Текст книги "Ангелы-хранители"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Глава пятая

1

Поздним утром 20 мая, вернувшись из однодневной командировки в Акапулько, Винсент Наско купил номер «Таймс» в международном аэропорту Лос-Анджелеса, прежде чем сесть в маршрутное такси, которое почему-то называлось лимузином, хотя представляло из себя обычный микроавтобус. Во время пути в свой городской дом в Гантингтон-Бич он просматривал газету и на третьей странице наткнулся на репортаж о пожаре в лаборатории Банодайн в Ирвин-сити.

Он начался вскоре после шести утра накануне, когда Винс еще ехал в аэропорт, чтобы успеть на рейс Лос-Анджелес – Акапулько. Прежде чем пожарные ликвидировали огонь, пострадали два лабораторных корпуса.

Те, кто нанял Винса для убийства Дэвиса Вэтерби, Лоутона Хейнса, четы Ярбеков и Хадстонов, наверняка наняли и специалиста по поджогам. Эти люди явно старались уничтожить всю информацию о проекте «Франциск», как ту, которая хранилась в картотеках Банодайна, так и ту, которая находилась в головах ученых, участвовавших в разработке и осуществлении проекта.

Поскольку этот проект представлял собой государственную тайну, то в газете, конечно, о нем ничего не говорилось. Комплекс Банодайн характеризовался в статье как «лидер в генной инженерии, специализирующийся на разработке новых препаратов, основанных на исследованиях в области рекомбинации ДНК».

На пожаре погиб ночной сторож. «Таймс» не давала никакого объяснения на этот счет. Винс сообразил, что его сначала убили, а потом бросили в огонь, чтобы замести следы.

Маршрутное такси доставило Винса прямо до дверей его дома. В прохладных комнатах царил полумрак. На не покрытом ковром полу отчетливо раздавался каждый шаг, вызывая гулкое эхо.

Винс купил этот дом два года назад, но еще не закончил его обустройство. В сущности, в столовой, гостиной и двух из трех спален не было ничего, кроме дешевых штор на окнах.

Винс считал, что городской дом – это лишь перевалочный пункт, из которого в один прекрасный день он переедет в особняк на берегу океана в Ринконе, знаменитом прекрасными условиями для серфинга. Но не временный характер его городского жилища стал причиной отсутствия в нем какой-либо обстановки. Винсу просто нравились голые стены, чистые бетонные полы и пустые комнаты.

Когда его мечта о покупке дома на побережье осуществится, Винс собирается отделать блестящим белым кафелем полы и стены во всех комнатах. Там не будет ни дерева, ни кирпича, ни камня – никаких материалов с текстурной поверхностью для создания «уюта», которые нравятся другим людям. Мебель ему сделают на заказ – белая эмаль и обивка из белого винила. Единственным отклонением от этого обилия белых поверхностей будут стекло и полированная нержавеющая сталь. Обустроившись таким образом, он впервые в жизни приобретет чувство душевного равновесия и домашнего очага.

Распаковав чемодан, Винс отправился на кухню готовить ленч. Тунец. Три яйца вкрутую. Полдюжины ржаных крекеров. Два яблока и апельсин. Бутылка лимонада.

В углу кухни стояли маленький столик и стул, но он выбрал местом своей трапезы скудно обставленную спальню наверху. Винс сел на стул у окна, выходившего на запад. Океан находился всего лишь в квартале от его дома, на другой стороне шоссе «Коаст Хайвей», за полоской общественного пляжа, и со второго этажа ему были видны катящиеся волны.

Небо было частично затянуто облаками, и океан местами сверкал, как хромированный металл, а местами напоминал вздымающиеся массы темной крови.

За окном было тепло, хотя пейзаж был не по-весеннему холодным.

Глядя на океан, Винс всегда чувствовал, что ритм его кровообращения гармонично совпадает с ритмом прибоя.

Покончив с едой, он посидел еще немного, мурлыкая себе под нос и глядя на свое еле заметное отражение в стекле, как бы всматриваясь в прозрачную стенку аквариума; у него было такое чувство, что он находится в океане, глубоко внизу под поверхностью, на которой бушуют волны, в бесконечном мире полной тишины.

