Текст книги "Демонический Любовник (ЛП)"

Автор книги: Дион Форчун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Старик некоторое время теребил в руках погасшую трубку, прежде чем ответить.

– Можно ли незаметно вскрыть могилу Лукаса или нам потребуется разрешение Министерства Внутренних Дел?

– Мне кажется, это возможно, – ответила Вероника. – Но я не хочу, чтобы вы делали что-то, что может навредить Мистеру Лукасу.

Старик внимательно посмотрел на нее.

– Что за связь у вас с Лукасом? – спросил он.

– Это старая связь, – ответила девушка.

– Так я и думал. А какова природа этой связи?

– Мы работали вместе в одном из древних храмов, а затем, позже, возникли некоторые трудности и мы отдалились друг от друга. Но мы по-прежнему нуждались друг в друге. В сущности, я думаю, что все проблемы возникли лишь из-за того, что мы не были вместе. Он был для меня разумом, а я была для него сердцем. Затем мы снова встретились в этой жизни, но все уже было настолько запутанно, что распутать это мы не смогли. Мистер Лукас причинил мне много зла. Его не беспокоило, что он делал. А теперь он не умер, как положено, и не осмеливается умереть, потому что если он это сделает, то попадет в какое-то ужасное место и, вероятно, совсем потеряется, и единственный для него способ оставаться в живых – отнимать жизненную энергию у других людей.

– Вы когда-нибудь слышали о вампирах? – спросил старик.

– Да, – ответила Вероника. – И... И еще об оборотнях. Между ними повисла тишина.

Наконец, девушка заговорила.

– Вы знаете, что означает Вторая Смерть? – спросила она.

– Это означает дезинтеграцию личности, единицы инкарнации, и поглощение ее индивидуальностью – единицей эволюции. Можно сказать, что Джон Смит умирает, а эго, которые мы назовем Иоганессом, поглощает жизненный опыт Джона Смита. Личность также смертна, как и тело, и лишь дух вечен. Первая смерть – это смерть физической формы, а вторая смерть – смерть тела желаний, одушевленного конкретным разумом. Когда оно распадается, абстрактный разум, оживленный божественным духом, оказывается на своем уровне, который обобщенно называют небесами, и пребывает там до тех пор, пока не приходит время реинкарнировать.

– Почему Мистер Лукас так боится Второй Смерти?

– Потому что с ней приходит и час расплаты, когда личности приходится отвечать за свои поступки. Лукас боится расплаты, и, надо полагать, не без причины.

Некоторое время Вероника задумчиво смотрела в окно.

– Думаю, если бы кто-то нас услышал, – сказала она после паузы, – Он бы решил, что мы сошли с ума и бредим.

– Несомненно, – сухо ответил ее компаньон. – Но как они собираются остановить эти смерти? У них невероятно высокий уровень детской смертности для столь маленькой деревни, и ничем иным они не смогут этого объяснить.

ГЛАВА 25

Лукас никогда не приходил в дневные часы и его не стоило ждать раньше наступления темноты, поэтому Вероника провела старика по всему своему маленькому дому и показала различные места, связанные с проблемой, которую они пытались решить. Они посетили спальню Лукаса, где красная вьющаяся роза роняла свои последние заплесневевшие лепестки на подоконник. Когда старик задумчиво сжал их в руке, Вероника почувствовала, что он изучает это место с помощью каких-то других органов чувств, не имеющих отношения к пяти физическим.

Они осмотрели пустую собачью будку, рядом с которой все еще валялся расстегнутый ошейник с присоединенной к нему цепью, и затем, с безопасного расстояния, осмотрели хибары в переулке. Наконец, они прошли по лесной тропе, которая вела к кладбищу, и остановились рядом с сырой земляной насыпью, которая постепенно оседала под осенними дождями.

В течение долгого времени старик стоял с непокрытой головой рядом с насыпью, размышляя неизвестно о чем. Может быть, общался с духом умершего мужчины, или же думал о том, что могло бы быть, если бы его духовный сын оказался достойным преемником. Наконец, он опустился на колени и положил на сырую землю пригоршню побитых дождем лепестков, которые собрал с вьющейся розы, окружавшей спальню умершего. Вероника тоже опустилась на колени и выложила из унылых красных лепестков некое подобие креста. Старик не стал останавливать ее – наоборот, она, казалось, сделала то, чего он сделать не осмелился.

