Текст книги "Солнце – это еще не все"

Автор книги: Димфна Кьюсак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Глава восемнадцатая

«Керема» рассекала гладкую поверхность воды, и волны откатывались со стеклянным отблеском и исчезали в дымке, висевшей над заливом. А прочерченный яхтой след раздваивался и гас в мелкой ряби.

Все это было по душе Мартину. Берег позади был невидим, как и горы впереди, – они плыли в своей вселенной, укрытые туманом от всего мира, единственным напоминанием о котором было жалобное мяуканье Ли-Ли, оставленной на берегу.

Мотор работал ровно и спокойно.

– Он уже не стучит, как раньше, – сказал Мартин Брэнку, стоявшему на ступеньках, ведущих в каюту.

Брэнк кивнул.

– Я его перебрал.

Мартин одобрительно оглядел яхту.

– Вы удачно ее покрасили.

– Хороший нитролак.

– Интересно посмотреть, как она пойдет под новым гротом.

– Отлично идет! – заверил его Брэнк. – Я уже его испробовал.

– День сегодня, по-видимому, опять будет безветренный.

– Принести спинакер или большой кливер?

– Пожалуй, большой кливер.

Брэнк исчез в каюте.

Лиз стояла в своей обычной позе, прислонившись к мачте. Ветер трепал ее коротко подстриженные волосы, сдувал их со лба, рубашка и шорты облепляли тело. Иоганн стоял рядом с ней, тоже прислонившись к мачте, и Мартина словно кольнуло – знакомое чувство, которое он испытывал всякий раз, когда что-нибудь напоминало ему о том, что Лиз уже женщина. Хотя обычно он изображал из себя современного отца и делал вид, будто ему нравится, что его дочь стала взрослой, но всякий раз, думая об этом, он ощущал боль, словно что-то разбередило его старую язву. Он убеждал себя логичными доводами, как убеждал трудных клиентов, но, хотя он мог уговорить клиентов, свою боль он унять не мог.

Он смерил взглядом юношу, стоявшего возле нее. И спросил себя, не поступил ли он опрометчиво, разрешив Карлу взять с собой племянника. Но, впрочем, и Карла пригласил не он. Эти молодые европейцы очень развязны, а Лиз, несмотря на все ее разговоры, еще очень наивна. До сих пор она никого не приглашала сюда, кроме Манделей, пока они тоже не обзавелись моторной лодкой. Молодые люди ее совсем не интересовали, хотя дружба с Манделями открывала перед ней возможность таких знакомств, которые, как принято считать, нужны молоденьким девушкам. Нет, мальчики ее просто не интересовали, хотя если уж на то пошло, и она их мало интересовала, ну разве что по-товарищески, как, например, Младшего Мака. И все же она была привлекательной; в ней было что-то от ошеломляющего очарования Жанетт, прошедшего горнила трезвого белфордского рационализма. Ну что ж! Девочки вырастают так же, как и мальчики, и с этим ничего не поделаешь! Остается только уповать на лучшее. Хорошо, что хоть племянник не так назойлив, как дядя, и не в пример ему готов учиться управлять яхтой.

С конца кормы доносился смех Элис и Карла. «Наслаждаются обществом друг друга», – подумал Мартин. И все же ему повезло, этот пришелец оказался менее навязчивым, чем можно было ожидать поначалу. А Элис преобразилась до неузнаваемости. Со дня смерти матери он не видел ее такой веселой и жизнерадостной. Ничто теперь ее не раздражало. Жить с ней под одной крышей стало просто удовольствием.

Появился Брэнк с парусным чехлом в руках, на котором было аккуратно помечено: «балун-кливер».

– Мы поставим его при бакштаге, а генуэзский – когда пойдем галфиндом, – сказал Мартин.

Он подумал, что Брэнк хорошо знает свое дело. Такого порядка на яхте еще никогда не было: сам он грешил небрежностью, унаследованной от отца.

Настроение Мартина поднялось. Уже давно день отдыха не сулил быть столь удачным.

Когда они выходили из залива, легкий ветерок уже встревожил водную гладь. Туман рассеивался, оставляя шлейфы полупрозрачной дымки, а солнечные зайчики рябили воду. Открылся южный берег в своей первозданной красоте, каким он и представлялся Иоганну, окаймленный оливково-серыми деревьями над сверкающим заливом. Даже разбросанные кое-где домики с красными крышами не могли развеять ощущение отчужденности, заложенное в самих названиях: Ганнамата, Бюрранир, Джиббон. Он повторял их про себя следом за Лиз.

