Текст книги "Искатель. 1970. Выпуск №6"

Автор книги: Дмитрий Биленкин

Соавторы: Лев Скрягин,Лев Константинов,Ю. Леонов,А. Смирнов,С. Михайлов,Марк Беленький
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

КТО СЛЕДУЮЩИЙ?

Последняя робинзонада, о которой мы хотим повести речь, собственно, не окончена и по сей день. В эстафету добровольного одиночества на этом клочке суши включаются все новые люди.

Для начала приведем несколько цифр. Остров Кокос у берегов Коста-Рики имеет 6500 метров в длину и 3200 метров в ширину; его обрывистые берега поднимаются из воды на высоту 150–180 метров. И последняя цифра – 100 миллионов долларов. Или около того. Такова, по примерным прикидкам, стоимость сокровищ, захороненных на острове.

На протяжении двух с половиной веков остров был своеобразным «сейфом» многих судов почти всех морских держав. Приставали к его берегам и корабли под черным вымпелом «Веселого Роджерса», украшенные черепом и двумя скрещенными костями.

И вполне понятно, почему за последние сто лет посетило его более пятисот экспедиций робинзонов наживы.

Самой последней была высадка трех французов в 1963 году. Жан Портель, Клод Шальес и Робер Вернь отправились не столько за сокровищами, в существование которых они, откровенно говоря, верили не очень, сколько за материалом для серии радиорепортажей и книги.

Главным для них была встреча с Приключением – без этого вся затея выглядела бессмыслицей.

Но приключение, это капризное дитя судьбы, чаще всего нежданно: негаданно сваливается на долю человека, когда он не подготовлен к свиданию с ним, и, наоборот, долго играет в прятки с теми, кто специально отправился на его поиски. Трое французов решили «затеряться» на острове и потому не взяли радиопередатчика – чтобы не было соблазна дать о себе знать в эфир. Зато у них был магнитофон со множеством кассет, фото– и киноаппаратура. Впрочем, говорить о снаряжении экспедиции нет надобности, ибо подготовлена она была из рук вон плохо. Второпях французы забыли, скажем, взять сахар, зато погрузили запас дрожжей, которого хватило бы на выпечку хлеба для всего Сан-Хосе. Все это было непростительно, особенно для старшего из них, Робера Верня, опытного путешественника, ходившего несколько раз в группе отважного вулканолога Гаруна Тазиева.

Правда, все-таки надо отдать ему и должное. Приехав в Сан-Хосе, группа раскололась. Вернь настаивал, что надо как следует подготовиться, а двое молодых его спутников торопили с немедленной высадкой. Вернь колебался. Уж очень несерьезно выглядело это предприятие. Вскоре он заявил французскому консулу, что с первым же пароходом возвращается домой. В тот же вечер Портель и Шальес подошли к нему в баре.

– Робер, – сказали они, – если ты не едешь с нами завтра на остров, мы шлем телеграмму в Париж нашему адвокату с требованием начать против тебя дело о возмещении убытков.

Довод возымел свое действие. Так французы оказались на Кокосе.

Ровно месяц спустя после высадки, в пятницу 21 декабря 1963 года, искатели приключений решили обогнуть остров на резиновой лодке и высадиться в труднодоступной бухте. Внезапно налетевший шквал подхватил суденышко и с маху ударил его о скалу. Жан Портель и Клод Шальес тут же утонули. Вернь, по его словам, не услышал даже их криков. Ему самому удалось ухватиться за лодку и кое-как выбраться на берег.

Вот при каких обстоятельствах 42-летний француз начал свою робинзонаду.

Но, строго говоря, можно ли назвать робинзонадой 51-дневное пребывание Верня на Кокосе?

Вернь не страдал от голода; у него была одежда. Но над ним тяжким камнем довлел страх – гнетущий страх одиночества. Он не пытался занять деятельностью однообразие дней. Он пассивно ждал, с каждым днем все глубже впадая в депрессию. Под конец у него начались галлюцинации. До боли всматриваясь в горизонт, он видел корабли, много кораблей… Вот они один за другим проходят чередой мимо… Вернь кидался к драной автопокрышке, плескал на нее из канистры бензином и поджигал, поднимая к небу черный султан дыма. Ничего. Ах, как он клял себя сейчас за то, что они не взяли рацию!..