– Может быть, он и имел на это право. Кто мы такие, чтобы судить его? Для каждого человека

– свой учитель, – только и сказал он.

Вечер застал их в знакомой бильярдной комнате. Огонь в камине отбрасывал неуверенный свет и как только старуха убрала остатки ужина, Доктор Латимер погасил лампу.

– При обычных обстоятельствах, – сказал старик, – Я не стал бы позволять вам входить в транс без соблюдения должных мер предосторожности, но в нынешних условиях нам придется оставить врата открытыми и позволить войти в них тому, кто придет, иначе мы можем пропустить нечто важное.

Долго им ждать не пришлось. Как только огонь погас и дрова начали сиять красноватым светом, Вероника почувствовала, как из нее начала вытекать эфирная субстанция, что указывало на то, что ее ресурсы начали разделяться, и вновь из теней начала возникать темная фигура в капюшоне. Туманоподобный экссудат сгущался в ниспадающие складки одеяния, и медленно проявлялись руки, черты лица и безграничные темные озера на месте глаз.

Все внимание Лукаса было приковано к Веронике, и пока он не материализовался полностью, он не заметил присутствия третьего человека в комнате. Мгновенно он стал в два раза выше обычного, воспарив над седобородой фигурой, неподвижно сидевшей в кресле, а складки его одеяния расправились и превратились в подобие крыльев огромной летучей мыши. Разреженная эктоплазма с готовностью подчинилась одушевляющему ее разуму и огромные когти появились на концах его пальцев, когда он протянул руку в горлу намеченной жертвы. Затем на мгновение он застыл в нерешительности. Ясные голубые глаза под тяжелыми бровями ни разу не дрогнули, и грозная, нависавшая над стариком фигура начала медленно отступать, складывая крылья, пока, наконец, не превратилась в точное подобие египетской мумии, стоящей в стороне.

Тогда старик заговорил.

– Приветствую тебя, сын мой, во имя Того, Кому мы оба служим.

Дрожь пробежала по телу неподвижной фигуры, стоявшей перед ним, и тонкая складка одеяния, казалось, освободилась от обвивающих ее лент и повисла, словно длинный свободный рукав.

– Откуда ты пришел? – раздался голос, словно бы повторявший некую установленную формулу, и дрожь старости прозвучала в его ритуальном тоне.

– Из Бездны, – последовал, наконец, неохотный ответ.

– Куда ты направляешься?

Последовала пауза, нарушаемая лишь звуком медленно падающего в огонь пепла и ритмичным дыханием Вероники. Бревно прогорело насквозь и сломалось, прежде чем последовал ответ, но старик ни разу не шелохнулся.

Лукас снова заговорил:

– Я во Внешней Темноте, – сказал он, – Носимый ветрами космоса. Бесполезно спрашивать меня, куда я иду, ибо я и сам этого не знаю.

– Уходи, сын мой, уходи с миром, – сказал старик. – Встреться со своей расплатой и прими ее, и затем, когда день жизни вновь забрезжит для тебя, ты сможешь вернуться на Путь, с которого ты свернул.

Крылья, напоминавшие крылья летучей мыши, вновь угрожающе раскрылись, когда Лукас, разозлившись, воскликнул:

– Не в вашей власти приказать мне уйти; мне удалось создать точку опоры на плане проявления, по крайней мере, до некоторой степени. Мы можем обойтись и без вас.

Старик повернулся к Веронике.

– Дочь моя, – сказал он, – Не в моей власти просить Джастина принять свою расплату, как он справедливо заметил, ибо я не могу изгнать его из тела, которое он создал для себя, не навредив вам, ведь оно состоит из части вашей субстанции, но если вы откажетесь от него, я смогу отправить его, куда следует.

Вероника, медленно выпрямившись в кресле, переводила взгляд с одного боровшегося за нее мужчину на другого. В ее психическом состоянии ни один из них не казался ей материальным, но они представляли разные типы силы, проявляющиеся через разные сосуды разума. Старик казался ей призмой, сквозь которую проходил свет великого космического Солнца, а Лукас светился странным переливающимся сиянием, как светятся некоторые грибы в лесу, светом своего собственного разложения.

