Текст книги "Дьявольский коктейль (сборник)"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Во вторник утром палка Хамбера с громким стуком опустилась на спину Чарли, и на секунду показалось, что Чарли ударит его в ответ. Но Хамбер смерил его ледяным взглядом, а на следующий день нанес еще более сильный удар по тому же месту. Ночью постель Чарли была уже пуста. За те шесть недель, что я провел здесь, он был уже четвертый (если не считать парнишки, продержавшегося три дня), и из моих первых соседей по спальне остались только Берт и Джерри. Вот-вот я окажусь первым в очереди на увольнение.

Эдамс сопровождал Хамбера, когда тот явился во вторник с вечерней проверкой. Они остановились у стойла Микки, но не стали заходить внутрь, ограничившись осмотром поверх низкой дверцы.

– Не входи, Пол, – предостерег Хамбер. – Он может что-нибудь выкинуть, хоть мы и пичкаем его снотворным.

Эдамс взглянул на меня, стоявшего возле Микки.

– А почему за Микки ухаживает цыган? Я думал, этим занимается тот придурок. – Голос его был сердитым и встревоженным.

Хамбер объяснил, что Микки укусил Джерри и нас пришлось поменять местами. Выражение лица Эдамса говорило о том, что он все равно недоволен, но приберегает свое мнение до такого момента, когда поблизости не будет посторонних.

– Как зовут этого цыгана?

– Роук, – ответил Хамбер.

– Что ж, Роук, выйди из стойла и подойди сюда. Хамбер заволновался.

– Пол, не забывай о том, что у нас и так одного конюха не хватает.

Меня его слова не особенно приободрили. Я пересек стойло, не сводя глаз с Микки, вышел в проход и остановился у двери, опустив плечи и уставившись в землю.

– Роук, – произнес Эдамс приятным голосом, – на что ты тратишь свое жалованье?

– За мотоцикл выплачиваю, сэр.

– За мотоцикл? Вот оно что. И сколько взносов тебе еще осталось?

– Примерно… м-м… пятнадцать, сэр.

– Ты не хочешь уходить отсюда, пока все не выплатишь?

– Нет, сэр.

– Если ты перестанешь платить, у тебя заберут мотоцикл?

– Да, сэр, могут забрать.

– Значит, мистер Хамбер может не беспокоиться – ты от него не уйдешь?

Я ответил медленно, нехотя, хотя и правдиво:

– Нет, сэр.

– Хорошо, – отрывисто проговорил он. – С этим, по крайней мере, ясно. А теперь скажи мне, почему ты не боишься иметь дело с беспокойной, почти бешеной лошадью?

– Его же кормят лекарствами, сэр.

– Тебе известно не хуже, чем мне, Роук, что лошадь, которой дали успокаивающее, – это не обязательно безопасная лошадь.

Я молчал. В эту минуту я, как никогда, нуждался во вдохновении, но голова моя была пуста.

– Не думаю, Роук, чтобы ты был таким ничтожеством, каким пытаешься казаться. По-моему, в тебе гораздо больше пороху, чем ты нам показываешь.

– Это не так, сэр, – беспомощно возразил я.

– Давай проверим, а?

Он протянул руку в сторону Хамбера, и тот дал ему свою палку. Эдамс замахнулся и здорово огрел меня по бедру. Если я хотел остаться в конюшне, мне надо было остановить его. На этот раз ничего не оставалось делать, как молить о пощаде. Ловя ртом воздух, я сполз по двери и сел на землю.

– Нет, сэр, не надо! – крикнул я. – У меня есть таблетки. Я до смерти боялся Микки, поэтому в субботу я попросил аптекаря в Поссете продать мне какое-нибудь лекарство для храбрости, и с тех пор все время его принимаю.

– Какие еще таблетки? – недоверчиво спросил Эдамс.

– Он их называл транквил… что-то там. Я не разобрал толком.

– Транквилизаторы.

– Вот-вот, транквилизаторы. Не бейте меня больше, сэр, пожалуйста. Просто я страшно боялся Микки. Не надо меня бить, сэр.

