Текст книги "Искатель. 1970. Выпуск №6"

Автор книги: Дмитрий Биленкин

Соавторы: Лев Скрягин,Лев Константинов,Ю. Леонов,А. Смирнов,С. Михайлов,Марк Беленький
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Предоставить Японии свободу действий? Но что будет с американскими концессиями – ведь вопрос о них с правительством адмирала Колчака уже согласован. Самим приступить к прямым военным действиям? Но не приведет ли это к распылению оккупационных сил? К тому же открыто выступать в роли агрессора президенту Вильсону – «идолу мещан и пацифистов» – очень и очень не хотелось.

На протяжении нескольких месяцев правительство США усиленно маневрировало, пытаясь найти такую внешне приличную форму соглашений со своими компаньонами, которая, во-первых, позволила бы не выступать в роли организатора интервенции, а во-вторых, обеспечила возможность впоследствии потеснить союзников и урвать от общей добычи долю, соответствующую американским аппетитам.

Лавирование это осуществлялось достаточно неуклюже. Японское правительство так и не получило документа, подписанного Вильсоном 1 марта. Советники Вильсона пришли в ужас, узнав, что президент фактически одобрил японские планы захвата советских территорий вплоть до Урала.

Уже к следующему уикенду в Белом доме подписывается совсем иной документ, долженствующий реабилитировать позицию США в глазах тогдашней общественности и будущих поколений. Согласие Соединенных Штатов на японскую агрессию сопровождается в нем множеством туманных оговорок. Не возражая против конкретных акций Японии в отношении Советской России, президент, в принципе и вообще, высказывает «искренние» сомнения в «мудрости» интервенционистских действий. Но даже это насквозь демагогичное и тщательно закамуфлированное заявление не попадает в руки японцев.

Американский посол в Токио получает строгую и точную инструкцию: при встрече с представителями императорского МИДа зачитать текст заявления, но не оставлять самого документа. Во все времена преступники старались получше припрятать неопровержимые улики. Но и азиатские дипломаты знают свое дело, 16 марта они сообщают послу, что японское правительство «не предпримет никаких действий, пока не будет достигнуто д о л ж н о е (разрядка моя. – Ф. С.) соглашение США с державами Антанты». Что ж, и это логично. Круговая порука – давний, проверенный инструмент и политического и уголовного гангстеризма.

Видя, что заокеанские сообщники категорически отказываются выступить в роли первого поджигателя, Вильсон в конце концов решает махнуть рукой на внешние приличия. Декларацией от 3 августа правительство Соединенных Штатов предложило японскому правительству, чтобы каждое из них послало контингент войск во Владивосток. А две недели спустя 27-й полк первого эшелона экспедиционного корпуса генерала Грэвса уже развернул боевые действия против партизанской армии Приморья, которую возглавлял Сергей Лазо.

О том, какой ущерб причинила, сколько крови и слез принесла народам России американо-японская (в ней принимали также участие Канада, Франция, Китай и Италия) оккупация Дальнего Востока, советскому читателю известно многое. О том, как бесславно она закончилась, – тоже. Вероятно, менее широкую известность получила оценка, которую сами американцы давали этому акту своей внешней политики.

Свидетель, чья должность исключает мысль о какой-то предвзятости, – сам командующий экспедиционным корпусом генерал Грэвс в своих позднейших мемуарах признавал: «Жестокости были такого рода, что они, несомненно, будут вспоминаться и пересказываться среди русского народа через 50 лет после их совершения». Соединенные Штаты в результате оккупации, опять-таки по утверждению Грэвса, «снискали себе ненависть со стороны более чем 90 % населения Сибири». Но и с этими признаниями читатель, интересующийся историей США, мог бы ознакомиться, в частности, по очень содержательной монографии Н. Н. Яковлева или по переведенным и изданным в начале 30-х годов мемуарам самого Грэвса. Они также общедоступны.

Напротив, лишь очень узкому кругу специалистов, да и то лишь очень многие, годы спустя, стало известно, что, помимо послов и министров, командующих и премьеров, президентов и императоров, за всеми тайными пружинами событий на Дальнем Востоке имел возможность следить человек, которому и по положению, и по должностным инструкциям полагалось бы быть о них в полном неведении.

