Текст книги "Дьявольский коктейль (сборник)"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Глава 15

Я снял пластиковый чехол с мотоцикла и неторопливо выехал со двора конюшни. Конюхи как раз отправились на тренировку с третьей группой, а сегодня их ожидала еще и четвертая, но не успел я задуматься о том, как им удастся впятером справиться с тридцатью лошадьми, как повстречал вороватого вида парнишку, который медленно брел к конюшне с рюкзаком за спиной. Еще один. Если бы он знал, что его ждет, он бы, пожалуй, торопился еще меньше.

Я приехал в Клейверинг, унылый шахтерский городок, застроенный рядами дешевых стандартных домиков, единственной достопримечательностью которого являлся отделанный металлом и стеклом торговый центр, и позвонил в Лондон Октоберу.

Трубку взял Теренс, сообщивший мне, что лорд Октобер находится в Германии, где его фирма открывает новый завод.

– Когда он вернется?

– Думаю, в субботу утром. Он уехал в прошлое воскресенье и собирался вернуться через неделю.

– А он поедет в Слоу на выходные?

– По всей видимости, да. Он сказал, что прилетит в Манчестер, и не отдал никаких распоряжений здесь.

– Ты не мог бы найти адреса и телефоны полковника Беккета и сэра Стюарта Маклсфилда?

– Минуточку, не вешайте трубку. – Я услышал шелестение страниц, и затем Теренс продиктовал мне телефоны и адреса.

Я записал их и поблагодарил его.

– Ваша одежда все еще здесь, сэр, – сказал он.

– Знаю, – усмехнулся я. – Наверное, я скоро за ней заеду.

Повесив трубку, я попытался позвонить Беккету. Сухой, четкий голос проинформировал меня, что полковника в данный момент нет, но в девять он будет ужинать у себя в клубе, куда ему можно позвонить. Сэр Стюарт Маклсфилд, как оказалось, был в больнице, поправляясь после воспаления легких. Я рассчитывал, что они пришлют кого-нибудь мне в помощь для наблюдения за конюшней Хамбера, чтобы не пропустить момент, когда из нее выедет фургон с Кандерстегом, и проследить, куда он поедет. Но, судя по всему, придется взвалить это на себя – мне слабо верилось в то, что местная полиция поверит или поможет мне.

Я купил одеяло и сильный бинокль, а также пирог со свининой, несколько плиток шоколада, бутылку минеральной воды и блокнот, сел на мотоцикл и поехал обратно – через Поссет к въезду в долину, где располагалась конюшня. Остановившись на вершине холма – на наблюдательном пункте, намеченном мной во время предыдущей поездки, – я спустился на несколько ярдов вниз, чтобы не выделяться на фоне неба, скрыться от проезжающих машин, но иметь возможность видеть в бинокль двор конюшни. Был час дня, и ничего интересного там не происходило.

Сняв сумку с багажника, я приспособил ее в качестве сиденья, приготовившись к долгому ожиданию. Даже если в девять мне удастся связаться с Беккетом, едва ли он пришлет мне смену раньше завтрашнего утра.

Тем временем мне предстояло написать отчет – более официальный и подробный, чем нацарапанная в спешке записка, отправленная мной из Поссета в субботу. Я достал блокнот и принялся писать, время от времени прерывая свою работу, чтобы посмотреть в бинокль. Но там, внизу, все шло как обычно.

Итак, я начал.

«Графу Октоберу,

сэру Стюарту Маклсфилду,

полковнику Родерику Беккету.

Господа,

нижеследующее является изложением фактов, которые мне удалось узнать в результате порученного вами расследования, а также некоторых выводов, сделанных мной на их основе.

Пол Джеймс Эдамс и Хедли Хамбер начали совместно осуществлять свой план около четырех лет назад, когда Эдамс приобрел Мэнор Хаус и переехал на постоянное жительство в Теллбридж, Нортумберленд.