Днем Винс сел в свой микроавтобус и отправился в Ирвин-сити на поиски лабораторного комплекса Банодайн. Он находился у подножия горной гряды Санта-Ана и состоял из двух зданий и территории, выглядевшей непомерно большой для района, где земельные участки стоили так дорого. Один корпус представлял из себя двухэтажное здание в форме буквы L, а другой, одноэтажный, в форме буквы V, имел несколько узких окон, похожих на бойницы крепости. Оба здания были построены в современном стиле – комбинация из плоских поверхностей и чувственных изгибов – и красиво облицованы темно-зеленым и серым мрамором. На фоне стоянки для машин и огромной ухоженной территории с растущими тут и там пальмами и коралловыми деревьями здания казались меньше, чем были на самом деле.

Пожар возник в V-образном корпусе, где размещались лаборатории. О случившемся свидетельствовали только несколько разбитых окон и следы сажи на мраморной облицовке над ними.

Территория не была обнесена ни стеной, ни забором, так что Винс, если бы захотел, мог войти туда без помех, однако на ведущей к зданиям дороге были устроены ворота и будка для привратника. Учитывая то, что привратник был вооружен, а также впечатление «закрытости», которое производило все это заведение, Винс предположил, что на всех газонах установлена электронная охранная сигнализация и даже ночью привратник будет знать о любом нарушителе, прежде чем тот успеет сделать вывод: поджигатель, помимо своей основной специальности, должен был еще хорошо разбираться в системах сигнализации.

Винс проехал мимо ворот туда и обратно. Тени от облаков медленно скользили по газонам и набегали на стены корпусов. Что-то зловещее было в облике этого заведения. И не только потому, что Винс знал, какие исследования там проводятся.

Затем он вернулся домой в Гантингтон-Бич.

Съездив в Банодайн в надежде понять, что делать дальше, Винс был разочарован. Он не мог сообразить, кому предложить информацию за цену, оправдывающую тот риск, на который он пошел. Конечно уж, не правительству Соединенных Штатов, поскольку именно ему принадлежала эта информация. И не Советам, то есть противоположной стороне, поскольку именно Советы наняли его для убийства Вэтерби, Ярбеков, Хадстона и Хейнса.

Разумеется, он не располагал никакими доказательствами того, что работает на Советы. Они поступили очень умно, наняв его, одиночку, не связанного ни с одной организацией. Винс, однако, получал от них задания так же часто, как от мафии, и, сопоставляя различные факты, все-таки был склонен думать: это Советы. Время от времени ему приходилось общаться по телефону с другими заказчиками, помимо тех трех, в Лос-Анджелесе, их голоса ему были знакомы, и все они говорили с акцентом, возможно, русским. Кроме того, люди, которых он устранял по их заданиям, были связаны с политикой или – как в случае с Банодайном – с обороной. Важно и то, что предоставляемая ими информация об «объектах» была неизменно более подробной, точной и содержательной по сравнению с той, которую он получал от уголовных структур.

Кто, кроме США и Советов, захочет заплатить за такие деликатные сведения оборонного характера? Какой-нибудь диктатор из «третьего мира», стремящийся противопоставить что-то ядерным сверхдержавам? Проект «Франциск» может дать какому-нибудь карманному Гитлеру такой шанс и поднять его на вершины мировой власти. И, конечно, он щедро вознаградит за такую возможность. Но кто захочет рисковать, связываясь с типами вроде Каддафи? Только не Винс.

Кроме того, он, Винс, обладает сведениями только о факте проведения исследований в Банодайне, но ничего не знает о научной и практической стороне дела. Так что, оказывается, он может предложить потенциальному покупателю гораздо менее ценный товар, чем думал вначале.

Со вчерашнего дня, однако, в мозгу у Винса засела одна идея. И сейчас, когда он раздумывал о потенциальном покупателе перехваченных им секретов, эта идея не давала ему покоя.

Собака.

Очутившись опять у себя дома, Винс сел у окна в спальне и стал смотреть на океан. Уже наступила темнота, и океана не было видно, а он все сидел и думал о собаке.

