Текст книги "Маска"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

ТУК! ТУК! ТУК!

– Прекратите! – крикнула она. – Кто это? Кто там?

Стук прекратился, и ей показалось, что она услышала детский смех.

Она уже собралась либо звонить в полицию, либо бежать за пистолетом, который лежал у нее в тумбочке возле кровати, но, услышав этот смех, передумала. Уж с детьми-то она сможет управиться и без посторонней помощи. Она не была такой старой, дряхлой и немощной, чтобы не разобраться с кучкой шалопаев.

Грейс осторожно отодвинула занавеску на длинном узком окне возле двери. Настороженно, готовая тут же отпрянуть от окна в случае какой-либо угрозы, она посмотрела на улицу. На крыльце никого не было.

Она вновь услышала смех. Высокий, звонкий, будто девичий.

Отпустив занавеску, она вернулась к двери, отперла ее и вышла на порог.

Ночной ветер был холодным и сырым. Моросящий дождь стекал по зубчатым украшениям крыльца.

Перед домом было достаточно мест, где могли спрятаться предполагаемые шутники. За перилами крыльца шелестел от ветра кустарник, и желтый свет верхней лампочки, отпугивающий насекомых, едва освещал лишь малую часть крыльца. Вдоль дорожки, начинавшейся у подножия крыльца и ведущей на улицу, тянулась живая изгородь, казавшаяся в темноте иссиня-черной. Среди многочисленных ночных теней никого не было видно.

Грейс подождала, прислушиваясь.

Вдалеке рокотала гроза, но никакого смеха из темноты не доносилось.

– Может, это вовсе и не дети?

– А кто еще?

– По телевизору каждый день только про них и говорят. Кретины с оловянными глазами, которые убивают и душат людей ради своего развлечения. Они сейчас повсюду, эти выродки, психопаты.

– Но смеялся не взрослый человек. Это проделки детей.

– Все же мне лучше зайти в дом и запереть дверь.

– Перестань походить на испуганную старушонку, черт возьми!

Странно, если это кто-то из соседских детей решил так подшутить над ней, потому что она была в прекрасных отношениях с ними со всеми. Это, конечно, могли быть и не соседские дети. Через улицу она уже никого не знала.

Повернувшись, Грейс осмотрела внешнюю сторону входной двери. На ней не было никаких следов от раздававшихся всего несколько минут назад ударов. На дереве не осталось ни вмятин, ни выбоин; не видно было ни малейшей царапины.

Это привело ее в изумление, потому что она не сомневалась в том, что слышала характерные звуки. Чем же это дети колотили так громко, не оставляя никаких следов на двери? Мешками с горохом или еще чем-нибудь в этом роде? Нет. От подобных мешков не было бы такого жуткого грохота; удар мешка об дверь был бы громким, даже очень громким, если он нанесен с достаточной силой, но звук не был бы таким резким и жестким.

Она опять медленно обвела двор глазами. Не было заметно ни малейшего движения, кроме шевелившейся от ветра листвы.

С минуту Грейс всматривалась и прислушивалась. Она прождала бы и больше с целью показать каким-то озорникам, что она не старушонка, которую можно просто так припугнуть, но было сыро и промозгло, и она начала опасаться, как бы не простудиться.

Грейс зашла в дом и закрыла дверь.

Она еще подержала руку на ручке двери, ожидая, что дети могут вскоре вернуться. Стоит им только стукнуть по двери, как она резко распахнет ее и поймает их на месте преступления, прежде чем они успеют шмыгнуть с крыльца и спрятаться.

Прошло две минуты. Три минуты. Пять.

Как ни странно, по двери никто не стучал. Для озорников удовольствие заключалось не в первой вылазке, а во второй, в третьей, четвертой и так далее; цель состояла в том, чтобы досадить и поизводить.

Возможно, ее грозное появление в дверях отбило у них всякую охоту развлекаться таким образом. Не исключено, что они направились к какому-нибудь другому дому в поисках более слабонервной жертвы.

Она задвинула засов.

Какие же родители позволяют своим детям болтаться на улице во время такой страшной грозы?