– Красиво, как на Дунае, – сказал Карл. Растянувшись на корме, он глядел на лесистые полуострова, чуть дрожащие в мареве далекого лесного пожара.

– И не больше? – поддразнила его Элис.

– Нет! Здесь не может быть ничего превосходящего красотой то, что было прекрасным на моей родине. За исключением вас, конечно. – И он положил руку ей на колени.

– Не надо! – Элис сняла его руку и ласково положила на нее свою ладонь. – Могут увидеть.

– Пусть видят. Все уже и так догадываются.

– Догадываются – это одно, а…

– Вы не хотите, чтобы они были уверены? Так?

– Пожалуй.

Он приподнял край ее махровой накидки с капюшоном.

– Какая у вас белая кожа! Вы совсем не похожи на тех загорелых, костлявых чучел, которых видишь на пляже.

– А мне хотелось бы походить на них. К сожалению, я должна прятаться от солнца, чтобы не обгореть.

– А я этому очень рад. Люблю женщин с белоснежной кожей. Вам никто никогда не говорил, что в этом бурнусе вы выглядите очень романтично? Точно белокурая арабская красавица.

– А я себя в нем чувствую несколько неловко, но без него в море мне гибель. Я моментально сгораю.

– Сгораете вы или ваша кожа?

– О, Карл! Как можно!

Он рассмеялся.

– Милая Лорелея, какая же вы скромница; для женщины, которая… – он замялся.

– Не так уж молода? – в голосе Элис прозвучал вызов.

– Бог мой! Вы, австралийки, так неразумны! Вас заморочил Голливуд, и вы тоскуете потому, что вы не девчонка, вместо того чтобы гордиться, что вы подобны розе в полном цвету.

– Стало быть, вам не нравятся австралийки?

– Очень нравятся. Я мог бы даже полюбить одну из них, если бы мне позволили надеяться. Вы здесь женственны, как те женщины, которых я знал на родине в дни молодости. И слава богу, у вас не все помешались на этой нелепой идее равноправия, которая в других странах погубила ваш пол. Вы домоседки, печете отменные пирожные, занимаетесь милой благотворительностью и не рветесь в парламент управлять страной и заниматься мужскими делами.

– Боюсь, что Лиз совсем на меня не похожа.

– А Иоганн не похож на меня. Но факт остается фактом: женщины вашей страны отлично занимаются своим чисто женским делом, отлично ухаживают за своими мужьями… – Его рука так крепко сжала запястье Элис, что она вздрогнула от боли. – И я имею в виду не только пирожные, но кое-что послаще. Обожаю таких женщин.

– Льстец! – Элис отдернула руку и потерла красный след на запястье. – И к тому же зверь! Посмотрите, что вы сделали.

– Но вам же это нравится? – Карл ущипнул ее за икру и засмеялся, когда она вскрикнула.

– Совсем не нравится! – И Элис, надувшись, потерла ногу.

– Я-то знаю, что нравится! Но только в машине, когда темно, ведь правда? Когда вас никто не видит, даже я. Должно быть, ваш жених был не очень пылок. Или в вас говорит пуританка? Быть может, поэтому вы не вышли замуж?

Элис молча глядела на улыбающееся ей бородатое лицо и думала о том, что же прячется за темной бородой, скрывающей его подбородок и щеки почти до самых глаз. Прежде ей трудно было бы даже представить, что она может поцеловать бородатого человека. А сейчас этот рот под густыми усами манил ее, и ей хотелось прижаться к нему губами.

Но Карл приподнялся, стал глядеть на пенистый след «Керемы», и Элис овладело смешанное чувство облегчения и вместе с тем разочарования.

Только две рыбачьи лодки виднелись на искрящейся глади залива.

– Как тихо, – сказал Карл. – Мы совсем одни тут.