Этот человек, энергичный и честолюбивый, одаренный и настойчивый, пришел на службу правительству США, движимый самыми наилучшими побуждениями. Работая как одержимый, он, как и Джон Уоллис Оксфордский, посвятил свой талант разгадке, казалось бы, не поддающихся дешифрованию кодов. И он добился своего, оказав Соединенным Штатам услугу, сложность и значение которой крупнейшие знатоки разведывательных акций выразили, закодировав ее как операцию «Чудо».

Но Америка его времени ничего не имела общего со страной, за чью свободу готовы были отдать жизнь Поль Ривер и Натан Хейл, Роберт Таунсенд и Бенджамин Толмедж. И та трансформация личности, о которой пойдет речь ниже, любопытнейшим образом отражает эту современную Америку.

Итак, в солнечное январское утро 1913 года в шифровальный отдел госдепартамента на скромную должность телеграфиста с окладом семнадцать с половиной долларов в неделю был назначен некий Герберт Осборн Ярдли – молодой человек, любивший решать кроссворды.

Он родился 13 апреля 1889 года на Среднем Западе, в небольшом городке Ворсингтоне. Отец его был начальником станции Пенсильванской железной дороги, мать занималась хозяйством, сам же он, если и отличался чем-то в детстве от своих сверстников по «паблик скул» – народной школе, то, пожалуй, лишь безукоризненным знанием азбуки Морзе.

Телеграфный аппарат в те годы был обязательной принадлежностью станционных контор на американских железных дорогах, в кабинете отца юный Герберт Ярдли проводил довольно много времени и еще в школьные годы научился работать ключом с лихостью бывалого телеграфиста. Это мастерство в значительной мере определило его жизненный путь.

Общей эрудицией новый сотрудник госдепартамента явно не был перегружен – ворсингтонская, а потом мичиганская школы, до колледжа он так и не добрался. Зато предприимчивости и упорства у него было в избытке. Обладал он и трезвостью мышления, достаточной, чтобы понимать – человек, не располагающий влиятельными связями и не могущий рассчитывать на внушительное наследство, обретет жизненный успех только в одном случае: если сильные мира сего твердо уверуют в то, что он им полезен и нужен.

После школы Герберт, твердо решивший самостоятельно выбиться в люди, какое-то время проработал телеграфистом в центре округа, а вскоре навсегда покинул родную Индиану и отправился в столицу Соединенных Штатов. Еще год ушел на службу в частной телеграфной компании, повышение квалификации, завязывание нужных знакомств. А в канун 1913 года последовало, наконец, назначение на государственную службу.

Представьте себе здание, построенное еще в эпоху королевы Виктории, старое и неудобное, которое расположено напротив Белого дома. Его окна выходят прямо на теннисные корты резиденции американских президентов. Чиновники, обосновавшиеся в этом особняке, могут наблюдать за одетыми в белое парами на кортах, угадывая на расстоянии, кто же из представителей именитых семейств Америки гостит у президента в этот раз.

А еще чиновники очень любят приходить в шифровальную комнату госдепартамента, занимающую высокое и весьма просторное помещение на первом этаже особняка. Аромат постоянно завариваемого кофе смешивается здесь с запахом крепких виргинских сигар, пулеметами трещат машинки, утяжеленные, особой конструкции, позволяющей получать до пятнадцати копий перепечатываемых материалов. Наружные двери шифровальной комнаты всегда закрыты, но здесь почти беспрерывно сменяются сотрудники разных дипломатических служб, они обмениваются новостями, зубоскалят, сплетничают.

Уставленная длиннейшими рабочими столами – в центре два для шифровальщиков, вдоль западной стены – один для телеграфистов, с огромным сейфом, где хранились кодовые книги, и бесконечным множеством простых железных ящиков, набитых копиями старых телеграмм, шифровальная госдепартамента не отвечала требованиям даже минимального комфорта. Но поскольку атмосфера здесь была почти всегда достаточно непринужденная, тут образовалось нечто вроде служебного клуба.

Разумеется, все это шло вразрез с элементарными правилами соблюдения секретности.

Шеф шифровальной службы Дэвид Сэлмон, лично отвечавший за безопасность шифров и кодов, был убежден в безукоризненном функционировании вверенного ему отдела. Из этого приятного заблуждения его вывел не кто иной, как вновь принятый телеграфист. Причем довольно скоро после своего зачисления на службу.