– Черт возьми! – Эдамс расхохотался. – Черт меня возьми! Что они придумают в следующий раз?

Он отдал трость Хамберу, и они неторопливо направились к соседнему стойлу.

– Принимать транквилизаторы, чтоб поджилки не тряслись! Почему бы и нет? – Все еще пересмеиваясь, они вошли в стойло.

Я медленно поднялся и стряхнул грязь со штанов. Убей бог, подавленно думал я, выбора у меня не было. И почему только мы так носимся со своей гордостью и нам так тяжело с ней расставаться?

Ясно как день, что слабость – мое единственное оружие. У Эдамса определенная склонность считать любое проявление силы духа личным вызовом ему и его способности подавить это проявление. Хамбера он подчинил своему влиянию, от Касса требовал неукоснительного и быстрого исполнения любых приказов, эти двое были на его стороне. Если я решусь даже на самый слабый протест, наградой мне будет уйма синяков, а Эдамс задастся вопросом, почему я остаюсь и напрашиваюсь на дальнейшие неприятности. Чем упорнее я буду цепляться за место, тем подозрительнее это будет ему казаться. Сказка о выплате рассрочки надолго его не убедит. Он далеко не дурак. Если он начнет задумываться, то вспомнит, что я пришел из конюшни Октобера. Он, безусловно, знает, что Октобер – председатель Комитета, а стало быть, его неизбежный враг. Вспомнит он и о Томми Стейплтоне. Естественная для преступника сверхчувствительность к опасности не позволит ему спать спокойно. Нет ничего легче, чем выяснить на почте, что я не посылаю никаких денег каждую неделю, и обнаружить, что аптекарь не продавал мне транквилизаторов. Эдамс слишком глубоко увяз, чтобы рисковать. Ему не нужны продолжатели дела Стейплтона под самым носом, и если он только заподозрит неладное, самое меньшее, что мне грозит, – это окончание карьеры детектива.

Если же он будет по-прежнему убежден в моей полнейшей бесхребетности, у него не возникнет никаких подозрений и я смогу в случае необходимости остаться здесь еще недель пять-шесть. Только не дай Бог, чтобы такая необходимость возникла!

Эдамс был совершенно прав, когда инстинктивно встревожился, узнав, что за Микки теперь смотрю я, а не Джерри. За то время, что я провел с ним, у меня сложилось довольно точное представление об истинной причине его болезни, и все разрозненные сведения о подозрительно возбужденных победителях соединились в ясную картину. В общих чертах я уже знал, как именно Эдамс и Хамбер заставляли лошадей выигрывать.

В общих чертах – да, но не в деталях. Теория пока не имела доказательств. Детали и доказательства требовали еще времени, и если я мог купить время, только сидя на земле и умоляя Эдамса не бить меня – что ж, мне придется это делать. И все же это было отвратительно.

Глава 12

Октобер, судя по его ответу, не смягчился.

«По данным, полученным от его предыдущего владельца, Сикс-Плай не будет участвовать в аукционных скачках. Значит ли это, что к нему не будет применен допинг?

Ответы на поставленные вами вопросы:

1. Порошок является растворимым фенобарбитоном.

2. Физические характеристики Чин-Чина: гнедой мерин, белая звездочка на лбу, белые «носочки» на обеих передних и левой задней ноге. Кандерстег: мерин карей масти, светлые бока, три белых носка – передние ноги и левая задняя. Старлэмп: мерин карей масти, белая пятка на левой задней ноге.

3. «Блэкберн» обыграл «Арсенал» 30 ноября.

Я не в восторге от вашего легкомыслия. Ваша безответственность распространяется уже и на расследование?»

«Безответственность», «обязанность» – слова он подбирал что надо.

Я еще раз перечитал описания лошадей. Судя по всему, Стар-лэмп – это Микки, Чин-Чин – Доббин, одна из моих лошадей, а Кандерстег – бледное неуклюжее существо, за которым ухаживал Берт и который был известен в конюшне под именем Флэш.

Если «Блэкберн» побил «Арсенал» 30 ноября, значит, Джерри уже провел у Хамбера одиннадцать недель.

Я разорвал письмо Октобера и написал ответ.