Незадолго до несчастья на Кокосе другой француз, телевизионный репортер Жорж Декон, отправился на необитаемый остров в Полинезии, чтобы провести там полгода. Но спустя четыре месяца он не выдержал и дал в эфир отчаянный «SOS». А его, Верня, так скоро никто не услышит… Чудовищно!

«Я боюсь…», «Мне страшно…», «Если я заболею…», «Один…» – мелькает в его дневнике.

Через два месяца костариканский сейнер, шедший на лов тунца, заметил случайно сигнал на острове и взял на борт Робера Верня. История эта получила большую огласку. Не только потому, что случилась беда, не только потому, что было назначено полицейское расследование обстоятельств гибели двух молодых французов. «Дело Верня» показало, что и для представителя современной цивилизации одиночество – тема, которую толкуют в самых разных аспектах философы, социологи, психологи, – остается в конечном счете самым тяжелым испытанием.

Лев КОНСТАНТИНОВ
СРОЧНАЯ КОМАНДИРОВКА

Рисунки Н. ГРИШИНА

ОФИЦИАНТКА

Было душно. Солнце застыло перезрелым персиком. Такое же багровое до черноты, оно неподвижно висело в самом центре побледневшего от жары небосвода. Из него, казалось, вот-вот брызнет сок. Тенты ресторана на крыше гостиницы прокалились и провисли, как листья городских тополей. Город медленно плыл в раскаленных потоках воздуха.

Официантка Лида лениво подошла к столику. Олег попросил воду со льдом. Лида немножко оживилась.

– Есть коньяк, вино. Воды нет.

– Мне простой воды, из крана, – Олег чувствовал, как подступает к сердцу злость.

– Есть шашлык, тушеная баранина, – Лида торжествующе посмотрела на Олега, – воды нет.

Похоже, она развлекалась.

– В холодильнике у вас есть лимонад, – уверенно сказал Олег.

Лида обиделась.

– Я честный работник общественного питания, – ответила она с достоинством. – Чего нет, того нет. А вы бы, гражданин журналист, попросили зеленый чай, в такую жару в самый раз.

– Сидела? – раздражение Олега против его воли вырвалось наружу. В гостинице он жил уже давно, и ежедневная грубость официантки наконец-то вывела его из себя. Определить, что официантка побывала в местах не столь отдаленных, было не так уж и сложно: на пальцах правой руки у нее было едко-сине вытатуировано; «Л-И-Д-А».

Лида усмехнулась:

– Не сидела, а отбывала срок наказания. И как видите, посчитали, что снова могу работать в торговой сети.

– Все-таки поищи бутылку воды, – уже остывая, попросил Олег.

– Ладно уж, принесу вам лимонад. Для себя берегла.

Лида неторопливо прошествовала к холодильнику. Обернулась:

– Тут, кстати, вам записку оставили.

В записке – четыре строки. Ровные строчки, каллиграфический почерк: «Журналист! Не лезь не в свои дела. Пиши очерки о передовиках труда – для тебя же лучше. Если в двадцать четыре часа не покинешь город, будем принимать меры». Подписи не было.

– Кто оставил?

– Лежала на столике. Народу прошла за обед уйма. Всех не упомнить. А на бумажке надпись: «Журналисту в собственные руки». Вы у нас один из работников печати.

Официантка Лида объясняла снисходительно. С посетителями она держалась строго, в разговоры не вступала. «Потому что не может быть содержательного разговора с командированными: думают, раз я официантка…» Олег так не думал – это она точно видела, глаз наметанный. И даже немного огорчилась, – журналист ей казался «интересным». Записку она, конечно, прочитала.

– Так вам и на завтра лимонад приберечь, раз вы такой любитель воды? – Она выясняла, как долго пробудет журналист в городе.

– Угу, – пробормотал Олег.

