Текст книги "Двойная осторожность"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Глава 19

– Нет, – ответила Джейн Питтс по телефону. – Мне ужасно жаль, но он путешествует и каждую ночь останавливается в другом месте. А часто вообще ночует в палатке. Это очень важно?

– Вопрос жизни и смерти.

– О господи... Я могу чем-нибудь помочь?

– С теми кассетами, которые он для меня переписал, что-то не так. Вы случайно не могли бы одолжить мне его собственные?

– Нет, не могу. Я очень извиняюсь, но я действительно не знаю, где он их хранит, а Тед терпеть не может, когда роются в его кабинете.

Джейн поразмыслила. Она была озадачена, но искренне желала мне помочь.

– Послушайте. Он непременно должен мне позвонить на днях, сказать, когда вернется. Хотите, я ему скажу, чтобы он вам перезвонил?

– Да, пожалуйста! – с жаром ответил я. – Или спросите, где его можно найти, я ему сам перезвоню. Скажите ему, что это действительно срочно. Попросите за меня, ладно? Скажите, что это нужно Джонатану, а не мне.

– Я ему скажу, как только он позвонит, – пообещала она.

– Это нечестно, – заметила Касси, когда я повесил трубку. – Это ведь нужно тебе, а не Джонатану.

– Ну, я не думаю, что Джонатану захочется рыдать на моей могилке...

– Вильям!!!

– Шутка! – поспешно сказал я. – Это шутка.

Однако Касси дрожала.

– Что ты собираешься делать?

– Думать, – ответил я.

Думал я в основном о том, что, чем больше Анджело проиграет, тем больше он разозлится, и что поэтому первым делом надо помешать ему играть.

Вряд ли мне удалось бы убедить Тэффа и остальных букмекеров принимать ставки от такой дойной коровы. Значит, остается источник финансирования – Гарри Гилберт. И что бы такое ему сказать, чтобы Анджело остался без денег и при этом не разъярился бы настолько, чтобы выместить свой гнев на мне?

Я могу сказать ему, что системы Лайэма О'Рорке более не существует.

Что я считал кассеты настоящими, но меня самого надули. Короче, я мог бы рассказать ему какую-нибудь полуправду, но неизвестно, поверит ли он мне и, даже если поверит, сможет ли он сдержать Анджело? Непредсказуемо.

Но на самом деле ничего другого мне не оставалось. Мне не особенно хотелось устраивать так, чтобы Анджело снова угодил за решетку. Четырнадцати лет любому за глаза хватит. Я с самого начала хотел только, чтобы он оставил меня в покое. Я хотел, чтобы он сдался, отступил, смирился... Блажен, кто верует...

За ночь я ничего умного не придумал. Голова у меня была занята более приятными вещами. Статья в «Спортивной жизни», прочитанная за завтраком, после часа, проведенного с лошадьми на Поле, заставила меня пожелать, чтобы Анджело сам разрешил мои проблемы, стукнув по голове кого-нибудь еще. В статье сообщалось, что букмекер Лансер, возвращаясь в пятницу вечером со скачек в Ньюбери, был ограблен на пороге собственного дома. У него украли бумажник, в котором было примерно пятьдесят три фунта. С Лансером все в порядке, полиция никаких следов не обнаружила. Бедный Лансер!

Я вздохнул. Ну, и кого подсунуть Анджело в качестве жертвы? Кроме меня самого, разумеется. Принимая во внимание джентльмена, который имел обыкновение лапать Касси за колени, я старался по возможности отвозить ее на работу сам. И в то утро, забросив ее на работу, я поехал прямиком в Уэлин-Гар-ден-Сити. Перспективы не радовали, но выбора не было. Я надеялся убедить Гарри Гилберта и Анджело, что годы нанесли системе Лайэма О'Рорке непоправимый ущерб, что ее больше не существует, что она накрылась раз и навсегда. Я собирался еще раз сказать им, что в случае любой попытки Анджело применить насилие он тут же окажется за решеткой; заставить их бояться этого...

Я был выше Анджело, а над стариком в коляске я буквально нависал. Я намеревался немного запугать их, убедить в своем физическом превосходстве и, во всяком случае, вселить в них ощущение, что пора отступить. Возможно, это окажет влияние даже на Анджело, хотя он-то наверняка сам с детства умеет запугивать людей.

Эдди отворил дверь и сразу попытался ее захлопнуть, когда увидел, кто к ним пожаловал. Я отпихнул его с дороги.

