Текст книги "Лхакарчун"

Автор книги: Дин Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Еще одной из особенностей Saligia является минимальное количество автомобильного транспорта и насколько мне известно на некоторых Нормандских островах существует запрет на его приобретение. Это естественным образом связано со скромными размерами островов и с желанием сохранить в первозданном виде местную флору и фауну. Поэтому здесь большой (или вынужденной) популярностью пользуется велосипедный транспорт. Также некоторые землевладельцы на Saligia, занимающиеся огородничеством и тепличным хозяйством, вынуждены покупать мини-трактора, но на их покупку, на острове запрета нет.

Климат на Saligia очень мягкий и здоровый и поэтому понятен интерес сотен туристов и отдыхающих, ежегодно посещающих шикарный отель моего отца. Многие из них бывали на острове многократно и это, конечно, благотворно отражается на экономическом благосостоянии коренных жителей крохотного острова. Основной приток приезжающих на отдых идет из Северной Франции и Южной Англии. Поэтому помимо основных ремесел, таких как рыболовство, лоцманский промысел, огородничество и цветоводство на острове не плохо развита система сервиса. Например, в обслуживании отеля моего отца участвуют не меньше ста человек, а это в процентном соотношении от общего числа населения Св. Иакова, я считаю не так уж мало.

…Дом своего отца, построенный в викторианском стиле, я узнал сразу. Он нисколько не изменился со времени моего последнего здесь пребывания. Это было двухэтажное каменное строение с крышей, покрытой красной черепицей и торчащей к верху четырехугольной трубой дымохода. К дому примыкал вход с белой аркой в неоготическом стиле. Территория дома была огорожена низким кирпичным забором, унизанным по всей длине черными тонкими пиками, оплетенными стальными кельтскими узорами. Под окнами с белыми рамами по-хозяйски были разбиты аккуратные цветники с розами, хризантемами и георгинами. На заднем дворе, насколько мне не изменяла память, у отца был небольшой сад с беседкой и шезлонгом для отдыха. Таким по представлениям моего отца должно было выглядеть убежище одинокого холостяка: просто, неброско, с долей известного английского консервативного вкуса.

Попрощавшись со словоохотливым помощником отца, я вышел из машины и неуверенно подошел к массивным каменным воротам со стальной дверкой в виде огромной стальной черной розы. С любопытством заглянув во двор, я тщетно поискал взглядом свое десятилетнее отсутствие. Но к моей легкой досаде, ностальгия останется сегодня голодной: все признаки моего детства давно стерлись сорокоразовой сменой сезонов года. Немного помедлив, я оглянулся в сторону соседнего дома. Именно на его пороге десять лет назад я ждал каждое утро голубоглазую девочку по имени Элия. Мое сердце забилось чуть быстрее, а в сердце закралась приятная истома так хорошо знакомого мне чувства. Влажный воздух сгустился надо мной и в его очертаниях и тонком манящем аромате, я смог уловить на секунду скользкий призрак безвозвратно ушедшего счастья.

«Нужно обязательно навестить родителей Элии и что-нибудь узнать о ней. – Отметил я с теплотой в душе. – Они всегда были ко мне так добры, и думаю, на этот раз встретят меня не хуже. Или возможно мне повезет, и я встречусь с ней лично, если конечно она не в Англии».

Взяв себя в руки, я отогнал от себя набегающую волну воспоминаний из далекого детства, и тяжело вздохнув, решительно толкнул ладонью стилизованную стальную дверку ворот. Войдя во дворик и пройдя по узкой каменной дорожке до дома, я позвонил в дверь.

«Совсем старик плох, даже открыть мне не может. А куда же подевалась его верная африканская горничная? Хм, она ведь шага от него не отходила»? – Подумал я с недоумением, продолжая жать на кнопку звонка.

Наконец дверь отворилась и на пороге возникла пышная фигура уже знакомой мне по детству пожилой горничной отца. Окинув меня с ног до головы равнодушным взглядом, она недовольно буркнула:

– Ну и кто вам нужен, молодой господин?

