Текст книги "Ангелы-хранители"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

8

Во вторник двадцать пятого мая Трейси Ли Кишан не могла уснуть. Она была настолько возбуждена, что все в ней ходило ходуном. Трейси могла бы сравнить себя с одуванчиком, белым пушистым шариком: достаточно малейшего дуновения – и легкие семена-парашютики полетят во все стороны, ее больше не станет, она исчезнет без остатка.

Трейси исполнилось тринадцать лет, и она обладала необычайно развитым воображением.

Лежа в кровати в темной спальне, девочка, даже не закрывая глаз, могла представить себя сидящей верхом на ее собственном гнедом жеребце по кличке Гудхарт,[14]14
  Букв.: Доброе Сердце (англ.). – Прим. пер.


[Закрыть] а если точнее, мчащейся галопом по треку – мимо мелькает изгородь, другие лошади скачут позади, до финиша остается меньше ста ярдов, а с главной трибуны слышен восхищенный гул зрителей…

В школе она постоянно получала хорошие отметки, но не из-за прилежания, а потому что учение давалось ей легко и не требовало от нее больших усилий. К занятиям Трейси относилась довольно безразлично. Она была стройной блондиночкой с глазами цвета чистого летнего неба и очень хорошенькой; мальчики крутились вокруг нее, но Трейси уделяла им не больше внимания, чем учебе, хотя все ее подружки были настолько заняты мальчишками, что подчас ей бывало невыразимо скучно.

По-настоящему Трейси была увлечена – глубоко и страстно – только лошадьми и только чистокровными скакунами. Она собирала фотографии животных с пятилетнего возраста и посещала уроки верховой езды с семи лет, несмотря на то, что долгое время ее родители не могли позволить себе купить ей лошадь. Последние два года, однако, бизнес ее отца процветал, и вот два месяца назад семья переехала в новый дом на участке в два акра в Ориндж-парк-эйкрз. Здесь многие держали лошадей и было немало дорожек для верховой езды. В конце их владения находилась конюшня на шесть лошадей, но пока в ней было занято только одно стойло. Именно сегодняшний день, двадцать пятое мая, навсегда останется в сердце Трейси днем, который наглядно доказывал: Бог существует – сегодня ей подарили собственную лошадь – прекрасного и несравненного Гудхарта.

Заснуть, разумеется, девочка не могла. Она ушла в спальню в десять, но и к полуночи сна у нее не было ни в одном глазу. К часу ночи Трейси больше не могла оставаться в постели. Ей было просто необходимо пойти в конюшню и посмотреть на Гудхарта. Убедиться, что с ним все в порядке. Что ему удобно в его новом пристанище. Убедиться, что он настоящий.

Она откинула в сторону простыню и тонкое одеяло и выскользнула из постели. На ней были трусики и футболка с надписью «Скачки Санта-Анита», поэтому девочка просто натянула джинсы и сунула босые ноги в голубые кроссовки «Найк».

Бесшумно повернув ручку двери, она тихо вышла в холл, оставив дверь в спальню открытой. В доме было темно и тихо. Ее родители и девятилетний брат Бобби спали.

Трейси прошла через холл, гостиную и столовую, не зажигая света, полагаясь на лунное сияние, проникающее в дом через большие окна.

Войдя в кухню, выдвинула ящик из углового шкафчика и достала фонарик. Затем, отперев заднюю дверь, вышла на открытую кухонную веранду, тихонько притворила за собой дверь, не включая фонарь.

Весенняя ночь повеяла на нее прохладой. Несколько больших, посеребренных сверху лунным светом, но темных снизу облаков плыли, подобно парусным галеонам, по океану ночи, и Трейси полюбовалась ими несколько мгновений. Ей хотелось вобрать в себя мгновение, приближавшее ее к встрече с любимцем. Что ни говори, а сейчас впервые она сможет побыть со своим гордым и благородным конем наедине – постоять рядом и вместе помечтать о будущих совместных радостях.

Трейси миновала веранду, обошла вокруг плавательного бассейна, в воде которого трепетало гофрированное отражение луны, и зашагала по идущему вниз газону. В освещенной лунным светом траве мириадами огоньков мерцали капельки ночной росы.