Качая головой и сокрушаясь беспечности некоторых родителей, Грейс направилась назад в холл, ожидая, что в любой момент стук может повториться. Но этого не случилось.

Она планировала приготовить себе легкий, но питательный ужин из вареных овощей с сыром и парой кусочков домашнего кукурузного хлеба, но была еще не голодна. Она решила посмотреть перед ужином новости Эй-би-си хотя и понимала, что, судя по тому, что творится в мире новости могут вообще отбить у нее желание ужинать.

Не успела Грейс, войдя в кабинет, включить телевизор, чтобы послушать последние страсти, как обнаружила на своем большом кресле некоторый беспорядок. От неожиданности она с секунду лишь стояла и смотрела на этот разбой, не веря своим глазам: сотни перышек, кусочки тряпочек, разноцветные обрывки ниток – все это, бывшее когда-то вышивкой, валялось теперь цветастым комком среди гусиного пуха. Пару лет назад Кэрол Трейси подарила ей комплект из трех очаровательных подушечек с ручной вышивкой. Одна из них и лежала сейчас в кресле изодранная в клочья.

Аристофан.

Став взрослым котом, Ари ни разу ничего не разодрал. Такое варварство было совершенно на него не похоже, однако варваром несомненно был он. Говоря по правде, больше подозревать было просто некого.

– Ари! Где ты прячешься, коварный сиамец?

Она пошла на кухню.

Аристофан стоял возле своей желтой миски и поглощал «Мяу-микс». Когда она вошла, он поднял голову и взглянул на нее.

– Ах ты разбойник, – сказала она. – Что в тебя сегодня вселилось?

Аристофан моргнул, чихнул, потер мордочку лапой и с кошачьей невозмутимостью, надменно, не придавая значения ее полным недоумения эмоциям, продолжал свою трапезу.

* * *

Позже, тем же вечером, Кэрол Трейси лежала в темной спальне и, глядя в потолок со скользившими по нему тенями, слушала тихое равномерное дыхание мужа. Он уснул всего несколько минут назад.

Ночь была тихой. Дождь перестал, и гром больше не сотрясал небо. Время от времени ветер шуршал по кровле и вздыхал возле окон, но яростный запал из него уже вышел.

Кэрол пребывала в блаженно-полусонном состоянии.

Она ощущала некоторую легкость в голове от шампанского которое потягивала весь вечер, и ей казалось, будто ее плавно несет поток теплой воды, нежно лаская своими волнами.

Она мечтательно думала о ребенке, которого они собирались усыновить, и пыталась представить, как все это будет. В ее воображении проплывали нежные детские лица. Если он будет совсем крохотным, а не трех-четырехлетним, они сами назовут его: если мальчик – то Джейсоном, а если девочка – Джулией. Кэрол словно балансировала на ниточке между сном и реальностью, повторяя про себя эти два имени: Джейсон, Джулия, Джейсон, Джулия, Джейсон...

Уже погружаясь в сон, она неожиданно вспомнила об отвратительной мысли, которую весь день старательно отбрасывала от себя: «Что-то пытается помешать нам усыновить ребенка».

Затем она оказалась в каком-то странном месте, довольно скудно освещенном, где что-то незримо зловеще шипело и ворчало, где пурпурно-янтарные тени вдруг становились осязаемыми и угрожающе стягивались к ней. В этом незнакомом месте кошмар разворачивался в безумном нервозном ритме фортепьянной пьесы.