– Куда он отправится? – спросила она, наконец. – Где его место? Будет ли ему там хорошо? Лукас засмеялся и ей показалось, что вместе с ним засмеялись бесчисленные голоса. Каждая вспышка или отблеск огня в камине, каждый ветерок в ветхом доме, казалось, загоготал с ужасающим весельем.

– Мое место, – сказал он, – Это Темная Планета Дезинтеграции, Блуждающая Планета, не имеющая орбиты. Там я вернусь, клетка за клеткой, молекула за молекулой, атом за атомом, к состоянию изначальной субстанции, из которой возник, ибо для меня не будет Чистилища, но будет уничтожение, ведь я полностью посвятил себя тьме и попросил зло «стать моим Богом».

– Ты уверен, сын мой, что ты безоговорочно предан злу? – сказал старик.

– Не моя вина, если это не так, – прорычал Лукас. Их спор прервала Вероника.

– Я не могу отправить его на уничтожение, Доктор Латимер. Может быть, я очень глупа и совершаю ошибку, но я действительно не могу этого сделать. Я не думаю, что он сможет кому-либо навредить, если я не стану помогать ему в этом, и, возможно, если мы дадим ему время, он сумеет исправиться.

– Время – это то единственное, чего у нас нет, моя дорогая. Космические приливы все время находятся в движении. Он должен пойти либо одним, либо другим путем, вернуться обратно в жизнь или отправиться вовне, к смерти души.

– Тогда почему он не может вернуться, если это возможно?

– Потому что он может вернуться, только используя вас, и тогда вы окажетесь там, где сейчас находится он.

– Там действительно так ужасно? – спросила Вероника.

– Да, – быстро ответил Лукас.

– Спрашиваю второй раз, – сказал старик, концентрируясь на закутанной фигуре перед ним. -Куда ты пойдешь, сын мой?

Лукас молчал.

– Примешь ли ты расплату, сын мой?

Крылья еще плотнее сомкнулись вокруг его тела и дрожь, казалось, прошла по нему.

– Нет, если в моих силах избежать этого.

– То есть ты решаешь остаться на плане проявления, используя жизненные силы этой девушки?

Последовала долгая пауза, поскольку Лукас, казалось, не мог принять никакого решения.

– Придется выбрать что-то одно, – сказал старик.

– Я знаю, – ответил Лукас.

Он посмотрел на Веронику, полулежавшую в большом кресле, когда вдруг она с тревогой потянулась к нему.

– Я не знаю, что все это значит, – сказала она, – Но я никуда не отпущу вас, я обещала, что останусь с вами до конца и я сделаю это. Я не могу позволить вам навредить детям, но и прогнать вас совсем я тоже не могу.

Лукас криво усмехнулся.

– Я ведь могу уйти и сам, малышка Вероника.

Старик напрягся, сидя в кресле, и, казалось, задержал дыхание, ожидая, что скажет дальше серая фигура в углу.

Огонь успел погаснуть, прежде чем они вновь заговорили.

– Существуют определенные вещи, – слова падали с губ медленно и тяжело, словно капли воды в пещере. – Которые делать нельзя.

В комнате вновь повисла тишина, и ни один звук, ни внутри, ни снаружи, не нарушал ее, а затем, наконец, вновь раздался голос Лукаса.

– Если бы это был кто угодно другой, Вероника... Нет, я не могу этого сделать.

Затем, когда он собрался с силами, вновь раздался его голос, звучавший, словно колокол, и в нем появились нотки некоей радости.

– Это конец, Вероника. Прощайте и будьте счастливы, вы свободны и храни вас Бог. Забудьте все, что можете забыть, и простите все остальное. Или, если вам хочется помнить, то помните, что я любил вас.

Вероника встала и повернулась к нему в темноте, и наблюдавший за ними старик увидел, что она больше не была ребенком, ибо душа, жившая много веков, наконец, полностью вошла в свою обитель.