– Сара, неужели ты не узнаешь меня? Я сын сэра Стинсона, Стэнли! Ну, давай вспоминай, пудинг йоркширский, – скривился я в легкой усмешке, хитро посматривая на грузную чернокожую Сару.

– Ох, Стэнли, да неужели это ты?! Да, твой отец говорил мне, что сегодня должен был приехать его родной сын. Да, я это знаю, но я все никак не могу свыкнуться с мыслью, что наш маленький Стэнли уже большой мальчик. Прости, дорогой мой, выжившую из ума старую йоруба, прости. – всплеснув руками, Сара отошла в сторону, приглашая войти меня в дом.

– Ничего, ничего Сара, бывает. Я тоже очень рад тебя видеть, и скажу тебе честно, что в отличие от меня ты совсем не изменилась, – приветливо улыбнулся я расчувствовавшейся горничной. – Кстати, а где мой отец, Сара? Как он себя чувствует?

Сара внезапно потупилась и нехотя выдавила:

– Ваш отец еще всех нас переживет.

– Ты этому, не рада, что ли? – с подозрением посмотрел я на смущенную горничную.

– Вы знаете, как я отношусь к сэру Дрюону, молодой господин. Просто мне сегодня не очень нравится его сумасбродная посетительница.

– Что за посетительница, позволь узнать? – переобувая обувь, заинтересовано спросил я.

– Проходите в гостиную и сами все увидите. Прошу вас, сэр Стэнли, а я пока пойду, приготовлю что-нибудь вам покушать. – тяжело приваливаясь на левый бок, Сара удалилась на кухню, а я тем временем пошел здороваться со своим больным отцом.

Из-за закрытых дверей гостиной доносились звуки классической музыки. Звучала симфония № 40 Моцарта, часть первая Molto Alegro в сонатной форме исполнения. Я не особенный любитель классической музыки, но зато мой родной отец слыл ярым почитателем творчества Моцарта, Вагнера и Стравинского и поэтому, я прекрасно помню на слух многое из произведений этих «могучих перцев». Кроме звуков музыки из комнаты доносились громкие голоса. Точнее два голоса и их неровный тембр говорил о затянувшемся споре двух людей. Уверенный женский голос настаивал и напротив тихий мужской старался охладить яростный напор невидимой спорщицы. Я распахнул двери гостиной как раз в тот момент, когда только начала играть вторая часть симфонии № 40 Andante. Сразу же голоса в гостиной замолкли и на меня воззрился изумленно-восхищенный взгляд отца и заносчивый, непринужденный взгляд незнакомой мне дамы средних лет. Одеты они тоже были довольно контрастно в тон своего разговора. Худой нескладный отец, облаченный в синий расшитый цветами сакуры японский халат и в коричневых тапочках на босу ногу, смотрелся просто не уместно на фоне своей блистательной собеседницы. Она была облачена в модный брючный костюм от Сен-Лорана и красные туфли на высоком каблуке. Рыжие вьющиеся волосы на ее голове были аккуратно уложены под стильным шелковым платком, увенчанным «лисьими» летними очками. А хорошо знакомый мне тонкий запах духов Эрнесто Бо марки «Chanel 5» я уловил уже с самого порога.

– Стэнли, сын мой как я рад тебя видеть! – сделал отчаянную попытку привстать с мягкого кресла отец. Не могу сказать, что мой отец сильно изменился с момента нашей последней встречи, но изможденность длительной сердечной болезнью у него была на лицо.

Я бросился к отцу на встречу и приобняв его за плечи осторожно вернул в кресло.

– Не вставай отец, сиди. Тебе же нельзя, наверное, пока двигаться, или это не так? – с заботой в голосе произнес я.

– Так, так, молодой Стинсон. Твой отец на той неделе перенес самый настоящий инфаркт и этим заставил нас изрядно поволноваться. – осматривая меня все с тем же самодовольным видом, низким грудным голосом ответила гостья.

– Стэнли, сынок как ты сильно изменился. Ну что же ты так, неужели для того чтобы встретиться со мной тебе нужна такая веская причина? – растроганно пробормотал отец, роняя из глаз слезы.

«Да, все – таки время берет свое! Никогда не видел, чтобы отец так сентиментальничал передо мной», – отметил я про себя.