Быть может, этого бы и не произошло, если бы Герберт Ярдли был назначен своим начальником в дневную смену – оживленная обстановка неофициального клуба, общение с очень разными людьми могли бы занять внимание юноши. Но клерк-стажер в соответствии со своим служебным положением обязан был мириться с любыми неудобствами. И оказался в ночной смене, когда томительную скуку дежурств у молчащего аппарата развеять было положительно нечем.

Исключительно ради забавы молодой человек, в чьи обязанности входило получать и отправлять зашифрованные телеграммы (к работе с кодами он не был допущен), попробовал разобраться в производивших впечатление бессмыслицы пунктирах точек и тире. И вдруг обнаружил, что перевести их на обычный «телеграфно-английский» ему, Герберту Ярдли, вполне под силу. Это повторилось и, когда в руки любознательного телеграфиста попало несколько шифровок из посольств других государств. Ярдли насторожился.

Если он, не имея для этого никакой специальной подготовки, сравнительно легко овладевает тайнами переписки госдепартамента, значит не так уж они надежно охраняются, значит эта задача посильна и кому-то другому. А если этот «кто-то» враг? Перед клерком-стажером открывалась весьма соблазнительная возможность – продемонстрировать уязвимость принятой системы шифровки секретной корреспонденции. Это и льстило самолюбию – оказать услугу безопасности нации чего-нибудь да стоит, и давало надежды продвинуться по службе, уж, во всяком случае, в своем маленьком криптографическом мирке. А может, и не только в нем?

С этого момента служебное рвение Герберта Ярдли по меньшей мере утроилось обратно пропорционально его общительности. Он и раньше был не очень высокого мнения о своих сослуживцах. Но если до этого открытия Ярдли даже в самых смелых мечтах не мог рассчитывать подняться выше должности рядового шифровальщика, то теперь перед ним забрезжил манящий свет больших ожиданий.

Несколько смущало, правда, что Дэвид Сэлмон может вовсе не прийти в восторг от предприимчивости своего не в меру ретивого подчиненного. Однако решение этой проблемы Герберт Осборн отложил на будущее. А пока со всей присущей ему методичностью начал совершенствовать и оттачивать свой неожиданно обнаруженный талант.

Внешне обаятельный, всегда тщательно одетый и безукоризненно причесанный юноша стал завсегдатаем библиотек конгресса и госдепартамента. Он перечитал все, что только мог отыскать по нужной тематике: от рассказов Эдгара По, также не чуждого интереса к криптографии, до руководств по использованию военных шифров в американской армии. Тайком (Ярдли, разумеется, сознавал, что нарушает служебные инструкции) через приятелей он раздобыл очередную порцию иностранных шифрограмм, отклонил предложение шефа перевести его в дневную смену и тренировался, тренировался, тренировался.

Почти между делом он изучил историю учреждения, в котором теперь трудился. Она оказалась не такой уж давней, но весьма любопытной. Первая и совершенно примитивная криптографическая организация возникла в Америке «на заре республики», когда был образован Комитет секретной корреспонденции, являвшийся одновременно и центром связи, и зародышем дипломатических служб революции, а первым шифровальщиком, хотя официально он так и не назывался, стал Ричард Форрест.

В ту пору государственным секретарем был Джон Квинси Адамс, лидер и идеолог промышленной буржуазии США. Как и положено подлинному бизнесмену, г-н Адамс был предельно расчетлив, никогда не вкладывал доллара туда, где можно было обойтись пятью центами, и оберегал тайны своей переписки, не прибегая к услугам специального бюро. Фактически шифровальная служба была организована в 1867 году под руководством Томаса Моррисона. Силу она набирала достаточно быстро – к 1910 году в криптографическом бюро насчитывалось уже 29 клерков и телеграфистов, когда во всем государственном департаменте числилось всего 135 сотрудников.

Такой рост был обусловлен не только действием закона Паркинсона. Объем работы действительно оказался очень велик. К тому времени, когда Герберт Ярдли начал трудиться под началом Дэвида А. Сэлмона, возглавляемая этим бывшим сотрудником военного министерства группа ежемесячно обрабатывала до десяти тысяч документов и несколько тысяч телеграмм.

