Текст книги "Искатель. 1973. Выпуск №6"

Автор книги: Дмитрий Биленкин

Соавторы: Виталий Мелентьев,Теодор Л. Томас,Кейт Вильгельм
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

9

Но сделать подсказанное Ларисой – поискать мужчину – он не успел. Утром его вызвал Ивонин и положил перед Николаем шифровку. В Москве, в ГУМе, женщина продавала свитеры из партии «меченых атомов». Торговка оказалась из того самого города, куда Николай ездил знакомиться с двойником своего дела.

– Поезжай немедленно, – сказал Ивонин. – С МУРом я уже договорился.

Но уехать сразу Грошев не сумел: самолет ушел, а до поезда оставалось несколько часов. И как раз в тот момент к нему пришла заведующая секцией трикотажа. За прошедшие дни она поблекла и осунулась.

– Не знаю, помогу ли… тем более и сама уверена, что Валентина ни в чем не виновата… – начала она, нервно мучая полные красивые пальцы.

– Ну, если есть подозрения… – неопределенно ответил Николай, проводя ее в кабинет. – Все может пригодиться.

– Не знаю, с чего начать…

– По порядку. Так проще… Хотя и длиннее, – он улыбнулся, и женщина постаралась ответить ему улыбкой.

– Валентина Ефимова работает в секции кожгалантереи. Она молода, пришла на базу позже других… Дело свое знает… Но вот что мы вспомнили. Перед прошлой пропажей и теперь она у меня спрашивала: не будет ли мужских свитеров. Чистошерстяных. Прошлый раз я ей сказала, но сейчас и сама не знала. Потому промолчала.

– Не вижу ничего подозрительного… – на всякий случай состорожничал Николай.

– Может быть, поэтому я и не обратила на это внимания, – согласно кивнула заведующая секцией. – Но Валентина потом интересовалась у товароведа, в какие магазины пойдет трикотаж и кто там заведующий. Когда товаровед спросила, зачем ей знать, она ответила, что один знакомый просил. В прошлом это никого бы не удивило. Всех нас время от времени просят или достать нужную вещь, или хотя бы сказать, когда и в какой магазин она поступит.

– А как вы узнали, что Валентина спрашивала товароведа?

– Случайно… Мы теперь к каждой мелочи присматриваемся. Разговорились, прикидывали, как же могли произойти кражи, вот товаровед и сказала: вначале кто-то интересуется, а потом крадет. Мы посоветовались… и решили, что я должна вас поставить в известность.

Он погрустнел и спросил, чтобы успокоить самого себя:

– А Ефимова об этом знает?

Поймав недоумевающий взгляд, Грошев уточнил:

– Что вы пошли ко мне?..

– Нет… Вы думаете, следовало сказать?

Грошев спрятал глаза, и заведующая не поняла, хорошо или плохо она поступила.

– Вы думаете, она сама должна была сказать вам об этом?

– Я с ней не беседовал, – ответил Грошев, и на душе у него словно прояснилось. – А вы не знаете, кто тот человек, для которого Валентина узнавала о трикотаже?

– Точно не знаю… Вроде бы шофер… Она как-то говорила, что у нее был парень, который когда-то к ней сватался, но потом они разошлись. А теперь они просто в хороших отношениях… Но кто он, откуда – не знаю…

Несколько минут Николай посидел за столом, соображал, что делать в первую очередь. Уезжать в Москву или проверить заявление заведующей. Делать, в сущности, надо было и то и другое одновременно. Но перепоручать расследование хотя бы части внезапно всплывшего эпизода ему не хотелось: по внутренней убежденности необходимости заглянуть в глаза каждому, кто может быть причастен к делу. Ведь и этот эпизод можно расценивать по-разному. Возможно, завсекцией, запутывая нового человека, отводит подозрения, но вспомнились ее руки, беззащитность во взгляде, и Грошев решил: она по-честному старается помочь следствию.

Он поехал на базу и попросил директора вызвать Ефимову.

Она вошла быстро и, не ожидая вопроса, сказала:

– Вы, конечно, будете спрашивать, для кого я узнавала о трикотаже? Я угадала? Так вот… – голос ее окреп и зазвучал почти торжественно. – Был у меня ухажер – Коля Прохоров. Он и познакомил меня с моим мужем, своим дружком. А я его познакомила со своей подружкой. Он и женился на подружке, а я вышла замуж за его дружка. А друзья мы по-прежнему. Он-то и просил меня узнать о чистошерстяном свитере: он шофер, часто ходит в дальние рейсы…

– Где он работает?