– Что ж давай знакомиться, юный Стинсон, меня зовут Агни де Бусьон. – протянула мне изящную узкую кисть, увенчанную алмазным перстнем, гордая дама.

– Стэнли. – Я слегка пожал холодные холеные пальцы Агни и пристально посмотрел в ее изумрудно-зеленые глаза. Они были холодны и безжизненны, как мне показалось тогда. Но как говориться, первое впечатление всегда обманчиво и как показало будущее я в самом деле заблуждался на счет ее жизнелюбия и теплоты характера.

– Да, да Стэнли познакомься с моей почетной гостьей из Парижа. Она очень известная в Европе художница и иногда приезжает ко мне в гости. – сверкая влажными глазами, отозвался из кресла отец.

– Ну уж не настолько известная как например, Сальвадор Дали. Так, удачно продала десяток-другой картин и, пользуясь поддержкой влиятельных друзей, провела несколько выставок в Париже и Лондоне, – с ложной скромностью опустила длинные черные ресницы зеленоглазая Агни.

– Ну не скромничай чертовка, скажешь мне тоже, несколько выставок! Ее гениальные произведения с успехом выставлялись в Берне, Лозанне, Вене, Сант-Галлене, Гейдельберге, Чикаго, Балтиморе и даже в Советской Москве, а это что-то да значит, сын мой! – Восторженно взмахнул кистями рук мой «больной» отец и неожиданно потянулся за открытой бутылкой шампанского, стоящей в ведре со льдом на низком журнальном столике с резными ножками из тика.

– Что-то я не понял, неужели у тебя не постельный режим? – удивленно проследив за тем, как отец наливает себе полный фужер розового брюта, с негодованием выпалил я.

– Не кипятись сын, самое тяжелое уже позади и теперь мне уже намного лучше. А один, другой глоток «Dom Perignon Prestige Cuvee» мне пойдет только на пользу, тем более есть повод. – оправдывая себя, пожал плечами отец.

– Ну да, ну да, красиво жить не запретишь. – понимающе покачал я головой и присел на широкий диван, напротив отца и Агни де Бульон. – А что за повод для пьянки средь бела дня позвольте полюбопытствовать?

– Гениальная Агни воспроизвела на свет новый художественный шедевр, – с пафосом в голосе воскликнул отец и перевел восхищенный взор на свою давнюю знакомую. Кстати, я так пока и не понял, кем она ему являлась в настоящий момент! Ну, уж точно не больше чем любовница, любить такую даму, по – моему, было верхом безрассудства: от нее за версту разило развратом парижской богемой.

Прикурив от зажигалки тонкую сигарету «Vogue l,emotion», Агни недоуменно приподняла вверх тонко подведенную бровь.

– Ты так сейчас вульгарно сказал Дрюон, как будто бы я выродила еще одного теленка олдернейской породы! – слегка нетрезвым обиженным голосом протянула импозантная художница.

– Ну что ты такое говоришь, дорогая? Тебе просто так показалось…

– Как я посмотрю вам тут и без меня весело, – нервно побарабанил я кончиками пальцев по коленке.

– Сын не обижайся на своего старого больного отца. Неужели ты совсем не рад меня видеть? – отец снова попытался встать с кресла, но Агни быстро усадила его обратно.

– Рад, конечно, рад отец, просто я еще не совсем освоился. Ведь ка как-никак уже десять лет прошло с тех пор как я был здесь в последний раз, – мягко ответил я отцу, решив не отыгрываться на нем за свою несостоявшуюся поездку. В конце концов мне следовало бы радоваться, что он не при смерти и даже очень сносно себя чувствует.

– Стэнли, ты знаком с творчеством великого английского поэта-мистика Уильяма Блейка? – Агни грациозно поднялась с кресла и цокая каблуками по выложенному паркетной мозаикой полу, подошла к укрытому грубой холстиной полотну, стоящему на треножнике около камина.

– «Вместо душистых цветов, Мне предстали надгробья, ограды, и священники в черном, вязавшие терном Желанья мои и отрады»…

– Браво, браво молодой человек, вы я вижу помимо современной нигилистической культуры, знаете, что такое хороший вкус и тянетесь к прекрасному. – Слегка похлопала в ладоши Агни, удивленная моими познаниями и эрудицией.