Слева и справа участок был обнесен белой изгородью, слегка фосфоресцирующей в лунном сиянии. За изгородью простирались другие участки, площадью не меньше акра, а некоторые такие же большие, как владение Кишанов. На всем пространстве Ориндж-парк-эйкрз стояла ночная тишина, нарушаемая только несколькими цикадами и лягушками.

Трейси медленно шла по направлению к конюшне на краю участка, размышляя о победах, которые ожидают их с Гудхартом. Он, правда, больше не будет участвовать в состязаниях. В недалеком прошлом жеребец брал призы на скачках в Санта-Анита, Дель-Мар, Голливуд-парке и других местах по всей Калифорнии, но получил травму, и возвращать его на трек было небезопасно. Тем не менее Гудхарта можно было использовать как племенного производителя, и Трейси не сомневалась, что его потомству уготовано блестящее будущее. Через неделю им обещали доставить двух хороших кобыл, и тогда сразу же отвезут их на племенную ферму, где Гудхарт их покроет. Потом все трое вернутся назад, и Трейси будет за ними ухаживать. На следующий год родятся два здоровеньких жеребеночка, и их отправят к тренеру, живущему поблизости, чтобы Трейси могла постоянно навещать малышей. Она будет помогать их растить и выезжать, научится всему, что нужно для воспитания настоящих чемпионов, а потом потомок Гудхарта впишет новые страницы в историю скачек – Трейси была абсолютно уверена, что именно так все и произойдет.

Ее мечтания были прерваны, когда до конюшни оставалось пройти ярдов сорок: она наступила в какую-то кашу, поскользнулась и чуть не упала. Хотя запаха Трейси не услышала, она подумала, что это, наверное, помет, оставленный Гудхартом во время вчерашней прогулки. Чувствуя себя глупо и неуклюже, девочка включила фонарик и, посветив себе под ноги, вместо лошадиного навоза увидела ужасным образом растерзанное тело кошки.

Трейси фыркнула от отвращения и тотчас выключила фонарик.

Их район буквально кишел кошками, отчасти потому, что вокруг конюшен, как правило, водилось множество мышей. С ближайших холмов регулярно спускались койоты в поисках добычи. Иногда им удавалось схватить зазевавшуюся кошку, и поначалу Трейси подумала, что какой-нибудь койот подлез под изгородь или перепрыгнул через нее и подстерег эту несчастную кошку, которая вышла охотиться на грызунов.

Койот, правда, съел бы кошку на месте, оставив от нее только кончик хвоста и кучу шерсти, поскольку эти хищники ужасно прожорливы. Или утащил бы жертву в другое место, где никто не помещал бы его трапезе. Эта же кошка не была съедена даже наполовину – ее просто разорвали на куски, как будто убийство в данном случае стало самоцелью.

Трейси содрогнулась.

И вспомнила слухи, ходившие про зоосад.

В Ирвин-парке, всего в милях двух отсюда, два дня назад кто-то убил нескольких животных, находившихся в вольерах. Какие-нибудь наркоманы. Садисты. Никто не знал в точности, что произошло, но слухи об этом ходили очень упорные. Соседские ребята вчера ездили туда на велосипедах; изуродованных трупов, правда, они не видели, но заметили: животных в вольерах поубавилось. Шотландского пони точно на месте не оказалось. Они начали расспрашивать служащих парка, но те оказались неразговорчивыми.

Предположение о том, что те же самые психи бродят по Ориндж-парк-эйкрз, убивая кошек и других домашних животных, привело Трейси в замешательство. Ей вдруг пришло в голову, что если у людей, убивающих кошек ради удовольствия, настолько не в порядке с головой, то они вполне могут переключиться и на лошадей.

Мысль о Гудхарте, стоящем в конюшне в одиночестве, чуть не парализовала ее. На мгновение у девочки отнялись ноги.

Странным образом ночные звуки вокруг нее стихли.

Цикады умолкли. Не было слышно и лягушек.

Облака-галеоны встали на якорь в ночном небе, как будто путь им преградили сияющие в лунном свете льды.

В ближнем кустарнике что-то шевельнулось.