– Он? В грузовом атэхэ. – Она так и сказала – «атэхэ».

– Вы ему говорили о трикотаже, по крайней мере, два раза. Неужели он так и не приобрел свитера?

– Нет, – покрутила она головой. – И не два раза я говорила, а четыре. Но он то в рейсе, то его размера нет.

Веселая, решительная женщина понравилась Николаю свободным и в то же время полным достоинства обращением.

Крепко сбитая, небольшого росточка, с чуть выпуклыми карими глазами, живыми и ясными.

Что ж, и эта ниточка могла пригодиться, – и, попрощавшись с Валентиной, Грошев позвонил в автотранспортное хозяйство. На его счастье, Николай Прохоров оказался на месте – готовился к дальнему рейсу. Грошев поехал к нему.

Прохоров чем-то напоминал Ефимову – такой же невысокий ростом, такой же крепко сбитый, ловкий в движениях, с таким же открытым, ясным взглядом. Узнав, в чем дело, он сразу подтвердил Валентинины слова, подумал и пояснил:

– Вообще-то, может, и ни к чему это, но раз дело касается Вали – скажу: я о том трикотаже одному парню говорил. Мы когда-то с ним работали, потом он переехал в город Н. и теперь гоняет на такси. Часто бывает у нас. Он и просил меня узнать о трикотаже: у них, дескать, такого не бывает.

– И вы ему рассказали?

– Конечно. Отказать неудобно – он же мне детали доставал.

– Неужели в вашем автохозяйстве трудно с запчастями?

– А где с ними легко? Стоять в простое из-за мелочи не хочется. Да и в рейсе мало ли что случится. Лучше иметь в запасе. А его попросишь, он всегда привезет. Вот и я его выручил.

– Он покупал что-нибудь после того, как вы его извещали?

– Да. Раза два. Он веселый парень. Умеет подсыпаться к продавщицам. Я пока развернусь, пока доберусь, мне – шиш с маслом, а он ухватит как раз то, что нужно.

Правильно, есть такие везучие ребята. Все у них ладится… И тем не менее и эти сведения могли оказаться если не ниточкой, то тончайшей паутинкой, и поэтому Грошев записал имя Аркадия Шебалина, шофера такси.

10

В столице он явился по известному адресу, предъявил документы. Ему предоставили комнату и вызвали задержанную. Все четко, быстро и доброжелательно. Торговка – женщина неопределенного возраста, как будто и молодая, но с морщинистым испитым лицом и странным взглядом серых глаз. Они вроде бы смотрели прямо в лицо, а в то же время неуловимо скользили мимо, и понять их выражение Николай не мог.

– Вас задержали у перехода на втором этаже ГУМа в тот момент, когда вы продавали трикотажный свитер. Это правильно?

– Что правильно? – вздохнула женщина. – Что задержали?

– Нет, – сразу подобрался Грошев: женщина умела держаться и бороться. – Верно ли, что вы продавали свитер?

– Это еще нужно доказать…

– Вот я и спрашиваю – так это или не так? Продавали, хотели подарить?

Ее глаза, словно бы не отрываясь от грошевского лица, в то же время обшарили комнату. Женщина вздохнула.

– А хоть бы и продавала – разве запрещено? И хоть бы дарила, так что? Против закона? Цену я не набавляла… Значит, это не спекуляция. Свою вещь могу и продать и подарить…

– Ладно. Хотел побыстрее, но не удается. Начнем по порядку. Кто вы, откуда, зачем приехали в Москву, где купили свитер?

– Об этом записано в протоколе, и добавлять мне нечего…

Для вида пришлось перелистать уже читанный протокол.

Задержанной двадцать восемь лет, нигде не работает, зовут Евдокией Лазаревной Тютчиной. Причина задержания – торговля в неположенных местах. Все законно. Приложена справка: Тютчина уже задерживалась московской милицией за торговлю кофточками в том же самом ГУМе. Наложен штраф.

– Все ясно. Как добирались от Н. до Москвы?