По моему мнению (хотя я, разумеется, не являюсь специалистом в данной области), Эдамс – психопатический тип, он импульсивно отдается своим желаниям и склонностям и преследует свои цели, игнорируя интересы окружающих и не беспокоясь о возможных последствиях. По-видимому, его интеллектуальное развитие выше среднего и именно он является главой и мозговым центром предприятия. Мне кажется, психопаты часто проявляют наклонность к агрессии и преступлениям – было бы полезно покопаться в его прошлом.

Хамбер, хотя он полностью подчинен влиянию Эдамса, в большей степени способен отвечать за свои поступки. Он всегда хладнокровен и полностью контролирует себя. Я ни разу не видел его по-настоящему рассерженным (свой гнев он использует как оружие), все его действия продуманы и рассчитаны. Если Эдамс скорее всего психически ненормальный человек, то Хамбер – просто безнравственный. Его здравый рассудок сдерживает Эдамса, благодаря чему их до сих пор не разоблачили.

Джад Уилсон, старший разъездной конюх, и Касс, старший конюх, также замешаны в этом деле, но они не более чем наемные исполнители. Ни один из них не выполняет положенного ему по должности количества работы, но им хорошо платят. У обоих есть большие автомобили, купленные менее года назад.

В основе схемы Эдамса и Хамбера лежит способность лошадей вырабатывать условные рефлексы и связывать звук с определенным событием. Подобно собакам Павлова, которые откликались на звонок, так как знали, что он означает время кормления, лошади, слыша дребезжание тележки с кормом, понимают, что сейчас им дадут поесть.

Если лошадь приучена к тому, что за каким-либо звуком идет определенное последствие, она будет автоматически ожидать последствия всякий раз, слыша этот звук. Если заменить приятное неприятным – например, после звука тележки бить и не давать еды, – она начнет бояться этого звука, ожидая неизбежных неприятностей.

Страх – тот самый стимулятор, который применяют Эдамс и Хамбер. Вид всех подозрительных победителей – их выкаченные глаза и обильный пот – говорит о том, что они были крайне напуганы.

Страх активизирует адреналиновые железы, и они выбрасывают в кровь большое количество адреналина. А дополнительный адреналин, как вам известно, значительно повышает энергию, давая возможность справиться с экстремальной ситуацией двумя способами – бороться с опасностью или убегать от нее. В данном случае – убегать с максимальной скоростью.

Лабораторные анализы показали, что у всех одиннадцати лошадей было повышено содержание адреналина в крови, но это показалось несущественным, поскольку лошади отличаются друг от друга по этому признаку и одни вырабатывают больше адреналина, чем другие. Однако я считаю, что этот факт является очень важным.

В качестве звукового раздражителя, вызывающего страх, применяется буззвучный свисток для собак. Лошади также реагируют на него, тогда как для человеческого слуха он слишком слаб. Это делает его идеальным средством, поскольку более явный звук (к примеру, футбольный свисток) был бы скоро замечен. Хамбер держит свисток в баре своего автомобиля.

Я еще не знаю наверняка, как именно Эдамс и Хамбер пугают лошадей, но могу высказать предположение.

В течение двух недель я ухаживал за лошадью, известной в конюшне под кличкой Микки (зарегистрированное имя – Старлэмп), к которой применили упомянутый способ. В случае с Микки результаты были плачевными. Он вернулся после трехдневного отсутствия с обширными ранами на передних ногах и в состоянии полного нервного расстройства.

Старший конюх объяснил раны на ногах применением специального пластыря. Но мне не удалось обнаружить следов пасты, и я думаю, что это обычные ожоги, вызванные открытым огнем. Лошади боятся огня больше всего, и можно предположить, что Эдамс и Хамбер связывают со звуком свистка именно страх перед огнем.

Я испытал воздействие собачьего свистка на Микки. Прошло менее трех недель с момента выработки у него условного рефлекса, и реакция была немедленной и не вызывающей сомнений. Если хотите, можете повторить этот опыт на Сикс-Плае, только позаботьтесь о том, чтобы у него было достаточно места.

Эдамс и Хамбер выбирают лошадей, чья скаковая карьера выглядит многообещающей, но которым силы или воля к победе изменяют на последнем препятствии. Они покупают их по одной на торгах или на аукционных скачках, вырабатывают у них нужный рефлекс и продают снова. Иногда они не только не теряют на этих сделках, а даже имеют прибыль (см. информацию о последних случаях).