«Сикс-Плай может теперь получить допинг в любом соревновании: он единственный оставшийся у них выстрел, поскольку Олд Итониан и Супермен дали осечку.

На случай, если я разобью голову, упав с лошади, или меня собьет машина, хочу сообщить вам, что на этой неделе я окончательно выяснил, как работает их схема, хотя многие детали мне еще неизвестны».

Я написал Октоберу, что применяемый Эдамсом и Хамбером стимулятор – это действительно адреналин; я также объяснил ему, каким способом, по моему мнению, адреналин попадал в кровь лошади.

«Как вы понимаете, надо установить два основных факта, чтобы можно было возбудить против Эдамса и Хамбера уголовное дело. Я сделаю все возможное, чтобы должным образом завершить свою работу, но не могу этого гарантировать, поскольку время работает против меня».

А потом, повинуясь внезапному импульсу, возникшему, должно быть, от охватившего меня чувства страшного одиночества, я нетвердо приписал:

«Верьте мне. Пожалуйста, верьте мне. Я не сделал Пэтти ничего плохого».

Написав эти слова, я с отвращением посмотрел на вырвавшийся у меня «крик души». Кажется, я становлюсь таким малодушным, каким хочу казаться. Оторвав нижнюю часть страницы, я выкинул жалостные слова в корзину и опустил письмо в ящик.

Решив, что надо, пожалуй, и в самом деле купить какой-нибудь транквилизатор на случай возможной проверки, я зашел в аптеку. Но аптекарь категорически отказался продать мне лекарство, объяснив, что для этого надо иметь подписанный врачом рецепт. Интересно, расстроенно подумал я, сколько пройдет времени, прежде чем Эдамс или Хамбер обнаружат этот щекотливый факт.

Джерри был разочарован, когда в кафе я быстро разделался со своим обедом и оставил его в одиночестве доедать и возвращаться домой; но я уверил его, что у меня неотложные дела. Пришло время осмотреть окрестности.

Я выехал из Поссета и, остановив мотоцикл на обочине, вынул карту, которую периодически изучал всю прошедшую неделю. С помощью карандаша и компасов я начертил на ней две концентрические окружности: внешняя имела радиус восемь миль и центр и конюшне Хамбера, радиус внутренней составлял пять миль. Если Джад, отвозя и привозя Микки, никуда не заезжал по дороге, интересующее меня место должно находиться где-то между этими двумя окружностями.

Некоторые районы можно было не исследовать, поскольку они были заняты угольными шахтами: в восьми милях к юго-востоку начинались предместья быстро растущего шахтерского городка Клейверинга. К северу же и западу простирались обширные вересковые пустоши, перемежающиеся маленькими долинами, подобными той, где располагалась конюшня Хамбера – крохотными плодородными оазисами, разбросанными там и сям по бесконечным, голым, продуваемым ветрами пространствам.

Теллбридж – поселок, где жил Эдамс, – лежал мили на две дальше внешней окружности, так что вряд ли Микки провел там время своего отсутствия. Но все равно, участок между конюшней Хамбера и домом Эдамса заинтересовал меня больше всего, и я решил начать свои поиски отсюда.

Чтобы Эдамс не застукал меня поблизости от своих владений, я надел шлем, которым не пользовался со времени поездки в Эдинбург, и закрыл верхнюю половину лица большими мотоциклетными очками – теперь меня не узнали бы и родные сестры. Но, по счастью, во время своей разведки Эдамса я так и не увидел. Зато увидел его дом – большой георгианский [10] особняк кремового цвета с горгульями [11] на воротных столбах. Это было самое большое и внушительное здание в Теллбридже, состоявшем из церкви, магазина, двух пивных и кучки коттеджей.

Я спросил об Эдамсе у парнишки, который наливал мне в бак бензин в теллбриджском гараже.

– Мистер Эдамс? Ну да, он купил дом старого сэра Лукаса года три-четыре назад. У старика не было родственников, и когда он умер, дом остался без хозяина.

– А миссис Эдамс? – поинтересовался я.