– Обыкновенно… Машиной.

– Какой? С кем?

– А кто ж его знает… Вышла на дорогу, проголосовала и поехала.

– Шофер, конечно, незнакомый. Но описать вы его можете?

Она помолчала, словно колеблясь, не зная, что сказать.

Ее глаза смотрели теперь остро. Когда она убедилась, что Грошев заметил ее колебания, кивнула:

– Могу, конечно… Такой, не то что пожилой, но уже в годах. Солидный. В курточке, рубашка под ней без галстука. Брюки вроде полосатые. Лицо круглое, нос обыкновенный. Ничего примечательного.

– Так… Ничего примечательного. Как выглядели другие пассажиры?

– А их не было, – улыбнулась женщина. – Меня взял, а других не брал.

– По дороге, значит, вы разговаривали. Куда и зачем он ехал?

– Ехал в Москву, говорит, по цветочным делам… Цветы все расхваливал… Кем и где работает, не говорил. Но вообще-то он не слишком разговорчивый.

Последних слов женщины Грошев словно не слышал. Сразу вырисовался образ Камынина, и он спросил резко:

– Вы раньше встречались с этим шофером?

Она опять поколебалась и ответила, пожалуй, слишком твердо:

– Ни боже мой!

Можно было сразу повести психологическое наступление, но Тютчина была слишком серьезным звеном в сложном деле, чтобы рисковать. Поэтому Грошев решил быть тем, за кого его принимает женщина, – немного глуповатым, может быть, сентиментальным молодым человеком. Не следовало вызывать у нее излишней тревоги. Наоборот, нужно было утвердить ее в убеждении, что ничего страшного ей не грозит, ее принимают как раз за ту, за которую она себя выдает.

– Ладно. Пойдем дальше. Свитер, вы говорите, купили на рынке. У кого?

– Не знаю… Женщина такая… пожилая. В стеганке, в пуховом оренбургском платке.

– Свитер мужской. Вы замужем?

– Была… Но купила себе. Понравился цвет. А свитера и мужчины и женщины носят.

– Верно. А продавали свитер потому, что не подошел размер?

– Да.

– А в Москве взамен надеялись купить что-нибудь подходящее?

– Конечно!

– Ну у меня все. У вас вопросы будут? Жалобы? Претензии?

Женщина растерянно поерзала и почему-то обиделась. Видно, она ожидала более серьезного допроса, и теперь нерастраченный запас оправданий, внутренней собранности не давал ей сидеть спокойно.

– Что ж теперь будет? – спросила она настороженно.

– Не знаю. Решат. Скорее всего опять штраф. Но, верно, последний. Так что в следующий раз подумайте, прежде чем торговать.

Он торопливо поднялся, словно спешил куда-то, стал собирать документы. Не глядя подал женщине протокол допроса и, пока та внимательно читала его, позвонил. Тютчина подписала протокол, выжидательно и недоумевающе посмотрела на Грошева, но сказать ничего не успела. Ее увели.

Грошев чутьем определил начало того этапа, когда следует действовать быстро и решительно. Он прошел к местному начальству, рассказал о допросе и о том, что сказал Тютчиной. Начальник согласился с предложениями и предположениями Грошева.

– Придется наложить штраф и отпустить.

– Но, пожалуйста, проследите за тем, куда она потом пойдет.

С Петровки Грошев поехал на аэродром и через два часа уже стучал в солидную, крепкую калитку дома Камынина.

Тот вышел в грязной спецовке, с испачканными в земле руками.

– Есть разговор, – проходя, бросил Грошев и, уже усаживаясь на знакомой веранде, задал первый вопрос: – Вы знакомы с Евдокией Лазаревной Тютчиной? – и потому, что на лице Камынина мелькнуло недоумение, уточнил: – Из Н.? – Камынин молчал, словно припоминая, и Грошев, не теряя темпа, опять уточнил: – А кого вы подвозили из Н. в Москву?

– Когда? – сипло спросил Камынин.

– Значит, вы делали это несколько раз. Так вот – три дня назад. И зачем вы ездили в Москву? Насколько мне известно, сейчас как раз разгар цветения. Луковицы не продаются.

– Так вот как раз потому, что цветение. Сейчас на базарах можно увидеть необыкновенные сорта и договориться насчет луковиц. А после цветения наслушаться можно всякого. Купишь, а оно не то…

– Ну а возили вы кого?