– А то уезжайте, – посоветовала сочувственно, – Не ровен час…

– Нехорошо читать чужие письма, – равнодушно выговорил Олег. – Особенно честному работнику общественного питания.

На тентах можно было печь блины – так они нагрелись. Официантка Лида пренебрежительно повела бровью:

– Так не запечатано…

Олег возвратился в номер и позвонил Тахирову. Следователь ответил сразу же.

– Мостовой? Ну как ты там? – бодро спросил он. – Испекло тебя солнышко?

Тахиров, очевидно, улыбался. Слова выскакивали из трубки бодро и звонко.

– Письмо получил интересное, – вяло сообщил Олег. – Предлагают покинуть ваш гостеприимный город…

– Очень любопытно. Догадываюсь, что тебе там написали, – Тахиров говорил серьезно. – Видно, ты был прав. Это письмо – подтверждение, что теперь мы действительно ухватились за какую-то ниточку.

– А можно выяснить, кто это почтил меня своим вниманием?

– Попытаемся. Каким путем записка попала к тебе?

– В кафе при гостинице работает официантка Лида… – Олег ясно представил невысокую тоненькую девушку. – Красивая, но уже основательно потрепанная жизнью, на лице толстый слой косметики, всегда взвинченная и раздраженная. Так вот она и взяла на себя труд вручить мне сие послание.

– Знаю такую. Работала раньше в «Гастрономе». Три года за растрату. Освобождена досрочно, – голос Тахирова был сух и официален. – Она?

– Кажется, да. Меня именует «гражданин журналист».

– Прощу, будь с нею осторожнее. Особа приметная. У нее вполне могут быть темные связи.

– Учту. Красивые у нее глаза, у Лиды.

– Шутишь?

– А что остается? Уезжать не собираюсь.

Олег аккуратно положил трубку. Присел к столу. Вот уже который день находится он в этом городе, окутанном жарой, такой густой и осязаемой, что, казалось, до нее можно дотронуться рукой.

Вспомнилось, как все это начиналось…

ПРЕСТУПНИК?

Очерк был уже написан. Как-то само собой нашлось заглавие: «Соучастие». Олег обычно долго бился над заголовками, а тут слова сразу легли в верхнюю строку – слишком обнажена была главная тема материала.

Мостовому хотелось, чтобы очерк получился – гневным, резким, и потому он начал его с обращения к будущим читателям:

«Девушки, если он вам скажет, что любит, – не верьте, гоните прочь.

Парни, когда он протянет вам руку, отвернитесь.

Матери, сделайте все, чтобы ваши сыновья не были похожими на него…

Его вскоре будут судить за безмерные предательство и трусость. И какую бы меру наказания ни определил ему суд, его приговор будет подкреплен нашим с тобой, читатель, моим и твоим, общим отношением к этому человеку – презрением».

Несколько дней назад Олега вызвал редактор. У редактора, обычно весьма сдержанного, от ярости подрагивали губы.

– Посмотри. По-моему, ты сможешь написать об этом.

В толстой канцелярской папке были собраны письма, жалобы, характеристики, запросы. Олег просидел над документами всю ночь. Когда была перевернута последняя страница, он подумал: «Да могло ли быть такое? Каким же негодяем должен быть человек, чтобы совершить такую подлость?»

Моральный облик тех, кто убил девушку, Сычова и Рюмкина, достаточно выразителен: хулиганье, драки, воровство, пьянство, приводы в милицию, судимости.

Но в документах, собранных редакцией, называлась фамилия еще одного человека. Именно к нему, молодому парню, своему ровеснику, девушка шла на свидание. И если бы не его трусость, она могла бы остаться в живых.

Парень и девушка были знакомы очень давно. Ровно столько, сколько помнили себя. Жили на одной улице, вместе ходили в детский садик, в школу. В какой-то вечер не побежали после уроков сразу по домам, задержались у калитки. И тогда он ей сказал: «Давай дружить». Так на школьном языке во все времена начинались объяснения в любви. Они любили друг друга. И хотя жили по соседству, иногда он писал ей записки, светлые, теплые.