– Чтоб мне провалиться, нет тут никакой миссис Эдамс! – Он засмеялся и тыльной стороной руки убрал с глаз светлую прядь волос. – Но иногда бывает куча веселых девчушек. У него вообще часто полон дом гостей. Не подумай чего – важные шишки, и женщины тоже. Других он не приглашает, наш мистер Эдамс. А уж если он чего хочет, то всегда получает, и быстро. На других ему наплевать. Вот в прошлую пятницу он всю деревню перебудил в два часа ночи – ему, видите ли, захотелось позвонить в церковные колокола. Так он разбил окно и влез… Ничего так, а? Но все помалкивают, он ведь тратит тут прорву денег – еда, выпивка, жалованье слугам и все такое. С тех пор как он сюда приехал, все стали больше зарабатывать.

– А часто он такое откалывает – ну, как с колоколами?

– Ага. Ты бы просто не поверил, если бы я тебе все рассказал. Но, говорят, он хорошо платит за ущерб, поэтому никто не возникает. Он тут у нас считается весельчаком.

Пожалуй, для подобного рода веселья Эдамс слегка староват!

– Он покупает здесь бензин? – лениво осведомился я, шаря по карманам в поисках денег.

– Редко, у него собственный запас. – Улыбка сошла с его открытого лица. – По правде говоря, я только один раз его обслуживал, когда его запас кончился.

– И что случилось?

– Он наступил мне на ногу. Да еще охотничьим сапогом. Мне даже показалось, что он это сделал нарочно, похоже было на то, только вот зачем?

– Не представляю.

Он недоуменно покачал головой.

– Может, он подумал, что я уже убрал ногу с того места. Поставил каблук мне на ногу и навалился. А на мне были только парусиновые туфли, у меня кости так и хряснули… ей-богу, чуть не сломал! По-моему, в нем весу стоунов [12] шестнадцать.

Он вздохнул, отсчитал мне в ладонь сдачу, а я, поблагодарив его, отправился дальше, думая о том, как удивительно много может сойти с рук психопату, если он обладает силой, умом и хороший происхождением.

Несмотря на холодный, облачный день, настроение у меня было прекрасное. Остановив мотоцикл на пригорке, я смотрел на окружающие меня со всех сторон ряды мрачных голых холмов, на встающие на горизонте высокие трубы Клейверинга, Сняв шлем и очки, я подставил голову холодному ветру. Это взбодрило меня.

Я, разумеется, знал, что у меня почти нет шансов найти именное то место, где держали Микки, – это мог быть любой сарай или амбар в округе. Скорее всего это была не конюшня, но точными данными я не располагал: мне было известно только, что это должно быть некое строение, укрытое от глаз и ушей соседей. Но сложность состояла в том, что в этой части Дарема, с ее редко разбросанными деревушками, укромными долинами, милями и милями открытой пустоши, можно было найти десятки мест, укрытых от постороннего любопытства.

Передернув плечами, я снова натянул очки и шлем и потратил оставшееся у меня свободное время на поиски двух удобных наблюдательных пунктов на вершинах близлежащих холмов: с одного был отлично виден двор конюшни Хамбера, лежащий внизу в долине, с другого – главный перекресток дороги, ведущей от Хамбера в Теллбридж.

Раз уж Кандерстег занесен в тайную книгу Хамбера, можно дать голову на отсечение, что рано или поздно он отправится вслед за Микки – Старлэмпом. Вполне вероятно, что мне так и не удастся найти, куда его повезут, но сориентироваться на местности в любом случае не помешает.

В четыре часа я с обычным отсутствием энтузиазма вернулся я конюшню и принялся за вечернюю работу.

Прошло воскресенье, потом понедельник. Состояние Микки не улучшалось: хотя раны на ногах затягивались, он все еще был опасен, несмотря на лекарства, да к тому же начал терять вес. Мне никогда раньше не приходилось иметь дело с лошадью в таком состоянии, но мало-помалу я пришел к убеждению, что Микки не поправится и что Хамбер с Эдамсом совершили еще один промах.