Хадстон и Хейнс рассказали ему столько об этом ретривере, что Винс понял: несмотря на всю свою ценность и сенсационность, информация о проекте «Франциск» не стоила и одной тысячной доли цены этого пса. Ретривера можно использовать с выгодой, и для этого найдется много способов: эта собака представляет собой хвостатую машину для делания денег. В любом случае ее можно продать либо правительству Соединенных Штатов, либо русским за огромные деньги. Если Винс найдет этого пса, он сможет обеспечить себе финансовую независимость.

Но где его искать?

Наверняка гигантская операция по его поимке уже – незаметно или секретно – ведется по всей Южной Калифорнии. Министерство обороны, видимо, выделило огромное количество людей для ее осуществления, и если Винс наткнется на них, они пожелают знать, кто он такой. А Винс не хочет стать объектом внимания с их стороны.

Далее. Если он проведет собственный поиск в предгорьях Санта-Аны, где почти наверняка скрываются беглецы из лаборатории, он может найти не того, кого ищет. Вместо золотого ретривера наткнется на Аутсайдера. А это опасно. Смертельно опасно.

За окном покрытое тучами ночное небо и океан соединились во мраке, черном, как оборотная сторона Луны.

2

В четверг, через день после того, как Эйнштейн загнал Арта Стрека в угол кухни в доме Норы Девон, тот был обвинён во взломе и проникновении в чужое жилище, нападении, применении физической силы и попытке изнасилования. Поскольку в прошлом Стрек уже был судим за изнасилование и пробыл в заключении два года из трехлетнего срока, он не мог оставаться на свободе, так как назначенная полицией сумма денежного залога была слишком высока для него. А поскольку у него не было поручителя, который доверял бы ему, Стрек должен был находиться под арестом до дня суда. Нора испытала огромное облегчение от этого известия.

В пятницу они с Тревисом отправились обедать.

Приняв его приглашение, Нора удивилась собственному поступку. Надо было признать: Тревис был искренне возмущен тем, чего ей пришлось натерпеться от Стрека, и именно Тревису она была обязана сохранением своего достоинства и чести, а возможно, жизни. Однако годы параноидального воздействия тети Виолетты невозможно было перечеркнуть за несколько дней, поэтому некоторая подозрительность и страх еще присутствовали в поведении Норы. Если бы Тревис вдруг стал навязывать ей свое общество, она пришла бы в состояние жуткого смущения и отчаяния, но приняла бы как должное. Воспитанная с раннего детства на аксиоме: от других людей надо ожидать только плохого, Нора могла удивиться лишь проявлению доброты и сочувствия.

И тем не менее она согласилась пообедать с Тревисом.

В первые минуты Нора не знала, почему это сделала.

Ответ, однако, напрашивался сам собой: из-за собаки. Ей хотелось быть рядом с Эйнштейном, потому что он давал ей ощущение безопасности и еще потому, что никто не одаривал ее так щедро своей любовью, пусть даже собака. Кроме того, в глубине души Нора знала: Тревису Корнеллу можно полностью доверять, ведь ему доверял Эйнштейн, а собаку не так просто обмануть.

Обедали они в открытом кафе, устроенном в мощенном кирпичом дворике, где покрытые скатертями столики стояли под полосатыми бело-голубыми зонтиками и где им позволили привязать пса к железной ножке столика. Эйнштейн вел себя примерно и большую часть времени спокойно лежал на полу. Иногда он поднимал голову и смотрел на них своими умными глазами. Они угощали его, но специально еду ретривер не выпрашивал.

Нора плохо разбиралась в собаках, но ей казалось: пес очень умен и любопытен. Он часто менял позу, чтобы лучше разглядеть других посетителей, которые, по-видимому, вызывали у него интерес.

Нору привлекало буквально все. Она впервые обедала в общественном месте и хотя во многих книгах читала о том, как люди обедают в ресторанах, ее удивляли и восхищали мельчайшие детали. Роза в молочно-белой вазе. Спички, на этикетке которых было напечатано название заведения. Масло, свернутое в бутоны и поданное в вазочке с колотым льдом. Ломтик лимона в ледяной воде. Особенно ее поразила охлажденная вилка для салата.