Поначалу она бежала в каком-то совершенном мраке, затем стала бегать из одной комнаты в другую где-то в большом доме, пробираясь через груды мебели, сшибая торшер, ударяясь бедром об острый угол серванта, спотыкаясь о задравшийся угол восточного ковра и чуть не падая. Она бросилась в какой-то проем – в длинный коридор – и, оглянувшись, увидела, что той комнаты, из которой она выскочила, больше нет. Дом был только перед ней, позади же царила абсолютная беспросветная чернота. Чернота... затем что-то мелькнуло. Мерцание. Проблеск. Какое-то серебристое движение. Что-то качнулось из стороны в сторону, исчезая в темноте, через секунду появляясь вновь и опять исчезая – взад-вперед, взад-вперед, – точно маятник, ни разу не задержавшийся в пределах видимости, чтобы его можно было охватить взглядом. Хотя ей не удавалось рассмотреть эту серебристую вещь, она чувствовала, что та приближается к ней, и знала, что если она не скроется, то погибнет. По коридору она добежала до лестницы и быстро забралась на второй этаж. Оглянувшись и посмотрев вниз, она уже не увидела лестницы. Лишь черный провал. Затем – короткий блеск чего-то раскачивающегося в этом провале, взад-вперед... снова и снова... как метроном. Она ринулась в спальню, захлопнула дверь схватила стул, чтобы, вставив его в ручку двери, запереть ее... и вдруг обнаружила, что, пока она отвернулась, дверь исчезла, а с ней и стена, в которой она была. Там, где стояла стена, оказался подземный мрак. И серебристое мерцание. Теперь уже очень близко. Еще ближе. Она пыталась кричать, но крика не получилось, а таинственно поблескивавший предмет изогнулся над ее головой и...

Тук!

«Это не просто сон, – в отчаянии думала Кэрол. – Это нечто большее. Это напоминание, предсказание, предупреждение. Это...»

Тук!

Она уже бежала по другому дому, отличавшемуся от первого. Этот был меньше, мебель – не такая массивная. Она не понимала, где она, но знала, что уже бывала здесь раньше. Дом был ей знаком, как и первое место, в котором она очутилась. Она поспешила на кухню. На кухонном столе лежали две окровавленных отрезанных головы. Одна из них была мужской, другая – женской. Она узнала их, чувствовала, что была с ними знакома, но не могла вспомнить их имен. Четыре невидящих глаза были широко раскрыты; изо ртов с посиневшими губами торчали распухшие языки. Кэрол замерла от этого жуткого зрелища, а мертвые глаза, повернувшись в глазницах, уставились на нее. Холодные губы растянулись в леденящих душу улыбках. Повернувшись, Кэрол хотела убежать, но позади нее оказалась только пустота и слабый блеск твердой поверхности чего-то серебристого, и вот...

Тук!

Она бежала по горному лугу в красноватом предвечернем свете. Трава доходила ей до колен, а впереди маячили высокие деревья. Оглянувшись через плечо, она уже не увидела луга. Как и прежде – лишь чернота. И ритмично раскачивающаяся, поблескивающая, неумолимо приближающаяся... штука, которую она никак не могла назвать. Задыхаясь, выбиваясь из сил, она пыталась бежать быстрее, добралась до деревьев, вновь оглянулась, увидела, что бежала слишком медленно, чтобы убежать, закричала и...

Тук!

Долгое время кошмар перемещался с одного из трех мест действия на другое – из первого дома на луг, во второй дом, на луг, в первый дом – пока наконец Кэрол не проснулась с застывшим в горле и так и не вырвавшимся криком. Вся дрожа, она села в постели. Она была холодная и при этом липкая от пота; она спала лишь в майке и трусиках, и все это неприятно прилипло к телу. Преследовавший ее во сне страшный звук продолжал эхом раздаваться у нее в голове – тук, тук, тук-тук, тук, – и она поняла, что ее подсознание восприняло этот звук из реальности – стук болтавшейся ставни, который до этого встревожил их с Полом. Постепенно этот стук стал исчезать и сливаться со стуком ее сердца.

Откинув простыни, Кэрол свесила голые ноги с кровати. Она села на краешек матраса и сжалась.

Забрезжил рассвет. Через шторы стал просачиваться серый свет; он был слишком тускл, чтобы можно было разглядеть детали обстановки, но достаточно ярок, чтобы сгустить тени и исказить все очертания настолько, что комната казалась какой-то чужой, незнакомой.

Дождь перестал за пару часов до того, как Кэрол легла спать, но гроза возобновилась, когда она уже спала. Дождь стучал по крыше и булькал в канавах и водостоках. Гром рокотал приглушенно, словно далекая канонада.

Пол все еще спал, тихо похрапывая.

Кэрол знала, что ей уже больше не удастся уснуть. Хотела она того или нет, чувствовала себя отдохнувшей или нет, день для нее уже начался.