– Это вовсе не моя заслуга: в отличие от моей матери, которая в основном помешана на культуре древних народов Америки, мой отчим Рэйли не забывает и о самой высокой культуре мира-о культуре Запада.

– Как я вижу, Джейн очень повезло с этим профессором Рэйли, – с еле скрываемой ревностью в голосе обронил отец.

– Ты все еще не можешь забыть свою первую жену, Дрюон? – ехидно сморщив нос, поддела Агни насупившегося отца.

– Вот еще, с чего ты так решила…

– Вы что-то хотели мне продемонстрировать, – вовремя пресек я начало занудной тирады своего меланхоличного отца.

– Да, – встрепенулась Агни, – мы тут спорим о явных достоинствах и недостатках моей новой картины. Я написала ее под впечатлением от знаменитой картины Уильяма Блейка «The Ancient of Day» и назвала ее в свою очередь, «Замысел небесного Создателя». Твой отец – первый, кто увидел это полотно. Я начала писать картину здесь на Saligia почти две недели назад и ты теперь тоже можешь увидеть ее одним из первых. Мне было бы интересно послушать свежее мнение из уст представителя молодого поколения. Тем более ты хорошо знаком с творчеством великого поэта и художника.

Изящным движением руки Агни смахнула холстину с полотна и повернувшись ко мне спиной, отошла к приоткрытому окну. Приобняв себя за маленькие плечи, она казалось, полностью ушла в себя.

С чего эта эпатажная дама решила, что я смогу составить авторитетное мнение о ее мазне, я так и не понял. Но, все же я решил проявить учтивость и уважение к чужому труду, привитые мне моими родителями с детства. Обидеть художника легко, а вот понять его, дело не из легких. Век двадцатый-век экспериментов во всех областях науки и искусства. И пройдя через горнило двух страшных мировых войн, потрясенное человечество стало творить и создавать такие плоды творчества, что пытаться классифицировать многие из них здравым разумом, я считаю, по – крайней мере, потерей времени. Я всегда думал так: или тебе дано понять непонятное или отойди в сторону и не делай вид, что ты понимаешь. То, что я сейчас лицезрел перед собой намазанное или наляпанное на стандартном холсте, я не мог назвать шедевром. На моем месте здесь должен был стоять другой человек. С другим мировоззрением и полюсом в голове.

– Что это, извините? – нахмурив лоб, внимательно вглядывался я в картину написанную Агни.

– Это виженари-арт, дорогой. Неужели ты не знаком с искусством виженари-арт? – ледяным холодом пахнула рыжеволосая художница от окна.

– Я не особо увлекаюсь современными художественными течениями. Мне нравятся некоторые работы Иеронима Босха, Макса Эрнста, Альбрехта Дюрера и Сальвадора Дали, ну вот картины того же Хуано Миро для меня уже слишком. Не судите меня строго, но я в самом деле не могу понять в чем здесь «фишка»?

В гостиной воцарилось тягостное молчание, нарушаемое только звуками симфонии Моцарта.

Наконец Агни отошла от окна и присев на корточки, задумчиво взяла в руки край упавшей грубой холстины.

– А ведь придет время и ты… ты, Стенли, поймешь, что говорил когда-то Уильям Блейк о нашем едином небесном Творце: «Он единый Бог, и таков же я, и таков же ты».

– Агни, Стэнли, …да что вы, в самом деле. Агни, Стэнли, вы, что это загрустили. Давайте опрокинем по фужеру шампанского за встречу и поговорим о чем нибудь более веселом. Агни, ну неужели ты не видишь, что мой сын только, что с самолета?! Я не видел его целые десять лет и вот смотри в кого он превратился: нацепил на себя кожаную куртку, драные джинсы и уже наверное, не посещал парикмахерскую по меньшей мере год. – Засуетился в кресле отец, пытаясь развеять минутное охлаждение между Агни и мной.