Не будет большим преувеличением сравнить первые шаги Герберта Ярдли на служебном поприще с судьбой жизнеспособного черенка, высаженного в исключительно благодатную почву. Судьба была на редкость благожелательна к этому провинциалу, наделив его самого качествами, которые могли проявиться на весьма специфичной работе, и поместив в обстановку, подстегивавшую его стремление к самосовершенствованию.

На первых порах, как уже говорилось, молодой клерк занялся криптоанализом просто от скуки. Друзей в Вашингтоне у него не было, молодые дипломаты из аппарата госдепартамента на младших сотрудников из шифровального отдела смотрели свысока, хотя и пользовались их гостеприимством, а с коллегами по работе у Ярдли было очень мало общего.

Он не благоговел перед таинственностью шифровальной службы, равно как и перед чопорной, подчеркнуто «дипломатической» атмосферой департамента. По его словам, он не нашел в этой святая святых ничего, кроме нудной, изнурительной работы, которую тяжело и медлительно выполняли лишенные честолюбия «переутомившиеся ничтожества». «Ежедневно, – писал позднее Ярдли, – история непрерывным потоком текла через их руки, но они думали об этом меньше, чем о счете в бейсбольном матче».

Понимая, какой серьезный козырь вручила в его руки фортуна, тщеславный, гордый и настойчивый, он терпеливо ждал своего часа.

Быть может, в рутине повседневной работы интерес Герберта Осборна к криптографии мог бы и поостыть, если бы не одно обстоятельство. Расшифрованные им телеграммы оказались источником настолько интересной информации, в сравнении с которой даже самый сногсшибательный полицейский роман становился ничуть не занимательнее воскресной проповеди.

Особенно остро Ярдли это ощутил после того, как завязал дружбу с дипломатом довольно высокого ранга – главой латиноамериканского отдела государственного департамента Уильямом Т. Дойлем. Сам по себе этот человек был достаточно интересен. Нью-йоркский адвокат, щеголь и волокита, завсегдатай нью-йоркских салонов, не будучи ни профессиональным политиком, ни кадровым работником дипломатического аппарата, Дойль сумел «внедриться» в проникнутый кастовым духом аппарат госдепартамента и сделать блестящую карьеру.

Вся деятельность Дойля являла собой один из ярких образчиков империалистической дипломатии, осуществляемой через негласных агентов. Уильям Т. Дойль, как свидетельствовал Ярдли, «держал в своих руках нити, которые заставляли армии, генералов и президентов Южной и Центральной Америки плясать под его дудку».

А когда Ярдли стал сопоставлять события, о которых сообщали газеты во время нередких отлучек его нового знакомого, с содержанием служебных телеграмм, поступивших в госдепартамент, его восхищение «талантами» Дойля переросло всякие границы. Стремясь выяснить тайную подоплеку тогдашних событий в Латинской Америке, в которых его кумир играл видную, хотя внешне и неприметную, роль, Ярдли перечитал официальные газетные отчеты и извлек из архива копии старых телеграмм. Перед молодым клерком раскрылась картина поистине удивительных событий.

Как известно, в начале 900-х годов в Карибском бассейне, который США постепенно прибирали к рукам, возник международный конфликт. Начался он с того, что Германия, Англия и Италия заявили материальные претензии венесуэльскому диктатору Киприано Кастро в связи с убытками, понесенными подданными этих стран во время внутренних волнений в Венесуэле в 1899–1902 годах. Заокеанские кредиторы требовали компенсации за задержанные венесуэльскими кораблями торговые суда этих стран, взыскания просроченных долгов.

А чтобы сделать посговорчивее обанкротившегося диктатора еще до получения формального отказа, германские и английские корабли захватили и потопили большую часть судов венесуэльского военного флота, обстреляли прибрежные укрепления, высадили десант, а затем блокировали побережье Венесуэлы.

О, как негодовали североамериканские газеты, как клеймили они позорные действия «европейских хищников, напавших на маленький свободолюбивый народ»!

Но из секретных телеграмм Дойля и сотрудников его отдела перед Ярдли начала складываться реальная подоплека событий. Острый приступ гуманизма и свободолюбия американской прессы получил очень простое объяснение.

Действительно, стремясь к установлению своего монополистического господства на берегах Карибского моря и опасаясь, что венесуэльские порты, занятые европейскими державами, станут базой для их дальнейшей территориальной экспансии в Центральной Америке, США добивались снятия блокады.