– Женщину с ребенком.

Если бы Тютчина была с ребенком и вместе с ним приехала в Москву, то при задержании, а тем более на допросе наверняка сослалась бы на ребенка. Такие, как она, знают, как доброжелателен закон и его представители к женщинам-матерям. Она бы не преминула воспользоваться этим. Но она промолчала. Кстати, если это ее ребенок или хотя бы ее родственник, она побеспокоилась бы о нем. А она молчала.

– Вы точно помните, что она была с ребенком?

– Ну как же не помнить! Я посторонних не беру. Попадешь на инспектора ГАИ, не миновать разговору, будто я подрабатываю на пассажирах. А она на базаре привязалась. Я прошел по цветочным рядам, а она будто знала, что я еду в Москву, – возьмите да возьмите… Отвязаться не удалось, да и неудобно. Мальчишка стоял в сторонке с сумками. Кепка надвинута. Аккуратный такой мальчишка, лет восьми. Я и взял.

Камынин вдруг приоткрыл рот, глаза у него округлились, и он почти с ужасом уставился на Грошева.

– Слушайте, а ведь я теперь припоминаю… То ж ведь, кажется, не мальчишка. Ведь сумки у него были огромные. Спортивные, туго набитые. А он их подхватил как пушинку, когда садился в машину. И сел как-то странно, за мою спину, и за всю дорогу слова не сказал. Она трещала, а он ни гугу. На ребенка он не похож. Помнится, водочкой попахивало. Или это от нее? И вышел он как-то странно, так, что я и лица его не увидел. Нет, товарищ Грошев, то был не мальчишка.

Камынин говорил так горячо, так убежденно, что Николай невольно поддался его настрою и спросил почти заговорщически:

– А кто же это?

Камынин принял тон как вполне закономерный и наклонился вперед:

– Лилипут! Честное слово, лилипут.

У Грошева слегка перехватило дыхание. Мысли потекли стремительно и четко. Факты выстраивались в понятную линию будто по нивелиру. Однако в тот момент, когда ему неудержимо захотелось поделиться этими, как ему казалось, уже не подозрениями, а фактами, он решил, что лучше послушать Камынина. Может быть, и он подтвердит новую, теперь лежащую на поверхности версию. И Камынин ее подтвердил.

– Мне теперь ясно, как все делалось. Это лилипут вытаскивал трикотаж с базы. Он маленький, тоненький, он пролезет в вентиляционное отверстие. Как он туда поднимался и как спускался – не знаю. Лестницу я бы заметил.

– А почему вы решили, что эта женщина и лилипут связаны с кражами? – осторожно, словно проверяя себя, а заодно и Камынина, спросил Грошев.

– Как же тут не догадаться? Вы ведь этим делом занимаетесь. А я на подозрении. Как и все наши. И давайте лучше не терять времени. Сядем на машину, поедем в Н. и разыщем лилипута. Чует мое сердце – он тут главный закоперщик.

Грошева не оставляло ощущение, что он стоит на пороге разгадки дела, и он не колебался: рисковать в такой ситуации можно и должно.

– У вас есть его адрес?

– Ну, не думаю, чтобы в городе жило много лилипутов. Вам сразу укажут его адрес.

Да, Камынин не так прост. У него быстрый ум, и он умеет действовать смело и решительно.

Дежурной машины, как на грех, не оказалось.

11

Камынин вел «Волгу» мастерски – спокойно, даже будто лениво, но используя каждую благоприятную возможность. Он разгонял машину перед спуском, вовремя включал скорость у подъема, на обгон шел осторожно, но обгонял энергично. И молчал.

«Пожалуй, когда он вез Тютчину, о цветах он с ней не беседовал. Она и тут врет, – думал Грошев. – Странно и то, что она привязалась к нему на рынке, как будто заранее знала, что он едет в Москву. Да… Не все здесь понятно. Но лилипут… Лилипут – это интересно. Это, пожалуй, наиболее вероятно».

В Н. им без труда сообщили адрес лилипута. Он был пенсионером, владел домом на окраине и отличался довольно вредным и скандальным характером. В милиции знали Анатолия Лаврова хорошо… Побывал он и в вытрезвителе. О нем отзывались не столь плохо, сколь недоуменно.