– Я ничего не забуду и мне не за что вас прощать. Мы вместе шли этим путем. Для вас я была душой, вы же были разумом для меня. Если вы отправитесь на Темную Планету, то я отправлюсь туда с вами, а если я останусь здесь, то и вы тоже останетесь.

– Не в нашей власти решать, что нам делать, – ответил Лукас. – Я отправлюсь к Тем, Кто сам решит, что со мной делать...

И вскинув руки, он призывным голосом воскликнул:

– ...Ибо я выбираю расплату

Эти слова, казалось, внезапно изменили всё. Серую фигуру в капюшоне охватил огонь и всюду распространился малиновый дым, похожий на свет горящего города. Вновь из каждого темного угла и каждой щели этого мрачного дома раздался гогочущий смех, и на каждый раскат отвечал веселый хохот с высоты небес, где ночные облака неслись пред ярким ликом Луны. Казалось, что в каждом клочке темноты таилось торжествующее зло и Лукас попал к нему в руки. Порыв яростного ветра ударил в дом и стены его покачнулись, а стропила и брусья заскрипели так, как если бы вся эта ветхая конструкция решила рухнуть. Стекла, вырванные из рам, осыпались на пол ливнем острых осколков. Нечто, что было плотнее тьмы, ворвалось в комнату вместе со штормом, быстро прошлось по всем поверхностям невидимыми щупальцами, а затем, найдя то, что искало, вновь унеслось туда, откуда пришло. Шторм закончился также внезапно, как и начался; комната, свободная от всех присутствий, казалась простым человеческим жилищем, разрушенным стихией. От сил, что обрушились на него, не осталось и следа, как и от вызвавших их страстей, если не считать того, что из угла, в котором стояла серая фигура в капюшоне, волнами доносился запах гниения.

ГЛАВА 26

Кошмарный ветер стих также внезапно, как и возник, и комната погрузилась в кромешную тьму. Вероника слышала, что старик неуклюже пытается зажечь спичку. Наконец, появилось слабое бледное пламя, еле видимое во мраке. Лампа, разбитая вдребезги, валялась в углу, и старый доктор неспешно огляделся в поисках чего-либо, что можно зажечь. Обернувшись, он внезапно замер с еле слышным возгласом, ибо в проеме разбитой двери виднелась человеческая фигура. Они оба уставились на нее в немом удивлении, разглядывая в свете затухающего пламени странное, беспристрастное лицо незнакомца с глубокими морщинами на пергаментной коже, которые казались еще более глубокими в мерцающем свете, впалыми щеками, высокими скулами, мощной челюстью и высоким лбом. Сверкающие, глубоко посаженные глаза напоминали ястребиные, но не были монгольскими, хотя новоприбывший скорее был азиатом, чем европейцем, и даже то, с какой гибкостью и спокойствием он вошел в комнату, создавало ощущение, что он прибыл с Востока, но все же Вероника знала, что этот человек не был азиатом, также как и не был человеком Запада; он был чем-то совершенно другим. В нем ощущалась огромная сила, абсолютно беспристрастная, совершенно не контролируемая. Вероника видела достаточно членов мистического Братства, в чьей штаб-квартире ее одно время прятали, чтобы распознать в нем одного из них. Сияющие глаза Доктора Латимера, кошачья грация Лукаса, исходящее от сурового мужчины ощущение беспристрастной силы – все это, развитое до куда больших пределов, было сконцентрировано в одном человеке. Она поняла без всяких объяснений, что этот человек был связан с Братством, но стоял намного выше и был чем-то намного большим, чем те, с кем она сталкивалась прежде и кто заведовал его делами. Он настолько же превосходил Лукаса в своем развитии, как Лукас превосходил ее, и она знала, что этого человека не только нужно было слушаться, но и что ему можно было доверять.

Спичка в руках старика потухла, пока он молча смотрел на пришедшего, и комната вновь погрузилась в темноту и тишину.

Голос незнакомца разрушил чары.

– Вы знаете, кто я?

– Да, вы... Вы... Третий.

Ответ Доктора Латимера был сбивчивым, как бывает всегда, когда человека захлестывают эмоции.

– Совершенно верно. Я Третий. Теперь, полагаю, вы разожжете камин. Есть вопросы, которые нам нужно обсудить.