– Здесь далеко не всегда так тихо, – поспешила разуверить его Элис. – На воскресенье сюда приезжает много народу. Рейнбоу, ну вы знаете, наши соседи; потом еще семья – они живут позади нас, и Иоганн по утрам играет с ними в теннис. Вон их дом, на мысу. Отсюда он выглядит, как оранжерея на сваях. Они дешево купили этот участок, так как его никто не хотел брать: все в один голос уверяли, что на этой скале ничего не построишь. Но Фрэнк – талантливый архитектор. Наверное, после завтрака на своей моторной лодке к нам приедут Лайша и Дон. Они все помешаны на водных лыжах. Иоганн катается на водных лыжах? Карл махнул рукой.

– О, наверное! Нынешнее поколение моментально выучивается всему бесполезному и дорогому.

– Но у нас вся молодежь увлекается этим спортом, – оправдывалась Элис. – И в этом ведь нет ничего дурного?

– Разумеется, нет! Возможно, я к ним слишком строг потому, что моя юность протекала в совсем иных условиях. Она была более суровой. А ваша?

– Да. И моя тоже. – Элис окинула взглядом хорошо знакомую бухту, и ее лицо потускнело при мысли о бесцельно растраченных годах.

Карл наклонился к ней.

– Бедная Элис! Мы наверстаем упущенное, правда?

Она ощутила на своем колене теплую тяжесть его руки, и она не отбросила эту руку, а наслаждалась приятным волнением, разбуженным его прикосновением.

Мартин повернул «Керему» к выходу из залива, и она заскользила навстречу легкой зыби.

– Ну как вам нравится наша погода, Брэнк?

– Я еще не вполне в ней разобрался. Не все приметы знаю. Она здесь не такая капризная, как в других местах, где я побывал. Она… Постойте, как это… Я нашел в словаре это выражение: легко прогнозируется. И карта погоды очень помогает. Я думаю, до полудня ветра не будет, потом немного посвежеет, но не особенно.

Мартин не скрывал своего удовольствия.

– Очень хорошо, Брэнк! Отлично! Я и сам так же думал. Ага! Вот и бриз.

Брэнк улыбнулся.

– Сначала пойдем вдоль берега? – спросил он, бросив взгляд на Элис и Карла. – Короткими галсами бейдевинд на юг, а потом, когда бриз усилится, повернуть и полным ветром идти назад.

Мартин кивнул.

– Пока ветер с берега, пойдем длинным галсом мористее. Давайте генуэзский.

Брэнк снова исчез в каюте.

– Лиз! – крикнул Мартин. – Ставь грот!

– Есть, сэр! – Лиз встала навытяжку и отсалютовала (по крайней мере она считала, что салютует). – А теперь, сухопутная крыса, – обратилась она к Иоганну, – помогай мне! Сначала поставим на место гик. Для этого надо выбрать топенант.

– А что такое топенант?

Но Лиз уже было не до него.

– Объясню потом, сейчас нет времени. Вот тяни за это! Да не так сильно, Геркулес! Крепи грот, папа! А ты, сухопутная крыса, пошевеливайся! Развязывай сезни. Брось их в кокпит. А ну, быстро! – прикрикнула она. – Вопросы потом. Теперь сюда. Держи этот фал. Я надену кольца, а ты тяни веревку. Осторожно, не слишком сильно. Чем выше парус, тем труднее будет тянуть.

Иоганн старательно выполнял ее приказания. Мартин одобрительно следил за ним.

– Стоит! Еще подтяни. Только осторожно! А то сломаешь топ!

Брэнк заложил на гик хват-тали и оттянул его.

– Мисс Лиз, подтяните немного!

Лиз взялась за фал, заложила его за планку и откинулась назад, выбирая слабину.

– Вот так. Мы свернем конец потом, – пояснила она Иоганну. – Это экономит время.

Брэнк тем временем закрепил генуэзский кливер на леере и быстро выбирал кливер-фал.

– Э! Да это что-то новенькое! – воскликнула Лиз, увидев, как он наложил на мачту полтора шлага и зажал под ними петлю кливер-фала.

Брэнк был как будто доволен, что мог чему-то их научить.

– Ну, нового тут ничего нет, – сказал он. – Но стоит только дернуть, и парус упадет. Так же можно крепить и шкоты. И ничего не надо развязывать. Достаточно дернуть – и готово.

– Папа! – крикнула Лиз. – Ты видел, как Брэнк крепит фалы?

– Посмотрю потом!

Брэнк тем временем закрепил шкот кливера.