– Гарри не одет, – опасливо сказал он, хотя непонятно было, кого он боится, меня или Гарри.

– Он меня примет, – сказал я.

– Нет! Это невозможно! – Эдди преградил мне путь к одной из широких дверей, ведущих в холл, и таким образом указал мне, куда идти. Я решительно направился туда. Эдди попытался встать у меня на дороге.

Я отодвинул его, открыл дверь и оказался в коротком коридорчике, который привел меня в большую спальню. Первым делом в глаза бросалось большое окно, тоже выходящее на поле для гольфа. Гарри Гилберт лежал в большой кровати и смотрел в окно. Больной, стареющий, он все же почему-то не казался беззащитным даже в пижаме.

– Я пытался его остановить! – беспомощно вякнул Эдди.

– Забери поднос и выйди, – приказал Гарри Гильберт. Эдди взял с одеяла поднос с едой – видимо, я помешал Гилберту завтракать. – Закрой дверь!

Гилберт дождался, пока Эдди уйдет, и ледяным голосом осведомился:

– Ну?

– Я обнаружил, – начал я самым настойчивым и убедительным тоном, что система Лайэма О'Рорке несет в себе нечто вроде вируса. Она опаснее чумы. У всех, кто имеет с ней дело, случаются неприятности. Старая система прошла через слишком много рук и изменилась с годами. Так что, если хотите сберечь деньги, скажите Анджело, чтобы он больше ею не пользовался. На меня злиться бесполезно. Я добыл вам систему в полной уверенности, что она в порядке, и сам был в ярости, когда обнаружил, что она не действует. Позовите сюда Анджело, я ему сам это скажу.

Гарри Гилберт посмотрел на меня со своим обычным непроницаемым выражением и без всякого видимого замешательства сказал, как всегда, немного невнятно:

– Анджело здесь нет. Он поехал в банк, получить деньги по моему чеку. Он собирался на скачки в Лестер.

– Он проиграет! – воскликнул я. – Я не был обязан предупреждать вас, но я вас предупреждаю. Ваши деньги пропадут.

Возможно, он про себя что-то обдумывал, но в холодных глазах не отражалось ничего. В конце концов, должно быть сделав над собой усилие, он сказал:

– Не могли бы вы остановить его?

– Позвоните в банк, чтобы ему не выдавали денег, – сказал я.

Он взглянул на часы рядом с кроватью.

– Поздно.

– Я могу съездить в Лестер, – сказал я. – Попробую его найти.

Он помолчал и ответил:

– Хорошо.

Я коротко кивнул и ушел. По дороге в Лестер я думал, что, даже если мне удалось убедить Гарри – что само по себе не факт, – убедить Анджело невозможно. И все же следовало хотя бы попытаться: по крайней мере, подумал я, напасть на меня посреди людного ипподрома он не посмеет.

В этот холодный осенний день лестерский ипподром оказался не более оживленным, чем выкуренный улей: лишь кучка людей в темных пальто бродила вдоль скаковой дорожки, пряча голову от ледяного ветра. Народу было очень мало, как часто случается на городских ипподромах по рабочим дням, и все обычные приготовления носили небрежный и поверхностный вид ритуала, соблюдаемого без особого рвения.

Тэфф переминался с ноги на ногу у своего ящика из-под пива, дуя в кулак и сожалея вслух, что не поехал сегодня в Бат.

– Хотя, с другой стороны, сегодня ведь Мидлендский Кубок разыгрывается, – говорил он. – Это хорошая скачка. Я думал, это привлечет публику – а вы поглядите, за столом в трактире и то народу больше собирается!

В голосе его звучало разочарование и раздражение.

– Кто у нас сегодня фаворит? – спросил я, улыбаясь.

– Пинк Флауэр.

– А как насчет Террибау?

– Кого-кого?

– Это лошадь, которая участвует в Мидлендском Кубке, – терпеливо пояснил я. Террибау, избранник компьютера, набрал больше всего очков. Он обычно приходил десятым из двенадцати, или седьмым из восьми, или пятнадцатым из двадцати – не то чтобы в самом хвосте, но и далеко не в числе первых.

– А, Террибау... – он заглянул в свой блокнот. – Двадцать, если хотите.

– Двадцать к одному?

– Ну, двадцать пять. Больше двадцати пяти не дам. Согласны?

– А сколько вы возьмете?

– Да сколько хотите! – весело ответил он. – Без ограничений. А что такое сделали с этим Террибау, что вы на него ставите? Порохом зарядили?