– В мире набирает обороты «нью вейф». Ты отчаянно отстал от жизни Дрюон Стинсон, – к моему облегчению вышла из оцепенения французская творческая дива.

– Что еще за «нью вейф»? Только Англия отошла от «битников» и «хиппи» и вот молодежь поразила новая чума: «нью вейф»! – Наполняя фужеры шипящим шампанским, наигранно закатил глаза к верху отец.

– Ты говоришь совсем как моя мать, – ткнул я в отца пальцем и громко засмеялся.

– Не обращай внимания на этого черного меланхолика, Стэнли. Если бы все думали как он, то мир бы уже давно погряз в болоте консерватизма, – принимая бокал из рук отца, ободрительно улыбнулась мне Агни.

– А если бы все делали как я, то мир превратился бы в один сплошной курортный остров, – удачно отбился отец от легкой колкости Агни.

– Да неужели?! Кстати, Стэнли, завтра, обязательно навести меня в отеле твоего отца. Я покажу тебе, как изменился его внешний и внутренний облик после прошлогоднего ремонта. Кстати, я принимала участие в проектировании некоторых комнат и залов в отеле, – отпив маленький глоток из фужера, похвалилась довольно Агни.

– И была самым дотошным членом проектной комиссии, – благодарно склонил голову перед своей французской музой, сэр Дрюон Стинсон…

На другой день, встав около полудня, я отправился с отцом на экскурсию в его обновленный отель. Нас подвозил уже знакомый мне сэр Яков Филлипсон. Он был, как мне показалось, искренне рад видеть моего отца в хорошем здравии и бодрости духа. Минуя улицу Le Pelteval, сэр Яков сначала свернул на Route de Picaterre, а после направил автомобиль по Route de Crabby ведущую на восток в сторону порта. Минуя оживленный порт бухты Лок, мы медленно подъехали к парковочной стоянке у отеля.

Мадмуазель Агни де Бусьон встретила нас у парадного входа в отель. Она была одета в легкое платье в фольклорном стиле от Сандры Родес и выглядела такой бодрой и свежей, что я бы никогда не сказал, что не далее как вчера вечером эта женщина побила все рекорды по уничтожению шампанского. Вот она французская богемная закалка! Недаром говорят, что солдаты и художники пьют как лошади.

…Экскурсия по отелю продолжалась около двух часов и я, уже порядком притомившись от бесконечного жужжания Агни и поддакиваний помощника управляющего сэра Якова, желал только одного: скорее оказаться в ласковых объятиях Атлантического океана.

В час дня, к моему большому облегчению, наша познавательная экскурсия подошла к концу, и мы с Агни, сэром Яковом и отцом плавно переместились в ресторан отеля. Разморенный духотой роскошных апартаментов, я едва попробовал устрицы в нормандском соусе, и вяло потягивая бокал белого «Shablis», с легким раздражением слушал шумную трескотню мадемуазель Агни. То и дело я с нескрываемым вожделением посматривал через распахнутое окно на бархатную плоть океана, втиснутую в каменное кольцо бухты. Он был так близок и так далек от меня. С каждой секундой я чувствовал, как все больше превращаюсь в погибающую донную рыбу, выброшенную волной на раскаленный песок. Мне нечем дышать и мои растопыренные красные жабры, скручиваются от жара небесного светила, ослепившего мои выпученные глаза. Разорвав распухший рот в немом крике, я бьюсь в последнем приступе смертельной агонии. …

– Стэнли дорогой, надеюсь, тебе понравилась наша экскурсия, что скажешь? – услышал я далекий приглушенный голос неугомонной Агни.

– А, …д-да, конечно, это, в самом деле, грандиозно! Вы поработали на славу, и если бы у меня было желание с пользой убить лишние фунты, то я обязательно посетил бы «Golden Beach», – выскальзывая из шкуры умирающей рыбы, с силой выдавил я из себя вежливость.

– Да, за последний год мы неплохо поработали и я вполне доволен результатами. На данный момент из шести островных отелей, наш самый популярный…

– Но и заметь самый дорогой, по сравнению с тем же «Harbour Lights Hotel», – осторожно добавила Агни.