Но в то же время Соединенные Штаты требовали от разоренной Венесуэлы уплаты непосильных долгов. Необходим был прецедент, согласно которому латиноамериканские государства не смогли бы в будущем отвергать претензии иностранных кредиторов. В конечном итоге правительство Венесуэлы под давлением США обязалось возместить европейским державам убытки путем передачи им части доходов от пошлин, взимаемых в портах Ла-Гуйара и Пуэрто-Кавельо.

Завершившийся таким образом венесуэльский конфликт был использован правящими кругами США для того, чтобы, с одной стороны, обосновать право Соединенных Штатов на вооруженное вмешательство во внутренние дела латиноамериканских государств в качестве «полицейской силы» и тем самым полнее подчинить их своему влиянию, с другой – подорвать в них европейское влияние. Решению этих задач, продиктованных интересами американских монополий, и была подчинена деятельность официальных и неофициальных представительств США в Венесуэле и других странах Латинской Америки.

Знакомство с материалами, относившимися к венесуэльскому конфликту, оставило в сознании Герберта Осборна глубокий след. Познание тайных пружин, управляющих механизмом серьезных международных событий, знакомство с неприглядной ролью его родины в трагических событиях в Венесуэле нанесло серьезный удар по наивному юношескому патриотизму Ярдли. А незаурядное честолюбие по-прежнему подстегивало. Он еще больше хотел стать первоклассным криптографом. Но теперь уже меньше думал о пользе нации и куда больше – о своей собственной.

В один из этих дней внимание Ярдли привлекла телеграмма в пятьсот слов, адресованная в Белый дом лично президенту Вудро Вильсону его доверенным лицом полковником Эдвардом Хаузом, находившимся в Европе. Ярдли загорелся. Ему представилась реальная возможность испытать на прочность код, который считался самым стойким и применялся только в переписке президента США.

Он занялся телеграммой и дешифровал ее за два часа. В рапорте полковника Хауза излагалось конфиденциальное сообщение о беседе с кайзером и содержалась строго секретная информация о внутреннем положении Германии, имевшая огромное значение для Великобритании.

Будем объективны к молодому телеграфисту. Прочитав эту телеграмму, он не столько обрадовался очередному подтверждению своего возросшего мастерства, сколько обеспокоился и даже возмутился. «Как может Белый дом, – восклицал Ярдли, – так безрассудно доверять свои жизненно важные тайны шифру, рассыпающемуся под руками школьника?»

На протяжении последующих месяцев Ярдли регулярно читал все телеграммы, посылаемые в Белый дом и из него в Европу. Он стал обладателем самых сокровенных государственных тайн США. Некоторые из них не были известны даже государственному департаменту. До конца года Герберт Ярдли успел раскрыть еще несколько кодов американского внешнеполитического ведомства, но все еще не решался сказать об этом своему шефу. Он опасался причинить ущерб профессиональной гордости этого человека и, быть может, повредить тем самым собственной карьере.

Наконец Ярдли осенила, как ему казалось, блестящая идея. Он решил поделиться половиной своих успехов с Дэвидом Сэлмоном, предоставить тому возможность, разумеется без ущерба для его самолюбия, выступить рука об руку с подчиненным, стать соавтором исследовательской деятельности молодого криптографа.

Чтобы реализовать свой замысел, клерк подготовил пространный – около 100 страниц машинописного текста – меморандум «Решение проблем американских дипломатических кодов» и отнес его шефу, в надежде, что тот даст ход этой поистине талантливой разработке. Вручая Сэлмону итог почти пятилетнего труда, Ярдли, естественно, очень волновался – реакция шефа могла быть очень разной. Однако действительность превзошла самые мрачные его предположения. Реакции не было.

Похвалив сотрудника за «мастерски проведенный анализ», Сэлмон все оставил на своих местах и лишь постарался при разработке новых кодов учесть некоторые критические замечания криптографа.

Сейчас уже никто не узнает, что побудило шефа шифровальной службы занять такую позицию по отношению к несомненно тревожным сигналам. Была ли это тупая ограниченность бывшего солдафона, или просто равнодушие дослуживающего до пенсии пожилого человека, или очень точный ход опытного бюрократа, избавляющегося от несомненно более способного подчиненного. Но факт остается фактом. По честолюбивым надеждам Герберта Ярдли был нанесен очень серьезный удар.