Я покачал головой и оглядел ряд замерзших унылых букмекеров. Дело у них явно не шло. Если бы Анджело был среди них, я бы его сразу заметил. Но Анджело не было. Мидлендский Кубок стоял в программе четвертым, до него было еще час. Если Анджело по-прежнему держится за эту несчастную систему, он непременно поставит на Террибау.

– Тэфф, Анджело Гилберт не появлялся? – спросил я.

– Нет. – Он принял ставку у человека с хитрой физиономией в дождевике и выдал ему квитанцию. – Десять на один к трем, Уоки-Токи, – сказал он секретарю.

– Как Лансер? – спросил я. – Что-то его не видно.

– Трет свою шишку и на чем свет ругает грабителей. – Тэфф взял еще десятку у решительной дамы в очках. – Десять на один к восьми, Инженер.

Да, какие-то сопляки обчистили Лансера прямо на пороге собственного дома.

Нет, ты гляди, а! Он ведь тысячи с собой носит. Сдал деньги в конце дня в свою фирму, а потом пришел домой и получил по башке за какие-то паршивые пятьдесят фунтов!

– Он не видел, кто его ограбил?

– Один из ребят Джо Глика говорит, что это была банда подростков.

"Значит, не Анджело, – подумал я. – Ну, разумеется, зачем бы ему...

Но если бы..."

Я задумчиво посмотрел на Тэффа. Он работал на себя и в конце дня все свои деньги приносил домой. Какая жалость, что нельзя поймать Анджело в тот момент, когда он попытается вернуть себе деньги, проигранные на Террибау...

Что нельзя привести полицию, чтобы застать Анджело в тот момент, когда он будет грабить Тэффа, возвращающегося домой... «Это уже фантазии, – подумал я. – Нехорошо».

Время шло, а Анджело, который был так вездесущ, когда я пытался от него скрыться, нигде не было видно. Я походил между букмекеров, порасспрашивал других, кроме Тэффа, но никто из них в тот день Анджело не видел.

Наступило время заезда на Мидлендский Кубок, а он так и не появился. «Ну, – подумал я, – если он все-таки отправился в Бат, я тут только даром время трачу». Но единственная скачка в этот день, для которой была программа в системе Лайэма О'Рорке, – это Мидлендский Кубок; и единственной лошадью, на которую мог поставить Анджело, был Террибау.

Оставалось пять минут до старта, и лошади уже нетерпеливо переминались, готовясь рвануться вперед. Людей в белых перчатках наверху, на вышках, – их обязанностью было сообщать о перемене шансов, – охватил приступ бурной деятельности. У букмекеров не было ни радио, ни телефонов, поэтому им приходилось полагаться на эти примитивные сигналы. Когда они узнавали, что на какую-то лошадь поставлены значительные суммы, они снижали ставки.

Тэфф, глядя на своего человека, отчаянно размахивающего руками, стер цифру «20», стоявшую на его грифельной доске против клички Террибау, и написал «14». Прочие букмекеры в ряду занимались тем же. Потом ставка на Террибау снизилась еще раз, до двенадцати.

– В чем дело? – настойчиво спросил я у Тэффа.

Он рассеянно взглянул в мою сторону.

– Кто-то в дешевых рядах поставил на Террибау кучу денег.

– Ч-черт! – с горечью выдохнул я. Я искал Анджело там, где он сшивался обычно, и даже не подумал заглянуть в неудобный дальний угол, где была низкая плата за вход, скачки было видно плохо, и надежды нескольких торчащих там букмекеров были столь малы, что вряд ли стоило ради этого весь день мерзнуть на ветру. И даже если бы я подумал, что Анджело может быть там, вряд ли бы я пошел туда – побоялся бы проворонить его в паддоке.

«Черт побери! – яростно думал я. – Черт побери этого Анджело, ныне, присно и во веки веков!»

– Вы что-то знали про этого Террибау! – обвиняюще сказал Тэфф.

– Я на него не ставил, – ответил я. – Да, это верно. Не ставили.

Так в чем же дело?

– Анджело Гилберт, – ответил я. – Он сделал ставку там, где его не знают, потому что вы бы ему много не дали.

– Что, правда? – Тэфф расхохотался, стер с доски цифру «12», стоявшую против клички Террибау, и снова написал «20». К нему бросилась кучка игроков, и он с радостью принял у них деньги.