Не включая света, она отправилась в ванную. В слабых лучах рассвета она стащила с себя влажную майку и трусики. Стоя под душем и намыливаясь, она вспомнила свой ночной кошмар, который в значительной степени превосходил по натуральности все ее прежние сны.

Этот неприятный резкий звук – тук, тук – был самым страшным в ее сне, и воспоминания о нем все еще изводили ее. Он не был похож на обыкновенное постукивание; к нему примешивалось какое-то странное эхо, необъяснимые для нее жесткость и резкость. Она чувствовала, что это был не просто стук болтавшейся ставни, подсознательно унесенный ею в сон. Причина этого жуткого звука была куда более тревожной, чем расшатавшаяся ставня. И Кэрол даже была уверена в том, что именно этот звук она уже где-то слышала. И не в кошмарном сне. В реальной жизни. В каком-то другом месте... давным-давно.

Встав под струю горячей воды, смывающей с нее мыльную пену, она пыталась вспомнить, где и когда она слышала этот изводящий звук, потому что ей вдруг показалось необходимым как-то идентифицировать его. Сама не зная почему, она смутно чувствовала какую-то угрозу исходящую от его неизвестности. Однако воспоминание все время предательски ускользало от нее, подобно названию беспрестанно крутящейся в голове безымянной мелодии.

4

Без четверти девять, позавтракав, Кэрол поехала на работу, а Пол поднялся наверх в заднюю спальню, переоборудованную им в рабочий кабинет. Чтобы ничто не отвлекало его от романа, он создал там себе спартанскую обстановку. Белые стены были абсолютно голыми, не украшенными ни одной картинкой. В комнате были только недорогой письменный стол, стул, электрическая пишущая машинка, стакан с многочисленными ручками и карандашами, глубокий канцелярский поднос, в котором уже лежали около двухсот машинописных страниц начатого им в творческом отпуске романа, телефон, книжный стеллаж из трех полок со справочной литературой, шкафчик с бутылками воды в одном углу и столик со стоящей на нем «ее величеством» кофеваркой.

Этим утром Пол, как обычно, первым делом решил приготовить себе кофе. Как только он нажал на соответствующую кнопку и налил в кофеварку воды, зазвонил телефон. Присев на краешек письменного стола, он взял трубку.

– Алло?

– Пол? Это Грейс Митовски.

– Доброе утро, Грейс. Как дела?

– Мои старые кости не переносят дождя, а так в остальном ничего.

Пол улыбнулся.

– Послушай, по-моему, ты еще запросто можешь дать мне фору.

– Чушь. Ты работяга, страдающий от комплекса своего права на досуг. Даже атомному реактору не занимать у тебя энергии.

Пол рассмеялся.

– Перестань психоанализировать меня, Грейс. С меня хватает жены.

– Кстати, о ней...

– Кстати, она только что ушла. И теперь ты сможешь застать ее в офисе через полчаса.

Грейс замолчала.

Горячий кофе начал капать в кофейник, и комната тут же наполнилась его ароматом.

Чувствуя в молчании Грейс какое-то замешательство, Пол спросил:

– Что случилось?

– Да... – Она как-то нервно откашлялась. – Как она себя чувствует, Пол? Она здорова?

– Кэрол? Да, конечно.

– Ты уверен? Просто... ты же понимаешь, что я люблю ее как родную дочь. И если что-то не так, я хочу знать.

– Да она прекрасно себя чувствует. Правда. Кстати, на прошлой неделе она проходила медицинский осмотр. Это необходимо для процедуры усыновления ребенка. И мы оба с честью выдержали это испытание.

Грейс опять замолчала.

– Что тебя встревожило? – нахмурившись, спросил Пол.

– Э-э... Ты подумаешь, что старушка Грейси теряет рассудок, но мне приснились два дурных сна – один вчера днем, другой – минувшей ночью, и в обоих была Кэрол. Я редко вижу сны, и когда мне вдруг снятся два кошмара, я, просыпаясь, чувствую, что должна предупредить Кэрол...

– О чем предупредить?