– Отпусти топенант! – крикнул Мартин, и Лиз его отпустила.

– А зачем? – спросил Иоганн, глядя, как свернутый парус, похожий на толстую колбасу, ползет вверх по лееру.

– Объясню потом, – ответила Лиз. – Брэнк, помочь вам?

Брэнк работал гиком, чтобы поймать ветер, а Мартин переложил руль. Яхта повернула. Брэнк дернул веревку, и, к изумлению Иоганна, большой кливер развернулся, наполнился ветром, и «Керема» стала набирать ход.

– А теперь, когда ты кончила мной командовать, объясни что к чему, – сказал Иоганн.

– Ты прекрасно со всем справился! – И Лиз начала объяснять ему термины. То, что для нее давно уже стало привычным, Иоганну было незнакомо, и ей пришлось подробно растолковывать смысл каждого маневра и назначение каждой снасти.

Брэнк сел на палубе рядом с Мартином, и оба не сводили глаз с парусов. Мартин был очень доволен тем, как стоял новый нейлоновый грот и как работал большой кливер.

– Сделаем длинный галс мористее, а потом к берегу, и, если ветер посвежеет, уберем кливер и пойдем короткими галсами бейдевинд, пока не развернемся.

– А тогда спустим кливер и поставим балун?

– Именно так я и думал.

– Хорошо.

Они повернули на юг, «Керема» стремительно неслась по спокойной глади моря.

Яхта слегка накренилась, теперь стоять было удобней, прислонясь к мачте; Иоганн смотрел, как за бортом уносится назад вода, даря ощущение скорости. Наверное, такое чувство испытывали мореплавателя, бороздившие неведомые моря! Ему доставила большое удовольствие эта мысль, которая словно приносила свободу.

Он никогда не был так близко к океану. Стоило ему только наклониться через борт, и можно было провести рукой по воде, которая разлеталась хрустальными зелеными брызгами. Как написать эту неуемную синеву, переходящую у горизонта в темную зелень, для которой нет названия, а у берегов – в бледно-зеленый цвет бутылочного стекла, если на палитре нет такой синей краски?

– Национальный парк, – сообщила Лиз, указывая на лесистый берег.

Ему не хотелось отвлекаться от своих мыслей. Закрыв глаза, он прислонился головой к мачте; ветер теребил его волосы; он слышал только, как шипела вода и время от времени хлопал парус.

Голос Мартина заставил его очнуться.

– Приготовились, Лиз! Поворачиваем!

И в ту же секунду Брэнк и Лиз в бешеном темпе принялись что-то делать. Замелькали снасти. Брэнк пробежал мимо него.

– Стойте у мачты! – бросил он ему на ходу. – А когда яхта накренится, перейдите на другую сторону.

Иоганн послушно встал с другой стороны мачты, когда яхта повернула.

Через несколько секунд снова воцарились тишина и спокойствие – «Керема» шла к берегу.

О этот пылающий, ослепительный, все преображающий свет! Этот фантастический мир сияющего воздуха и моря, и нет таких красок, чтобы изобразить его. В нем зелень изумруда, синева сапфира и, может быть, еще какой-то живой цвет, который нельзя воспроизвести ни кистью, ни камерой.

– Стэнуэлский парк, – объявила Лиз час спустя. И он увидел, что берег отступает, переходит в долину между гор, над которыми повисла сизо-голубая дымка.

Лиз понюхала воздух.

– Понюхайте, как пахнет лесной пожар.

И этот дым показался ему терпким, как ладан.

Снова команда Мартина. Снова приступ лихорадочной деятельности – и о чудо! Шлепанье воды прекратилось, ветер исчез, палуба выровнялась. Брэнк и Лиз с той же стремительностью убирали генуэзский кливер и уже более спокойно ставили другой парус, – когда он поднялся и раскрылся, то оказалось, что он даже больше, чем прежний.

– Пойдем бабочкой, папа! – крикнула Лиз. – Брэнк будет следить за балуном.

Когда они шли обратно, бриз слегка посвежел.

Они свернули в залив и встали на якорь в тихой воде за мысом Джиббон.

Глава девятнадцатая

«Керема» мирно покачивалась на якоре, а все общество завтракало на палубе.