Вероника слышала звук шагов незнакомца, идущего по паркету. Он двигался в темноте с такой точностью, как будто бы видел, куда идет, и звон металла сообщил ей о том, что он взял со стола возле двери два медных подсвечника. К тому времени, как Доктор Латимер зажег спичку, он уже стоял перед ним, держа их.

Теперь Вероника могла его рассмотреть. Свободное шерстяное пальто, которое он носил, заставляло его казаться выше и массивнее, но когда он снял его, она увидела, что на нем был обычный цивилизованный брючный костюм. В отличие от многих изучавших оккультизм, члены этого Братства, действительно обладавшие знанием и силой, не стремились производить впечатления, а скорее старались скрыться под покровом условностей, чтобы спокойно заниматься своими делами. «Не ссорьтесь с Миссис Гранди, – однажды сказал ей Лукас. – С этой старой леди стоит подружиться, если хотите жить спокойно». Новоприбывший, очевидно, был того же мнения, ибо старался выглядеть и вести себя как обычный человек.

Он опустился на колени перед тлеющим камином и осторожно сгреб в кучу золу, как если бы прикасался к живым существам. Под его рукой мгновенно разгорелось пламя и Веронике показалось, что эта его способность была сродни способности двигаться в темноте: он мог носить обычную одежду, но обычным человеком он не был.

Он впервые посмотрел на нее, все еще неподвижно сидевшую в своем кресле, как и в момент его появления.

– Ну же дитя мое, – сказал он, взяв ее за руки, – Подвиньтесь ближе к огню и погрейтесь. Вы совсем замерзли.

Это мягкое прикосновение, в котором не было и тени мужской фамильярности, сказало Веронике о незнакомце даже больше, чем все остальное. Доктор Латимер был умен и добр, но не был силен; суровый мужчина был умен и силен, но не был добр; новоприбывший же обладал всеми этими качествами, и Вероника заключила, что он был куда более великим человеком, чем любой из них. «Заговорите об ангелах и вы услышите шорох их крыльев», гласит старая пословица, и стоило ей подумать о своем старом противнике, как на террасе послышались шаги и его дородная фигура показалась в дверном проеме.

Он был настолько же удивлен, увидев человека, называвшего себя Третьим, как и Доктор Латимер, и Вероника подозревала, что одновременно с тем он был не слишком рад этой встрече. Он был не из тех, кто охотно идет на уступки, а незнакомец определенно мог возглавить любую группу, в которой оказывался. С другой стороны, она чувствовала, что Доктор Латимер испытывал огромное облегчение от вмешательства незнакомца и был вполне готов доверить ему разбираться с этим делом.

– Если вы соблаговолите войти, Мистер Фордайс, – сказал он, – Мы сможем закрыть дверь.

Суровый человек пробормотал что-то, что выдавало возмущение столь разумной просьбой, но тем не менее сделал то, что ему было велено, и помог закрепить прогнившие створки, которые едва не рухнули в комнату.

Никто ни о чем не спрашивал и ничего не говорил, но тем не менее Вероника с ее развитой интуицией прекрасно осознавала, что каждый из трех мужчин повиновался неким молчаливым приказам, хотя исходили ли они от Третьего или же и ему тоже кто-то приказывал, она сказать не могла. Они уселись полукругом у разожженного теперь камина и воздух наполнился дымом сигары и двух трубок, но все еще никто не заговорил; она чувствовала, что эти люди «чувствовали» состояние дел, «чувствовали» друг друга и действовали и реагировали неуловимым для нее образом. Ей всегда казалось, что оккультисты были аскетичными людьми, которые не прикасались ни к мясу, ни к выпивке, ни к табаку, но Доктор Латимер съедал без разбора все, что ставила перед ним старая смотрительница, а Третий курил длинную черную сигару, которая могла свалить с ног любого среднестатистического человека. Они были психиками, но определенно не были сенситивами.

Наконец, Третий заговорил.

– Мы должны уладить это дело как можно быстрее, – сказал он. – Время играет огромную роль в данном случае.

– Мне казалось, все уже улажено, – сказал мужчина с суровым лицом с выражением, близким к насмешливому.