– Не знаю. Я помню лишь, что оба сна были связаны с Кэрол. Я просыпалась с мыслями: «Это уже близко. Я должна предупредить Кэрол, что это скоро случится». Я понимаю, что все это выглядит довольно глупо. И пожалуйста, не спрашивай меня, что подразумевается под «этим». Я совершенно не помню. Но я чувствую, что Кэрол в опасности. И Бог его знает, что это; я не верю ни в сны, ни в предсказания. Я считаю, что не верю во все это, и тем не менее звоню тебе по этому поводу.

Кофе был готов. Наклонившись, Пол выключил кофеварку.

– Ко всему этому можно прибавить то, что вчера мы с Кэрол чуть было не пострадали от несчастного случая в кабинете О'Брайена.

Он рассказал ей об ущербе, причиненном офису О'Брайена молнией.

– О Господи! – воскликнула она. – Я видела эту молнию, когда проснулась днем, но я не представляла себе что вы с Кэрол... что эта молния – именно то, что я... что мой кошмар связан с этой молнией. Боже мой! Я боюсь произнести это, чтобы не показаться старой суеверной дурой, но все же: неужели в этом сне было что-то пророческое? Неужели я предвидела эту молнию за "несколько минут до того, как она ударила?

– Это может быть, – неуверенно начал Пол, – просто незаурядным совпадением.

Они некоторое время молчали, переваривая сказанное и услышанное, затем Грейс произнесла:

– Послушай, Пол, я не помню, чтобы мы прежде говорили на эту тему, но ответь мне: ты веришь в сны, предсказания, ясновидение и прочее тому подобное?

– Я не могу однозначно ответить на этот вопрос. Я еще и сам не знаю.

– А я всегда относилась к этому однозначно: всегда считала это ложью, обманом и просто чушью. Но теперь...

– Теперь ты меняешь свое мнение.

– Ну, скажем, в меня закралось крохотное сомнение. И теперь я еще больше беспокоюсь о Кэрол, чем когда я только позвонила тебе.

– Почему? Говорю же тебе, у нее нет и царапины на теле.

– Один раз пронесло, – ответила Грейс, – но я видела два сна, и второй приснился мне через несколько часов после молнии. Не исключено, что «этим» является что-то еще. Раз в первом сне была доля правды, то и второй может оказаться не пустым. О Боже, идиотизм какой-то. Стоит только раз поверить в эту ерунду, как она тут же одолевает тебя. Но я ничего не могу с собой поделать. Я по-прежнему волнуюсь за нее.

– Даже если твой первый сон и оказался пророческим, – заметил Пол, – второй, вероятно, мог быть простым повтором, отголоском первого сна, а не очередным пророчеством.

– Ты так думаешь?

– Конечно. Раньше с тобой такого не бывало, так почему это должно опять с тобой случиться? Скорее всего это лишь стечение обстоятельств... как и вчерашняя молния.

– Да, возможно, ты и прав, – с некоторым облегчением сказала Грейс. – Возможно, такое однажды случается. Пожалуй, это я могу допустить. Но я не Нострадамус. И гарантирую, что не буду вести еженедельную колонку предсказаний в «Нэшнл инкуайрер».

Пол рассмеялся.

– И все же, – продолжала она, – хотелось бы мне точно вспомнить, что было в этих двух кошмарных снах.

Они еще немного поговорили, и, повесив трубку, Пол, хмурясь, какое-то мгновение смотрел на нее. Несмотря на свою относительную убежденность в том, что сны Грейс были странным совпадением, они произвели на него впечатление, и, как казалось, несколько больше должного.

Это уже близко.

Когда Грейс произнесла эти слова, Полу вдруг стало как-то жутко.

Это скоро случится.

«Совпадение, – сказал он себе. – Обыкновенное совпадение и чепуха. Забудь об этом».

Постепенно до него вновь стал доноситься аромат горячего кофе. Поднявшись с краешка стола, он наполнил чашечку.