Большая часть огромного участка отводилась под газон, по которому были искусно высажены живописные группы растений, состоявшие в основном из индийских лавров и джакаранд, нескольких коралловых деревьев, клумб с азалиями, кустов калифорнийской сирени и жимолости.

Трейси ясно услышала, как зашуршали кусты – кто-то грубо и торопливо пробирался через них. Но когда она включила фонарик и обвела его лучом ближайшие заросли, то не увидела ничего подозрительного.

Опять наступила непривычная тишина.

Девочка подумала: может, лучше вернуться домой и, разбудив отца, попросить его пойти вместе с ней или же лечь спать и утром все проверить самой. А что, если там, в кустах, всего-навсего койот? В этом случае опасность ей не угрожает. Голодный койот, конечно, может напасть на младенца, но убежит от всякого ростом с Трейси. Кроме того, она была слишком встревожена за своего благородного Гудхарта, чтобы терять время попусту; ей необходимо было удостовериться, что с ним все в порядке.

Направив луч фонаря себе под ноги, чтобы не наступить еще на что-нибудь неприятное, Трейси заспешила к конюшне. Сделав всего несколько шагов, она опять услышала шелест и, что еще хуже, жуткое рычание, не похожее на звуки, издаваемые известными ей животными.

Девочка в нерешительности остановилась и хотела уже бежать домой, когда из конюшни до нее донеслось пронзительное ржание Гудхарта. Впечатление было такое, что от страха он бьет копытами о дощатую стенку стойла. В воображении Трейси моментально возникла картина: ухмыляющийся маньяк приближается к Гудхарту, держа в руках ужасные орудия пыток. Ее боязнь за себя уступила место страху за ее любимого жеребца, и она помчалась ему на помощь.

Было слышно, как бедняга Гудхарт еще сильнее застучал копытами по стенам – в ночной тишине звук раздавался гулко, как гром.

Когда от конюшни Трейси отделяли каких-нибудь пятнадцать ярдов, до нее вновь донеслось странное утробное рычание и она поняла: сзади на нее надвигается какое-то существо. На скользкой траве девочка с трудом прервала бег, обернулась и вскинула фонарик.

На нее неслось существо, место которому было только в преисподней. Оно испустило безумный и злобный вопль.

В свете фонарика Трейси не сумела как следует разглядеть нападавшего. Фонарик прыгнул у нее в руке, да и луна вдруг зашла за облако; кроме того, существо мчалось слишком быстро, а она слишком сильно напугалась, чтобы понять, что это на самом деле. Девочка заметила только большую уродливую голову, всю в асимметрических углублениях и желваках, огромные челюсти, полные острых зубов, и янтарные глаза, светящиеся в луче фонарика так же, как глаза кошек и собак отсвечивают в свете автомобильных фар.

Трейси завизжала. Нападавший издал еще один вопль и кинулся на нее. Он ударился о девочку с такой силой, что чуть не вышиб из нее дух. Фонарик отлетел в сторону, она упала, существо навалилось на нее сверху, и они покатились в сторону конюшни. Трейси изо всех сил молотила кулачками по чудовищу, пока не ощутила, как острые когти впиваются ей в правый бок. Из раскрытой пасти ее обдало зловонным дыханием, в котором смешивался запах крови, гнилого мяса и еще чего-то более отвратительного; она почувствовала, что мерзкая тварь сейчас вцепится ей в горло – я сейчас умру, о Господи, оно меня сейчас убьет, как ту кошку! Разумеется, через несколько секунд это бы и случилось, если бы Гудхарт, обезумевший от страха, не выбил дверь конюшни и не выскочил прямо на них.

Завидев девочку и чудовище, конь заржал и взвился на дыбы, как будто собираясь растоптать их.

Существо испустило еще один леденящий душу вопль, но на этот раз не от ярости, а от страха. Оно освободило Трейси и метнулось в сторону, стараясь избежать удара копыт.

Копыта Гудхарта опустились на землю в нескольких дюймах от головы девочки, затем конь опять встал на задние ноги, перебирая передними в воздухе и сопровождая это громким ржанием, и она поняла, что через несколько секунд он может в панике размозжить ей голову. Трейси перекатилась в сторону, противоположную той, куда метнулась желтоглазая тварь, к этому моменту исчезнувшая в темноте.