А в тот день они поссорились – так, из-за пустяка, как это часто бывает у влюбленных. Но мелочная размолвка вдруг обернулась трагедией. Парень написал своей подруге странную записку: «Я, конечно, не верю, что существуют какие-то «тени». И время на проверку такой чепухи тратить не стал бы. Но если тебе это очень уж надо – хорошо. Только заодно проверю, как крепко ты меня любишь. Не побоишься прийти на дальний холм в полночь?»

Записка была написана на клочке бумаги, вырванном из школьной тетрадки. Ее нашли в карманчике плаща погибшей. В тот же день приятель девушки был арестован. А на следующее утро на вопрос: «Вы ее убили?» – безразлично ответил: «Да».

Он был милым, скромным и добрым юношей. Так единодушно утверждали все родственники и знакомые. Соседи писали о нем в отзывах: первым всегда здоровался, никому не сказал грубого слова. Родственники рассказывали, что много читает.

При встречах они часто говорили о прочитанном. И девушку всегда восхищали в нем умение увидеть в книгах многое, зрелость суждений и широта мысли. Старшие ставили его в пример своим детям. Учится и работает, обеспечивает себя и семье помогает – после восьмилетки парень ушел работать на завод токарем. Добросовестно относился ко всему, что ему поручали на заводе.

Она еще училась, и его мир – мир заводского труда, рабочих смен и производственных заданий – казался ей очень важным, достойным уважения. Часто расспрашивала, как дела на заводе, и гордилась его успехами так же, как своими пятерками в школе. А он не только работал, тоже учился в вечернем техникуме.

Секретарь комсомольской организации завода сказал о нем следователю: «Черт знает что такое – никогда бы не поверил, что он способен на такую мерзость. Парень всем нам казался хорошим…»

В последний раз свидание они назначили на старом, заброшенном кладбище, расположенном в самом конце городского парка и, по существу, ставшем его частью.

Он путал следствие. Сознавшись в убийстве, парень в то же время категорически отрицал, что виделся с подругой в тот вечер. И его мама подтверждала: да, пришел домой рано, лег спать. Как выглядел? Как всегда.

И когда на следующее утро к нему прибежала ее мать, он встревоженно сказал:

– Мы не виделись вечером. Понимаете, поссорились… Так, из-за пустяка. Я как раз хотел идти к ней, чтобы помириться…

Только после ареста настоящих убийц девушки были восстановлены подлинные обстоятельства преступления.

Собираясь на свидание, девушка надела свитер, взяла старенький прорезиненный плащ, накинула на плечи красный пуховый платок, положила в сумку бутылку лимонада и конфеты.

Она села в автобус и отправилась к парку.

В 12.37 на следующий день ее нашли во рву мертвой. Дождь, прошедший над городом ночью, смыл все следы.

Один из убийц, Сычов, под давлением неопровержимых улик рассказал, как все произошло: «В тот вечер мы здорово набрались. А потом поехали к старому кладбищу – там часто собирается наша компашка. Что было дальше? Примите во внимание: показания даю добровольно… Значит, добыли еще бутылку водки и решили распить ее на дальнем холме – туда редко кто забредает, и не помешают, значит. Пошли… А там парочка сидит на холме. Парня прогнали, а ее, значит… Вот так все и было. Если бы не водка, значит…»

Да, именно так все и случилось. Убийц иногда сравнивают с животными, называют зверями. Для зверей такое сравнение оскорбительно. Но с кем сравнить предателя? Он не убивал Розу – он ее выдал на растерзание убийцам. На официальном языке это называется «оставление в опасности».

Двое отвели его в сторону: «Убирайся, а то хуже будет». Его даже вроде бы ударили по лицу. Он убежал по склонам холма, сел на велосипед и уехал домой. Сбежал, хотя девушка звала его и просила защитить, умоляла спасти. Она боролась за жизнь до последних секунд. Ей заткнули рот, чтобы никто не услышал…

А он пробежал мимо милицейского поста у входа в парк, мимо, людей, пришедших сюда погулять. Еще можно было ее спасти, предотвратить преступление.

Преступление было гнусное, из тех, которые потом еще долго будоражат весь город, обрастают слухами.