Хамбер и Касс тоже были не в восторге от состояния Микки, хотя Хамбер скорее злился, чем тревожился. Однажды утром приехал Эдамс, и из стойла Доббина на другой стороне двора я видел, как все трое стояли и разглядывали Микки. Наконец Касс вошел и стойло и через несколько секунд вышел, качая головой. Эдамс был в ярости. Он взял Хамбера под руку, и они направились к конторе, о чем-то споря. Дорого бы я дал, чтобы услышать о чем! Если бы я умел читать по губам или мог пользоваться подслушивающим устройством… Да, шпион из меня тот еще!

Во вторник утром за завтраком меня ждало письмо со штемпелем Дарема. Я был удивлен – ведь мало кто знал, где я нахожусь, и уж тем более мог захотеть написать мне. Я положил письмо в карман, чтобы прочитать его в одиночестве, и правильно сделал – к моему крайнему изумлению, оказалось, что оно от старшей дочери Октобера! Она писала из университета.

«Дорогой Дэниел Роук.

Я была бы очень рада, если бы вы нашли возможность заехать ко мне на этой неделе. Мне нужно обсудить с вами одну вещь.

Искренне ваша Элинор Тэррен».

Я подумал, что, должно быть, Октобер передал ей для меня записку или какую-нибудь важную улику, или он сам хочет со мной встретиться, но не рискует писать от своего имени. Теряясь в догадках, я пошел к Кассу и попросил отпустить меня после обеда, в чем мне было отказано. Только в субботу, заявил он, да и то если я ни в чем не провинюсь.

Боясь, что в субботу может быть слишком поздно или что она уедет на выходные в Йоркшир, я написал ей, что раньше вырваться не смогу, сходил после ужина в Поссет и отправил письмо.

Ответ пришел в пятницу, снова краткий и по существу, но опять не дающий ответа на вопрос, зачем она меня приглашает.

«В субботу днем мне очень удобно. Я предупрежу дежурного о вашем приезде. Войдите в колледж через боковую дверь (ею обычно пользуются студенты и их гости) и попросите, чтобы вас провели в мою комнату».

К письму был приложен нарисованный карандашом план, показывающий, как мне найти колледж, и больше ничего.

В субботу с утра мне пришлось чистить шесть лошадей, поскольку место Чарли все еще пустовало, а Джерри уехал на скачки с Пейджентом. Эдамс, как всегда, приехал поговорить с Хамбером и присмотреть за погрузкой в фургон охотничьих лошадей, но, слава Богу, не стал тратить на меня ни внимания, ни сил. Половину проведенных им в конюшне двадцати минут он потратил на осмотр, Микки, причем его холеное лицо кривилось.

Касс был иногда способен на проявления доброты, а в этот день, зная, что мне очень нужно после обеда уехать, он даже помог мне вовремя закончить работу. Я удивленно поблагодарил его, и он заметил, что в последнее время всем пришлось выполнять много дополнительных обязанностей (кстати, кроме него), ведь найти нового конюха пока не удалось, и что я жаловался меньше, чем другие. А вот это уже было ошибкой с моей стороны, и я подумал, что не стоит повторять ее в будущем.

Я вымылся со всей тщательностью, какую позволяли условия – для этого пришлось несколько раз нагреть на плите чайник и вылить всю эту воду в таз на мраморном умывальнике, – и побрился старательнее обычного, стоя перед засиженным мухами зеркалом размером шесть на восемь дюймов и толкаясь с конюхами, спешащими в Поссет.

Среди моей одежды не было ничего подходящего для визита в женский колледж. Со вздохом я остановился на черном свитере с высоким горлом, черных штанах и кожаной куртке. Рубашку я не надел, поскольку у меня не было галстука. Я кинул взгляд на 132

Все остальные вещи тоже нуждались в чистке, да к тому же, пожалуй, пропахли лошадьми, хотя я уже так привык к этому запаху, что не замечал его. Ну да ничего с этим не поделаешь. И, вынув из чехла мотоцикл, я отправился в Дарем.