Домик Лаврова стоял на углу, и, прежде чем войти в него, Грошев определил, что во двор ведут два входа – один с улицы, рядом с воротами, а второй – калитка – проделан в заборе по переулку. От нее вела тропка к водозаборной колонке. Дорога в ворота была наезженной.

Оба входа оказались запертыми. Грошев долго стучал, но ему никто не ответил.

– Придется наведаться позже, – сказал он оперативнику, приехавшему вместе с ними. – Проверьте связи Тютчиной, а я заеду еще в одно место.

В таксомоторном парке, словно Грошев подгадал, шло общее собрание. Шебалин, когда его вызвали, поднялся легко, шел уверенно: статный, красивый мужчина лет тридцати, как раз из таких, которым все удается. Они прошли в пустую контору. Только здесь Грошев показал свое удостоверение. На скулах Шебалина набухли желваки.

– Слушаю, – с ленцой проговорил он и откинулся на спинку стула. – Опять не того возил и совсем не туда?

– Вроде того… Бывало?

– Такси, чего не бывает.

– Вы знаете Николая Прохорова?

– Шофера из междугородки? Знаю. Он мне еще свитер доставал.

– Где же это он вам доставал?

– Да, собственно, не он, а я сам покупал. Он только на базе узнавал, куда их привезут. А я уж сам старался.

– Получалось?

– А как же! У нас все получается.

– Вы часто бываете в нашем городе?

– Да как сказать… Есть пассажиры – бываю, нет – в другое место еду.

Держался он доброжелательно, но чувствовалось, что дается, ему это нелегко, словно он ждет каких-то опасных вопросов. Впрочем, какой шофер при встрече с представителями следственных органов не ждет каверзы?

– Лаврова Анатолия не знаете?

– Это лилипутика? Кто ж его не знает: выпивоха порядочный и делец. Я его в ваш город не раз возил.

– И обратно он с вами возвращался?

– Бывало, что и обратно. Возьмет там вещички и едет.

– Но ведь это недешево. А он на пенсии – не разгуляешься.

– Не так уж дорого. Едет-то он не один. Он жадноватый – попутчиков дожидается. Тогда выходит дешево.

– Он всегда возвращается с вещичками?

– Не помню… По-моему, иногда было. Я и говорю – деляга. А у него там много знакомых на торговых базах, в магазинах… Я к этому не касался. Платит простой – я стою. Нет – уезжаю.

– Не знаете его знакомых?

– Откуда? Подвозил его как-то к галантерейной базе. Он говорил, будто у него там старый знакомый работает. Когда-то был заведующим магазином, а теперь на базе не то сторожем, не то еще кем-то.

Грошев едва подавил внезапно возникшую дрожь. Намек оказался слишком прозрачным, и, видимо, Шебалин заметил это.

– Потом в магазинах у него приятели. Всегда что-нибудь достанет дефицитное.

– Он надолго оставался в городе?

– Как когда… Но чтоб надолго – не помню. Приедет, через час-другой обратно чапает.

– А у вас знакомых в нашем городе много?

– Конечно! Я ж учился там, работал, а потом уж сюда переехал. Да и характер у меня веселый, без друзей не обхожусь…

Прямых улик против Шебалина у Грошева не было. Отвечал шофер сразу: продумал возможные вопросы и ответы заранее или в самом деле говорил правду. Грошев поблагодарил его, и они расстались.

К машине Камынина Николай возвращался медленно. А что, если Камынин все-таки связан с лилипутом? Что, если вся его жизнь, вся линия поведения всего лишь отлично, артистически разыгранное представление? Но улик, прямых улик у Николая не было и против Камынина. Однако разговаривать с Камыниным ему снова не хотелось.

Он сел в машину, откинулся на сиденье и достал папиросу. Камынин глядел на него. И этот испытующий взгляд стал тревожить Николая.

– Поедем пообедаем, – сказал Грошев, чтоб разрядить молчание. – Потом снова наведаемся к знакомым.

Камынин кивнул, завел мотор, а в это время из ворот таксомоторного парка лихо выскочила машина и, быстро набирая скорость, проскочила мимо. За рулем такси сидел Шебалин. Что-то сработало в сознании Николая, и он не попросил, а приказал Камынину:

– Держите за этой машиной.