Олег закончил очерк словами:

«Предстоит суд. Уверен, если бы на судебном заседании могла присутствовать девушка, вместе с которой он ходил в детский сад, в школу, гулял по тенистым городским улицам, которой он объяснялся в любви, – она судила бы его сурово и безжалостно. Она сказала бы ему: «Ты подлец и трус». За свою любовь к нему, за веру в него, друга, мужчину, защитника, она заплатила жизнью.

Имя человека, который помог свершиться преступлению, – Александр Рыжков».

ЖУРНАЛИСТ

Олег словно бы воочию видел, как все произошло. И он писал о преступлении лаконично и отрывисто, перенимая стиль деловых следственных документов, только иногда вдруг взрываясь гневной фразой.

Он упорно пытался разобраться в обстоятельствах преступления.

Стоило ему закрыть на мгновение глаза, как вырванным из нереального фильма кадром проносилась картина: ров, убитая девчушка – еще вчера пела, смеялась, любила.

Очерк был готов, каждое слово его сверено с документами. Редактор быстро прочитал его, убрал наиболее резкие выражения, пометил в углу листа красным: «Секретариат – срочно!»

Редактор встал из-за стола, пошагал по комнате:

– Даже не верится, что такое могло случиться.

– Настолько не верится, что в первые минуты я подумал: «А надо ли писать об этом?» Такое ощущение, будто выметаешь из закоулков нечистоты, – поделился сомнениями Олег.

– Каждый бы предпочел иметь дело с розами, – нахмурился редактор. – Но нам, журналистам, приходится порой общаться и с человеческими отбросами. Писать нужно. И кажется, ты нашел верный тон – очерк направлен против трусости, беспечности, равнодушия.

Он посмотрел на осунувшееся за ночь лицо Олега:

– Иди отоспись. Гранки будут завтра к обеду, тогда и являйся.

Редактор улыбнулся.

– Алке привет.

Он любил иногда ошеломлять сотрудников своей осведомленностью. Олег познакомился с Алкой месяца два назад и еще не представлял ее товарищам по работе. Все как-то не было подходящего случая. Но теперь он и в самом деле хотел бы встретиться с Алкой и потому из редакции поехал в научно-исследовательский институт, где она работала, уговорил отпроситься пораньше. Пока Алка бегала по этажам в поисках начальства, которое бы разрешило ей отсутствовать «по срочным семейным делам», Олег пристроился в вестибюле на подоконнике, ждал, а в памяти снова возникали написанные строчки очерка. Он как бы заново их клал на бумагу и холодновато прикидывал, что получается. Профессионально получалось неплохо – очерк, несомненно, вызовет реакцию читателей, будут письма, много писем – гневных, едких («как могло такое случиться в наше время?»), суровых. «Надо будет потом подобрать письма и съездить к тому типу, – решил Олег, – пусть почитает, что о нем люди думают».

Прибежала запыхавшаяся, возбужденная Алка, и они отправились в кино. Шли «Неуловимые мстители». Олег молчал, и Алка уловила его настроение, ничего не стала расспрашивать, наоборот, сама не умолкала ни на минуту. На экране лихо стреляли из маузеров красные дьяволята, и Олег подумал, что, наверное, скоро этот фильм посмотрит и Александр Рыжков – в колониях ведь тоже проводится культурно-массовая работа. Интересно, что он будет чувствовать при виде чужой смелости и верности? Покажется ли самому себе ничтожеством?

Алка смеялась, охала, – прислонилась к плечу Олега. А ему в голову лезли разные невеселые мысли. Он вдруг подумал о том, смог ли бы бросить этого веселого, заливающегося смехом человека на растерзание убийцам, и от этой мысли его прошиб холодный пот. Да нет, глупости, ни один нормальный человек не поступил бы так… Но ведь тот, Александр Рыжков, тоже был нормальным? Черт возьми, посмотреть бы ему в глаза…

– Что с тобой? – все-таки не удержалась Алка.

– Как ты думаешь, способен я на подлость?

– Нет, – убежденно сказала Алка.