Глава 13

Колледж Элинор Тэррен стоял на обсаженной деревьями улице, в ряду таких же солидных, ученого вида зданий. У него был внушительный парадный вход и менее внушительный асфальтированный подъезд для машин с правой стороны. Я проехал по асфальтовой дорожке и поставил мотоцикл рядом с многочисленными велосипедами. Кроме велосипедов, тут было шесть или семь небольших автомобилей, и среди них – маленькая красная машина Элинор.

Две ступеньки вели к большой дубовой двери, на которой красовалось единственное слово – «Студенты». Я вошел. Сразу за дверью справа я увидел конторку дежурного, а за ней – скорбного вида человека средних лет, усердно изучавшего какой-то список.

– Простите, – обратился я к нему, – не скажете ли, где я могу найти леди Элинор Тэррен?

Он поднял глаза и спросил:

– Вы к ней? Вас ожидают?

– Думаю, да.

Он спросил мое имя и принялся внимательно штудировать список.

– «Дэниел Роук к мисс Тэррен. Проводить в ее комнату». Все верно. Пойдемте.

Он слез со своего высокого табурета, вышел из-за конторки и с шумным сопением повел меня в глубь здания.

В коридорах было множество поворотов, и мне стало понятно, почему здесь не обойтись без провожатого. С обеих сторон шли двери, на каждой было написано назначение комнаты или имя ее обитательницы. Надписи, сделанные на маленьких карточках, были вставлены в металлические рамки на дверях. Поднявшись еще по двум лестницам и несколько раз повернув, дежурный остановился у двери, ничем не отличавшейся от остальных.

– Вам сюда, – бесстрастно произнес он. – Это комната мисс Тэррен. – Развернувшись, он зашаркал обратно на свой пост.

Карточка на двери гласила: «Мисс Э.К. Тэррен». Я постучал. Мисс Э.К. Тэррен открыла.

– Проходите, – сказала она без улыбки.

Я вошел, и она закрыла дверь. Я стоял не двигаясь и разглядывал комнату. Я так привык к убогости своего жилища у Хамбера, что испытал странное, непривычное чувство, снова оказавшись в комнате с занавесками, ковром, мягкими стульями, подушками и цветами. Здесь преобладали голубые и зеленые тона, мягко переходящие друг в друга, и ваза с желтыми нарциссами и красными тюльпанами выделялась на этом фоне ярким пятном.

Большой письменный стол был завален книгами и бумагами. Кроме стола, в комнате был книжный шкаф, кровать под голубым покрывалом, гардероб, большой встроенный буфет и два кресла. Все казалось теплым и приветливым. В такой комнате должно хорошо работаться. Если бы я еще минуту постоял и подумал об этом, я начал бы завидовать: смерть моих родителей лишила меня именно этого – свободного времени и возможности учиться.

– Садитесь, пожалуйста.

Она показала на одно из кресел.

– Спасибо.

Я сел, и она села напротив, но смотрела она не на меня, а в пол. Вид у нее был мрачный и нахмуренный, и я с досадой подумал, что послание Октобера, которое она должна мне передать, означает новые неприятности.

– Я попросила вас приехать сюда, – начала она, – потому что…

Она остановилась и резко встала, зашла мне за спину и сделала еще одну попытку.

– Я попросила вас приехать, – сообщила она моему затылку, – потому что должна извиниться перед вами, и мне очень трудно это сделать.

– Извиниться? – Я был ошеломлен. – За что?

– За мою сестру.

Я встал и повернулся к ней.

– Не надо, – горячо попросил я.

Меня слишком часто унижали в последние несколько недель, чтобы мне было приятно видеть кого-то в подобном положении.

Она покачала головой.

– Боюсь, – она судорожно глотнула, – боюсь, наша семья обошлась с вами несправедливо.

Светлые волосы, подобно нимбу, серебрились вокруг ее головы, подсвеченные косыми лучами бледного солнца, падающими из окна за ее спиной. На ней был алый свитер, надетый под темно-зеленое платье без рукавов. Мне было приятно смотреть на нее, но я понимал, что мой пристальный взгляд усугубит ее неловкость. Я снова сел в кресло и сказал по возможности беззаботно, раз уж Октобер решил пока не раскрывать моего инкогнито:

– Пожалуйста, не переживайте из-за этого.