Гудхарт продолжал подниматься на дыбы и ржать, Трейси визжала и звала на помощь, собаки во всей округе начали выть, и в доме вспыхнул свет, давая ей надежду на спасение. Вместе с тем она чувствовала: чудовище находится где-то рядом, возможно, старается обойти жеребца, чтобы наброситься на нее вновь. Ей стало ясно, что прежде чем она успеет добраться до дома, оно снова схватит ее, и поэтому решила искать спасения в одном из пустых стойл. На бегу Трейси приговаривала: «Господи, о, Господи, Господи, Господи, Господи…»

Двустворчатая дверь конюшни, построенной на голландский манер, была крепко заперта на щеколду. Еще одна щеколда была на дверной раме. Трейси отперла эту щеколду, распахнула створки, прыгнула в пахнущую сеном темноту и, захлопнув за собой дверь, стала тянуть ее на себя что было сил.

Мгновением позже чудовище ударило в дверь снаружи, стараясь выбить ее, но рама не позволила ему это сделать. Дверь открывалась только наружу, и Трейси надеялась, что у желтоглазой твари не хватит ума сообразить, что створки надо тянуть на себя.

Но она ошиблась.

(Боже праведный, почему эта бестия не настолько же глупа, насколько она уродлива?!)

Ударившись о дверь два раза, чудовище потянуло ее в свою сторону, едва не вырвав створки из рук Трейси.

Ей хотелось позвать на помощь, но нужно было экономить каждую унцию энергии для того, чтобы еще крепче упереться пятками в пол и тянуть дверь на себя. От усилий ее демонического противника дверь так и билась о косяк. К счастью, Гудхарт все еще громко ржал, а чудовище испускало вопли – поэтому, подумала она, отцу нетрудно будет определить, куда бежать на помощь.

Дверь приоткрылась на несколько дюймов. Трейси вскрикнула и с усилием захлопнула ее. Через мгновение чудовищу удалось оттянуть створки на себя, удержать и открыть их еще шире. Девочка проигрывала. С каждой секундой щель становилась все шире. Она уже видела смутные очертания уродливой головы. Янтарные глаза уже не светились так ярко. Чудовище шипело и рычало на нее, а зловонное дыхание перебивало запах сена.

Постанывая от ужаса и отчаяния, Трейси тянула на себя дверь изо всех сил. Но тщетно. Щель становилась все шире и шире. В висках у нее стучало так сильно, что она даже как следует не расслышала первый выстрел. Затем, когда в ночи прогремел второй, девочка поняла: отец спешит к ней на помощь, вооруженный своей двустволкой двенадцатого калибра.

Дверь вдруг захлопнулась в руках у Трейси, поскольку нападавший, напуганный выстрелами, перестал тянуть на себя. Трейси изо всех сил продолжала удерживать ее.

И тут она подумала, что в суматохе отец может решить, будто во всем виноват Гудхарт, что он взбесился или что-нибудь в этом роде. Поэтому девочка начала кричать:

– Не стреляй в Гудхарта! Не стреляй в коня!

Выстрелов больше не последовало, и Трейси стало стыдно за свои мысли. Отец был осторожным человеком, особенно когда дело касалось оружия, и, если он не знает, что происходит, то сделает только предупредительные выстрелы. Вот и сейчас скорее всего он разнес в клочья какой-нибудь куст.

С Гудхартом наверняка все в порядке, а чудовище с янтарными глазами, по-видимому, уже мчится к холмам или каньонам, или туда, откуда оно пришло.

(Кстати, что же это такое было?)

Слава Богу, все уже позади.

Трейси услышала топот, а затем голос ее отца, зовущего ее по имени. Она открыла дверь и увидела его, одетого в синие пижамные брюки, с двустволкой в руках, спешащего к ней. За ним бежала мама с фонариком в руках, в короткой желтой ночной рубашке. На пригорке, в конце загона, стоял Гудхарт, прародитель будущих чемпионов, в целости и сохранности.