В начале мая 1917 года разочарованный, более того – оскорбленный Ярдли сообщил Сэлмону о намерении перейти на службу в армию. «Было известно, – писал он позже по этому поводу, – что мы вступаем в войну. Я должен был быть терпеливым. Войны всегда открывают возможности». Напутствуемый наилучшими пожеланиями помощника государственного секретаря Уильяма Филиппса и хвалебной рекомендацией самого Сэлмона, Ярдли надеялся попасть в корпус связи и найти там применение своим талантам.

Последовательные перемещения в конце концов привели Ярдли в крохотный кабинет одного из военных колледжей, который занимал в ту пору некий майор Ральф ван Диман, снискавший впоследствии широкую известность как «отец американской военной разведки». Этот невысокий энергичный офицер отнесся к Герберту Ярдли с большим вниманием.

Ван Диман занимался тогда реорганизацией разведывательной службы американской армии, добиваясь признания разведки особым отделом генерального штаба. Обрадованный сочувствием и пониманием, Ярдли посвятил ван Димана в свою идею и предложил создать в составе разведывательного отдела строго секретное шифровальное бюро.

И само это предложение, и очевидные способности Ярдли произвели на майора сильное впечатление. Некоторое время спустя военной разведке придали новое подразделение – М.И.8 – «для криптографических нужд разведывательного отдела». Его начальником стал только что произведенный в лейтенанты Герберт О. Ярдли. Создаваемое в атмосфере глубокой тайны новое подразделение поместили сначала в здании библиотеки военного колледжа, затем в помещении на углу 15-й улицы и, наконец, на верхнем этаже дома на одной из центральных авеню.

Лейтенант Ярдли разбил свое шифровальное бюро на пять секций. Группу, в которой составлялись коды и шифры для обеспечения собственных нужд армии. Секции связи и стенографическую – для чтения перехваченных документов, записанных различными стенографическими системами. Лабораторию тайнописи для выявления невидимых чернил. И самую близкую его сердцу – криптографическую секцию, где производилась дешифровка кодов и шифров противника. Чтобы скрыть ее истинные функции, она именовалась «инструкторской».

Вполне понятно, что самого Ярдли в наибольшей степени интересовала работа пятой секции. Это была первая организация такого типа, его детище, реальное воплощение давно вынашиваемых им планов. И он не жалел сил, чтобы доказать необходимость подобного рода организаций во всей системе разведывательных органов страны.

Надо сказать, что пятая секция М.И.8 неоднократно подтверждала высокую эффективность криптографии и как средства получения ценнейшей информации о противнике, и как действенного подспорья в очень сложных контрразведывательных операциях. Расскажем вкратце об одной из них.

На протяжении долгого времени в Соединенных Штатах успешно действовала германская шпионка, укрывавшаяся под псевдонимами Мари де Викторика, баронесса Кречман, Мари де Вюссьер. С 1914 года английская разведка следовала по пятам за женщиной, известной как «прекрасная блондинка из Антверпена». О ней было известно многое. И в то же время – почти ничего. Начав свою деятельность в Европе, она затем перебралась в Соединенные Штаты. Коды, которыми пользовалась «Блондинка» для зашифровки своих писем, и химические составы невидимых чернил все время менялись. Но хотя это сильно осложняло работу Ярдли, тем не менее в апреле 1918 года именно по тайной корреспонденции шпионки удалось ее обнаружить.

Из расшифрованных писем были установлены тайные адреса, которыми пользовалась она в Голландии, Швеции, Швейцарии и в самих Соединенных Штатах. Эти адресаты и все связанные с ними лица были взяты под тщательное наблюдение. Вскоре секретные агенты заметили, что точно в определенный день недели, в одно и то же время кузина одного из подозреваемых входила в собор святого Патрика, занимающий целый квартал вдоль 5-й авеню в Нью-Йорке.

В том, что молодая девушка раз в неделю ходила на богослужение, не было, разумеется, ничего странного. Подозрительным показалось лишь то, что делалось это словно по особому расписанию. Но хотя довольно долго контрразведчики следили за каждым шагом «кузины», до 16 апреля 1918 года ничего необычного обнаружить не удавалось.

В этот вечер, как всегда, девушка вошла в почти пустой собор.