– Какой чудесный день! – И Карл снова налил себе пива. – Давно я так приятно не проводил время! Наверное, с тех пор, как в детстве ездил к родным на каникулы в Вену.

– Все благодаря Брэнку, – сказал Мартин. – Если бы он не исправил мотор и не приготовил паруса, нам бы никогда не выехать так рано.

– Брэнк – настоящее сокровище! – восторженно подхватила Элис.

– Ты права, – ответил Мартин. – Такие люди, как он, редко встречаются в наши дни.

– С Брэнком нам ужасно повезло, – продолжала Элис серьезным тоном и посмотрела на Карла так, словно ей хотелось добиться от него подтверждения.

Но он глядел сквозь стакан на солнечный свет.

– Прошу извинить меня, но я не разделяю вашего энтузиазма, дорогая Элис и Мартин, – я не могу выразить, как я польщен, что вы разрешаете мне называть вас по имени. Дело в том, что я не выношу сербов. Их надо гнать в шею.

– Ш-ш-ш! – Лиз резко обернулась к Карлу. – Он вас услышит.

– Ничего, – Мартин посмотрел через плечо. – Он в камбузе, а когда там шумит примус, то ничего не слышно.

– Это не имеет никакого значения, сербы народ толстокожий. Я бы сказал, что они стоят на очень низкой ступени развития.

– Перестаньте! – оборвала его Лиз. – Расовые предрассудки – вещь недопустимая.

– Элизабет! – негодующе сказала Элис. – Как можно быть такой грубой с гостем?

Карл улыбнулся.

– Надеюсь, Элизабет извинит меня, если узнает, как пострадала от сербов моя семья во время войны.

– Простите! – спохватилась Лиз, смягчаясь при одном упоминании о страдании. – Конечно, это было ужасно. На фестивале в университете мы видели югославский фильм про войну, и я потом ночи не спала. Вот почему мы добиваемся прекращения этой ужасной войны во Вьетнаме.

– Элизабет, пожалуйста, не надо политики! – взмолилась Элис.

– Вы правы, мисс Элис. Политика может погубить дружбу. – Лицо фон Рендта помрачнело. – Да, моя дорогая Элизабет, эта война была ужасной. Эти… как они там себя называют, югославские партизаны – точнее говоря, бандиты – не останавливались ни перед какими зверствами. Но хуже всего, что они даже здесь, в вашей стране, продолжают свою террористическую деятельность. Наверное, вы читали в прошлом месяце о том, что один из членов нашего клуба стал жертвой их террористического акта: не успел он открыть калитку, как передняя стена его дома взлетела на воздух.

У Элис от ужаса округлились глаза, и она прижала ладонь к губам:

– Боже мой, какой ужас!

– Кто же мог это сделать? – негодующе спросила Лиз. Фон Рендт пожал плечами.

– Полиция утверждает, что она не может найти следов. Но мы прекрасно знаем, кто это сделал.

– Тогда почему вы не сообщите полиции? – спросил Мартин.

– Мы сообщили. Мы заявили, что это дело рук коммунистов.

– Опять эти ужасные коммунисты! – воскликнула Элис. – Их надо всех посадить в тюрьму или выслать в Россию.

– Вы имеете в виду коммунистов-иммигрантов? – спросил Мартин.

– Да, конечно.

– У вас есть доказательства их виновности?

– О, доказательства… Их как раз и требует полиция. Они говорят, что без доказательств не могут принять никаких мер, чтобы защитить нас от террористов! А какие же еще нужны доказательства? – грустно спросил Карл.

– Разве мало того, что они бросают бомбы в дома, где живут люди? – запальчиво спросила Элис.

– Послушай! – возразил Мартин. – В газетах указывалось, что, по мнению хозяев дома, бомба была брошена коммунистами, но для того, чтобы вынести суждение, нужны доказательства, не так ли?

– Младший Мак говорит, что все это происходит потому, что здесь появились нацистские организации, – заметила Лиз.

– Но что об этих организациях знает Младший Мак? – осведомился Мартин.

– Спроси его сам. Я не интересовалась подробностями.

– Тем лучше. Я, как и многие, не являюсь сторонником коммунизма, но точно так же я против всяких слухов, затрудняющих ассимиляцию ни в чем не повинных иммигрантов. Было бы лучше, чтобы эти люди не продолжали сводить тут старые счеты.