Продав такую лошадь с «вмонтированным акселератором», Эдамс и Хамбер ждут, чтобы она приняла участие в аукционных скачках на одном из пяти подходящих ипподромов: в Седжфилде, Хейдоке, Ладлоу, Келсо или Стаффорде. По-видимому, они готовы ждать сколько угодно нужного им сочетания места и типа соревнований, и за двадцать месяцев это произошло всего двенадцать раз (одиннадцать победителей и Супермен).

Эти пять ипподромов, насколько я понимаю, выбраны потому, что их длинные финишные прямые дают возможность и время использовать охватившую лошадь панику. На последнем препятствии лошадь часто бывает четвертой или пятой, и ей нужно время, чтобы опередить лидеров. Если она безнадежно отстала, Эдамс и Хамбер могут отказаться от применения свистка, пожертвовать поставленными на нее деньгами и дождаться более удобного случая.

Аукционные скачки имеют то преимущество, что вероятность падения лошадей в них меньше, к тому же победители сразу меняют владельцев.

На первый взгляд кажется, что безопаснее было бы реализовывать эту схему не в стипль-чезе, а в обычных скачках, но там лошади реже переходят от одного владельца к другому, и это уменьшает удобную путаницу.

Кроме того, у Хамбера никогда не было лицензии на тренировку лошадей для обычных скачек, и вполне вероятно, что он не может ее получить.

Ни одну из лошадей не «ускоряли» дважды – возможно, из опасения, что, обнаружив один раз отсутствие связи между свистком и огнем, лошадь теряет рефлекс. Реакция ее станет не настолько надежной, чтобы рисковать ставить на нее деньги.

Все одиннадцать лошадей побеждали с очень большим неравенством ставок – от 10 к 1 до 50 к 1. Эдамс и Хамбер, по-видимому, распределяли свои ставки так, чтобы не вызвать подозрений, т.е. делали множество мелких ставок. Не знаю, какие суммы выигрывал Эдамс, но Хамбер получал от тысячи семисот до четырех с половиной тысяч фунтов.

Вся информация о прошедших через их руки лошадях содержится в синей конторской книге, которая лежит в глубине третьего сверху ящика в среднем шкафчике, стоящем в конторе Хамбера.

Как вы видите, в основе своей эта схема очень проста. Все, что им нужно сделать, – это вызвать в мозгу лошади ассоциацию огня со свистком, а потом свистнуть, когда она преодолеет последний барьер. Не нужно ни стимуляторов, ни сложных механических приспособлений, ни помощи со стороны владельца, тренера или жокея. Что касается риска быть пойманными, он просто ничтожен, поскольку связь Эдамса и Хамбера с лошадью отдалена и неочевидна.

Стейплтон, однако, что-то заподозрил, и я уверен, что они убили его, хотя доказательств этого у меня нет.

В данный момент они чувствуют себя в полной безопасности и собираются в ближайшие дни заняться лошадью по имени Кандерстег. Я ушел от Хамбера и пишу данный отчет, наблюдая за конюшней издали. Я намерен последовать за фургоном, когда в нем повезут Кандерстега, чтобы точно выяснить, где и каким образом они осуществляют свой план».

Я остановился и поднес к глазам бинокль. Конюхи сбивались с ног, и я порадовался, что меня уже нет с ними. Пожалуй, Хамбер выждет немного, прежде чем приняться за Кандерстега, как бы они с Эдамсом ни торопились: ведь они не были уверены, что я уберусь до обеда или даже вообще сегодня, и теперь им нужно какое-то время на подготовку. С другой стороны, ни в коем случае нельзя их упустить. Мне не хотелось покидать свой наблюдательный пункт даже для того, чтобы проехать две мили до Поссета и позвонить Беккету – за это время вполне можно успеть погрузить и увезти Кандерстега. Микки – Старлэмп уехал и вернулся днем, и очень может быть, что Хамбер не перевозит лошадей в темноте. Но уверен я не был. В нерешительности я грыз конец ручки, и в конце концов, приняв решение не звонить, добавил к отчету постскриптум.