– Посмотри вот на это, – сказала Нора Тревису после того, как официант принес им закуски.

Он, нахмурившись, взглянул на ее тарелку.

– Что-нибудь не так?

– Нет-нет… Видишь эти овощи?

– Маленькие морковки и кабачки.

– Где они берут такие крошечные овощи? А посмотри, как красиво разрезан помидор. Все так красиво. Как они успевают все так красиво приготовить?

Нора знала: то, чем она восхищается, для него – привычное дело; ее удивление говорит о неопытности и невежественности и делает ее похожей на ребенка… Нора часто краснела, иногда заикалась от стеснения, но тем не менее без удержу восторгалась всеми увиденными чудесами. Тревис почти беспрерывно улыбался ей, но не снисходительно – Боже упаси, нет – ему на самом деле нравились ее восторги по поводу открытий, которые она для себя делала.

К тому времени, как они покончили с кофе и десертом – тартинка с киви для нее и клубника со сливками для Тревиса, а также шоколадный эклер, доставшийся целиком Эйнштейну, – Нора углубилась в самую длинную в своей жизни беседу. Они провели в разговорах два с половиной часа, не впадая в неловкое молчание, обсуждая в основном книги; учитывая отшельническую жизнь Норы, любовь к чтению была единственным общим для них предметом. И еще одиночество. Тревис проявлял искренний интерес к ее мнению о писателях, со своей стороны, высказывая интересные и смелые мысли о прочитанных книгах, которые до этого не приходили ей в голову. За весь предыдущий год Нора не смеялась столько, сколько в этот день. Напряжение, однако, оказалось так велико, что время от времени у нее начинала кружиться голова, а когда они наконец покинули кафе, она уже не могла вспомнить, о чем именно они говорили, – в голове у нее все перемешалось. Нора испытывала психическую перегрузку, которую мог бы испытать дикарь, если бы его вдруг высадили посередине Нью-Йорка, и ей нужно было время, чтобы успеть все это переварить.

Тревис поставил свой пикап у ее дома, поэтому обратно они шли пешком, и всю дорогу Нора вела Эйнштейна на поводке. Пес ни разу не попытался вырваться и ни разу не запутал поводок у нее в ногах, а мирно шел впереди, оглядываясь на Нору так умиленно, что та заулыбалась.

– Какой хороший пес, – сказала она.

– Замечательный, – согласился Тревис.

– Такой послушный.

– Такое с ним тоже бывает.

– И такой умный.

– Не надо его захваливать.

– Ты боишься, что он загордится?

– Он уже загордился, – сказал Тревис. – Если он загордится еще больше, с ним невозможно будет жить.

Пес оглянулся на Тревиса и презрительно чихнул.

Нора засмеялась.

– Иногда мне кажется, что он понимает каждое твое слово.

– Иногда, – согласился Тревис.

Когда они подошли к дому, Норе захотелось пригласить Тревиса зайти. Однако она не была уверена, правильно ли Тревис поймет ее приглашение. В ней заговорила пугливая старая дева, а вместе с тем Нора знала: она может и должна доверять ему. Но вдруг перед Норой встал образ тети Виолетты, делающей грозные предупреждения насчет мужчин, и она не смогла заставить себя сделать то, что считала нужным. Нора боялась, что, предприняв что-нибудь еще, испортит себе впечатление о великолепно проведенном дне, и поэтому просто поблагодарила Тревиса за обед и даже не осмелилась попрощаться с ним за руку.

Напоследок все-таки Нора наклонилась и погладила пса. Эйнштейн ткнулся носом ей в шею, лизнул в подбородок, заставив ее хихикнуть. Она никогда раньше не хихикала. Нора могла бы еще долго обнимать и ласкать собаку, но на этом фоне ее опасения насчет Тревиса стали бы еще очевиднее.

Стоя у распахнутой двери, она смотрела, как они сели в пикап и уехали.

Тревис на прощание махнул ей рукой.