– Не переживать! – воскликнула она. – А что еще мне остается делать? Я, разумеется, знала, почему вас уволили, и несколько раз говорила отцу, что вас следовало бы вообще посадить в тюрьму, и вдруг я выясняю, что это все неправда! Как вы можете так спокойно к этому относиться и предлагать мне не переживать, если все уверены, что вы виновны в отвратительном преступлении, а на самом деле это ложь?

В ее голосе слышалась боль. Ей было искренне неприятно, что кто-то из ее семьи мог поступить так нечестно, как Пэтти. Она испытывала чувство вины только потому, что это ее сестра. Я был тронут, но ведь я сразу понял, что она действительно милая и порядочная девушка.

– А как вы это узнали? – спросил я.

– Пэтти сама сказала мне в прошлую субботу. Мы с ней болтали, как обычно. Раньше она всегда отказывалась говорить о вас, а тут вдруг рассмеялась и рассказала мне все, как будто это уже не имеет значения. Конечно, я знала, что она… м-м… интересуется мужчинами – такая уж у нее натура. Но это… Я была просто потрясена, даже не поверила ей сначала.

– А что именно она вам рассказала?

За моей спиной наступила пауза, потом я снова услышал ее голос, на этот раз он слегка дрожал.

– Она сказала, что попыталась заставить вас заниматься с ней любовью, а вы не стали. И что… она расстегнула платье и хотела вас соблазнить, но вы только велели ей одеться. Она была в такой ярости, что весь день придумывала, как бы вам отомстить, а в воскресенье утром нарочно разревелась и сказала папе… сказала папе…

– Что ж, – улыбнулся я, – пожалуй, это несколько больше соответствует истине.

– Это совсем не смешно, – возразила она.

– Не смешно. Просто мне стало легче.

Она вышла из-за моей спины, села в кресло напротив и посмотрела на меня.

– Так значит, вам вовсе не было все равно?

– Не было.

– Я сказала отцу, что она наговорила на вас. До этого я никогда не рассказывала ему о ее любовных похождениях, но тут совсем другое… Так или иначе, в воскресенье после ленча я ему все выложила. – Она остановилась заколебавшись. Я ждал. Наконец она все-таки решила продолжать. – Только вот что странно – мне показалось, что он совсем не удивился. Его это не поразило, как меня. Просто он вдруг стал очень уставшим, как будто услышал печальное известие. Так бывает, например, когда кому-то говорят, что после долгой болезни умер друг. Я ничего не поняла. А когда я сказала, что обязательно надо предложить вам вернуться обратно, он отказался наотрез. Я пробовала его переубедить, но он непреклонен. Он даже не согласился сказать мистеру Инскипу, что вас уволили незаслуженно, и взял с меня слово не передавать ему и никому другому то, что я узнала от Пэгги. Это так несправедливо, – горячо заключила она, – и я решила, что уж с вами-то по крайней мере я должна поговорить. Конечно, вам не легче от того, что мы с отцом выяснили наконец правду, но мне хотелось, чтобы вы знали – мне стыдно, очень стыдно за поступок моей сестры.

Я улыбнулся ей, это получилось как-то само собой. Она была так хороша со своими ослепительно светлыми волосами и нежным румянцем, что легкая неправильность черт ее лица не имела значения. Ее серые глаза были полны искреннего, неподдельного сожаления, и я понимал, что она принимает так близко к сердцу поступок Пэтти, поскольку он отразился на простом конюхе, не имеющем возможности защищаться. Это тоже не облегчало моего положения – я понятия не имел, что ей ответить.

Разумеется, я отлично сознавал, что Октобер не может объявить меня безвинно пострадавшим – даже если бы и хотел, в чем я очень сомневался, – ведь это может дойти до ушей Хамбера, и уж тем более ни к чему было бы предлагать мне вернуться обратно. Ни один нормальный человек не останется у Хамбера, если он имеет шанс уйти к Инскипу.