Я подошел к барьеру и с бессильной яростью смотрел, как Террибау финишировал в полном соответствии со своей формой: двенадцатым из пятнадцати.

Я уныло подумал, что Тед Питтс мог с тем же успехом пихнуть меня под грузовик.

Я все-таки видел Анджело в тот вечер. Как и все, кто не ушел домой после шестой скачки.

Анджело находился в эпицентре скандала возле весовой. Вокруг собралась толпа народа, состоявшая из нескольких букмекеров, множества зевак и нескольких работников ипподрома. Лица у последних были озабоченными. Все споры между букмекерами и их клиентами традиционно разрешались именно здесь, и разрешал Их работник жокейского клуба, именуемый инспектором ипподрома. Анджело, похоже, дал ему по морде.

Бурлящая толпа немного расступилась, переместилась, и я неожиданно оказался в первых рядах, так что мог видеть все происходящее. Инспектор ипподрома держался за подбородок и еще пытался что-то объяснять, шестеро букмекеров дружно доказывали, что деньги, раз поставленные на кон, назад не отдаются, а Анджело размахивал стиснутым кулаком и требовал, чтобы ему отдали его деньги.

– Меня надули! – орал он. – Все вы тут жулики! Меня обокрали!

– Вы сделали ставку! – вопил букмекер, потрясая пальцем перед носом у Анджело.

Анджело укусил его за палец. Букмекер, разумеется, взвыл громче прежнего.

Человек, стоявший рядом со мной, расхохотался, но большинство зрителей не были столь объективны и мгновенно разделились на партии. Казалось, не хватает только искры, чтобы вспыхнула всеобщая свалка. В толпе, орущей и потрясающей кулаками, появились два полисмена, оба очень молодые и хрупкие, явно не противники закаленному тюрьмой Анджело. Инспектор ипподрома сказал что-то одному из них – что именно, я не слышал из-за общего гама, – и Анджело, собравшийся взмахнуть рукой, внезапно обнаружил у себя на запястье наручники.

Он так взревел от ярости, что из-под крыши весовой взлетели вспугнутые голуби. Он рванулся всем телом, и мальчишка-полицейский, застегнувший другую половину наручников у себя на руке, упал на колени. Казалось вполне возможным, что Анджело просто схватит его под мышку и убежит вместе с ним.

Но второй констебль пришел на выручку товарищу. Он что-то решительно сказал Анджело и достал из нагрудного кармана рацию, чтобы вызвать подкрепление.

Анджело оглядел кольцо зевак, сквозь которое ему было явно не пробиться, посмотрел на неожиданно расторопного полицейского, который поднимался с колен, на кипящих букмекеров, выражавших всемерное одобрение происходящему, и наконец увидел меня.

Он шагнул в мою сторону с такой силой, что не успевший выпрямиться полисмен снова потерял равновесие и упал на спину, неловко вытянув над головой руку в наручнике. Во всем облике Анджело вдруг проявилась такая угроза, нечто столь непохожее на обычную ипподромную ссору, что толпа притихла, и все уставились на него с каким-то подсознательным ужасом. Он, казалось, вырос и разбух от переполнявшей его чудовищной жестокости, и, хотя слова его были самые обычные, голос его был грубым и жутким, словно у сказочного великана.

– Ты! – медленно произнес он. – Ты с твоим траханым братцем...

Тут он, видимо, сообразил, что вокруг – целая толпа обратившихся в слух свидетелей, и потому не произнес вслух того, что было у него на уме, но я слышал 'это так же отчетливо, как если бы его крик разбудил соседние холмы. «Я тебя убью. Я убью тебя!»

Я уже слышал это от него, но никогда прежде – с такой беспощадной неумолимостью. Это была уже не угроза, а обещание.

Я смотрел на него так, словно не слышал этого немого крика, словно не видел его в глазах Анджело. Однако он кивнул со злобным удовлетворением, презрительно передернув плечами, обернулся к встающему с земли полисмену и рывком поднял его на ноги, после чего, не сопротивляясь, зашагал между двумя констеблями к полицейской машине, въезжавшей в ворота. Машина остановилась. Полицейские усадили его между собой на заднее сиденье и увезли, а непривычно молчаливая толпа принялась рассасываться и расходиться.

Чей-то голос – я узнал валлийский говор Тэффа – сказал мне в ухо:

– А знаете, с чего все началось-то?

– С чего? – спросил я.

