велено быть терпеливыми. Повтори-ка лучше сказочку про куницу – красную девицу.
По стенам волною прокатился смех.
Дозорный приказал ближайшему отроку:
– Слетай-ка живым делом к князю да перескажи слова хозарина!
– Требую немедля перебросить мост, открыть ворота. Потом, может, будет поздно! – пригрозил чаушиар.
– Смотри на него, какой прыткий! – Кто-то язвительно засмеялся. – Сказано тебе, подожди! Нам еще не ведомо, что князь повелит.
Черный недолго раздумывал над тем, стоит ли пускать в Чернигов незваных гостей. Пока чаушиар препирался с воинами на стенах, прибежал отрок с княжьим повелением: открыть ворота, впустить посланцев кагана в окольный град.
Князь встретил чаушиара сухо и недружелюбно.
– Что утешительного привез ты на сей раз, нарочный луж земли Хозарской? – спросил он, хмуро глядя на него.
– Каган велит не проливать напрасно кровь! – резко ответил чаушиар. – Дружина у северян невелика, и даже вместе с ополчением не устоять ей перед натиском наших воинов. А разобьем ваше войско, хуже будет всей Северянщине, да и тебе, князь, и дочери твоей. Не ждите тогда пощады от кагана. Веди сейчас к нему княжну.
Черный помрачнел и так же холодно ответил:
– Но княжна, как и раньше, не желает быть женой кагана.
– Князь должен помнить, что он и дочь его подвластны хозарскому каганату! – уже гневно продолжал чаушиар. – А закон позволяет кагану не спрашивать о воле подданных. Воля – это сила, а сила на стороне кагана.
– Неправда! – повысил голос черниговский князь. – Кроме законов, есть еще и обычай. А обычай велит спрашивать согласия девушки, тем более согласия княжны.
– Обычай мы уже соблюдали: просили княжну быть женой кагана добром и лаской и богатыми дарами. Но теперь, – чаушиар зло прищурился, – теперь настало время напомнить о законе, том самом, по которому она должна принадлежать кагану как дочь подвластного князя.
– То ваш закон! А наш повелевает взять под защиту своих кровных.
Чаушиар долго молчал. Он не ожидал такой непримиримости Черного.
– Значит, ты решил противиться воле кагана? – проговорил он наконец. – Подумай…
– Я уже думал, – прервал его Черный. – Так и передай кагану: либо он мирно вернется в Итиль, оставит в покое народ мой и дочь мою, либо я ему больше не подвластен. Ни я, ни земля Северянская.
Чаушиар пристально, не отводя глаз, глядел на князя… Он понял, что решение его непоколебимо, и поспешно уехал из Чернигова.