При виде коня, стоявшего перед ней без единой царапины, у Трейси из глаз брызнули слезы, и она, спотыкаясь, выбежала из конюшни, чтобы осмотреть его поближе. Не успела девочка сделать и трех шагов, как жгучая боль пронзила весь ее правый бок, и у нее вдруг закружилась голова. Трейси покачнулась, упала, приложила ладонь к боку, почувствовала что-то мокрое и поняла: она ранена. Тут девочка вспомнила, что чудовище впилось в нее когтями, как раз перед тем, как Гудхарт вырвался из стойла и спугнул его. Откуда-то издалека она услышала собственный голос:

– Милая моя лошадка… какая хорошая лошадка…

Отец опустился рядом с Трейси на колени.

– Малышка, что случилось, что с тобой?

Ее мама тоже была рядом.

Отец увидел кровь.

– Вызывай «скорую»!

Мать, не подверженная панике или истерикам в трудные минуты, мгновенно помчалась в сторону дома.

Трейси начала терять сознание. В ее глазах сгущалась темнота, но это не была ночная темнота. Этой темноты она уже не боялась. Это была хорошая, успокаивающая темнота.

– Малышка, – проговорил отец, прикладывая ладонь к ее ранам.

Слабым голосом, понимая, что находится в полубреду, и удивляясь собственным словам, Трейси произнесла:

– Помнишь, когда я была маленькой… совсем маленькой… я думала… что у меня в шкафу живет кто-то страшный?

Он обеспокоенно нахмурился.

– Детка, тебе сейчас лучше полежать спокойно и помолчать.

Окончательно теряя сознание, Трейси сказала с серьезностью, которая одновременно позабавила и напугала отца:

– Ну так вот… привидение, которое жило в шкафу в нашем старом доме… оно было настоящее… и оно приходило за мной.

9

В 4.20 утра в среду, несколько часов спустя после нападения в усадьбе Кишанов, Лемюэль Джонсон приехал в больницу Святого Иосифа в Ориндже, куда поместили Трейси. Несмотря на то, что Лем не терял времени, он обнаружил, что шериф Уолт Гейнс опередил его. Уолт стоял в коридоре, глядя сверху вниз на молодого доктора, облаченного в зеленый хирургический комбинезон и белый халат; они вполголоса о чем-то спорили.

Бригада УНБ, занимающаяся происшествием в Банодайне, проверяла все полицейские управления в графстве, включая и управление в Ориндж-сити, в ведении которого оказалось дело Кишанов. Руководитель ночной смены бригады УНБ позвонил домой Лему и сообщил о происшествии, не без основания посчитав, что оно вписывается в цепочку связанных с Банодайном инцидентов.

– Ты же отдал нам это дело, – напомнил Лем Уолту, подойдя к шерифу и доктору, стоящим у палаты, в которой лежала девочка.

– Возможно, это что-то другое.

– Ты же знаешь, что это не так.

– Полной ясности еще нет.

– Как же нет? В доме Кишанов я разговаривал с твоими людьми.

– О'кей, я нахожусь здесь в роли наблюдателя.

– Головная боль.

– Что?

– У меня сильная головная боль, и она называется Уолтер.

– Как интересно! А у твоей зубной боли тоже есть имя?

– Ее зовут точно так же.

– Нет, так их можно перепутать. Назови ее Бертом, или Гарри, или еще как-нибудь.

Лем сдержал улыбку. Он любил Уолта, но понимал: за этими шуточками скрывается стремление возобновить расследование. Поэтому Лем сделал каменное лицо, хотя Уолт, несомненно, видел, что ему хочется улыбнуться. Глупая игра, но ее надо было продолжать.

Доктор Роджер Селбок был похож на молодого Рода Стайгера.[15]15
  Популярный американский киноактер. – Прим. пер.


[Закрыть] Когда Лем и Уолт громко заговорили, он нахмурился; подобно Роду Стайгеру, он внушал присутствующим определенное чувство почтения, и они сразу замолчали.

Доктор сказал, что девочка была обследована, ее раны обработаны и ей было введено болеутоляющее. Она еще очень слабенькая. Селбок собирается ввести ей сильное успокоительное, чтобы Трейси заснула, и он против того, чтобы полицейские любого ранга задавали ей сейчас какие-либо вопросы.