Она остановилась за церковной скамьей и некоторое время стояла на коленях, потом поднялась и быстро вышла, оставив на скамье газету. Сутулый, хорошо одетый человек, у которого в руке тоже была сложенная газета, стоял на коленях за той же скамьей. Подобрав обе газеты, он перекрестился, встал и вышел из собора. На улице «Сутулый» остановил такси и поехал в фешенебельный отель «Нассау», зашел в вестибюль, опустился в кресло, с видимым удовольствием закурил…

Примерно через полчаса «Сутулый» встал и вышел, уже известным приемом оставив газету на столике у кресла. Но сделал он это не раньше, чем красивая и хорошо одетая блондинка заняла место напротив. В ее руках тоже было несколько газет, которые она положила рядом с собой, и журнал. Посидев немного и просмотрев журнал, блондинка собрала все лежавшие на столике издания, подошла к лифту и поднялась к себе в номер.

Эта женщина и оказалась разыскиваемой английской разведкой мадам Мари де Викторика. Она была арестована в тот момент, когда в бинокль наблюдала из окон своего номера за проходившим в море транспортом военных судов, груженных снаряжением и войсками. Среди вещей мадам Мари были обнаружены два белых шелковых шарфа, пропитанных немецкими невидимыми чернилами. В газете, переданной ей «Сутулым», лежала 21 тысяча долларов от немецкого министра фон Эккарда.

В ходе следствия выяснилось, что Мари де Викторика с 1910 года была немецкой шпионкой. Она поддерживала связь со многими агентами разведывательной службы полковника Николаи, которые организовывали саботаж и диверсии на шахтах, пристанях, доках, верфях, судах и военных заводах, занимались сбором информации, осуществляли террористические акты.

В разоблачении этой разветвленной агентурной сети пятой секции М.И.8 принадлежала едва ли не ведущая роль. Лейтенант Ярдли был поистине неутомим. Он разбирался не только в кодах и невидимых чернилах, но изучил также многие германские системы радиосвязи. Приблизительно в это же время возникло предположение, что инструкции отдельным немецким агентам за границей передаются по радио, для чего использовалась, по-видимому, станция «Поз», находившаяся в Науене, близ Берлина. На это указывала большая мощность станции и частое повторение одних и тех же сообщений.

Довольно скоро было установлено, что все эти сообщения адресованы немецкому посланнику в Мехико-Сити. Располагая этими данными и координируя работу своих представителей в Мексике, Ярдли вскоре смог дешифровать сообщения станции в Науене.

Организация саботажа на американских военных заводах, разжигание расовых конфликтов и осуществление диверсий на нефтепромыслах страны – такова была «тематика» передач, транслировавшихся из Берлина в Мехико-Сити и обратно. Хотя для связи с Мехико-Сити станция «Поз» применяла очень сложную для дешифровки систему пятизначных групп, М.И.8 справилась с этой задачей.

К концу войны Ярдли, теперь уже капитан, значительно расширил и обогатил свой криптографический опыт. Незадолго до ее окончания он был командирован за океан, чтобы ближе познакомиться с криптографическими учреждениями союзников. Здесь его поджидало очередное разочарование.

В августе 1918 года Ярдли прибыл в Лондон с целью установить контакты с английскими коллегами, а ко времени заключения перемирия находился в Париже, где изучал методы работы так называемого «черного кабинета» – французского контрразведывательного криптографического бюро. Видимо, поэтому ему и поручили выполнять обязанности криптографа американской делегации на открывшейся в Версале мирной конференции.

Несмотря на свое скромное воинское звание, Ярдли не без основания считал, что сумел сделать весомый вклад в дело победы союзников. Ведь недаром же Фридрих Великий часто повторял, что один хороший шпион стоит порой целой армии. И конечно, самолюбие Ярдли было очень уязвлено новым назначением.

К тому же и общая обстановка на Парижской мирной конференции оставляла желать лучшего. Президент «Вильсон там оказался совершенным дурачком, которым Клемансо и Ллойд-Джордж вертели, как пешкой».[1]1
  В. И. Ленин, Полн. собр. соч., Т. 42, стр. 67.


[Закрыть] Дипломаты Антанты дали ему возможность тешить себя иллюзиями о великом будущем США в Лиге наций, а сами тем временем стремились потеснить Соединенные Штаты где только возможно. Поневоле знакомящийся с секретной информацией Ярдли со все большим презрением наблюдал за маневрами вчерашних союзников Америки.