С минуту или две Пол стоял позади своего письменного стола возле окна и, потягивая кофе, смотрел на несущиеся по небу грязно-серые тучи и непрекращающийся дождь. Потом, опустив глаза, он взглянул на задний двор, вспоминая про пришельца, увиденного ими накануне во время приготовления ужина: мелькнувшее в блеске молнии бледное искаженное лицо, лицо женщины, сверкающие глаза, искаженный то ли от ярости, то ли от ненависти рот. А может, это все-таки был просто Джаспер, датский дог, в сочетании со светообманом?

ТУК!

Звук был настолько громким и неожиданным, что Пол аж подпрыгнул от испуга. Если бы его чашечка не была наполовину пустой, он расплескал бы кофе по всему ковру.

ТУК! ТУК!

Это уже не могла быть та самая ставня, стук которой они слышали накануне вечером, потому что она бы тогда простучала всю ночь. Вполне возможно, что в ремонте нуждались теперь уже не одна, а две ставни.

«Этого еще не хватало! – подумал он. – Родной дом разваливается на части».

ТУК!

Источник звука находился где-то поблизости; настолько близко, что чуть ли не в пределах комнаты.

Пол прижался лбом к прохладному оконному стеклу и, взглянув налево, а затем направо, попытался определить, на месте ли ставни. Насколько он мог судить, ставни были закреплены должным образом.

Тук, тук-тук, тук, тук...

Став глуше, звук превратился в назойливое аритмичное постукивание, еще более изводящее, чем первые сильные удары. Теперь оно, казалось, доносилось из другого конца дома.

Хотя ему вовсе не хотелось забираться на лестницу и под дождем возиться со ставней, именно этим ему и предстояло заняться, так как иначе под аккомпанемент такого постукивания ему ничего не удастся написать. По крайней мере, не сверкала молния.

Поставив чашку на стол, Пол направился было к двери, но на полпути его остановил зазвонивший телефон.

«Да, тот еще предстоит денек», – устало подумал он.

Потом он вдруг понял, что, как только зазвонил телефон, ставня перестала стучать. Может быть, ветер вовсе сорвал ее, тогда с ремонтом придется подождать до более приемлемой погоды.

Вернувшись к столу, он подошел к телефону. Это звонил Альфред О'Брайен. Поначалу разговор не клеился, и Пол очень смущался. О'Брайен настоятельно выражал свою благодарность: «Вы спасли мне жизнь! Вы по-настоящему спасли меня от смерти!» С не меньшей настойчивостью, хотя в этом не было никакой необходимости, он повторял свои извинения по поводу того, что не позвонил вчера, сразу же после случившегося в офисе: «Я был настолько потрясен и ошеломлен, что плохо соображал и не поблагодарил вас. Это непростительно с моей стороны». Каждый раз, когда Пол пытался возражать против громких слов типа «героический» или «отважный», О'Брайен заливался еще сильнее. Наконец Пол решил сдержать свои протесты и дать человеку выплеснуть все эмоции; О'Брайен был твердо намерен очистить совесть с не меньшей тщательностью, чем та, с которой он смахивал крохотные пылинки со своего пиджака. Наконец он, похоже, почувствовал, что в достаточной мере искупил свою (в большей степени вымышленную) оплошность, и Пол с облегчением перевел разговор в другое русло.

О'Брайен звонил еще и по другому поводу, и теперь, словно тоже вдруг почувствовав смущение, он перешел к этой теме. Он никак не мог (это сопровождалось новой серией извинений) найти заявление, которое супруги Трейси подали ему накануне.

– Разумеется, когда это дерево пробило окно, все бумаги разлетелись по полу. Жуткий беспорядок. Некоторые бумаги были смяты и перепачканы, когда мы их подняли, большинство были мокрыми от дождя. Несмотря на это, Марджи – моей секретарше – удалось кое-как все найти и сложить, но – увы! – кроме вашего заявления. Его нигде нет. Я думаю, его могло унести ветром через одно из разбитых окон. Я не знаю, почему так случилось именно с вашим заявлением, но рекомендательной комиссии мы должны представить его в должном виде. Мне очень неловко доставлять вам такие неудобства, мистер Трейси, я искренне сожалею.

– Это не ваша вина, – ответил Пол. – Я заеду к вам за бланком, и мы с Кэрол заполним и подпишем его сегодня же.