– Букмекеры с дешевых рядов сказали Анджело, что он настоящий лох. И вроде как посмеялись над ним. Поддразнивали его, но поначалу так, подоброму. Они ему говорили, что с удовольствием будут брать у него деньги, потому что если он думает, что приобрел систему старого Лайэма О'Рорке, то его надули, обули, обвели вокруг пальца и натянули ему нос. «Великий боже!»

– Ну и вот, и этот Анджело вспылил и потребовал, чтобы ему вернули деньги.

– Понятно, – сказал я.

– Да, – жизнерадостно сказал Тэфф, – лучше бы эти болваны держали язык за зубами. Ведь этот Анджело был курицей, что несла золотые яйца, а теперь он, похоже, нестись перестанет.

Я ехал домой с таким ощущением, что на шее у меня затягивается петля.

Что я ни делал для того, чтобы распутать этот узел, выходило так, что я еще больше запутывался.

Теперь он никогда не поверит, что я его обманул не нарочно. Даже если я в конце концов сумею добыть ему настоящую систему, он никогда не простит мне проигранных денег, насмешек букмекеров и этих наручников.

В полиции Анджело задержат максимум на сутки: вряд ли его отправят обратно в тюрьму за одну оплеуху и скандал. Но для него эти сутки, проведенные в камере, добавятся к счету за те дни и ночи, что он просидел у меня в чулане, и если по выходе из тюрьмы он был достаточно зол, чтобы напасть на меня только за то, что я брат Джонатана, насколько же злее он будет теперь!

Когда я наконец приехал домой, Касси давно уже была дома и радостно сообщила, что завтра с нее обещали снять гипс. Она на целый день отпросилась с работы и распрощалась с прилипчивым джентльменом в полной уверенности, что сразу сможет водить машину сама. Пока я варил макароны на ужин, она сидела и что-то мурлыкала. Я отрешенно поцеловал ее, подумал об Анджело и от всей души пожелал ему сдохнуть.

Когда мы сидели за ужином, зазвонил телефон. Это, как ни странно, оказался Тед Питтс, звонивший из Швейцарии. И тон его был холоден, словно Альпы.

– Наверное, мне стоит извиниться... – сказал он.

– Очень любезно с вашей стороны.

– Джейн на меня очень сердита. Она потребовала, чтобы я немедленно позвонил вам. Сказала, что дело срочное. Поэтому я позвонил. Прошу прощения и все такое.

– Я просто не мог понять, зачем вы это сделали, – безнадежно сказал я.

– Зачем я переменил оценки?

– Да.

– Вы, конечно, думаете, что я подлец. Джейн говорит, это такая подлость, что ей за меня стыдно. Онапросто вне себя. Она говорит, что всем своим богатством мы обязаны Джонатану, а я так подставил его брата. Она даже не хотела со мной разговаривать.

– Так все же – почему? – повторил я. Он, по крайней мере, хотел, чтобы я понял. Он говорил серьезно, извинялся, объяснял мне убийственную правду:

– Я не знаю. Это был какой-то порыв. Я сел делать копии и вдруг понял, что не могу расстаться с этой системой. Я не хотел, чтобы она была у кого-то еще. Она принадлежит мне. Ни Джонатану, ни кому-то еще, а только мне. Ведь ему она была не нужна. Все эти годы я владел ею один. Я вносил в нее изменения и дополнения и сделал ее своей. Она принадлежит мне. Она моя!

А тут явились вы и попросили ее так, словно она принадлежит вам по праву. И я вдруг подумал: а с чего это вдруг? И я быстро взял и переделал некоторые оценки. Проверять их мне было некогда. Я сделал это наугад. Изменений было немного, но, похоже, я перестарался. Иначе вы бы не стали проверять... Я хотел сделать так, чтобы вы, когда начнете играть, выигрывали слишком мало и решили, что дело того не стоит. – Он помолчал. – На самом деле, если хотите знать, мне было просто жалко ею делиться.

– Лучше бы вы мне сказали...

– Если бы я сказал, что не хочу вам ее отдавать, Джейн бы меня заставила. Она говорит, что теперь я должен это сделать. Она очень сердита.

– Если бы вы мне ее отдали, – сказал я, – вы избавили бы меня от многих неприятностей.

– Скажите лучше, сделал бы вам состояние!

Очевидно, извинялся он не от чистого сердца: Теда по-прежнему раздражало, что ему придется выдать мне свои секреты. Я снова подумал, не рассказать ли ему про Анджело, но мне по-прежнему казалось, что Тед сочтет это лучшим предлогом не давать мне систему, поэтому я просто сказал:

– Но ведь она может работать и на двоих, не правда ли? Если она будет у кого-то еще, это не помешает вам выигрывать столько же, сколько и раньше, не правда ли?