Наверное, и та девушка верила своему парню так же безоговорочно. Так почему же он ее предал? Все – тот короткий путь, который он успел прожить, отзывы товарищей по работе, знакомых, соседей, людей, которые его знали, – все говорило о том, что он должен был бы заслонить ее собой, но не бежать сломя голову, слепо натыкаясь на кусты и заброшенные могилы – в ту ночь было темно, и только вдали цепочка фонарей резала душную темноту. Банальный случай: не верь характеристикам.

Олег нащупал в темноте Алкину руку, тихонько ее сжал: «Ничего, старуха, все в порядке».

«Старухе» было двадцать три, и она не любила, когда ее так называл Олег, следуя нелепой редакционной привычке, но на этот раз милостиво простила.

Олег почти наизусть помнил страницы характеристик: хорошие, добрые слова о том парне.

Алка самозабвенно переживала за красных дьяволят, отстреливающихся от бандитов. Вставало на экране багровое солнце, и на фоне огромного шара маленькие всадники скакали к далекому горизонту.

Александр Рыжков был чуть постарше «дьяволят». И отец его, старый рабочий, говорил следователю: «Мой Саша не трус. Я видел трусов, знаю, какими бывают трусы. Мой Саша не трус, я солдат, в этом разбираюсь».

Хорошая семья у этого Александра: отец потомственный металлист, на заводе о нем отзываются с большим уважением, мать ткачиха, младший брат – школьник. Дружная семья, очень порядочная, как написал один из соседей.

Потом они шли по шумной улице. Был вечер, и улицу заполнила молодежь, шумная, немножко крикливая и бесцеремонная. На Алку засматривались. Какой-то подвыпивший парень оказался у них на дороге – случайно или нарочно. Олег сжал кулаки и пошел прямо на него. Парень торопливо свернул в сторону.

– Ради бога, что у тебя приключилось? – не на шутку встревожилась Алка. – Ты какой-то странный сегодня…

Олег уже понял, как нелепо выглядел его неожиданный жест, и виновато проговорил:

– Извини, пожалуйста. Видно, я действительно дописался до чертиков.

Они остановились на перекрестке, и Олег подумал, как удачно подобрано это слово – «перекресток», – два встречных потока людей как бы образовывали гигантский крест.

– Скажи: если ехать на велосипеде вечером, в будний день спешить на свидание к девушке – скорость будет одна, а в праздник – другая?..

– Не говори загадками, Олег Дмитриевич, – бодро сказала Алка. – Излей душу, разрешаю: кто она, пленившая твою журналистскую фантазию так сильно, что даже в моем присутствии думаешь только о ней? Роковая любовь?

– Я ее никогда не видел, Алла. И не увижу. Ее нет в живых. Она погибла.

– Извини…

Олег наспех попрощался с притихшей Алкой. Он неторопливо шел по бульвару. Мысленно, лист за листом, перелистывал пухлое «Дело №…».

Имеет ли он право писать о человеке, – не просто писать, а так, что это решительно повлияет на его судьбу, – не поговорив, не встретившись?

Уже дома Олег снова перечитал свой очерк. Он теперь читал его как бы со стороны, глазами постороннего человека, обычного подписчика их газеты. И снова признал: материал получился, это подсказывал опыт.

Он положил перед собой лист чистой бумаги и сказал себе: «Ты член редколлегии. Читаешь материал не после публикации, а «до». Знаешь историю его появления в газете. Какие у тебя возникнут вопросы?»

Мостовой действительно был членом редакционной коллегии – одним из самых придирчивых.

На листе пункт за пунктом появлялись вопросы, которые могли бы быть заданы автору, если бы материал обсуждался в обычном порядке:

«1. Выезжал ли в город, где произошло преступление?

2. Встретился ли с человеком, о котором пишешь? Встречу организовать нетрудно.

3. Встретился ли с товарищами того, кто совершил преступление? Возможно, они помогли бы более четко выписать его психологический портрет?

4. Есть ли убежденность в точности написанного? Речь идет о судьбе человека…»

Против первых трех вопросов Олег написал: «нет».