Фон Рендт поднял свой стакан.

– Ваши слова меня так глубоко взволновали, что я должен выпить за ваше здоровье. Пусть такие люди, как вы, живут по сто лет! – и он осушил стакан. – А теперь мне бы тоже хотелось внести свою лепту в этот очаровательный день, и я приглашаю вас всех сегодня вечером поужинать. Что, если в ресторан «Сесиль»? Там можно и потанцевать, если вы пригласите для ровного числа какую-нибудь вашу знакомую.

– Только без меня! – сказал Мартин, стараясь улыбкой смягчить свой отказ. – Я никогда не был любителем танцев. Но, вероятно, Фрэнк и Карен охотно составят вам компанию.

– Боюсь, я тоже не смогу пойти, – проговорила Лиз.

– Почему же, Лиз? – в голосе Элис звучало отчаяние, как у ребенка, которого лишают обещанного удовольствия.

– Но, тетя, ты же отлично знаешь, что сегодня вечером у Миллеров будет… впрочем, я обещала не говорить об этом.

– Ах, опять это… – Элис яростно вонзила зубы в холодного цыпленка.

– Но почему бы вам с Карлом не поужинать вдвоем? Если Иоганну нечего делать, я возьму его с собой.

– Ни в коем случае!

Карл переводил взгляд с тетки на племянницу.

– Если Элизабет считает это удобным, то лучшего варианта для моего племянника не придумаешь. Как ты на это смотришь, Иоганн?

– Простите, я не слышал, что сказала Лиз.

– И я, признаюсь, не понял, о чем шла речь, но мне так хочется потанцевать с Элис, что я с радостью брошу моего бедного племянника на растерзанье любым львам.

– До львов дело не дойдет. Просто мы устраиваем вечер у Миллеров, чтобы собрать деньги для людей, которых арестовали за участие в демонстрации протеста. За нас внес залог папа, но многих будут судить, и нам нужны деньги на судебные расходы.

Элис вспыхнула:

– Элизабет! Никакой политики!

Лиз пожала плечами.

– Почему то, что я говорю, – это политика, а то, что говорит Карл, – это светский разговор? – Она повернулась к Иоганну. – Мы устраиваем вечер народных песен, танцев, ну и, конечно, сбор пожертвований.

– Я думаю, что Иоганну это неинтересно, – категорически объявил фон Рендт.

– Нет, интересно, – Иоганн не смотрел на фон Рендта, но было видно, что замечание дяди его задело. – Сперва я подумал, что это нечто вроде политического митинга, а политикой я не интересуюсь. Но раз там будут народные песни, танцы…

– И сбор пожертвований, – перебил фон Рендт. – А это придает вечеру политический характер. Нет, думаю, что моему племяннику идти туда незачем.

– Мы не будем просить у него пожертвования, если остановка только за этим! – И Лиз метнула лукавый взгляд в сторону Иоганна.

Фон Рендт выпрямился.

– Мисс Элизабет, это, вероятно, шутка, но я очень серьезно отношусь к тому, что мой племянник может оказаться замешанным в такого рода политическую деятельность, которую я не одобряю. Свободный мир выполняет свой долг, сдерживая коммунизм во Вьетнаме, и каждый из нас должен принять в этом посильное участие. Я убежден, что ваш отец со мною согласен.

– Да, я противник этих затей моей дочери.

– Тогда почему же?..

Мартин беспомощно развел руками.

Иоганн потянулся к термосу, вынул еще сосиску, окунул ее в горчицу и положил между двумя ломтиками хлеба. Когда он поднял голову, в его глазах было выражение того же холодного упрямства, которое Элис так ненавидела у Лиз.

– Вы только убедили меня в том, что это будет очень интересно! Спасибо, Лиз, я с удовольствием пойду на этот вечер, буду петь народные песни, танцевать и даже сделаю взнос – в уплату за бифштекс, а не на судебные издержки!

Гневное восклицание фон Рендта не произвело никакого впечатления на его племянника.

Губы фон Рендта сжались в тонкую линию.

– Боюсь, что ваша слишком демократическая страна начинает портить моего племянника. У нас на родине молодежь всегда подчиняется старшим.

– Подчинялась, – поправил Иоганн. – Вы поставили глагол не в том времени. Теперь в Германии молодежь поступает так, как ей заблагорассудится, что бы ни говорили старшие.