– Да, это так, но и наш сервис на класс выше и ничем не уступает «Brae Beach Hotel» на Олдерни, – хвастливо оттопырил нижнюю губу отец, откидываясь на спинку стула.

– М-да, полностью с вами согласен сэр Стинсон, – подобострастно поддакнул помощник управляющего, промакивая широкий лысый лоб шелковым платком.

– Стэнли, сынок, ты что-то совсем сник. Кажется, я знаю, что тебя может сейчас оживить: сходи, развейся на пляж, искупайся! Ну, как ты? – отец заботливо посмотрел мне в глаза и ободряюще улыбнулся.

– Да, меня, в самом деле, что-то разморило. Да, я, пожалуй, оставлю вас ненадолго и схожу, искупаюсь, – едва сдерживая приступ радости, вскочил я с места и, стараясь соблюдать достоинство, отблагодарил всех присутствующих за приятное времяпровождение и быстро покинул ресторан.

Выйдя из дверей отеля, я почти бегом спустился к пляжу и, увязая в горячем белом песке, устремился к воде. Скинув на бегу легкие сандалии, шорты и ямайскую рубаху, я с наслаждением прыгнул в объятия пенистых волн. Тысячи приятных колючих иголок тут же пронзили мое тело с головы до пят, и я не в силах сдержать щенячьего восторга, завопил во все горло:

– Свобода, свобода, свобода!!!

Уверенными взмахами рук, разрезая взлохмаченную морскую гладь, я поплыл на восток. Отплыв от берега добрую сотню метров, я перевернулся на спину и, раскинув руки в стороны, встретился глазами с бездонной синевой неба. Мною вдруг овладело счастливое состояние безмятежности и искусственного небытия. Я превратился в маленькую инертную песчинку мировой Космогонии, подсоединенную к гигантской психоэнергетической цепи океана. Я с душевным трепетом и возбуждением чувствовал, как через меня проходят мощные информационные токи, пронизывающие бескрайнюю плоть Атлантической мокроты. Сейчас я был микромембраной водной макро Вселенной, через которую получал всю информацию, накопившуюся в ее глубинах за миллионы земных лет.

Очистившись от суетных мыслей и обретя относительный покой, я нехотя вернулся в собственную оболочку, покрытую гусиной кожей. Теперь я вполне был готов к принятию солнечных ванн.

Пляж в этот жаркий чудесный день на удивление был почти пуст. Лишь кое-где по берегу бегали с веселыми криками маленькие дети и загорали в разноцветных шезлонгах с десяток пожилых мужчин и женщин.

Подобрав с песка свою одежду, я медленно побрел вдоль кромки воды. За мной, слизывая темные следы с мокрого песка, ползли, в обрамлении белой пеной, синие языки. Я шел в сторону порта Лок. Постепенно песчаная полоса передо мной сузилась, и надо мной нависли пики потрескавшихся скал, на которых суетливо копошились колонии крикливых буревестников, тупиков и бакланов. Придерживаясь пальцами за жесткие каменные грани, я миновал последний отрезок пути и вышел к длинному пирсу, покрытому мощным деревянным настилом. Рядом были пришвартованы несколько небольших торговых пароходиков и целая флотилия прогулочных яхт и лодок. На шумном пирсе, громко обмениваясь шутливыми замечаниями и советами, загорелые портовые рабочие разгружали суда от объемистых ящиков и бочек. Среди них важно вышагивали бравые моряки в белых штанах и рубахах, направляющиеся в сторону местного паба.

Поднявшись вверх по крутой лестнице, вырубленной в скале, я присел на ступеньку, решив немного перевести дух.

Отсюда мне открылась захватывающая дух панорама с видом на бухту Лок. Сверху она напоминала огромную овальную чашу с длинной ручкой, в виде далеко выдающегося в океан каменного мола откосного типа. Кипящая громада солнца, склонившись над мятежными прядями волн, заполнивших ковш бухты, норовила запустить свои острые щупальца в их бархатные локоны. Насмехаясь над коварством небесного светила, океан плевался в небо миллиардами мелких брызг, отражающихся в свете солнечных лучей сказочной палитрой красок.