– Вот и хорошо, – сказал О'Брайен. – Потому что оно должно быть у меня завтра рано утром, чтобы успеть к очередному заседанию комиссии. Марджи понадобится три полных рабочих дня, чтобы должным образом оформить и заверить ваше заявление, а именно столько времени и осталось до среды, когда будет комиссия. Если мы пропустим это заседание, следующее состоится только через две недели.

– Я заеду за бланком до полудня, – заверил Пол. – И привезу его вам в пятницу с утра.

Они распрощались, и Пол положил трубку.

ТУК?

Услышав этот звук, он сник.

Все-таки ему придется заняться ставней. А потом ехать в город за бланком заявления. Затем возвращаться домой. Полдня будет потеряно, и он не напишет ни единого слова.

ТУК! ТУК!

– Проклятие! – выругался Пол.

Тук, тук-тук, тук-тук...

Определенно, его ждал тот еще денек.

Он спустился вниз и полез в шкаф, где были его плащ и резиновые сапоги.

* * *

Взад-вперед, туда-сюда – «дворники» мотались по лобовому стеклу, резко поскрипывая, отчего у Кэрол сводило зубы. Подавшись вперед, она напряженно вглядывалась в дождевую завесу.

Улицы блестели; асфальт казался жирным и прилизанным. Мутные потоки воды неслись по сточным канавам, образуя лужи над забитыми решетками водостоков.

Было десять минут десятого; только что закончился утренний час пик. Хотя на улицах было еще оживленно движение казалось вполне равномерным. Для Кэрол все ехали слишком быстро, и она, чувствуя некоторую неуверенность, внимательно смотрела по сторонам.

За два квартала до офиса эта осторожность оправдалась: правда, и ее оказалось недостаточно, чтобы предотвратить несчастье. Не глядя на приближавшийся транспорт, какая-то блондинка, проскочив между двумя фургончиками, выбежала прямо под колеса ее «Фольксвагена».

– Господи! – вырвалось у Кэрол, когда она резко нажала на тормоз с такой силой, что даже приподнялась с сиденья.

Подняв взгляд, блондинка оцепенела с широко раскрытыми глазами.

Хотя «Фольксваген» ехал со скоростью не более двадцати миль в час, мгновенно остановить его было невозможно. Тормоза завизжали. Покрышки заскребли по мостовой, пытаясь вцепиться в мокрый асфальт.

– Боже мой, нет! – вскрикнула Кэрол, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

Машина, налетев на блондинку, подцепила ее своим капотом; «Фольксваген» стало заносить влево, и он оказался на пути приближавшегося «Кадиллака». Взвизгнув тормозами, «Кадиллак» резко вильнул, и шофер надавил на сигнал, словно решил, что от громкого звука Кэрол как по волшебству куда-то денется с его пути. В то мгновение она была уверена, что они неизбежно столкнутся, но «Кадиллак», даже не царапнув ее, прошел мимо в паре дюймов – все это произошло в считанные секунды, – и в тот же момент блондинка, скатившись с капота, упала на обочину. «Фольксваген» наконец-то остановился посреди улицы, раскачиваясь на своих рессорах, словно детская лошадь-качалка.

* * *

Все ставни были на месте. Все до единой. Ни одна из них не болталась и не стучала на ветру, как думал Пол.

В сапогах и плаще с капюшоном, он обошел вокруг дома, внимательно осматривая все ставни как на первом, так и на втором этажах, и не заметил никакой пропажи На доме не было видно никаких следов ненастья.

Весьма озадаченный, он вновь обогнул дом, чавкая сапогами по пропитанному дождем лугу, как по мокрой губке. На этот раз он искал какие-нибудь сломанные сучья деревьев, которые при порывах ветра могли биться о стену. Деревья оказались невредимыми.

Поеживаясь от преждевременного осеннего холода, он минуту-другую постоял на лужайке, приглядываясь и прислушиваясь, не раздастся ли стук, тревоживший дом всего несколько минут назад, поворачивая голову то вправо, то влево. Теперь ничего слышно не было: лишь дыхание ветра, шорох деревьев и тихий шелест падающего на траву дождя.