– Ну да, видимо, вы правы, – нехотя ответил он.

– Так когда вы вернетесь домой?

– Через две недели.

Я молчал. Я был раздавлен. Бог весть, что успеет натворить Анджело за эти две недели!

Тед Питтс сказал с плохо скрываемым неудовольствием:

– Я так понимаю, что вы ставили не на тех лошадей, проигрались, и теперь вам нужно отыграться значительно раньше, чем через две недели?

Я не стал возражать.

– Джейн в ярости. Она боится, что мой поступок обошелся вам дороже, чем вы можете себе позволить. Мне очень жаль.

Однако по его тону этого было не заметно.

– Она может найти кассеты и передать их мне? – смиренно спросил я.

– Когда они вам понадобятся?

– По возможности немедленно. Сегодня вечером, если это возможно.

– Гм. – Он несколько секунд поразмыслил. – Ладно. Ладно. Но можете и не ездить к нам, если хотите.

– Э-э... как это?

– У вас магнитофон есть?

– Да.

– Джейн может прокрутить их вам по телефону. Это звучит как скрип и скрежет. Но если у вас магнитофон более или менее приличный, программы запишутся и будут нормально работать.

– О господи...

– В наше время множество компьютерных программ передается по телефону, – сказал Тед. – Или по спутниковой связи. В этом нет ничего удивительного.

Мне это казалось удивительным, но ведь я не был Тедом Питтсом. Я поблагодарил его за звонок, куда искреннее, чем он мог подумать.

– Джейн спасибо скажите, – ответил он. И я сказал ей спасибо от всего сердца пять минут спустя.

– У вас голос был такой взволнованный! – объяснила она. – Я сказала Теду, что отправила вас к Рут, потому что вы хотели проверить программы, и он застонал, а я спросила почему, и когда он объяснил, что он наделал...

Я буквально пришла в ярость. Только подумать, что вы зря истратили ваши деньги, когда всем, что мы имеем, мы обязаны Джонатану...

Ее доброта заставила меня почувствовать себя виноватым. Я сказал:

– Тед говорил, что вы можете проиграть мне настоящие кассеты по телефону... если вы, конечно, не против...

– Что вы, что вы! Нет, конечно! Я много раз видела, как Тед это делает. Они с Рут часто обмениваются друг с другом программами таким образом.

Кассеты у меня под рукой. Я заставила Теда сказать, где они лежат. Сейчас схожу, принесу магнитофон. Вы пока не вешайте трубку. Я вам их проиграю.

Я позвонил ей из кабинета, потому что к тому телефону уже был подсоединен магнитофон, и, когда она вернулась, я записал драгоценные программы на предоставленных мне Люком чистых кассетах. Может, они и не соответствовали высшим компьютерным стандартам, но я решил, что это все же лучше, чем пытаться записать новые программы поверх старых.

Касси зашла в кабинет и некоторое время слушала скрежет и вой, записываемый на пленку.

– Мерзость какая! – сказала она. Но для меня это была сладчайшая музыка. Билет в будущее, в мирную, спокойную жизнь. Во внезапном приступе оптимизма, столь противоположном мрачному настроению, в котором я возвращался домой из Лестера, я убеждал себя, что на этот раз, теперь, когда у нас есть настоящие программы, всем нашим тревогам придет конец. Выход в том, чтобы дать Анджело возможность разбогатеть, и вот наконец я смогу это сделать.

– Я отдам эти кассеты Анджело, – сказал я, – а потом мы на время отсюда переедем, всего на несколько недель, пока он не выиграет достаточно, чтобы его жажда мести угасла. И тогда мы, слава богу, наконец-то избавимся от него.

– А куда мы поедем?

– Куда-нибудь недалеко. Завтра решим.

Когда три кассеты кончились и вой в трубке утих, я выключил запись и снова обратился к Джейн.

– Я вам очень благодарен, – сказал я. – Просто выразить не могу, насколько...

– Дорогой мой Вильям, я так извиняюсь...

– Не надо, – сказал я. – Вы спасли мне жизнь.

«Причем, вполне возможно, в прямом смысле слова», – подумал я.

– Все будет хорошо! – сказал я. Ох, не следует говорить таких вещей! Ни в коем случае!