– Красиво, не правда ли! – послышался за моей спиной хриплый голос, скованный легким немецким акцентом.

Я резко обернулся на голос и увидел стоящего за моей спиной мужчину средних лет в камуфлированных штанах, обрезанных ниже колена. Он был выбрит под «ноль», а в левом его ухе посверкивала массивная золотая серьга. Чешуя плотного бронзового загара, покрывавшая его стройное мускулистое тело, удачно маскировала европейское происхождение, и если бы незнакомец сейчас заговорил на языке кечуа, я бы без сомнения решил, что он чистокровный индеец из Южной Америки.

– Да, красиво, – прищурив левый глаз, с подозрением посмотрел я на «лысого» снизу вверх.

– Давай знакомиться. – дружелюбно улыбнулся мне незнакомец и протянул широкую ладонь.

– Меня зовут Стэнли, можно коротко Стэн. А как тебя зовут? – пожал я крепкую руку мужчины.

– Все зовут меня Тибетец. Можешь и ты меня так звать, Стэн. Разрешись? – мой новый знакомый присел подле меня на ступеньку и, достав пачку «Marlboro Gold Tuch Fine», протянул ее мне.

– Нет, не курю, – отрицательно помотал я головой.

– Тогда я закурю с твоего позволения, – Тибетец закурил сигарету и обратился ко мне со следующим вопросом. – Говорят, что ты сын нашего хозяина, это так, Стэн?

– Хм, узнаю Saligia: здесь все про всех все знают! – удивленно цокнул я языком.

– Не все, почти все, Стэн, – выдыхая из легких ароматный дым, протянул Тибетец. – Так ты не ответил на мой вопрос: ты, правда, сын нашего хозяина?

– Да, я родной сын сэра Дрюона Стинсона. Приехал сюда ненадолго навестить его.

– Не знал, что у сэра Дрюона есть сын? – искоса глядя на меня, тихо обронил Тибетец.

– А ты давно знаешь моего отца? – раздраженно бросил я.

– Да, вот уже почти пять лет как я работаю на него. Я вожу на его яхте приезжих туристов и отдыхающих на морские прогулки и рыбную ловлю. Я штурман, но иногда подрабатываю лоцманом. Провожу грузовые суда по фарватеру, по местам представляющим опасность для судоходства.

– Ясно, и как тебе мой отец? – настороженно поинтересовался я.

– Мы большие друзья с твоим отцом и часто выезжаем вместе на рыбалку. Ты ведь знал, что он заядлый рыбак. Он много рассказывал мне о своей жизни, но вот только никогда не говорил мне, что у него есть взрослый сын, прости за подробности Стэн.

– Да, я не часто навещал отца и если честно, до сего дня не был здесь десять лет, – отведя глаза в сторону, смущенно выдавил я.

– Ну, это ваши внутрисемейные дела и меня это не должно касаться, – докурив сигарету, Тибетец поднялся со ступеньки и пристально посмотрел вдаль. – Пять лет живу здесь и никогда не устаю восторгаться красотой этой бухты. Может поэтому я здесь уже, столько времени?

– А почему тебя зовут Тибетец? – не утерпев, спросил я нового знакомого.

– Это не секрет и я обязательно отвечу тебе на этот вопрос, но только не сейчас, идет? Я предлагаю вот что, приходи сегодня в паб «Nuclear sub»: там сегодня собирается узкий круг моих друзей. Надеюсь, тебе будет приятно пообщаться с нами, и мы будем рады новому хорошему человеку. Как ты относишься к регги, Стэн? – выжидающе посмотрел Тибетец мне в глаза.

– Вообще – то я люблю панк и «нью вейф», но и регги сойдет. Почему бы нет, конечно, приду. – Снисходительно пожал я плечами, чувствуя, что если не соглашусь, то неизбежно обреку себя в этот вечер на скучное время провождение в стенах отцовского дома.

– Ну, вот и отлично, Стэн! Значит, забились до вечера, оʼкей? – звонко хлопнул Тибетец в ладоши и разведя длинные руки в стороны попятился назад.

– Оʼкей! – соединив указательный и большой палец, я в ответ продемонстрировал магический знак согласия из международной азбуки жестов.