В конце концов, почувствовав, что от холодного дождя с ветром у него застыло лицо, он решил прекратить свои поиски до тех пор, пока вновь не услышит стук и не поймет, откуда он происходит. А пока он съездит в город за бланком заявления. Дотронувшись рукой до лица, он почувствовал жесткую щетину, вспомнил безупречную опрятность Альфреда О'Брайена и подумал, что ему неплохо бы побриться, перед тем как ехать.

Пол вернулся в дом через задний вход, оставив свой мокрый плащ на диване-качалке с виниловым сиденьем и скинув с себя сапоги, прежде чем отправиться на кухню. Закрыв за собой дверь, он с удовольствием почувствовал домашнее тепло.

ТУК! ТУК! ТУК!

Дом вздрогнул, словно от трех очень сильных и частых ударов кулака какого-то великана. В центре кухни, где к потолку была подвешена полка с кухонной утварью, звякнули кастрюли и сковородки.

ТУК!

Если бы настенные часы были не так хорошо прикреплены к стене, они наверняка бы упали.

Пол вышел на середину помещения, пытаясь определить, откуда доносился стук.

ТУК! ТУК!

Раскрылась дверца духовки.

Две дюжины маленьких склянок со специями зазвенели друг о друга.

«Что ж это за чертовщина?» – подумал Пол, чувствуя, как ему стало не по себе.

ТУК!

Он начал медленно поворачиваться, прислушиваясь и присматриваясь.

Вновь брякнули кастрюли и сковородки, а большой половник, сорвавшись со своего крючка, со звоном упал на стоявший под ним разделочный стол.

В поисках источника Пол посмотрел наверх.

ТУК!

Он уже думал, что вот-вот посыплется штукатурка, но этого не произошло. Однако звук определенно доносился откуда-то сверху.

Тук, тук-тук, тук...

Неожиданно стук стал тише, чем был, но совсем не пропал. По крайней мере, дом перестал дрожать и посуда прекратила греметь.

Пол направился к лестнице с твердым намерением установить причину творившегося безобразия.

* * *

Блондинка упала навзничь в водосточную канаву, одна рука ладонью вверх была откинута в сторону, другая безжизненно лежала у нее на животе. Золотистые локоны были в грязи. Ее захлестывал поток трехдюймовой глубины, несущий к ближайшему водостоку листья, песок и обрывки бумажного мусора, и в этой мутной воде беспорядочно метались ее длинные волосы.

Опустившись возле нее на колени, Кэрол поразилась, когда увидела, что жертвой оказалась вовсе не женщина, а девушка лет четырнадцати-пятнадцати. Она была необыкновенно хороша, с тонкими чертами лица, бывшего в тот момент жутко бледным.

Для такой отвратительной погоды она была одета совершенно несоответствующим образом: белые теннисные туфли, джинсы и клетчатая сине-белая блузка. Ни плаща, ни даже зонтика у нее не было.

Дрожащими руками Кэрол взяла ее правую руку и пощупала пульс. Она уловила его сразу же: он был ровным и отчетливым.

– Слава Богу, – произнесла она слабым голосом. – Слава Богу, слава Богу.

Кэрол начала осматривать девушку. У нее не оказалось никаких серьезных травм, только несколько ссадин и царапин. Тем не менее это не исключало внутреннего кровотечения.

Водитель «Кадиллака», высокий мужчина с бородкой клинышком, остановился возле «Фольксвагена» и посмотрел на лежавшую девушку:

– Мертва?

– Нет, – ответила Кэрол. Она осторожно приподняла сначала одно веко девушки, затем другое. – Просто потеряла сознание. Возможно, легкое сотрясение. Кто-нибудь вызывает «Скорую помощь»?

– Не знаю, – сказал он.

– Тогда вызовите вы. Скорее.

Развернувшись, он побежал прямо по луже, не заботясь о том, что ее глубина превышала высоту его ботинок.

Кэрол нажала на подбородок девушки: ее челюсть была расслаблена, и рот легко открылся. В нем не было видно ничего затруднявшего дыхание, крови или чего-то, могущего вызвать удушье; язык находился в безопасном положении.