«Я был бы очень благодарен за помощь, поскольку наблюдение может продлиться несколько дней, и я боюсь заснуть и пропустить фургон. Меня можно найти в двух милях от Поссета на хексамской дороге, у въезда в долину, где находится конюшня Хамбера».

Я поставил время, число и свою подпись. Затем вложил письмо в конверт и адресовал его полковнику Беккету.

Дорога до ближайшего почтового ящика в Поссете и обратно заняла у меня шесть минут. Мне повезло, и на пути я не встретил ни одной машины. Затормозив на вершине холма, я с беспокойством посмотрел вниз, но там, похоже, ничего не изменилось. Тогда я спустился с дороги на свое место и хорошенько осмотрел двор в бинокль.

Начало смеркаться, и почти во всех стойлах горел свет. Мрачный темный силуэт дома Хамбера, расположенного ближе ко мне, закрывал кирпичное здание конторы и часть двора, но мне были видны сбоку закрытые двери гаража, где стоял фургон, и дальний ряд стойл, в одном из которых – четвертом слева – находился Кандерстег. Он был на месте, я различал его тень в окне конюшни – видно, он ходил туда-сюда, пока Берт ворошил его соломенную подстилку. Облегченно вздохнув, я продолжил свое бдение.

Обычная вечерняя работа шла своим чередом. Я увидел Хамбера, который медленно обходил конюшню, опираясь на трость, и рассеянно потер полученные от него утром синяки. Одна за другой двери запирались, и окна гасли, пока не осталось только одно горящее желтым светом окно – крайнее в правом ряду стойл, окно кухни. Я опустил бинокль и встал, чтобы размять ноги.

Воздух, как и всегда на вересковой равнине, не был совершенно спокоен. Это не был в полном смысле этого слова ветер или даже ветерок – скорее, холодный поток, обтекающий любой встречающийся на пути предмет. Чтобы защитить спину от его леденящего прикосновения, я соорудил заслон из мотоцикла и веток кустарника. Завернувшись в одеяло, я сидел на сумке с подветренной стороны этого импровизированного заграждения, и мне было достаточно тепло и удобно.

Я посмотрел на часы – почти восемь. Ночь была чудесная, ясная, небо сияло белыми звездами. Из созвездий Северного полушария я знал только Большую Медведицу, а из звезд – Полярную и мерцающую на востоке-юго-востоке Венеру. Жаль, не догадался купить карту звездного неба, чтобы скоротать время.

Внизу открылась дверь кухни, отбросив на землю прямоугольник света. Темный силуэт Сесила несколько секунд постоял в освещенном проеме, потом шагнул во двор и захлопнул за собой дверь. В темноте я не мог его видеть, но не сомневался, что он отправился к своей бутылке.

Я съел кусок пирога, а немного погодя – плитку шоколада. Время шло, ничего не происходило. Иногда по дороге за моей спиной проезжали машины, но ни одна не останавливалась. Перевалило за девять вечера. Полковник Беккет, должно быть, ужинает в своем клубе, и я преспокойно мог бы поехать и позвонить ему. А впрочем, утром он все равно получит мое письмо.

Дверь кухни снова отворилась, вышли два или три конюха, освещая фонариком путь к уборной. Наверху в незаклеенной части окна появился свет – наступило время ложиться спать. Откуда-то выполз Сесил и ухватился за дверной косяк, чтобы не упасть. Потом окна погасли.

Спустилась ночь. Час проходил за часом, поднялась и ярко засияла луна. Я созерцал первозданные вересковые равнины, и в голове у меня мелькали довольно неоригинальные мысли – например, как прекрасна земля и как отвратительны ее человекоподобные обитатели. Жадный, злой, жестокий, властный хомо сапиенс! А ведь «сапиенс», как это ни смешно, значит мудрый, разумный, рассудительный… Такая замечательная планета могла бы дать жизнь более доброму и умному человеческому роду. Едва ли создание Эдамса или Хамбера можно назвать шумным успехом.