– Если бы вы знали, – медленно проговорил я, – как мне хотелось, чтобы ваш отец поверил в мою невиновность, вы бы поняли – ваши слова для меня ценнее десятка прекрасных рабочих мест. Мне очень нравится ваш отец. Я уважаю его и думаю, что он совершенно прав – если он снова возьмет меня на старое место, это будет все равно что объявить во всеуслышание, что его дочь как минимум лгунья, если не хуже. Ни вы, ни я не можем от него этого требовать. Лучше оставить все как есть.

Некоторое время она молча смотрела на меня. Мне показалось, на ее лице отразилось сначала облегчение, потом удивление и, наконец, замешательство.

– И вы не хотите совсем никакой компенсации?

– Нет.

– Я вас не понимаю.

– Послушайте, – сказал я, вставая, чтобы укрыться от ее внимательного взгляда, – я ведь не невинный ягненок. Я же действительно поцеловал вашу сестру и тем самым подтолкнул ее ко всему остальному. А потом мне стало стыдно и я остановился… Нельзя сваливать все только на нее. Я тоже был хорош. И поэтому… пожалуйста, не переживайте так из-за меня.

Я подошел к окну и уставился в него.

– Но людей не вешают за убийства, которые они передумали совершать, – сухо возразила она. – Вы очень великодушны, я этого не ожидала.

– В таком случае не стоило приглашать меня сюда, – небрежно бросил я. – Вы сильно рисковали.

Окно выходило во двор – аккуратный квадрат газона, окруженный широкими дорожками. Он был залит ранним весенним солнцем и казался пустым и мирным.

– Рисковала… чем? – удивилась она.

– Я ведь мог поднять шум, нанести ущерб фамильной чести… пятно на имени Тэррен и все такое. Куча грязного белья в воскресных газетах, удар по репутации вашего отца в деловых кругах.

Вид у нее был ошеломленный, но решительный.

– Все равно, если было совершено зло, его надо исправить.

– И к черту последствия?

– И к черту последствия, – тихо повторила она.

Я снова улыбнулся. Она была в чем-то похожа на меня – я ведь тоже наплевал на некоторые последствия.

– Ну, – неохотно сказал я, – пожалуй, мне пора. Спасибо за приглашение. Я отлично понимаю, что вы всю неделю собирались с силами для этого разговора, и благодарен вам больше, чем могу выразить.

Она взглянула на часы и неуверенно предложила:

– Сейчас, конечно, не совсем подходящее время, но, может быть, вы выпьете кофе? Ведь вы проделали неблизкий путь…

– С удовольствием, – ответил я.

– Тогда… посидите, я сейчас приготовлю.

Я сел. Она открыла дверцы встроенного шкафа, за которыми оказались зеркало и раковина с одной стороны и газовая плитка и полки с посудой – с другой. Наполнив чайник, она зажгла газ, вынула чашки и блюдца и поставила их на низкий столик, двигаясь сдержанно и грациозно. Она совершенно естественна, подумал я, и достаточно уверена в себе, чтобы отбросить свой титул там, где мозги значат больше, чем происхождение. Достаточно уверена в себе, чтобы пригласить человека столь сомнительной наружности в свою комнату, да еще предложить ему кофе, когда это диктует уже не необходимость, а вежливость.

Я спросил ее, чем она занималась, когда я пришел, и она ответила, что английским. На столе появились молоко, сахар и печенье.

– Можно взглянуть на ваши книги?

– Пожалуйста, – вежливо откликнулась она.

Я поднялся и пробежал глазами книжные полки. Здесь были учебники по нескольким языкам – древнеисландскому, древне– и среднеанглийскому – и внушительная подборка английской литературы от хроник Альфреда Великого [13] до неуловимых амазонок Джона Бечемена [14].

– Что скажете о моих книгах? – спросила она с любопытством.

Я не знал, что ответить, – мне было чертовски неприятно разыгрывать перед ней дурака.

– Очень ученые, – неловко ответил я.

Отвернувшись от книг, я неожиданно столкнулся со своим собственным большим, в полный рост, отражением в зеркале гардероба. Я уныло оглядел себя с головы до ног – с тех пор, как я покинул лондонский дом Октобера несколько месяцев назад, такая возможность предоставилась мне впервые, и надо сказать, что время не облагородило мой внешний вид.