Фон Рендт расхохотался, но смех не замаскировал его гнева.

– Вы слышите, Мартин? Нас относят в категорию стариков. Не пора ли нам с вами начать кампанию, чтобы научить этих дерзких детей уважать нас и наши мнения?

– А вы знаете, как это сделать?

Фон Рендт усмехнулся.

– Да, знаю…

Лиз взглянула на него, склонив голову набок, как любопытная птичка.

– Расскажите как, это интересно.

– Не сейчас. Здесь не подходящее место.

– Значит, вы нас не одобряете?

Фон Рендт помолчал, положил себе еще одну порцию цыпленка и, наконец, сказал:

– Я считаю вас милыми простодушными людьми, которых не коснулись дурные влияния, развратившие Европу. И я бы хотел, чтобы вы такими и остались. Это имеет свое объяснение: на вашей земле не было двух войн.

– Но тем не менее в этих войнах погибло немало австралийцев, – холодно заметил Мартин.

– Это верно. И все же война была для вас чем-то далеким, вы сохранили свою невинность.

– Невинность? Что вы хотите этим сказать? – спросила с недоумением Лиз.

– Именно это. Вы не несете на себе бремени прошлого.

– Вы имеете в виду, что мы недостаточно цивилизованны? – обеспокоенно спросила Элис.

– Не совсем так. У вас есть все материальные блага, из которых слагается цивилизация, и тем не менее вы остаетесь невинными детьми природы. По-моему, вы последний невинный народ, оставшийся на нашей планете. Потому вы мне и нравитесь.

– На самом деле это не так! – Лиз насмешливо посмотрела на Карла. – У меня такое ощущение, что вы исподтишка над нами посмеиваетесь.

– Над чем же я могу посмеиваться?

– Не знаю. Наверное, это известно только вам самим.

С залива донесся рокот моторной лодки. Лиз вскочила и замахала рукой.

– Это «Атом»!

Моторка неслась, выписывая петли, под ее носом стояли два крыла воды, а сзади летела фигура на водных лыжах, то и дело пересекая пенистый след лодки.

– Лайша! – воскликнул Иоганн, и его сердце забилось.

– Ах, это Лайша! Хм… – Карл тихо присвистнул, а моторка стала сбавлять скорость. – Мила! – и он многозначительно ткнул Иоганна под ребро.

Иоганн отошел. Ему была невыносима мысль, что дядя сделает Лайшу предметом своих сальных шуточек.

Мимо него на вздыбленных лыжах, держась за натянутые веревки, стремительно пронеслась Лайша: облегающий тело желтый купальник, голова откинута назад, волосы развеваются по ветру, на лице широкая улыбка. Она промелькнула в сверкающих лучах солнца, и в этот момент какого-то озарения шесть миллионов евреев, уничтоженных поколением его дяди, обрели и для него плоть и кровь. Девушки такие, как Лайша. Помнит ли она об этом?

– Неужели это Младший Мак? – спросила Элис, прищурившись за темными стеклами очков.

Ей никто не ответил.

Моторка обошла «Керему». Лайша плавно скользила по волнам.

– Венера, выходящая из пены! – крикнул Карл, когда она поравнялась с ними, но тут ее лыжи запутались, Лайша потеряла равновесие и с всплеском исчезла под водой. А когда она появилась на поверхности моря, тело ее золотилось на фоне зеленой воды и крапленого солнцем песка.

У Иоганна перехватило дыханье. «Написать бы ее такой: зелено-золотой, волосы как водоросли, и вся бесплотная, вся порождение моря».

«Атом» остановился у яхты, мягко толкнувшись о кранцы, которые заблаговременно опустил за борт предусмотрительный Брэнк. Раздались громкие приветствия, поднялась суета, и, только когда моторка снова устремилась в море, унося на лыжах Лиз, Иоганн осознал, что перед ним сидит Лайша – девушка из плоти и крови, а не таинственное видение моря.

Неужели этот спокойный юноша с вьющимися, выгоревшими волосами, спадающими ему на глаза, ей по-настоящему дорог? За две недели он достаточно много слышал о Младшем Маке и понял, что в этой компании он пользуется авторитетом. Но как относится к нему Лайша? У этих людей ничего не разберешь. Быть может, они и сами не вполне во всем разобрались. А если Младший Мак ей безразличен, то почему она прыгнула к нему, когда он сел за руль, и предоставила ему, Иоганну, сесть рядом с Дональдом?