Развернувшись, Камынин пустился вслед. Им повезло. У въезда на улицу, переходившую в Московское шоссе, Шебалина задержал светофор.

Камынин держался на приличном расстоянии. Грошев заметил, что свободное такси никто не останавливает. Скорее всего Аркадий включил счетчик или надел чехольник на зеленый огонек.

При выезде из города Аркадий притормозил перед постом ГАИ, а когда минул его, дал полный газ. Камынин вопросительно посмотрел на Грошева – догонять или не нужно?

«Ну догоню, и что? – думал Николай. – Здравствуйте, что вы делаете на Московском шоссе? Нет, действовать в одиночку не всегда резонно».

– Остановитесь, – приказал он Камынину и побежал в будочку ГАИ.

Старший лейтенант милиции посмотрел его документы и тут же по радио вызвал посты ГАИ по дороге на Москву. Им были переданы номер машины, приметы Шебалина и просьба: задерживать, но все-таки пускать дальше.

Затем Грошев по телефону связался с московскими товарищами, у которых был накануне, и сообщил им о своем подозрении: сообщники Тютчиной, наверное, соберутся вместе. Ее нужно отпустить и посмотреть, куда пойдет. Вполне вероятно, что ее будет ждать лилипут Лавров и, возможно, подъедет местное такси с водителем Шебалиным. Сам он, Грошев, выезжает немедленно.

На шоссе Николай в нерешительности потоптался у машины, раздумывая: удобно ли просить подозреваемого, вокруг которого постепенно образуется довольно плотное кольцо улик, об одолжении? А потом решил, что в данной ситуации это, пожалуй, необходимо.

– Вы бы не могли помочь мне еще раз? – спросил Николай Камынина.

– Так, понимаю – догнать эту машину?

– Теперь мы ее не догоним… В Москву нужно.

– Что ж… Только мне на дежурство надо.

– Беру на себя.

На первом же посту ГАИ Николаю сообщили, что машину Аркадия задерживали и сделали ему внушение. Шебалин выехал в загородный рейс без специальной путевки. Он старательно доказывал: мол, ему нужно захватить пассажиров километрах в пятнадцати от поста. В подтверждение показал на включенный счетчик, но сумма была «набита» очень маленькая: Аркадий, видимо, включал его лишь перед постами, чтобы не попасться. Однако инспектор ГАИ сделал вид, будто не заметил уловки, и отпустил водителя.

На окраине Москвы Грошев позвонил из автомата. С Петровки сообщили, что Тютчина поехала в район Ховрино, находится в одном из кооперативных домов, указали номер квартиры, а также приметы оперативного работника, с которым можно будет связаться на месте.

Приехав по указанному адресу, они застали дома только веселую, тщательно, но несколько густо накрашенную, не то чтобы старую, но пожилую женщину.

Она улыбнулась Грошеву как старому доброму знакомому и пригласила в комнату, увешанную старыми цирковыми афишами.

– Ради бога, извините мой беспорядок. Когда нет детей, я, право, не слишком слежу за этим самым порядком. В Москве слишком много интересного, чтобы тратить время на такую ерунду. Вы, конечно, к Георгию? Или к Ларочке? Но они вернутся из гастролей только в ноябре…

– Да нет… я, собственно… – почему-то смутился Грошев…

– А… Я понимаю. Георгий прислал вас, чтобы пожить? Пожалуйста. Я ведь совершенно одна. Свежему человеку только рада…

– Да нет…

– То есть как это нет? – вдруг стала строгой и отчужденной женщина. – Тогда кто же вы?

– Видите ли, мне нужен Анатолий Лавров.

– Вы его товарищ? Новый, разумеется? Старых друзей я всех знаю.

– Да… в некотором роде.

– Толенька и его эта… ну… женщина… – лицо хозяйки против ее воли тронула брезгливая улыбка, но она сейчас же совладала с собой, – только что уехали домой. – И уже совсем доверительно сообщила: – Вы знаете, Толик начинает меня волновать. Ему нельзя так много пить. Я понимало, настоящему артисту без арены небо кажется с овчинку, но все-таки нужно держать себя в руках. Впрочем, – сейчас же поправилась она, – возможно, я и не должна так говорить – я не знаю его сегодняшней жизни. Может быть, он имеет на это право. Хотя, как я убеждена, на увлечение спиртным – прошу понять меня правильно – именно увлечение – не имеет права ни один человек на белом свете. А вам не кажется, что Толик увлекается… чересчур?