– Мне тоже так казалось, – сказал Доктор Латимер, с удивлением подняв глаза. – Лукас, как я знаю, принял свою судьбу и отправился в Судебный Зал Осириса.

– И его развернули обратно у ворот, – сказал Третий. – Ибо его время еще не пришло. Они рады ему не больше, чем убитому или... – он сделал многозначительную паузу. – Самоубийце.

– То есть вы хотите сказать, – ответил суровый мужчина, – Что преступник, понесший наказание в соответствии с законом, был невинно убиенным?

– Земные законы действуют на земле, – сказал Третий. – И когда жизнь забирает Расовый Дух, это смерть в соответствии с законом, и, следовательно, естественная смерть; было ли правильно и мудро забирать эту жизнь, другой вопрос, и в любом случае она не имеет отношения к нашему делу, ибо закон никто не призывал. Это была личная расправа, джентльмены, и нет смысла притворяться, что это не так, и за последствия своих необдуманных действий вам придется ответить, ибо вы стали причиной того, что душа покинула свое тело раньше естественного срока и, следовательно, стала «разгуливать» по миру также, как душа самоубийцы.

– Почему вы постоянно твердите про «самоубийство»? – спросил человек, которого он называл Фордайсом, пристально глядя на Третьего.

– Потому что я не знаю, какое еще слово использовать в отношении человека, который самовольно оставил тело, ведь составители словарей не предусмотрели ситуации, подобной той, о которой мы говорим сейчас. Нет, джентльмены, хоть вы и умны, но вам не удалось «поймать» нашего друга. Он ускользнул от вас.

Фордайс издал звук, напоминавший рычание. Очевидно, его раздражение из-за того, что его магия не сработала, было куда больше, чем облегчение от осознания, что его совесть не была отягчена совершением преступления. Казалось, в его характере произошли значительные перемены в течение того недолгого времени, что Вероника знала его; зло, от которого Лукас освободил свою душу, теперь, казалось, вошло в него.

– Вопрос в том, что вы собираетесь делать с нашим другом? – продолжил Третий. – Он член вашей Ложи, джентльмены, и это ваша проблема.

– Причина, почему он не может встретиться с расплатой, в том, что он вампир, – сказал Фордайс. – Если вы вскроете его могилу, то, вероятно, найдете его тело столь же свежим, как и при погребении.

– В точку, – сказал Третий. – Нам всем это известно. Но вопрос в другом: что вы собираетесь делать с этим?

– Вам же известен традиционный способ избавления от вампиров, правда? – ответил его оппонент с нескрываемой презрительной усмешкой.

– Мне он был известен еще до вашего рождения, – ответил Третий, и тихая улыбка тронула его морщинистое лицо. – Но учитывая обстоятельства, при которых этот человек стал вампиром, сочтете ли вы справедливым применить его? Каков ваш вердикт?

Получив первенство, мужчина с суровым лицом вздрогнул и замолчал.

– Я всегда верил, – начал Доктор Латимер, – Что Джастин, при всех его недостатках, вошел в наше Братство не случайно, и я также думаю, что когда он добровольно пожертвовал собой, чтобы спасти другого, он уничтожил большую часть своего долга, если не сказать, что весь.

– А не нажил ли он новых долгов, решив стать вампиром? – спросил Фордайс.

– Возможно. Но не кажется ли вам, что и их он выплатил, решив добровольно отправиться на Вторую Смерть? Не забывайте, что у нас нет власти заставить капитулировать его призрачную форму и он сделал это сам, по собственной воле, дабы не навредить той, кого он любит. Вторая Смерть – кошмарная вещь для человека, находящегося в его положении, а знать о том, что ему будет отказано во Второй Смерти, он не мог.

– А даже если бы он и знал, – вмешался Третий, – Бродить бездомным в Промежуточном Состоянии намного хуже, чем гореть в Аду, ибо вы испытываете всю боль Чистилища без возможности очищения. Эта душа сейчас находится в астрале, куда, между нами говоря, вы ее и отправили. Итак, джентльмены, как я уже говорил, время решает все, поскольку, лишенный возможности существовать в созданном им теле, Лукас больше не сможет поддерживать жизнь своего физического тела, и у вас есть столько же времени, сколько обычно проходит между обычной смертью и погребением. Лукас уже вернулся в могилу, потому что пропели петухи, и вероятно завтра он тоже вернется в нее, но я сомневаюсь, что завтра он еще сможет ей пользоваться.