Вечером, одолжив у отца его автомобиль «BMW Е 21», я отправился по приглашению Тибетца в портовый паб. Было где-то около семи и полуденная жара, сдобренная свежим юго-западным ветерком, уже порядком спала.

Когда я подъехал к автомобильной стоянке у паба, там было уже с десяток автомобилей. У главного входа в клубах табачного дыма толпились подвыпившие матросы и местные туристы. Протиснувшись сквозь галдящую биомассу разгоряченных тел, я зашел в просторное помещение паба, окутанное приглушенным светом. Паб был поделен на два одинаковых зала. В одном всю стену занимала дубовая барная стойка, заставленная разнообразными спиртными напитками и стеклянной посудой. Но основное его пространство занимали бильярдные столы и столы под пул и кикер. Здесь в основном отдыхали заядлые игроки в дартс и бильярд. Поискав взглядом своего нового знакомого, я подошел к барной стойке и обратился с вопросом к высокому усатому бармену лет пятидесяти:

– Добрый вечер. Извините, вы не подскажете мне, где я могу найти Тибетца? Он еще не приходил?

«Пабликэн» не переставая натирать пивной бокал белой салфеткой, молча, кивнул подбородком на дверь, ведущую в соседний зал, из которого доносились звуки «живой» музыки. Поблагодарив «разговорчивого» усача, я пересек пространство, заполненное сосредоточенными игроками и, вдохнув полную грудь воздуха, ввалился во второй зал. Мои уши тут же наполнились ритмами ямайского регги, а в нос ударили спертые запахи табака и пивных паров. За двумя рядами четырехместных столиков у противоположной от входной двери стены высилась небольшая овальная сцена. Ее занимала группа поющих и играющих чернокожих музыкантов в цветастых африканских нарядах. Перед самой сценой медленно раскачивались в такт ритмичной музыке несколько молодых парней и девушек. Большинство же из присутствующих в зале посетителей сидели за столами и совсем немногие из них проявляли интерес к громкой музыке. Громко чокаясь бокалами со спиртным и чадя сигаретным дымом, шумные компании дружно коротали приятный летний вечер.

За одним из столов я приметил Тибетца в обществе молодого крепкого парня и ярко накрашенной девушки с обесцвеченными волосами. Они о чем – то оживленно разговаривали и, смеясь, иногда поглядывали на сцену.

Увидев меня, Тибетец приветливо махнул мне рукой и, перекрикивая музыку, коротко рявкнул:

– Стэн иди к нам!

Не заставляя себя долго ждать, я сел на предложенный стул и громко представился:

– Меня зовут Стэн. А как вас зовут?

Молодой крепыш, сидящий около Тибетца, стянул с головы джинсовое кепи и, склонив выскобленный блестящий череп, глухо выдавил:

– «Панцер».

Я перевел взгляд на свою хорошенькую соседку. Облокотившись на ладонь, она с интересом осмотрела на меня и томно выдохнула:

– Я, Ева, Стэн.

– Ну вот, кажется, все формальности соблюдены. Теперь можно приступить к самой важной части нашей вечеринки, – с облегчением выдохнул Тибетец, и вожделенно окинув густой ряд пивных бутылок, стоящих на столе, добавил. – Сегодня мы здесь не просто так Стэн: сегодня мы празднуем день рождения нашего дорого друга Маркуса.

А где сам виновник торжества? – недоуменно осмотрелся я по сторонам.

– Виновник торжества торжествует на сцене! Он в центре внимания, – и Тибетец, привстав со стула, с уважением показал на поющего в микрофон чернокожего парня с гитарой «Gibson Les Paul» в руках. В его исполнении звучала знаменитая кавер-версия песни Боба Марли «No woman, no cry». Я слышал ее несколько раз по радио в семьдесят пятом в Лондоне.

– Давай «ска», Маркус – зараза! – неожиданно с силой грохнув кулаком по крышке стола, вызывающе крикнул «Панцер».

– Заглохни «Панцер», тебя еще не спросили, что играть, а что нет! – Тибетец, обхватив друга за голову, с силой потер ему ладошкой лысую макушку.