Она помахала в ответ.

Затем пикап доехал до угла, повернул направо, и, когда совсем исчез из виду, Нора пожалела о своей трусости и о том, что не пригласила Тревиса в гости. Она чуть не сорвалась с места и не крикнула Тревису, чтобы тот вернулся. Но было поздно, Нора опять оказалась в одиночестве. Нехотя она вошла в дом и закрыла за собой дверь, оставив за порогом весь этот яркий и сверкающий мир.

3

Служебный вертолет «Белл Джет Рейнджер» пронесся над оврагами и лишенными растительности хребтами горной гряды Санта-Ана. Тень от него бежала впереди, поскольку пятница подходила к концу и солнце садилось на западе. На подлете к каньону Святого Джима Лемюэль Джонсон выглянул в иллюминатор и увидел внизу на узкой полоске голой земли четыре автомобиля из окружного отдела полиции. Рядом с каменной хижиной стояли еще несколько машин, включая «универсал» патологоанатома и джип «Чероки», вероятно, принадлежавший убитому. Вырубка была небольшой, и пилоту едва хватило места для посадки вертолета. Еще до того, как перестал трещать двигатель и остановились лопасти, бронзовые в лучах заходящего солнца, Лем выпрыгнул из вертолета и заспешил к хижине. В двух шагах за ним следовал Клифф Соамс – его правая рука.

Уолт Гейнс, шериф округа, вышел из дома навстречу Лему. Гейнс был крупный мужчина, шести футов четырех дюймов ростом и весом сотни в две фунтов, с широченными плечами и крепкой грудью. Пшеничные волосы и васильковые глаза делали бы его похожим на киноидола, если бы черты лица не были такими грубыми. Ему было пятьдесят пять, а выглядел он на сорок. Прическа его была не намного длиннее той, которую Гейнс носил во время двадцатилетней службы в морской пехоте.

Несмотря на различие: в цвете кожи – Лем Джонсон был черным, а Уолт белым; в облике – Лемюэль был на семь дюймов ниже и на шестьдесят фунтов легче Уолта; в происхождении – Джонсон вырос в зажиточной семье, в то время как родители Гейнса были бедняками из Кентукки; в возрасте, наконец, – Лем был на десять лет моложе шерифа, – они были друзьями. Больше чем друзьями. Почти братьями. Вместе играли в бридж, рыбачили и получали ни с чем не сравнимое удовольствие, сидя в шезлонгах на веранде друг у друга, потягивая пиво «Корона» и решая мировые проблемы. Даже их жены стали подругами – невероятный случай, по мнению Уолта, поскольку, как он сам говорил: «Моей старухе никто не нравился, с кем бы я ее ни знакомил за все эти тридцать два года».

Для Лема дружба с Уолтом Гейнсом тоже была исключительным событием, так как он очень трудно сходился с людьми. Он отдавал всего себя работе, и ему не хватало времени для того, чтобы простое знакомство переросло в дружбу. С Уолтом, правда, все было проще – они сразу стали друзьями, без всяких церемоний, моментально углядев сходство взглядов и привычек. Уже через полгода со дня их знакомства у них было чувство, что они знают друг друга с детства. Лем ценил эту дружбу почти так же высоко, как свой брак с Кариной. Если бы у него не было возможности расслабиться в компании Уолта, то работа совсем бы доконала его.

Когда лопасти вертолета перестали вращаться, Уолт Гейнс сказал:

– Не могу понять, почему вы, федералы,[8]8
  Федералы – т. е. сотрудники Федерального бюро расследований (ФБР). – Прим. пер.


[Закрыть] заинтересовались убийством какого-то немытого скваттера.

– Ну и хорошо, – сказал Лем. – Тебе и не надо это понимать.

– Во всяком случае, я не предполагал, что ты сам приедешь. Думал, пришлешь кого-нибудь из своих «шестерок».

– Агенты УНБ[9]9
  Упрвление национальной безопасности (США). – Прим. пер.


[Закрыть] не любят, когда их называют «шестерками».

Глядя на Клиффа Соамса, Уолт спросил:

– Он ведь обращается с вами как с «шестерками», не так ли?