Над четвертым долго думал и колебался. Ответ на первые три предопределил и то, что следовало написать здесь. В город, где произошло преступление, не выезжал, с человеком, совершившим преступление, не виделся, личность преступника не изучил. Документы, поступившие в редакцию? Они могли быть неполными, неточными, односторонними. У меня нет оснований им не верить.

На листке появился новый вопрос: «Можно ли на несколько дней отложить публикацию для того, чтобы убедиться на месте в точном соответствии очерка с событиями?»

Рядом был записан ответ: «Можно». Даже необходимо. Особенно учитывая, что речь идет о добром имени человека… Чувства чувствами, но публикация очерка до суда может оказать влияние на судебный приговор.

Он позвонил редактору.

– Ты чего? – удивился тот. – Гранки будут завтра. Не волнуйся, твой очерк заслали в набор.

– Можно отозвать материал? – тихо спросил Олег.

– То есть как? – не понял редактор. – Боишься остроты? Беспокоиться нечего, твой очерк показывал членам редколлегии, они «за». Выступление нужное.

– Не обижайся, – попросил Олег. – Но все-таки лучше его пока не печатать.

– Ну это уж совсем ни на что не похоже, – начал раздражаться редактор. – Автор выступает против публикации своего материала! К сожалению, такое бывает очень редко, – съязвил он.

– Мне надо побывать в том городе, – настойчиво сказал Олег. – У меня такое ощущение, что я в чем-то ошибся.

– Не говори ерунды… – редактор бросил трубку. Звонко щелкнуло отключение, заныли короткие гудки.

Казалось: конец сомнениям. Олег так и сказал себе: «Все. Больше об этом не думаю». Но сказать – просто. Гораздо сложнее – действительно не думать о трагической судьбе девочки и подлости ее возлюбленного.

Олег сунул экземпляр своего очерка в самый дальний ящик стола: с глаз долой.

И снова взялся за трубку.

– Ну, давай выкладывай свои сомнения, – не спрашивая, кто звонит, сказал редактор. За несколько лет совместной работы он достаточно хорошо изучил настойчивый характер своего сотрудника.

– Я поеду туда, хотя бы ты уволил меня с работы, – сказал Олег.

– Пока так вопрос не стоит, – иронически бросил редактор. – Кстати, я уже позвонил в цех, чтобы очерк не набирали.

– Я могу лететь? – спросил Олег.

– Посмотри на часы: двадцать четыре ноль-ноль. Насколько мне помнится, в такое время, у нас бухгалтерия не работает…

Олег не принял шутку.

– Так я полечу, есть ночной рейс, знаю.

– Без командировочного удостоверения? Да и деньги у тебя есть?

– Денег нет. Придумаю что-нибудь. А командировку вполне заменит редакционное удостоверение. Позвони только в горком комсомола, пусть в случае чего помогут…

– Сделаю. Ладно, старик, ни пуха…

Олег позвонил Алле:

– Слушай, у тебя есть сколько-нибудь денег? У меня всего три рубля…

Алка спросонья никак не могла разобрать, о каких деньгах идет речь.

– Я улетаю. Срочно и далеко. Нужны деньги хотя бы на билет «туда».

Алка усвоила только, что Олег куда-то улетает, и это повергло ее в панику.

– А как же я? Значит, я тебя завтра не увижу? – Казалось, она расплачется, в трубке слышалось подозрительное сопение.

– Алк, мне надо.

Она поняла. Даже пошутила:

– Деньги есть. Откладывала на свадьбу, хотя ты пока и не сделал предложения. Приезжай, возьми… Можно, я тебя провожу в аэропорт?

По пути она сказала Олегу:

– Теперь я тебя закабалила. Как плохо, что ты улетаешь. Это у тебя такой злой редактор?

– Нет, просто у меня такой характер. Закабаляй дальше, только смотри, чтоб не прогадала.

Он, отшучиваясь, думал о том, с чего начнет завтра работу в командировке.

Объявили посадку. Алка, притихшая и растерянная, осталась под стеклянным колпаком аэропорта.

В 9.00 он уже встретился с Тахировым, следователем, который вел дело убийц Розы Умаровой.