В четыре часа я съел еще шоколада, запил его водой и представил себе свою ферму, купающуюся в лучах горячего полуденного солнца за двенадцать тысяч миль отсюда. Когда я покончу с ночным сидением на ветреных склонах холмов, меня ждет нормальная размеренная жизнь.

Мало-помалу холод проникал через одеяло, но мне было не намного хуже, чем в ледяной спальне хамберовской конюшни. Я зевнул, потер глаза и стал высчитывать, сколько секунд осталось до рассвета. Если солнце, как ему положено, встанет без десяти семь, это будет сто тридцать раз по шестьдесят секунд – шесть тысяч семьсот восемьдесят мгновений – до наступления четверга. А сколько до пятницы? Я сдался и бросил это занятие. Скорее всего в пятницу я все еще буду сидеть здесь, если повезет – не один, а с человеком Беккета, который сможет разбудить меня, когда появится фургон.

В шесть пятнадцать в конюшне зажегся свет, конюхи поднимались и начинали работу. Через полчаса первые шесть лошадей выехали цепочкой из ворот и двинулись по дороге в, Поссет. В четверг тренировок на площадке не было – только езда по дороге.

Не успели они скрыться из виду, как во двор въехал Джад Уилсон на своем солидном «форде» и поставил его возле гаража для фургона. К нему подошел Касс, и они несколько минут стояли и разговаривали. Потом я увидел, как Джад Уилсон вернулся к гаражу и открыл тяжелые двойные двери, а Касс направился прямиком к стойлу Кандерстега, четвертому от угла.

Они собирались уезжать. Джад Уилсон вывел фургон на середину двора и опустил заднюю стенку. Касс завел лошадь в фургон и вышел, после чего стенка была поднята и закреплена. С минуту они стояли, выжидательно глядя на дом, из которого почти тут же появилась прихрамывающая фигура Хамбера.

Касс остался, а Хамбер и Джад Уилсон сели в фургон и поехали к воротам. Вся погрузка от начала до конца не заняла и пяти минут.

Я же тем временем отбросил одеяло и раскидал наваленные на мотоцикл ветки. Бинокль я повесил на шею и застегнул поверх него «молнию» кожаной куртки, надел шлем, перчатки и очки.

Хоть я и ожидал, что фургон поедет на север или запад, но все же обрадовался, когда так и случилось. Он свернул резко на запад и двинулся по дороге, пересекавшейся с той, возле которой расположился я.

Выкатив мотоцикл на дорогу, я завел его и, с удовольствием бросив сумку с надоевшей одеждой, рванул к перекрестку. Там я отъехал для безопасности на четверть мили и пронаблюдал, как фургон притормозил, повернул вправо, на север, и снова поехал быстрее.

Глава 16

Весь день я лежал в канаве и смотрел, как Эдамс, Хамбер и Джад Уилсон доводят Кандерстега до полного исступления.

Это было жестоко. Собственно, применяемый ими способ был так же прост, как и вся схема, и заключался главным образом в особой планировке маленького поля площадью в пару акров. Высокая тонкая живая изгородь, окружающая поле, была обтянута проволокой примерно до уровня плеч. Проволока была прочная, но не колючая. На расстоянии пятнадцати футов шла вторая, внутренняя изгородь, состоящая из крепких столбов и перекладин, от солнца и дождя приобретших приятный серо-коричневый цвет. На первый взгляд все это ничем не отличалось от обычного устройства племенных ферм, где жеребят защищают деревянным внутренним забором, чтобы они не поранились о проволоку. Только вот углы внутренней ограды были закруглены, так что в результате получилось нечто вроде беговой дорожки в миниатюре.

Выглядело это совершенно безобидно – загон для молодняка, тренировочный круг для скаковых лошадей, демонстрационная площадка, на выбор. За углом у ворот – сарай для инструментов. Все обыкновенно, ничего подозрительного.