– Правильнее всего сжечь его на перекрестке четырех дорог, вбив в него кол предварительно,

– сказал суровый мужчина все с тем же насмешливым выражением.

Собеседник резко посмотрел на него.

– Не несите ерунды, – сказал он. – Точно не в этом случае. Тело в любом случае распадется. Лукас отрекся от вампиризма. Мы должны решить, позволим ли мы событиям идти своим чередом и оставим Лукаса скитаться привязанным к земле духом до тех пор, пока не придет его время, или же попытаемся вернуть его обратно в физическое тело, которое сейчас лежит в могиле в состоянии глубокого транса.

Старик вздрогнул и выпрямился.

– То есть... То есть он не мертв? – спросил он.

– Ни в коем случае, – ответил Третий. – Он совершил очень продвинутую йогическую операцию, вроде той, что описывает Стивенсон в «Мастере Балантрэ». Если вы обследуете его тело, то вы, вероятно, обнаружите, что даже повреждения, полученные в посмертии, уже затянулись. Он уже некоторое время находился вне тела, когда на него обрушился смертельный удар, и, очевидно, планировал пробыть в трансе до тех пор, пока не сможет организовать эксгумацию своего тела в надлежащих условиях, продолжая до тех пор вести существование вампира. Вы можете прочитать рассказ о подобном происшествии в «Дракуле», написанным человеком, который знает куда больше, чем Стивенсон. Лукас очень рисковал, ведь шанс на то, что его эксперимент удастся, был один из тысячи, но поскольку ему удавалось сохранять форму так долго, есть вероятность, что он мог бы преуспеть, если бы продолжил. Он смелый человек, и какие бы жестокие поступки он ни совершал, я многое могу простить ему за смелость.

Он замолчал и оглядел комнату, изучая, какой эффект оказали его слова на слушателей. Доктор Латимер смотрел на него с жадным недоумением. Не могло быть сомнений в том, чего он хотел, хоть он и не позволял себе надеяться, ибо разочарование было бы слишком огромным. Лукас очень много значит для него, ведь он был ему как сын в годы его одинокой старости, и он старательно передавал ему все свои накопленные оккультные знания, надеясь, что молодой человек выполнит ту Великую Работу, которую сам он выполнить не смог.

Суровый мужчина утратил состояние неподвижного спокойствия, присущего тренированным оккультистам, и запустил руку в усы, нервно их теребя. Было очевидно, что его мстительный нрав стремится взять верх. Он ненавидел, когда оспаривались его суждения и его возмущало молчаливое признание превосходства незнакомца, но он, казалось, считал сопротивление бесполезным и всячески стремился показать, что готов отступить, насколько это возможно. Он поднялся на ноги.

– Свое мнение я озвучил, – сказал он. – Но я не противлюсь вашему авторитету. Ответственность ляжет на вас. Все, о чем я прошу – это извинить меня за то, что я не хочу взять на себя ответственность за последствия.

– Такого освобождения я предоставить вам не в силах, – ответил Третий. – Однако с последствиями этого дела вы не столкнетесь еще очень долго. Мы никого не удерживаем против воли. Если вы хотите уйти, я вас отпускаю.

Суровый мужчина надел свою тяжелое кожаное мотоциклетное пальто, переводя взгляд с одного лица на другое. На Веронику он посмотрел почти что с жалостью; старого Доктора Латимера он одарил взглядом неприязни и презрения; со взглядом Третьего он встретиться не осмелился. Тем не менее, он обратился к нему.

– Все может получиться так, как вы ожидаете, – сказал он. – А может и нет. Возможно, Лукасу удалось увернуться от Темного Луча – а может и не удалось. Но в любом случае, – он повернулся к Доктору Латимеру. – Я желаю счастья тому, что оставило от него посмертие.

С этим последним заявлением он закрыл за собой дверь и они услышали его удаляющиеся шаги, отдающиеся эхом в пустом доме.