– Он тиран, – подтвердил Клифф.

Ему шел тридцать первый год. Рыжие волосы и веснушки. Больше похож на серьезного молодого проповедника, чем на агента Управления национальной безопасности.

– Слушай, Клифф, – сказал Уолт Гейнс, – ты должен понимать, откуда произошел Лем. Его отец, забитый черный бизнесмен, который никогда не зарабатывал больше двухсот тысяч в год. Что поделаешь, бедность. Поэтому Лем считает правильным принуждать вас, белых мальчиков, прыгать сквозь обручи, получая таким образом моральную компенсацию за годы ужасных унижений.

– Он заставляет меня называть его «маса»,[10]10
  «Маса» – обращение негров-рабов к своему хозяину (искаж. от «master» – хозяин). – Прим. пер.


[Закрыть] – сказал Клифф.

– Я так и думал, – ответил Уолт.

Лем сказал со вздохом:

– Вы двое так же остроумны, как ранение в промежность. Где труп?

– Сюда, маса, – сказал Уолт.

Перед тем как шериф, Лем и Клифф вошли в хижину, верхушки деревьев закачались от порыва теплого дневного ветра и тишину каньона нарушил шелест листвы.

Очутившись в первой из имевшихся в доме комнат, Лем сразу почувствовал, почему Уолт так много шутил при встрече. Его деланный юмор был реакцией на тот ужас, который пришлось испытать. Так можно смеяться ночью на кладбище, чтобы не бояться покойников.

Два стула с остатками обивки лежали перевернутыми на полу. Диванные подушки продырявлены, и из них вылезал поролон. Книги в бумажных обложках были вытащены из шкафа в углу, разорваны в клочья и разбросаны по комнате. Осколки оконного стекла сверкали посреди этого разрушения, как бриллианты. Все, включая стены, было забрызгано кровью, а на полу засыхала огромная темно-бордовая лужа.

Подобно паре ворон, высматривающих яркие нитки для украшения своего гнезда, двое экспертов из криминалистической лаборатории, одетые в темные костюмы, тщательно исследовали место преступления. Время от времени они испускали бессвязные возгласы, вытаскивали что-то из обломков пинцетами и помещали находки в пластиковые пакетики.

Очевидно, труп уже осмотрели и сфотографировали, поскольку он был помещен в непрозрачный покойницкий мешок и лежал возле двери, откуда его должны были перенести в машину.

Глядя на смутные очертания человеческого тела в молочно-белом мешке, Лем спросил:

– Как его звали?

– Вэс Далберг, – ответил Уолт. – Прожил здесь больше десяти лет.

– Кто обнаружил труп?

– Сосед.

– Когда случилось убийство?

– Дня три назад. Может быть, во вторник вечером. Надо подождать результатов экспертизы. Погода-то стоит теплая, поэтому разложение идет быстрее.

Во вторник вечером… В предрассветные часы во вторник в Банодайне произошел побег. К вечеру того же дня Аутсайдер мог пройти такое расстояние…

Лем содрогнулся.

– Замерз? – саркастически спросил Уолт.

Лем не ответил. Они с Уолтом были друзьями и представителями закона, один на местном, другой на федеральном уровне, но в данном случае их пути расходились. Уолту необходимо было установить истину и рассказать о ней общественности, а Лему накрыть это дело крышкой и прижать посильнее.

– Ну и воняет же здесь, – сказал Клифф Соамс.

– Представляешь, как тут благоухало, когда «жмурик» еще не был в мешке? – сказал Уолт. – Только держись.

– Это не только… запах разложения, – сказал Клифф.

– Не только. – Уолт показал на пятна рядом со следами крови. – Экскременты.

– Жертвы?

– Не думаю, – ответил Уолт.

– Какие-нибудь предварительные анализы делали? – спросил Лем, стараясь не выдать своей обеспокоенности. – Хоть в микроскоп смотрели?

– Нет. Образцы доставят в лабораторию. Мы полагаем, это следы того, кто проник сюда через окно.

Взглянув на Уолта, Лем спросил:

– Ты имеешь в виду человека, убившего Далберга?