Я наполовину лежал, наполовину стоял на коленях в дренажной канаве, идущей вдоль всего загона сразу за оградой. Сарай был от меня ярдах в ста, у дальнего противоположного угла поля. Густая нижняя часть живой изгороди служила отличным прикрытием для моей головы, но дальше, примерно на высоте фута от земли, начинались редкие голые ветки боярышника – толку от них было не больше, чем от сита. Но я решил, что если буду совершенно неподвижен, меня едва ли обнаружат. В любом случае я и так уже находился слишком близко, чтобы можно было говорить о безопасности, мне даже бинокль был ни к чему, да и другого мало-мальски подходящего укрытия здесь все равно не было.

Обнаженные склоны холмов поднимались за дальней оградой и вдоль края поля справа от меня, позади лежало большое пастбище акров в тридцать, а ближняя часть поля, скрытая от дороги клином деревьев, все время была на глазах у Эдамса с Хамбером. Чтобы добраться до канавы, мне пришлось пересечь пятнадцать ярдов открытого пространства, улучив момент, когда поблизости никого не было. Отступление пройдет спокойнее, надо будет только дождаться темноты.

Фургон стоял у сарая, и не успел я обогнуть холм и занять удобную позицию, как услышал стук копыт по деревянному настилу – выводили Кандерстега. Джад Уилсон провел его через ворота на травяную дорожку. Идущий следом Эдамс запер ворота, а затем открыл калитку во внутреннем заборе и закрепил ее поперек дорожки, так что получился барьер. Идя за Джадом и лошадью, он проделал то же самое несколькими ярдами дальше, и в результате Джад и Кандерстег оказались в маленьком загончике в самом углу. Из загончика было три выхода – ворота и две превращенные в барьеры вращающиеся калитки.

Джад отпустил лошадь, которая стала спокойно щипать травку, и они с Эдамсом вышли в ворота и исчезли в сарае, присоединившись к Хамберу. Сарай представлял собой нечто вроде деревянного стойла с окном и изрядно разбитой дверью. Наверное, именно здесь Микки провел большую часть своего трехдневного отсутствия.

Некоторое время из сарая доносились удары и позвякивание, но я видел дверь только сбоку и не мог разглядеть, что происходит внутри.

Наконец все трое вышли. Эдамс обогнул сарай, исчез из виду и снова появился на склоне холма за полем. Он быстро взобрался на самый верх, остановился и огляделся кругом.

Хамбер и Уилсон вернулись через ворота на поле, таща какой-то аппарат, по виду напоминающий пылесос – цилиндрический корпус с прикрепленным к одному концу шлангом. Они поставили его в угол, и Уилсон взял в руки шланг. Кандерстег, мирно пасшийся рядом, поднял голову, посмотрел на них равнодушным и доверчивым взглядом и вернулся к своему занятию. Хамбер подошел к барьеру, проверил что-то и снова встал рядом с Уилсоном. Тот смотрел вверх, на Эдамса.

На вершине холма Эдамс небрежно махнул рукой. Внизу, в углу поля Хамбер поднес руку ко рту… Я находился слишком далеко, чтобы разглядеть, был ли у него в руке свисток, но слишком близко, чтобы рискнуть вытащить бинокль. И хотя, как я ни напрягался, расслышать мне тоже ничего не удалось, звук, без сомнения, раздался: Кандерстег поднял голову, навострил уши и взглянул на Хамбера.

Из шланга в руке Уилсона внезапно вырвалось пламя. Оно было направлено позади лошади, но все равно страшно напугало еe. Она встала на дыбы, прижав уши к голове. Хамбер сделал движение рукой, и барьер, видимо, удерживаемый пружиной, отскочил на место, освободив проход и давая возможность Кандерстегу выбежать на дорожку. Подгонять его не пришлось.

В панике он понесся вокруг поля, его заносило на поворотах и швыряло к внутренней деревянной ограде. Когда его копыта прогрохотали мимо меня, нас разделяло не более десяти футов. Уилсон открыл второй барьер, и они с Хамбером укрылись за воротами. Кандерстег сделал два полных круга, прежде чем его вытянутая шея расслабилась и приняла более нормальное положение относительно тела, а взбрыкивающие задние ноги перешли на более естественный галоп.