Утренние больничные звуки, разговоры вполголоса, запах дезинфицирующих средств и строгий вид одетой в белое монашки, прошествовавшей мимо, вызвали у Лема тяжелое чувство. Он вдруг испугался, что девочка находится в гораздо более тяжелом состоянии, чем ему говорили, и он поделился своей тревогой с Селбоком.

– Нет, нет, она в неплохой форме, – сказал доктор. – Я отослал ее родителей домой – я бы не сделал этого, если бы самочувствие было плохое. У нее оцарапана левая сторона лица и синяк под глазом – это все ничего. Что касается раны на правом боку, мы наложили ей тридцать два шва – нужно будет позаботиться о том, чтобы шрам был не очень страшный. Но малышка вне опасности. Она сильно испугалась. Тем не менее Трейси умненькая и самостоятельная девочка, и я не думаю, что психическая травма останется надолго. В то же время я против того, чтобы сегодня подвергать ее допросу.

– Не допросу, – заметил Лем. – Всего несколько вопросов.

– Это займет пять минут, – сказал Уолт.

– Даже меньше, – подтвердил Лем.

Они вдвоем стали упрашивать Селбока, и наконец тот сдался.

– Ну ладно… Вы ведь тоже на работе… только не переусердствуйте.

– Я буду воплощением чуткости, – пообещал Лем.

– Мы будем воплощением чуткости, – поправил его Уолт.

Селбок сказал:

– А можно мне спросить: что с ней произошло?

– А она сама вам не говорила? – спросил Лем.

– Трейси говорит, что на нее напал койот.

Лем был удивлен и увидел удивление на лице Уолта.

Может быть, все-таки этот случай не имеет ничего общего с делом Далберга и зоосадом Ирвин-парка?

– Но, – сказал доктор, – на такую большую девочку не может напасть ни один койот. Они опасны для совсем маленьких детей. Кроме того, я не верю, что койот может нанести такие раны.

Уолт спросил:

– Мне сказали: ее отец отогнал нападавшего с помощью ружья. Он-то видел, что это было?

– Нет, – ответил Селбок. – В темноте он ничего не разглядел и сделал два предупредительных выстрела. Он говорит, будто что-то побежало через двор и перепрыгнуло через забор, но не рассмотрел никаких подробностей. Трейси в бреду призналась ему, что это было привидение, которое когда-то жило у нее в шкафу. Мне она сказала, что это был койот. Вы… случайно не знаете, что тут вообще происходит? Может быть, вы сообщите мне что-нибудь, чтобы я знал, как правильно лечить мою пациентку?

– Я – нет, – сказал Уолт. – Но вот мистер Джонсон знает все об этом деле.

– Спасибо тебе, – сказал Лем.

Уолт улыбнулся в ответ.

Селбоку Лем сказал:

– Извините, доктор, но я не уполномочен обсуждать это дело. Во всяком случае, что бы я ни сообщил вам, это не повлияет на методы лечения.

Когда наконец Лем и Уолт оказались в палате, они увидели сильно израненную и бледную симпатичную девочку, лежащую под простыней на больничной койке. Несмотря на принятое болеутоляющее, она все еще нервничала, поэтому-то, очевидно, Селбок и хотел дать ей успокоительное. Хотя девочка явно старалась не показывать, что ей до сих пор страшно.

– Ты бы лучше оставил нас вдвоем, – сказал Лем Уолту.

– Лучше – это на ужин съесть филе-миньон, – сказал Уолт. – Привет, Трейси, я – шериф Уолт Гейнс, а это – Лемюэль Джонсон. Со мной-то можно иметь дело, а вот Лем – большой зануда, все об этом говорят, но я его приструню, так что не бойся.

Перебивая друг друга, они постепенно заставили Трейси разговориться. Очень быстро выяснилось: она наврала Селбоку про койота, потому что, скажи она правду, ей никто бы не поверил: ни доктор, ни кто другой.

– Я боялась, что меня сочтут ненормальной и продержат здесь слишком долго.

Присев на краешек койки, Лем сказал:

– Трейси, ты можешь быть уверена, я так не считаю. Я знаю, что ты видела сегодня ночью, и хочу только, чтобы ты подтвердила это.

Девочка удивленно посмотрела на него.

Уолт стоял в ногах кровати, похожий на большого плюшевого мишку, и улыбался. Он сказал:

– Перед тем как потерять сознание, ты призналась своему отцу, что на тебя напало привидение, жившее в твоем шкафу.

– Это была мерзкая тварь, – сказала она. – Но, конечно, не привидение.

– Ну, рассказывай, – произнес Лем.

Трейси взглянула на Уолта, затем на Лема и вздохнула.

– Лучше вы сами скажите, что я должна была увидеть, и, если это совпадает с тем, что случилось, я расскажу вам все, что помню. Но сама я начинать не буду, потому что все это похоже на бред сумасшедшего.

Лем с тоской взглянул на Уолта, подумав, что придется в его присутствии рассказывать некоторые подробности дела.

Уолт усмехнулся.

Обращаясь к девочке, Лем сказал:

– Желтые глаза.

Она охнула и напряглась.

– Да! Значит, вы всё знаете? Вы знаете, что это было? – Трейси приподнялась, желая сесть, но швы ее напряглись, и она, поморщившись от боли, откинулась на подушку. – Скажите, что же это было?

– Трейси, – сказал Лем, – я не имею права сказать тебе это. Я дал подписку. Если я ее нарушу, меня могут посадить в тюрьму, но что еще хуже, я потеряю уважение к самому себе.

Она нахмурилась и кивнула.

– Я понимаю.

– Вот и хорошо. Теперь расскажи все, что помнишь, о существе, которое на тебя напало.

Оказалось, что Трейси не так уж много удалось рассмотреть – ночь была темная, а фонариком она осветила Аутсайдера только на мгновение.

– Довольно большого размера, наверное, с меня ростом. Желтые глаза. – Она содрогнулась. – И морда у него была какая-то странная.

– Что значит странная?

– Ну, вся в таких шишках, уродливая.

Девочка побледнела еще больше, и на лбу у нее выступили мелкие капли пота.

Облокотившись о спинку кровати, Уолт наклонился вперед, стараясь не пропустить ни одного слова.

Порыв ветра, внезапно налетевший со стороны гряды Санта-Ана, напугал девочку. Она со страхом взглянула на застучавшее окно, как будто боялась, что сейчас что-то влетит в палату через стекло.

«А ведь таким способом Аутсайдер напал на Вэса Далберга», – подумал Лем.

Девочка сделала глотательное движение.

– Пасть у него была огромная… а зубы…

Ее начало трясти, и Лем положил руку ей на плечо.

– Все позади, детка. Все кончилось хорошо.

Выдержав паузу, чтобы успокоиться, но продолжая дрожать, Трейси сказала:

– По-моему, оно было волосатое или обросшее шерстью… я не уверена, и очень сильное.

– На какое животное оно было похоже? – спросил Лем.

Она отрицательно покачала головой.

– Ни на что не похоже.

– Но, если бы тебе все-таки пришлось сравнивать его с животным, оно было похоже на кугуара или на что-то еще?

– Нет. Не на кугуара.

– На собаку?

Трейси заколебалась.

– Может быть… немного похоже на собаку.

– И немного на медведя?

– Нет.

– На пантеру?

– Нет. И ни на какую другую кошку.

– На обезьяну?

Она нахмурилась в раздумье.

– Не знаю… может быть… немного. Только ни у собак, ни у обезьян не бывает таких зубов.

Распахнулась дверь, и в палату вошел доктор Селбок.

– Пять минут уже прошли.

Уолт стал было выпроваживать доктора, но Лем сказал:

– Нет, все в порядке. Мы закончили. Еще полминуты.

– Счет пошел на секунды, – сказал Селбок, выходя в коридор.

Лем обратился к Трейси:

– На тебя можно положиться?

– В смысле «держать язык за зубами»?

Лем кивнул.

Девочка сказала:

– Да. Я никому не хочу сообщать об этом. Родители считают меня взрослой. Я имею в виду в умственном и эмоциональном отношении. Но если я начну рассказывать истории о всяких монстрах, они решат, что я еще маленькая, и изменят свои планы насчет лошадей. А этого я не могу допустить, мистер Джонсон. Нет, сэр. Моя версия – это был бешеный койот. Но…

– Да?

– Можете ли вы мне ответить: оно не вернется?

– Думаю, что нет. Хотя на твоем месте я бы не ходил к конюшне по ночам. Договорились?

– Договорились.

«Судя по выражению ее лица, она теперь долго не станет выходить из дома по вечерам», – подумал Лем.

Лем и Уолт вышли в коридор, поблагодарили доктора Селбока за содействие и двинулись к крытой больничной автостоянке. Еще не начало светать, и похожее на пещеру бетонное помещение было пустынно. Их шаги гулко раздавались в тишине.

Их машины оказались припаркованными недалеко друг от друга, и Уолт проводил Лема до его неприметного служебного «Форда». Когда Лем вставил ключ в дверной замок, Уолт оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не слышит, и произнес:

– Расскажи.

– Не могу.

– Я все равно узнаю.

– Ты отстранен от дела.

– Тогда подай на меня в суд.

– Это идея.

– За подрыв национальной безопасности.

– Справедливое обвинение.

– Посади меня.

– Не исключено, – сказал Лем, зная, что этого он не сделает.

Парадоксально, нахальство, с которым Уолт пытался влезть в это расследование, одновременно раздражало и нравилось Лему. У него было немного друзей, и главным из них был Уолт; Лема тешила мысль, что малое количество друзей объясняется высокими требованиями, которые он предъявлял к ним. Если бы Уолт отступил, испугавшись федеральных властей, если бы он выключил свое любопытство так же легко, как гасят свет поворотом выключателя, его репутация была бы подпорчена в глазах друга.

– Что́ одновременно похоже на собаку и обезьяну, да еще имеет желтые глаза? – спросил Уолт. – Кроме твоей тещи, конечно.

– Оставь мою тещу в покое, трепло, – ответил Лем.

Не в силах сдержать улыбку, он уселся за руль.

Уолт уцепился за дверцу машины и, наклонившись, взглянул Лему в глаза.

– Ради Христа, объясни мне, что там такое убежало из Банодайна?

– Я повторяю: Банодайн здесь ни при чем.

– Ну да, а пожар они сами себе устроили, чтобы замести следы.

– Не будь дураком, – сказал Лем устало, вставляя ключ в замок зажигания. – Следы заметают более эффективными и менее радикальными методами. Если есть что заметать. А там ничего такого не было. Потому что Банодайн здесь ни при чем.

Лем завел двигатель, но Уолт не отставал. Удерживая дверцу в открытом положении, он наклонился еще ниже и заговорил, перекрывая рев мотора:

– Генная инженерия. Вот чем они занимаются там в Банодайне. Возятся с бактериями и вирусами и выводят новые микроорганизмы, способные на хорошие поступки вроде вырабатывания инсулина и поедания нефтяных пятен. Я думаю, они также экспериментируют с генами растений – выводят семена кукурузы, которая сможет расти на кислой почве, или пшеницы, которую надо поливать в два раза реже. Мы привыкли думать, что эксперименты с генами проводятся в малых масштабах: на растениях или бактериях. Но ведь можно экспериментировать и с генами животных, чтобы вывести необычное потомство – может быть, новые виды животных? Это – то, чем занимаются в Банодайне? То, что оттуда убежало?

Лем отчаянно замотал головой.

– Уолт, я не специалист по рекомбинации ДНК, но я не думаю, что наука достаточно продвинулась, чтобы делать такие вещи. И главное, зачем? Ну хорошо, предположим, можно произвести на свет какого-нибудь генетического ублюдка. Что с ним потом делать-то? На ярмарках показывать?

Уолт сузил глаза.

– Я не знаю. Я думал, что ты мне ответишь.

– Послушай, денег на эксперименты выделяется мало, и за то, чтобы получить даже маленькое ассигнование, ведется конкурентная борьба. Поэтому никто не может себе позволить проводить опыты, результаты которых не будут иметь применения. Понимаешь? Просто потому, что я занимаюсь этим расследованием, ты решил, что оно имеет отношение к национальной безопасности. И отсюда ты делаешь вывод, что Банодайн попусту расходует денежки Пентагона, производя уродов для ярмарок.

– Слова «попусту» и «Пентагон» иногда встречаются в одном и том же предложении, – сухо сказал Уолт.