– Это был не человек, – сказал Уолт. – Я думаю, ты тоже об этом знаешь.

– Не человек?

– Ну… не такой, как ты и я.

– Так что это было, по-твоему?

– А черт его знает, – сказал Уолт, потирая шею своей огромной ручищей. – Судя по ранам на трупе, у убийцы были острые зубы, возможно, когти и плохое настроение. Ну как, похоже на то, что ты ищешь?

Лем не поддался на эту удочку. Наступило короткое молчание.

Сквозь разбитое окно ветер принес запах сосен, слегка перебивший ужасный смрад, стоявший в комнате.

Один из экспертов сказал: «А!» – и подцепил что-то своим пинцетом.

Лем устало вздохнул. Не нравилось ему все это. Конечно, они не смогут установить убийцу Далберга, но найдут достаточно вещественных доказательств для того, чтобы разжечь всеобщее любопытство. А дело это проходит по линии национальной безопасности, и гражданским лицам нечего совать в него нос. Лем собирался положить конец расследованию.

Он надеялся сделать это, не приводя Уолта в ярость. Их дружба сейчас находилась перед лицом серьезного испытания.

Вдруг, разглядывая мешок с трупом, Лем понял, что форма тела какая-то странная.

– Головы не хватает, – произнес он.

– Вас, федералов, не проведешь, – сказал Уолт.

– Его обезглавили? – дрогнувшим голосом спросил Клифф.

– Идите сюда, – позвал Уолт, шагнув в соседнюю комнату.

Собственно, даже не в комнату, а большую кухню с ручным насосом для воды и старинной дровяной печкой.

Кроме головы, там не было других следов убийства. Но и этого было более чем достаточно. Она помещалась в центре стола. На блюде.

– Господи Иисусе, – прошептал Клифф.

Когда они вошли на кухню, полицейский фотограф как раз делал снимки головы, фотографируя ее с разных сторон. Он еще не закончил, но отошел в сторону, чтобы им было лучше видно.

Глаза убитого отсутствовали. Их вырвали. Пустые глазницы чернели, как колодцы.

Клифф так побледнел, что веснушки загорелись на его белой коже, как искры.

Лема затошнило, не только из-за увиденного, но и от понимания, что этим убийством дело не кончится. Он гордился своими способностями руководителя и следователя, сознавал: никто не сможет вести дело лучше его. В то же время Лем не мог позволить себе недооценить противника или вообразить, что скоро положит конец этому кошмару. Для того чтобы выследить убийцу, ему понадобится много времени, терпения и везения. А за этот период появятся еще трупы.

Голова Далберга не была отрезана или отрублена. Ее или оторвали когтями, или отгрызли с помощью зубов.

У Лема внезапно вспотели ладони.

Странно… он не мог оторвать взгляда от пустых глазниц, как будто на него оттуда смотрели широко открытые неподвижные глаза.

По спине у Лема скатилась холодная капелька пота. Он испытывал страх, которого раньше не знал, – но не хотел, чтобы по какой-либо причине его отстранили от расследования. Для безопасности государства и общественности чрезвычайно важно, чтобы оно велось как надо, а Лем Джонсон знал: никто лучше его с этим не справится. И дело тут не в самомнении. Его безоговорочно признавали самым толковым работником, и он знал, что это так. Лем гордился этим по праву, и здесь не было места ложной скромности. Это было его расследование, и он должен был довести его до конца.

Родители воспитывали в Леме чувство долга и ответственности. «Чернокожему, – говорил отец, – необходимо выполнять свою работу в два раза лучше, чем белому, чтобы заслужить какое-либо доверие. И тут ничего такого нет. Ничего тут не возразишь. Это просто факт жизни. Можно с таким же успехом возражать зимой против холодной погоды. Вместо этого нужно просто посмотреть правде в глаза, работать с удвоенной энергией – и ты добьешься поставленной цели. А ты должен достичь успеха, потому что являешь собой пример для своих братьев».