– К сожалению, – попадая в тон, печально согласился Грошев. – Ведь он был талантливым актером.

– Артистом, молодой человек! Артистом! В цирке бывают только артисты. Актеры – это там, – она неопределенно махнула рукой, – в театрах. А он и в самом деле был хорош. Но что же сделаешь? Искусство берет человека целиком. А цирк тем более. И когда приходит время расстаться с ареной, нужно иметь мужество. Обыкновенное гражданское мужество. Толик им, кажется, не обладает. Когда приедет Георгий, мы устроим совет и подумаем, что с ним делать. Может быть, придется вырвать его из теперешнего окружения. Артист не имеет права ронять свое достоинство даже на пенсии.

Она говорила это так славно, так убежденно, что Грошев с большим трудом сообразил, как сделать так, чтобы узнать необходимые подробности и в то же время не выдать себя и, главное, не оскорбить артистку хоть малейшим подозрением.

– Да-да. Я тоже об этом думал. Собственно, потому и заехал за ним. Он с вещами… И не дай бог, опять пригубит.

– Ах вот что! Это он вас ждал? Вы тот самый таинственный дружок-шофер? – она мило улыбнулась. – Но на этот раз он оставил свои сумки у меня и сказал, что заедет через пару недель, – она вдруг посерьезнела. – Позвольте! Но ведь это вы звонили ему час назад?

– Нет, не я. Очевидно, кто-то другой. Мы просто договорились, что прихвачу его, когда буду возвращаться из командировки.

– Странно. А час назад Толику позвонил его друг, шофер, и он сразу же решил уехать. И как только пришла эта его… знакомая, они ушли.

Странно, через несколько минут разговора с бывшей артисткой Грошев перестал замечать ее морщины, румяна и пудру на ее лице. Перед ним была очень добрая, очень непосредственная женщина, искренне беспокоившаяся о судьбе своего старого товарища. Причинить ей какие-либо излишние неприятности он просто не мог. Грошев извинился и ушел.

Шагая к машине, он подумал, что поступил не совсем правильно. Следовало предъявить удостоверение, проверить вещи Лаврова, но он тут же решил: это еще успеется. Ведь главное он узнал – вещи Лаврова здесь. И то, что это были краденые вещи, он уже не сомневался.

– Подбросьте меня, пожалуйста, в центр, а там решим, – грустно сказал он Камынину.

Дорогу перечеркивала сплошная белая линия, и Камынин поехал не назад, а вперед. За поворотом, возле автобусной остановки, толпились люди. Кто-то смеялся, кто-то возмущался, а в середине толпы стояла злая, растерянная Тютчина и подвыпивший мужчина, который настойчиво тащил ее куда-то, а Евдокия Лазаревна вырывалась. Поравнявшись с толпой и вглядевшись в лицо подвыпившего мужчины, в его одежду, Грошев понял – это тот самый оперативник, о котором Грошева предупредили по телефону. Николай поморщился: грубая работа. Но, с другой стороны, события развернулись так стремительно, что вот и он, следователь, вынужден заниматься несвойственной ему оперативной работой.

– Стойте! – крикнул он Камынину и тотчас выскочил из машины.

– В чем дело? Что вам нужно, гражданин? Почему пристаете к гражданке?

– Так она, понимаешь, торговка… Обсчитала меня. Понимаешь? Друг! Ты это понять можешь? Я ей говорю, пойдем в милицию – разберемся. Если я пьяный, так и меня заберут. А она не желает. Понимаешь?

Толпа примолкла, сомкнулась. Но боковым зрением Николай уловил в ней какое-то движение и оглянулся. Из толпы выбирался лилипут. Николай быстро положил ему руку на плечо.

– Подождите, гражданин. Вы тоже потребуетесь как свидетель.

Лавров оглянулся. Его круглое морщинистое лицо стало злобным, испуганным. Красные глазки прищурились, и он пискливо закричал:

– Не имеете права! Кто вы такой?!

Толпа глухо зашумела. Грошев быстро вынул удостоверение и показал нескольким гражданам из толпы.