Хамбер и Уилсон стояли, наблюдая за ним, с холма спустился Эдамс и тоже подошел к воротам.

Они подождали, пока лошадь остановится сама, что произошло только после трех с половиной кругов. Затем Джад Уилсон снова перегородил дорожку одной из калиток и, держа в одной руке палку, а в другой охотничий хлыст, пошел вдоль дорожки, загоняя Кандерстега в угол. Тот был весь покрыт потом и двигался нервной рысцой, опасливо озираясь и стараясь ускользнуть от человека. Размахивая палкой и хлыстом, Джад Уилсон медленно продвигался вперед. Кандерстег прошел мимо меня, с шелестом раздвигая копытами короткую траву, но я уже не смотрел на него. Зарывшись лицом в корни живой изгороди, я изо всех сил старался не шевелиться. Секунды казались часами. Шуршание штанины о штанину, слабый звук человеческих шагов по траве, пощелкивание хлыста… Я ожидал, что вот-вот раздастся яростный крик тревоги, но Уилсон меня не заметил.

Мышцы, готовые вынести меня из канавы к спрятанному мотоциклу, постепенно расслабились. Я открыл глаза, увидел прямо перед носом гнилые листья и с трудом смочил рот слюной. Потом осторожно, дюйм за дюймом, поднял голову и взглянул на поле.

Лошадь достигла барьера, и Уилсон закреплял вторую калитку у нее за спиной, чтобы она снова оказалась в маленьком загончике. Там они и оставили ее на полчаса, а сами ушли в сарай, где я не мог их видеть. Оставалось ждать, когда они вернутся.

Утро было ясное и тихое, но немного холодноватое для лежания в канавах, особенно в мокрых. Однако любые согревающие упражнения, кроме шевеления пальцами ног, могли оказаться опаснее воспаления легких, поэтому я лежал не двигаясь и подбадривал себя мыслью, что одет я с головы до ног в черное, голова моя прикрыта шапкой черных волос, а кругом меня все покрыто черно-коричневыми гнилыми листьями. Как раз из-за этой защитной окраски я и предпочел канаву небольшой впадине на склоне холма, и теперь был рад этому, поскольку Эдамс, без сомнения, обнаружил бы со своего наблюдательного пункта темную фигуру на бледно-зеленом холме.

Я не заметил, как Джад Уилсон вышел из сарая, но услышал скрип ворот – и вот он уже в загончике поглаживает Кандерстега, как будто хочет успокоить его. Но разве можно любить лошадей и пугать их огнеметом? А Джад, судя по всему, намеревался повторить всю процедуру. Он отошел от лошади, поднял шланг огнемета и стал регулировать наконечник.

Через некоторое время из сарая появился Эдамс и направился вверх по холму, а затем к Джаду присоединился Хамбер.

Им пришлось довольно долго ждать сигнала Эдамса, потому что по пустынной дороге проехали три автомобиля. Наконец Эдамс лениво поднял и опустил руку. Рука Хамбера немедленно приблизилась ко рту.

Кандерстег уже знал, что это означает. Он поднялся на дыбы и в страхе попятился, пока его не остановило пламя за спиной. На этот раз огненная струя была сильнее, дольше и ближе, и Кандерстег рванулся прочь, охваченный еще большим ужасом. Он обежал вокруг всего поля, потом второй раз – как шарик в рулетке, где ставки слишком велики. Слава Богу, теперь он остановился далеко от меня, и Джад пошел к нему не по дорожке, а через середину поля. Я вздохнул с облегчением.

Хотя в самом начале я постарался улечься как можно удобнее, тело уже начинало ныть от неподвижности, икру правой ноги свело судорогой, но я все же не решался шевелиться, пока все трое находились в поле моего зрения и, стало быть, тоже могли меня увидеть.

Когда они вновь заперли Кандерстега в загончике и удалились в направлении сарая, я очень осторожно и тихо, насколько это позволяли сухие листья, пошевелил руками и ногами. Мне удалось избавиться от судороги, но теперь в ногу как будто вонзились тысячи иголок. Черт, подумал я, не может же это продолжаться бесконечно!