Он бы не сказал, что Дональд ему не нравился. В нем было что-то надежное и внушающее доверие. Они по-дружески улыбнулись друг другу, и каждый погрузился в привычное для него молчание.

Младший Мак подвел моторку к маленькому пляжу на южном берегу залива, и вся компания высыпала на песок. Дональд развел костер между двух камней и поставил котелок на огонь. Они перекусили, а Лиз заварила чай и разлила его по кружкам. «Если это и есть тот самый легендарный „чай по-австралийски“, то его репутация весьма преувеличена», – подумал Иоганн, но вслух ничего не сказал. «Странные люди, – думал он, глядя, как Младший Мак выплеснул остатки чая в огонь и стал сгребать ногами песок на черные угли костра, – они делают, что хотят, и везде чувствуют себя как дома».

– Сегодня утром я звонила Джой и Стивену, – сообщила Лайша. – Им как будто удалось пригласить на вечер индийского журналиста Вайдью. Ну, того, чьи статьи о положении на Тихом океане вызвали такой шум в Лондоне и Вашингтоне.

– О! Вайдья – это гвоздь вечера! – воскликнула Лиз. – Миллеры молодцы!

– Возможно, придут те молодые американцы, которые бежали от «холодной войны», – они будут танцевать. Говорят, что правительство намерено выслать их из Австралии, так что это наша последняя возможность увидеть их.

– Какой позор! – возмутилась Лиз.

– Ну, а сейчас, – сказал Младший Мак, – музыкальная часть программы. Что у вас намечено, Дон?

Дональд лежал, растянувшись на песке, положив руки под голову.

– Вечер откроет «Лесной джаз». Затем ребята из Ганы и Нигерии подогреют всей компании кровь африканскими барабанами. Потом идет зажигательный филиппинский танец, который покажет им, до чего же хороша жизнь, и в заключение выпустим Лайшу, чтобы она поразила их в самое сердце!

– Я выучила потрясающую новую песню Джоан Баэз, – с надеждой в голосе проговорила Лайша.

– Никаких новинок! – решительно сказал Дональд. – Надо взять что-то очень знакомое, чтобы все могли подпевать. Давайте возьмем «О, скажи мне, где цветы?». В ней есть настроение. Где цветы, где девушки, где мужчины, где солдаты, где могилы? Потрясающе! Пусть они спросят себя: «Когда же мы научимся делать выводы?»

– Не слишком ли мрачновато для начала? – с сомнением осведомился Младший» Мак.

– Как раз то, что нужно. Пусть они наслаждаются вечером и пусть задумаются над истинной ценой всего этого веселья. Пусть подумают.

– Ах ты, каннибал! – сказала Лиз и пнула его ногой.

– Оставь его в покое! – приказал Младший Мак, обнимая Лиз за шею. – Он не только наш лучший казначей – такого у нас не было и не будет, но и наш мозговой трест.

Он притянул Лиз к себе, обхватив ее хрупкую фигурку своими длинными руками.

Иоганн посмотрел на них с удивлением. Лиз прильнула к Маку, как доверчивое дитя. И сердце Иоганна подпрыгнуло от радости: «Так значит это не Лайша!»

– Гитару я с собой не захватил, – продолжал Младший Мак, – я тебе так напою, только ты, Лиз, ради бога, молчи, а не то мы все начнем фальшивить.

Лиз прижалась щекой к его плечу, ее лицо было счастливым и безмятежным.

Лайша пела, высоко подняв голову, ветер развевал ее густые темные волосы. В ее низком, грудном голосе было что-то очень трепетное, хватающее за душу; каждому, кто слушал, казалось, что она задает Эти вопросы именно ему. Молодой Мак перебирал воображаемые струны на горле Лиз и вполголоса напевал аккомпанемент.

Иоганн смотрел в безоблачное небо затуманившимися глазами. Быть может, в эти минуты в десяти тысячах миль отсюда то же самое поет его кузина Хельга, только на другом языке.

И когда голос Лайши замер, он сказал:

– Вы поете эту песню так же хорошо, как моя кузина.