– Пройдемте к машине, – обратился он к оторопевшей при виде его Тютчиной и потянул Лаврова: – И вы пройдемте.

– С какой стати?! Этот алкоголик пристал к женщине, а я должен терять время? – тонко, срываясь с голоса, закричал Лавров.

– Вы же были с ней с самого начала! – строго сказал Грошев. – В ту самую минуту, когда этот гражданин стал приставать к женщине. Не так ли? Ведь вы шли вместе?

– Точно! Правильно! – заговорили в толпе. – Они вместе подошли к остановке. Потом уж этот выпивший явился.

– Ну вот, – сказал Грошев. – Съездим в милицию, разберемся, а если спешите – подвезем.

Мгновение-другое Лавров соображал, потом вдруг круто повернулся и пошел к машине. Женщина и оперативник уже заняли заднее сиденье, и, когда Лавров шагнул в салон, Тютчина сказала:

– Толик, все равно.

Лавров заглянул в лицо Камынину, нехорошо улыбнулся и захлопнул дверцу.

– Все-таки продали нас, Иван Тимофеевич? – спросил он и длинно выругался. – Ничего, рассчитаемся.

В салоне явственно запахло спиртным..

Камынин густо покраснел, повернулся, всматриваясь в лилипута. Потом он подался к Грошеву, хотел что-то сказать, но горло у него перехватила спазма, он побледнел и откинулся на сиденье.

Всего ожидал Грошев, только не этого. «Протрезвевший» оперативник с интересом наблюдал за всеми четырьмя седоками. Он-то и выручил чуть растерявшегося от неожиданности Николая.

– Давайте разбираться на месте.

– Езжайте, Камынин, – резко, зло приказал Грошев.

– Я… – Камынин отрицательно покачал головой. – Я не могу. Руки трясутся.

– Когда воровал – не тряслись! – пропищал Лавров. – А теперь затряслись.

Грошев чуть не задохнулся от ненависти к этому рыхлому хитрюге Камынину. Так обманывать всех, так умело вести себя в любой обстановке! Он посмотрел на водителя и вдруг увидел, что по щекам Камынина текут слезы.

Оперативник закурил.

– Товарищ следователь, пора двигаться – нехорошо получается…

На тротуаре толпились люди и заглядывали в машину. Грошев выскочил, обежал радиатор и, открыв дверцу водителя, подтолкнул Камынина.

– Ну-ка освободите руль.

Камынин отодвинулся, и Грошев лихо повел «Волгу». Почувствовав покорность машины, Николай как-то сразу освободился от ненависти к Камынину. Пришла суровая, деятельная злость, которая совсем не касалась сидевшего рядом вечного счастливчика. Но ясная, как морозный день, злость подсказала Николаю, как лучше поступить.

Проехав автобусную остановку, Грошев резко свернул вправо и по узенькой дорожке въехал в жилой массив, обогнул кооперативный дом и затормозил у подъезда.

– Вот что, Лавров. Кто воровал и как, нам достаточно известно. И кто вам звонил – то же самое Сейчас вы можете сделать единственное доброе дело – пойти и взять свои сумки. Все сумки! Запомните – все.

– Сами идите, – дерзко ответил Лавров. – Мне со своим бывшим приятелем посидеть хочется. Посмотреть на предателя.

– Слушайте, Лавров. Я уже был там. Я видел настоящую артистку и настоящего товарища. Мне не хочется доставлять ей неприятности – она хороший человек. Подумайте, Лавров, как следует. Это выгодно и для вас. А со своим приятелем вы еще наговоритесь. Думайте быстро.

Лавров думал быстро. Он сполз с сиденья и взялся за ручку дверцы. Грошев остановил его:

– Скажите, что встретили того самого друга-шофера, который обещал прихватить вас по возвращении из командировки. До квартиры вас проводит наш товарищ. Все понятно?

Тютчина резко повернулась к оперативнику и слабо охнула.

Оставшиеся молчали, Камынин бессмысленно глядел в одну, только ему видимую точку и глухо, прерывисто вздыхал. В груди у него что-то перекатывалось. Тютчина забилась в уголок и теребила конец платка длинными нервными пальцами. Тишина стояла такая, что впору было взорвать ее. И Грошев спросил: