Текст книги "Искатель. 1980. Выпуск №3"

Автор книги: Дик Фрэнсис

Соавторы: Эдуард Хруцкий,Леонид Панасенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Я привалился рядом с ним. Комната плыла, меня тошнило, во всем теле просыпалась зловещая боль, а из рассеченного лба медленно капала на пол кровь.

Оба мои врага лежали в неестественных позах и не шевелились. Эдамс дышал с каким-то присвистом, даже с храпом. Грудь Хамбера еле двигалась.

Я провел рукой по лицу – она вся покрылась кровью. Наверное, у меня все лицо кровью залито! Как же я поеду в таком виде? Я поплелся к умывальнику.

Включив воду, я обмыл лицо. Порез на лбу оказался относительно маленьким и неопасным, но упрямо кровоточил. Я словно в полусне огляделся по сторонам – где тут полотенце?

На столике возле медицинского шкафчика стояла стеклянная банка без пробки, рядом – чайная ложка. Я поначалу не обратил на них внимания – глаза искали полотенце, – но потом… Странно.

Пошатываясь, я подошел поближе. Что-то я про эту банку знаю, только что?.. Плохо работает голова.

Вспомнил. Люминал в порошке. Я скармливал его Мики целые две недели.

Стоп, стоп. Ведь на Мики ушла вся банка. Я вытряхивал из нее последние крупицы. А эта полная. Новая банка, полная по самое горлышко, на столе еще лежат крошки сургуча от печати. Что же это значит? Кто-то недавно открыл новую банку растворимого люминала и зачерпнул пару ложек.

Ну, конечно же, для Кандерстега. Я нашел полотенце и вытер лицо. Потом вернулся в комнату и наклонился над Эдамсом – вытащить из кармана ключ от двери. Он уже перестал храпеть.

Я перевернул его.

Не очень-то радостно сообщать об этом. Он был мертв.

В смятении я дрожащими руками обшарил его карманы и нашел ключ. Потом поднялся и медленно подошел к столу – нужно звонить в полицию.

Телефон валялся на полу, трубка отдельно от аппарата. Я наклонился и неуклюже подобрал его левой рукой, тут же закружилась голова. Что же мне так плохо! С усилием я выпрямился и водрузил телефон на место.

Кое-где в конюшне уже зажглись огни, в том числе и в деннике Кандерстега. Дверь денника была широко открыта, и лошадь, привязанная за голову, неистово лягалась и взбрыкивала. Не похоже, что ей дали снотворное.

Я уже начал было набирать номер телефона полиции, но тут, похолодев, остановился. В мозгу сверкнула догадка.

Кандерстега никто не усыплял. К чему им убаюкивать его память? Наоборот, им нужно, чтобы он все отлично помнил. Мики стали давать люминал, только когда поняли – проку от него не будет.

Нет, не может быть! Ведь одна, а то и две чайные ложки растворимого люминала на стакан джина – это же смертельная доза!

Перед глазами всплыла картина, которую я застал, войдя в контору: у всех стаканы в руках, Хамбер взволнован, Эдамс радостно возбужден. Такое же возбуждение было на его лице, когда он предвкушал расправу со мной. Убивать – это доставляло ему радость. Наверное, из слов Элинор он заключил, что она догадалась о роли свистка, и, недолго думая, решил от нее избавиться.

Не удивительно, что он не попытался ее удержать. Она вернется в колледж и умрет у себя в комнате, за много километров отсюда. Ах-ах, бедняжка, по рассеянности приняла большую дозу! Никому и в голову не придет связывать ее смерть с Эдамсом или Хамбером.

Ясно, почему он так хотел убить меня: я разнюхал про его аферу, провел его, но это не все – я видел, как Элинор пила его джин.

Можно себе представить, как развивались события до моего прихода, – особой фантазии не требуется. Эдамс ей вкрадчиво говорит:

– Значит, вы приехали узнать, нужен ли еще Року ваш свисток?

– Да.

– А вашему отцу известно, что вы здесь? Вы ему говорили про свисток?

– Что вы! Нет! Я заехала сюда случайно. Конечно, он ничего не знает.

– Может быть, добавить вам в джин льда? Я принесу. Что вы, совсем не трудно. Вот, пожалуйста, моя дорогая, отличный коктейль джин с люминалом. Не успеете оглянуться, как вознесетесь на небеса.

Убивать Стэплтона – это было полнейшее безрассудство, и ничего, Эдамс вышел сухим из воды. Допустим, мой обгоревший труп находят под обломками мотоцикла где-нибудь в соседнем графстве на дне оврага, а Элинор умирает в своем колледже – возможно, и эти два убийства сошли бы ему с рук. Но Элинор не должна умереть.

Я снял телефонную трубку. Гудка не было. Я несколько раз нажал на клавишу – линия молчала. Телефон не работал. Но если нельзя сообщить по телефону, значит, кто-то должен поехать к Элинор в колледж и спасти ее.

Первая мысль была «сам я это сделать не могу». Но если не я, то кто же? Если я прав, доктор ей нужен срочно, немедленно, а начни я тут поднимать кутерьму, искать другой телефон, упрашивать кого-то взять на себя роль спасителя – на это уйдет время, а ей может помочь только быстрота. Я смогу домчаться до колледжа за двадцать минут. А начну звонить из Поссета – помощь вряд ли придет быстрее.

Я собрался с силами, повернул ключ в скважине, вышел и захлопнул за собой дверь.

Прошел через двор к стоявшему у ворот мотоциклу – меня снова никто не заметил. Но с первого раза он не завелся – просто раздался треск стартера, – и на шум из-за денников вышел Касс.

– Кто здесь?! – выкрикнул он. – Это ты, Дэн?! Чего это ты вернулся? – И он зашагал в мою сторону.

Я бешено топнул по стартеру. Двигатель заурчал, закашлял и взревел. Я стиснул сцепление и включил скорость.

– Стой! – заорал Касс. Он побежал ко мне, но я уже вывел мотоцикл за ворота и повернул в сторону Поссета. Из-под колес полетел гравий.

Рычаг газа вделан в правую рукоятку руля мотоцикла. Чтобы увеличить скорость, его нужно прокрутить на себя, а сбросить газ – от себя. В нормальных условиях этот рычаг крутится очень легко, но сейчас… Стоило мне покрепче сжать его, рука откликнулась такой яростной болью, что я чуть было не вывалился из седла.

До Дарема – шестнадцать километров на северо-восток. Но остановись я сейчас, Элинор может умереть. Выбора у меня нет. Но до чего тряская дорога!

Если Элинор поехала прямо в колледж, значит, вскоре ей захотелось спать. Кажется, люминал действует в течение часа. Но люминал, растворенный в алкоголе, – это совсем другое дело. Реакция будет быстрее – от двадцати минут до получаса. А может, дольше? За двадцать минут она могла спокойно доехать от конюшни до колледжа. Ну а потом? Поднялась в свою комнату. Почувствовала сонливость. Легла. И заснула.

Я уже в Дареме. Поворот, еще один. Остановка перед светофором. Рука разрывается от боли. Остался километр. Проехать его с черепашьей скоростью, чтобы не сжимать проклятый рычаг? Но за эти минуты яд может совершить непоправимое. Стиснув зубы, я понесся к колледжу.

Глава 18

Начало темнеть. Я влетел в ворота колледжа, заглушил двигатель и по ступенькам кинулся к двери. Привратника за столиком не было, вообще кругом – ни души. Я побежал по коридорам. Тут я поворачивал, вот знакомые ступеньки, теперь два пролета наверх… Черт, кажется, я заблудился. В какую сторону дальше? Где комната Элинор?

Навстречу мне шла пожилая сухопарая женщина в пенсне, она несла кипу бумаг и толстую книгу. Наверное, преподавательница.

– Извините, пожалуйста, – обратился я к ней, – как найти комнату мисс Таррен?

Она подошла поближе и внимательно посмотрела на меня. Мой вид явно не произвел на нее впечатления. Эх, где моя респектабельная внешность!

– У вас кровь на лице, – заметила она.

– Это просто порез… пожалуйста, ей надо помочь… – Я взял женщину за руку. – Проводите меня до ее комнаты, и если она жива и здорова, я тут же исчезну. Но боюсь, ей позарез нужен доктор. Можете вы мне поверить?

– Хорошо, – неохотно согласилась она. – Идемте, посмотрим. Вот сюда, за угол… теперь сюда.

Мы подошли к двери Элинор. Я громко постучал. Тишина. Тогда я нагнулся к замочной скважине. Изнутри торчал ключ, и ничего не было видно.

– Откройте дверь, – решительно повернулся я к женщине, которая с сомнением смотрела на меня.

Она прикоснулась к дверной ручке и повернула ее. Но дверь не подалась. Она была заперта.

– Послушайте, – взволнованно заговорил я, – дверь заперта изнутри, значит, Элинор Таррен там. Она не отвечает на стук, потому что не может. Ей срочно нужен доктор, поверьте мне, ради Бога. Есть здесь доктор?

Она сурово посмотрела на меня через пенсне и кивнула. Похоже, все-таки поверила.

– Скажите ему, что она отравилась люминалом с джином. Примерно сорок минут назад. Только умоляю вас, побыстрее. Другой ключ от этой двери есть?

– Ключ-то есть, но нельзя вытолкнуть тот, что в двери. У нас такие случаи уже бывали. Придется ломать замок. Я пойду позвоню.

Она степенно пошла по коридору. Сумасшедшего вида молодой человек с кровью на лбу, сообщение о том, что одна из ее студенток одной ногой уже на том свете, – ничто не могло нарушить ее душевного равновесия. Непробиваемая университетская матрона.

Архитекторы времен королевы Виктории, строившие этот колледж, хорошо позаботились о том, чтобы докучливые кавалеры не могли ворваться в девичьи апартаменты без спроса. Двери были сделаны на века. Но сухопарая профессорша дала понять, что, взломав дверь, я смертного греха не совершу. Так чего ждать? И я выломал замок ударом каблука.

Она лежала в неудобной позе поверх голубого покрывала, забывшись в глубоком сне, а серебристые волосы плавно ниспадали на подушку. Нежное, прекрасное создание.

Раз она не слышала, как я ломился в дверь, значит, вряд ли она проснется от прикосновения. Я встряхнул ее руку. Не шевелится. Пульс нормальный, дыхание ровное, цвет лица – приятный, как обычно. И не подумаешь, что с ней что-то случилось. Но ведь случилось же!

Сколько можно искать доктора? Ведь профессорша ушла звонить уже целых десять минут назад!

В ту же секунду – сработала телепатия! – дверь распахнулась, и на пороге появился подтянутый, солидного вида пожилой мужчина в сером костюме.

Один. В левой руке – чемоданчик, в правой – противопожарный топорик. Он окинул взглядом комнату, посмотрел на расщепленный дверной косяк, захлопнул за собой дверь и положил топорик на стол Элинор.

– Ладно, хоть какое-то время сэкономил, бросил он. Потом без особого энтузиазма оглядел меня с ног до головы и жестом приказал отойти в сторонку. Он начал осматривать ее, а я стоял и ждал.

– Люминал с джином, – пробормотал он. – Вы в этом уверены?

– Абсолютно.

– Она приняла это по своей воле? – Он начал открывать чемоданчик.

– Нет. Ни в коем случае.

– Эти коридоры обычно кишмя кишат девицами, – сказал он вдруг безо всякой связи, – но, наверное, у них сейчас какое-нибудь собрание. – Он внимательно посмотрел на меня. – Вы в состоянии помочь?

– Да.

– Уверены? – усомнился он.

– Скажите, что нужно сделать.

– Хорошо. Найдите большой кувшин и ведро либо большой таз. Я займусь ею, а потом вы мне расскажете, как все произошло.

Он вынул из чемоданчика шприц, наполнил его и сделал Элинор укол в вену с внутренней стороны локтя. Я подошел к стенному шкафу и там нашел кувшин и таз.

– Вы были здесь раньше, – заметил он, в глазах его мелькнуло подозрение.

– Один раз, – признался я. И ради Элинор добавил: – Я работаю у ее отца. Между нами ничего нет.

– Вот оно что. Ну ладно. – Он вытащил иглу, разобрал шприц и быстро вымыл руки.

– Сколько она приняла таблеток?

– Это были не таблетки. Порошок. Минимум одну чайную ложку. А то и больше.

Он встревожился, но сказал:

– Не может быть, чтобы так много. Она бы почувствовала горечь.

– Так ведь вместе с джином… Он и сам не сладкий.

– Вы правы. Сделаем ей промывание желудка. В основном эта дрянь, конечно, уже впиталась… Все равно, надежда еще есть.

Он велел мне налить в кувшин теплой воды, а сам осторожно протолкнул трубку из толстого пластика в горло Элинор. Потом очень удивил меня тем, что к торчащему изо рта концу приложил ухо и стал слушать. Оказывается, если больной без сознания и сам глотать не может, нужно убедиться, что трубка вошла в желудок, а не в легкие.

– Если в трубке слышно дыхание, значит, она попала не туда, – пояснил он.

Он достал маленькую воронку, сунул ее в трубку и осторожно начал лить воду из кувшина. Когда немыслимое, как мне показалось, количество воды исчезло в трубке, он остановился, передал мне кувшин и велел поставить таз ему под ноги. Потом убрал воронку и вдруг резко опустил конец трубки прямо в таз. Вода полилась через трубку обратно, а вместе с ней – содержимое желудка Элинор.

– Так-так, – спокойно заметил он. – Она перед этим что-то ела. Пирожное, кажется. Это хорошо.

Она поправится? – Голос мой дрожал от волнения.

Он мельком взглянул на меня и извлек трубку из горла Элинор.

– Вы говорите, она выпила это меньше чем за час до моего прихода?

– Минут за пятьдесят.

– А перед этим ела… да, она должна поправиться. Организм крепкий. Я ввел ей мегимид – это сильное противоядие. Примерно через час она проснется. Переночует в больнице, а назавтра вся хворь вообще из нее выйдет. Будет как новая.

Я потер рукой лицо.

– Тут многое зависит от времени, – спокойно добавил он. – Пролежи она здесь несколько часов… Чайная ложка… Это тридцать грамм, если не больше. – Он покачал головой. – Ее не удалось бы спасти. А где вы порезали лоб? – вдруг спросил он.

– В драке.

– Надо наложить швы. Это могу сделать я, если хотите.

– Спасибо.

– Только сначала отправим мисс Таррен в больницу. Доктор Притчард сказала, что вызовет скорую. Так что они вот-вот будут.

– Доктор Притчард?

– Преподавательница, которая позвонила мне. Я работаю в двух шагах отсюда. Она позвонила и сказала, что какой-то окровавленный молодой человек с пеной у рта твердит, будто мисс Таррен отравилась и лучше мне посмотреть, в чем дело. – Он едва заметно улыбнулся. – Вы не рассказали мне, как это произошло.

– Ох… это такая длинная история, – устало отозвался я.

– Вам придется обо всем рассказать полиции, – напомнил он.

Я кивнул. Да, мне есть о чем рассказать полиции. Столько, что я совсем не горю желанием встретиться с ними.

Вдруг тишина в коридоре взорвалась: гомон девичьих голосов, топот молодых ножек, хлопанье дверей – студентки вернулись со своего собрания.

Возле двери Элинор раздались более тяжелые шаги, и кто-то постучал в дверь. В комнату вошли двое санитаров «скорой помощи», со знанием дела быстро положили Элинор на носилки, подоткнули со всех сторон одеялом и вынесли из комнаты. По коридору прокатилась волна девичьих голосов: вздохи, ахи, вопросы, сомнения.

Доктор закрыл дверь за санитарами и, не откладывая дела в долгий ящик, вытащил из чемоданчика иголку с ниткой и принялся штопать мне лоб. Я сидел на кровати Элинор, а он суетился вокруг меня с йодом и нитками.

– Из-за чего вы подрались? – спросил он, завязывая узлы.

– На меня напали.

– Вот как? – Он переменил позу, чтобы делать стежки под другим углом, и оперся рукой о мое плечо. Я инстинктивно подался назад – на плече был синяк, – и он вопросительно посмотрел на меня.

– Я смотрю, вас здорово отделали?

– Тем не менее, – медленно ответил я, – последнее слово осталось за мной.

Он закончил со швами и напоследок щелкнул ножницами.

– Ну вот и все. Останется малюсенький шрам – и только.

– Спасибо. – Что-то голос у меня слабый.

Он ощупал шишку у меня за ухом и сказал, что до свадьбы заживет. Потом спросил, какие еще трофеи я вынес из драки, но тут в коридоре снова раздались тяжелые шаги, и дверь с треском распахнулась.

На пороге стояли двое широкоплечих полицейских с суровыми лицами.

Доктора они знали. Видимо, он часто помогал полиции в Дареме. Они вежливо поздоровались, и доктор начал говорить, что мисс Таррен уже увезли в больницу, но они перебили его.

– Мы пришли за ним, сэр, – объявил тот, что повыше, указывая на меня. – Это конюх Дэниэл Рок.

– Да, он сообщил о болезни мисс Таррен…

– Мисс Таррен здесь ни при чем, сэр. Он нужен нам по другому делу.

– Человек еле держится на ногах, – сказал доктор. – Может, не стоит так усердствовать? Поговорите с ним позже.

– К сожалению, сэр, это невозможно.

Осторожной, собранной походкой они приблизились ко мне. Казалось, они боятся – сейчас я прыгну и стукну их друг о дружку головами.

Как по команде они склонились надо мной, и крепкие руки вцепились в мои запястья. Рыжеволосый полицейский вытащил из кармана наручники и с помощью коллеги быстро защелкнул их у меня на кистях.

– Лучше не рыпайся, приятель, – посоветовал он. Я дернулся от страшной боли, а он, видимо, принял это за попытку сбежать.

– Пустите руку… никуда я не убегу.

Они отошли на шаг, но все смотрели на меня – сверху вниз. У них словно гора упала с плеч – наверное, и вправду боялись, что я на них брошусь. Я два раза глубоко вздохнул, хоть как-то унять боль в руке.

– Будет вести себя как шелковый, – заметил темноволосый. – Видишь, еле держится.

– Он попал в драку, – сообщил им доктор.

– Он так сказал, сэр? – Темноволосый засмеялся. Я взглянул на наручники, обхватившие мои кисти.

Не очень-то в них удобно… и унизительно.

– Что он сделал? – спросил доктор. Ответил рыжеволосый.

– Он… поможет нам провести расследование по делу о нападении на тренера, его бывшего босса, сейчас он лежит без сознания… и еще на одного человека, которому проломили череп.

– То есть убили?

– Так нам передали, сэр. Мы сами в конюшне не были, но говорят, там устроили настоящую бойню. Нас за ним послали из Клеверинга, туда его и отвезем – конюшня на территории нашего участка.

Быстро вы на него вышли, – удивился доктор.

– Да, – самодовольно согласился рыжеволосый.

– Кое-кто из наших поработал на славу. Полчаса назад в даремскую полицию отсюда позвонила какая-то женщина и описала его, а когда из Клеверинга по всем участкам передали сообщение об убийстве в конюшне, кто-то сравнил эти два описания. Нас сразу послали сюда – и оп-ля… у дверей стоит его мотоцикл, номер и марка – все сходится.

Я поднял голову. Доктор взглянул на меня. Он был расстроен и разочарован. Пожав плечами, он сказал усталым голосом:

– Вот и угадай, кто порядочный человек, а кто бандит. Мне показалось, что он… ну, не то, что обычный уголовник. А тут, оказывается… – Он отвернулся и поднял свой чемоданчик.

Этого я уже не мог вынести. Слишком долго я позволял людям презирать себя, даже не пытаясь защититься. И вот опять… Это была капля, переполнившая чашу.

– Я дрался, потому что на меня напали! выкрикнул я.

Доктор полуобернулся. Почему-то для меня было важно, чтобы он мне поверил. Не знаю почему.

Темноволосый полицейский, приподняв брови, объяснил доктору:

– Тренер конюшни был его хозяином, сэр, а убитый, насколько я понял, – богатый джентльмен, владелец лошадей, которых там тренировали. Об убийстве сообщил старший конюх. Он увидел, как Рок выскочил за ворота на мотоцикле, и ему это показалось странным – Рока только вчера уволили. Он пошел сказать об этом тренеру и застал его в конторе лежащим без сознания, а рядом – труп джентльмена.

С доктора было достаточно. Он, не оборачиваясь, вышел из комнаты. Кричать, доказывать, что ты не верблюд? Стоит ли?

– Идем, приятель, – сказал темноволосый. Они снова напряглись, глаза настороже, на лицах – враждебность.

Я медленно поднялся. Почему медленно? Да потому, что я был уже на пределе. Еще чуть-чуть, и я вообще не смогу подняться, а взывать к сочувствию, которого не будет… Нет уж, встану сам.

Конвоиры мои заметно ожесточились. Что удивительного, в такой ситуации, да еще в этой черной одежде, я, должно быть, казался им, как однажды выразился Теренс, ненадежным и немного опасным.

– Не волнуйтесь, – я вздохнул. – Вы правильно сказали, я буду вести себя как шелковый.

Но их, наверное, предупредили: идете арестовывать спятившего уголовника, который раскроил кому-то череп, поэтому они решили не рисковать. Рыжеволосый крепко схватил меня за правую руку выше локтя и подтолкнул к двери, а в коридоре темноволосый с той же яростью вцепился в меня слева.

По обе стороны коридора маленькими щебечущими группками стояли девушки. Я застыл на месте. Полицейские подтолкнули меня. А девушки стояли и смотрели.

Мне вдруг с кристальной ясностью открылся смысл старой поговорки «хочется сквозь землю провалиться». Последние остатки собственного достоинства восстали во мне против такой экзекуции: идти под конвоем полицейских сквозь строй молодых и красивых студенток. Будь вместо них мужчины, мне было бы легче.

Это, наверное, одно из тех впечатлений, которые не забываются – слишком сильно оно всколыхнуло душу. А впрочем, если человека часто таскают в наручниках на глазах у почтенной публики, может, он к этому привыкает?

Хорошо хоть я ни разу не споткнулся, даже на лестнице, – вид у меня и без того был жалкий. Полицейская машина, в которую меня безжалостно впихнули, показалась ниспосланным с небес прибежищем.

Я сидел впереди, между ними. Машину вел темноволосый.

Всю дорогу я думал о своем положении – ведь я попал в серьезную заваруху, и выбраться из нее будет не так-то просто. Я действительно убил Эдамса. Тут не отвертишься, не увильнешь. И допрашивать меня будут не как достойного и уважаемого гражданина, а как злодея убийцу, который готов наплести что угодно, лишь бы уйти от ответа. В полиции меня встретят, как говорится, по одежке, и хорошей встречи ждать нечего. Ведь, в конце концов, я продержался у Хамбера целых два месяца только потому, что выглядел самой захудалой рванью. И если на мою внешность купился Эдамс, чего ждать от полиции? И не подумают усомниться в моей подлинности. Вот и пример: два моих соседа. Смотрят враждебно, настороженно.

Всю дорогу рыжеволосый не спускал с меня глаз.

– Не очень-то он говорливый, – заметил он после долгой тишины.

– Есть над чем подумать, – не без юмора согласился темноволосый.

Эдамс с Хамбером измолотили меня здорово – ныли все кости. Я чуть поерзал на сиденье. Звякнули наручники.

Впереди показались огни Клеверинга. Темноволосый покосился на меня с потаенной радостью. Преступник пойман. Задание выполнено. Рыжеволосый нарушил тишину во второй раз, в его голосе я тоже уловил удовлетворение.

– Молодым ему оттуда не выйти, – сказал он. Нет, только не это. И все же… Кому-кому, а мне, адвокатскому сыну, хорошо известно: сколько меня продержат под стражей, зависит от одного – сумею ли я убедить их, что совершил убийство в целях самозащиты.

Следующие часы обернулись каким-то кошмаром. Полиция Клеверинга представляла собой братию зубастых, прожженных циников, которым без отдыха приходится бороться с бурной волной преступности, гуляющей по этому шахтерскому городку с высокой безработицей. Возможно, по отдельности все они были любящими мужьями и ласковыми отцами, но хорошее настроение и человечность приберегали исключительно для досуга.

Все они были страшно заняты, куда-то спешили. В здании царила суматоха. Меня, все еще закованного в наручники, футболили под конвоем из комнаты в комнату и в каждой накидывались с одними и теми же вопросами.

Наконец, где-то ближе к ночи, в ярко освещенной голой комнатенке мне дали стул, и я связно рассказал им, что я в действительности делал у Хамбера и как получилось, что я убил Эдамса. Я подробно описал им весь сегодняшний день. Они не поверили, что было вполне естественно. Они сразу предъявили мне обвинение в убийстве. Я протестовал, но бесполезно.

Меня забрасывали вопросами. Я отвечал. Вопросы они задавали по цепочке, друг за другом, поэтому оставались свежими и энергичными, я же уставал все больше и больше. Тело болело адски, наваливалась тяжесть – хорошо, что мне не надо было лгать, потому что даже для правдивых ответов голова работала плохо, а эти шакалы только и ждали, когда я ошибусь.

– Ну, теперь расскажи, как все было на самом деле.

– Я уже рассказывал.

– Про Ната Пинкертона мы и без тебя читали.

– Запросите из Австралии копию контракта, который я заключил, когда брался за эту работу. – В четвертый раз я повторил им адрес моего стряпчего, в четвертый раз они не стали его записывать.

– Кто твой наниматель, говоришь?

– Граф Октобер.

– И он, конечно, это подтвердит?

– Он в Европе до субботы.

– Какая жалость. – Они грязно улыбались. Они знали от Касса, что раньше я работал в конюшне Октобера. Касс также сказал им, что я – порядочный сачок, нечист на руку, трусоват и туповат.

– Ты, значит, переспал с лордовой дочкой, так, что ли?

Мерзавец Касс, чтоб у него язык отсох!

– Он тебя, значит, под зад, а ты ему теперь сдачи – хочешь втянуть в эту историю?

– Хамберу ты уже дал сдачи за то, что он тебя выставил.

– Нет. Я ушел от него, потому что закончил свою работу.

– За что ты его тогда? За то, что он тебя бил?

– Нет.

– Старший конюх сказал, что ты получал за дело.

– Эдамс и Хамбер – аферисты, они наживались на скачках. Я разоблачил их, и они хотели убить меня.

– Кажется, я говорил это в десятый раз, но все равно – никакого впечатления.

– Тебе не нравилось, что тебя били. Вернулся поквитаться… Знаем такие дела, ты не первый.

– Неправда.

– День ты думал, а потом вернулся и напал на них. Там была настоящая бойня. Весь пол кровью заляпан.

– Это моя кровь.

– Можем проверить.

– Проверьте. Это моя кровь.

– Из этого малюсенького пореза? Не морочь голову, малый.

– Мне наложили швы.

– Ах да, вернемся к леди Элинор Таррен. Дочка лорда Октобера. Значит, ты переспал с ней?

– Нет.

– Она забеременела…

– Нет. Узнайте у доктора. – … и приняла снотворное.

– Нет. Ее отравил Эдамс. – Я уже два раза рассказывал им про банку с люминалом, и они, наверное, нашли ее в конторе Хамбера, но помалкивали.

– Ты соблазнил ее, и лорд Октобер тебя уволил. А она не вынесла позора. И приняла снотворное.

– Она не могла чувствовать себя опозоренной. Это не она, а ее сестра, Патриция, обвинила меня, что я ее соблазнил. Эдамс подсыпал люминал в бокал с джином и дал его Элинор. У Хамбера в конторе стоят джин и люминал. Возьмите пробу из желудка Элинор на анализ.

Они меня не слушали.

– Она поняла, что после всего ты ее еще и бросил. Мистер Хамбер успокоил ее и предложил выпить, а потом она вернулась в колледж и приняла снотворное.

– Нет.

К рассказу об огнемете они отнеслись, мягко говоря, скептически.

– Он лежит в сарае.

– Да, да, сарай. А где, говоришь, он находится? Я еще раз им подробно объяснил.

– Поле, скорее всего, принадлежит Эдамсу. Это нетрудно узнать.

– Оно, наверное, тебе приснилось.

– Поезжайте и посмотрите – в сарае найдете огнемет.

– Им, наверное, поджигают вереск. У многих фермеров есть такая игрушка.

Они позволили мне сделать два звонка – я попробовал добраться до полковника Бекетта. В Лондоне его слуга сказал, что он уехал в Беркшир, на скачки, остановиться должен у друзей. Я позвонил в Беркшир – местная линия не работала. Телефонистка сказала, что лопнула какая-то труба, и вода затопила кабель.

Примерно около полуночи один из них заметил, что даже если (причем он сам в это не верил) моя версия насчет работы у Октобера и разоблачения Эдамса и Хамбера не выдумка, а правда, то все равно мне никто не давал права убивать их.

– Хамбер жив, – возразил я.

– Пока да.

Сердце мое подскочило. Неужели и Хамбер тоже? Боже мой! Нет, нет, Хамбер должен выжить.

– Ты огрел Эдамса палкой по голове?

– Нет, я уже говорил вам – зеленым стеклянным кругляшом. Я держал его в левой руке. Убивать его я не думал, хотел только оглушить. Я правша… Не мог точно определить, сильно ударил левой или нет.

– Зачем же бил левой?

Я снова рассказал им о правой руке.

– Ты ничего не мог делать правой рукой, а потом сел на мотоцикл и проехал шестнадцать километров до Дарема? За дурачков нас принимаешь?

– На кругляше должны быть отпечатки пальцев моих обеих рук. Правой рукой я кинул его в Хамбера, а левые отпечатки – поверх правых, левой я ударил Эдамса. Проверьте.

– В отпечатках пальцев разбирается, – поухмылялись они.

– Кстати, отпечатки пальцев моей левой руки должны быть на телефонной трубке. Я хотел позвонить вам прямо из конторы. На кране умывальника тоже отпечатки левой руки… и на ключе, и на дверной ручке, внутри и снаружи.

– Но на мотоцикле ты ехал?

– Потом рука ожила.

– А сейчас?

– Сейчас я ее тоже чувствую.

Один из них подошел ко мне, взял за кисть правой руки и поднял ее вверх. Наручники дернулись, левая рука тоже поднялась. На правой обнажились синяки, болезненные кровоподтеки. Полицейский отпустил меня. На мгновение наступила тишина.

– Больненько ему пришлось, – с неохотой признал один из них.

Весь вечер они пили чай – чашку за чашкой, – но мне не предложили. Тогда я попросил сам – дали. Чай оказался такой бурдой, что стало обидно – я поднимал чашку с большим трудом.

Они принялись за меня снова.

– Пусть Эдамс и ударил тебя по руке, но он защищался. Он увидел, как ты бросил кругляш в своего хозяина, и понял, что сейчас ты нападешь и на него. Он просто тебя опередил.

– Он к этому времени уже рассек мне лоб… едва не переломал мне ребра и дал палкой по голове.

– Старший конюх говорит, что все это угощение ты получил еще вчера. Поэтому и пришел отомстить мистеру Хамберу.

– Вчера Хамбер меня ударил только два раза. Не так я на него и сердился. А все остальное – сегодня, и бил в основном Эдамс. – Тут я что-то вспомнил. – Он снял у меня с головы шлем, когда я выключился. На нем должны быть отпечатки его пальцев.

– Снова отпечатки.

– Они все показывают, как было.

Я взглянул в их непроницаемые лица, в глазах – жесткость, нежелание верить. Суровые, многое повидавшие парни – эти не дадут себя провести. Я читал их мысли как по-писаному: если они поверят мне, а потом окажется, что все это – сплошная брехня, они никогда себе такой промашки не простят. Все их органы чувств были настроены на недоверие. Такая уж моя судьба.

Я снова и снова отвечал на их вопросы. Они пропустили меня по кругу еще два раза, причем рвения у них не убавилось. Они расставляли ловушки, иногда кричали на меня, ходили вокруг, трогать больше не трогали, но выстреливали вопросами изо всех углов комнаты. Я чувствовал, что уже не гожусь для такой игры. Во-первых, давали знать о себе раны, во-вторых, я не спал всю предыдущую ночь. К двум часам я вообще едва мог шевелить языком от утомления, в течение получаса я три раза забывался в каком-то сумрачном полусне, и наконец они оставили меня в покое.

Двум полицейским, сержанту и констеблю, было поручено отвести меня на ночлег в такое место, по сравнению с которым общежитие Хамбера казалось раем земным.

Камера представляла собой трехметровый куб из глазированного кирпича. Стены до плеча окрашены в коричневый цвет, выше – в белый. Где-то под потолком – маленькое зарешеченное оконце, узкая бетонная плита вместо кровати, в углу – ведро с крышкой, на стене – отпечатанный листок с правилами. Больше ничего. Холод такой, что за ночь, наверное, промерзнут все внутренности. И маленькие помещения никогда не вызывали у меня особой симпатии.

Полицейские грубо приказали мне сесть на бетонную плиту. Они сняли с меня ботинки, вытащили ремень из джинсов, нашли на мне пояс, расстегнули его и забрали. Потом сняли наручники. И ушли, захлопнув и заперев за собой дверь.