Следуя наставлениям отца, Лем без остатка отдавал все свои силы любимому занятию. Он очень боялся неудач, и они редко посещали его. Однако когда какое-нибудь дело не «вырисовывалось» неделями, Лем впадал в глубокую хандру.

– Выйдем поговорим? – предложил ему Уолт, шагнув к открытой задней двери хижины.

Лем кивнул. Клиффу он сказал:

– Побудь здесь. Проследи, чтобы никто: ни патологи, ни фотограф, ни полицейские – ни один человек не уехал отсюда, не переговорив со мной.

– Слушаю, сэр, – ответил Клифф.

Он быстро вышел из хижины, чтобы выполнить поручение Лема и наконец избавиться от зрелища мертвой головы.

Лем последовал за Уолтом Гейнсом на поляну позади хижины. Заметив валявшийся там металлический лоток и разбросанные поленья, он остановился, чтобы рассмотреть их.

– Мы думаем, что все началось здесь, – сказал ему Уолт. – Предположительно, Далберг ходил за дровами в сарай, а что-то выскочило на него из-за деревьев, поэтому он бросил лоток и побежал в дом.

Он стояли у края поляны в оранжево-кровавом свете заходящего солнца, вглядываясь в пурпурные тени и зеленые глубины леса, окружавшего их со всех сторон.

Лем нервничал. Он думал о том, что беглец из лаборатории Вэтерби, возможно, притаился поблизости и наблюдает за ними.

– Ну, давай выкладывай, – сказал Уолт.

– Не имею права.

– Национальная безопасность?

– Так точно.

Ели, сосны и сикоморы зашелестели на ветру, и Лему почудилось какое-то движение в кустарнике. Игра воображения. Тем не менее Лем был рад, что у него, как и у Уолта, в кобуре под мышкой находился пистолет.

Уолт сказал:

– Можешь, конечно, держать рот на замке, но ты ведь не думаешь, что я полный дурак? Кое-что я соображаю.

– Никогда не считал тебя дураком.

– Во вторник утром все полицейские участки в Ориндже и Сан-Бернардино получают срочное предписание из твоего управления быть готовыми для оказания помощи в поисковой операции. Мы все встаем на уши. Мы же знаем, за что вы там отвечаете: за охрану оборонных исследований, за то, чтобы не дать этим писающим водкой русским похитить наши секреты. А поскольку в Южной Калифорнии находится половина всех оборонных подрядчиков, здесь есть на что позариться.

Устремив взгляд на лесную чащу, Лем хранил молчание.

– Поэтому, – продолжал Уолт, – мы приходим к выводу: идет поиск русского агента, который что-то там такое у вас умыкнул, и радуемся возможности сделать что-то приятное для дяди Сэма. К полудню, однако, вместо того чтобы получить оперативку, мы получаем отбой. Никакой операции не будет. Ваша контора заявляет нам, что все уже под контролем. А тревога была ложной.

– Правильно, – сказал Лем. – Ложная тревога. В управлении поняли: местную полицию невозможно будет плотно контролировать, и поэтому нельзя брать ее в помощники. Это задание можно было поручить только военным.

– Ну да, конечно. Во второй половине дня мы узнаем, что вертолеты морской пехоты из Эль-Торо летают в предгорьях Санта-Аны. А в среду утром сто морских пехотинцев, оснащенных по последнему слову техники, переброшены из Кемп-Пендлтона для ведения наземных поисков.

– Я слышал об этом, – сказал Лем, – но это делалось не по линии управления.

Уолт упорно не смотрел в глаза Лему, а отвел взгляд в сторону леса. Конечно, он знал: Лем лжет ему; он знал также, что Лем вынужден лгать, и не хотел поставить его в неудобное положение, встретившись с ним глазами. Несмотря на кажущуюся внешнюю грубость и плохие манеры, Уолт Гейнс был необычайно тактичным человеком и обладал редким талантом в дружбе.

Но, кроме всего прочего, он был еще и шерифом округа и считал своим долгом вести расследование даже вопреки упорному молчанию Лема. Уолт произнес:

– Военные заявили, что у них там учения.

– Мне тоже так сказали.

– Вообще-то об учениях нам сообщают за десять дней.