Они, впрочем, явно готовились к третьему заходу. Огнемет все еще лежал возле изгороди.

Солнце к тому времени уже стояло высоко в небе. Я взглянул на рукав кожаной куртки. Слишком блестит! Вокруг меня не было ничего, что отражало бы свет так же хорошо, как черная кожа. Насколько велика вероятность того, что Уилсон снова пройдет в нескольких футах от меня и не заметит за изгородью подозрительного поблескивания?

Эдамс и Хамбер вышли из сарая и прислонились к воротам, разглядывая Кандерстега, потом неторопливо закурили, продолжая беседовать. Им явно было некуда спешить – докурив и выбросив окурки, они еще минут десять стояли и разговаривали. Потом Эдамс сходил к машине и вернулся с бутылкой и стаканами. Уилсон присоединился к ним, и все трое лениво расположились на солнышке, с удовольствием потягивая что-то из стаканов.

Их сегодняшнее занятие, разумеется, было для них делом обычным. Они проделывали это по меньшей мере в двадцатый раз. Их последняя жертва неподвижно стояла в загоне – настороженная, напуганная, слишком измученная, чтобы есть.

Глядя на них, мне захотелось пить, но самым неприятным было не это. Сохранять неподвижность становилось все труднее и труднее, я испытывал боль во всем теле.

Наконец они закончили отдых. Эдамс убрал бутылку и стаканы и двинулся к холму, Хамбер проверил, быстро ли убирается запирающая барьер пружина, Джад отрегулировал наконечник огнемета. Хамбер свистнул.

Силуэт Кандерстега угрожающе четко обозначился на фоне стены огня. Уилсон качнулся в сторону, слепящая струя на мгновение расплющилась и скользнула по ногам лошади. Я чуть не закричал, как будто обожгло меня. На какой-то невыносимый момент показалось, что Кандерстег остолбенел от ужаса и не в состоянии сдвинуться с места. И тут же он с пронзительным ржаньем понесся по дорожке – прочь от огня, от боли, от проклятого свистка.

Он слишком быстро приблизился к повороту, врезался в живую изгородь, отлетел от нее, споткнулся и упал, судорожно поднялся и, выкатив глаза и оскалив зубы, ринулся дальше по кругу, еще и еще раз обегая все поле. Выбившись из сил, он резко затормозил футах в двадцати от меня и застыл как вкопанный. По его шее и ногам крупными каплями стекал пот, все тело конвульсивно вздрагивало.

Джад Уилсон, с палкой и хлыстом в руках, снова пошел по кругу. Я ткнулся лицом в корни, пытаясь успокоить себя соображением, что даже если он меня и заметит, между нами есть еще обтянутая проволокой ограда, и это даст мне некоторое преимущество во времени, когда я буду убегать. Но мотоцикл был спрятан в двух сотнях ярдов отсюда на пересеченной местности, от дороги его отделяло еще как минимум столько же, а серый «ягуар» Эдамса стоял сразу за фургоном. Успешное бегство представлялось более чем сомнительным.

От страха Кандерстег оцепенел и не мог двигаться. Я слышал, как Уилсон кричал на него и щелкал хлыстом, но прошло не меньше минуты, прежде чем мимо моей головы, спотыкаясь и останавливаясь, неуверенно протопали копыта.

Несмотря на холод, я покрылся потом. Неизвестно, у кого в крови было в тот момент больше адреналина – у меня или у Кандерстега. До меня вдруг дошло, что с того момента, как Уилсон начал свой путь по кругу, я слышу биение собственного сердца. Джад Уилсон был так близко, что его крик громом отдавался в моих ушах. Слышались удары хлыста. – Давай, давай, шевелись!

Он остановился совсем рядом. Кандерстег застыл. Щелкнул хлыст. Джад орал на лошадь, чтобы заставить ее двигаться, и топал сапогом по земле. Я даже ощущал легкое сотрясение почвы. Нас разделяло не больше ярда. Стоит ему только повернуть голову… Хотя, может, это было бы лучше неподвижного лежания в канаве.