Текст книги "Двойная осторожность"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Глава 16

Я осторожно приблизился к стоявшей незапертой двери – комод мы отодвинули, потому что Касси трудно было лазить в окно.

В саду пели птицы. Стали бы они петь, если бы где-то там прятался Анджело? Нет, не стали бы. Я взялся за ручку двери и распахнул ее.

В доме было тихо, словно он давным-давно стоял заброшенным. Я с упавшим сердцем вошел и прошел на кухню.

Анджело отодрал одну из досок двери и выбил две из четырех досок, которые ее подпирали. Дверь была по-прежнему закрыта, но нож, которым была заперта щеколда, исчез. Дыра в двери была достаточно широкой для того, чтобы просунуть руку, но не настолько, чтобы в нее мог протиснуться взрослый мужчина. Стол, стулья и две нижние доски были на месте, но если Анджело и дальше будет продвигаться такими темпами, то это ненадолго. Так что я пришел как раз вовремя.

– Анджело! – окликнул я.

Он почти мгновенно показался в дыре и злобно оскалился, увидев меня.

Он просунул в щель обе руки, и яростно рванул доски. Я увидел, что он успел изодрать себе руки в кровь.

– Я вас сейчас выпущу, – сказал я. – Так что поберегите силы.

– Я до тебя доберусь! – прорычал он. Ишь ты, какой упорный!

– Да, конечно, – сказал я. – А теперь слушайте. Вам это должно быть интересно.

Он ждал. Глаза его полыхали яростью из темноты.

– Вы считаете, что мой брат надул вас с какими-то компьютерными программами, – сказал я. – Ну, начнем с того, что они не ваши, но это мы обсуждать не будем. Сейчас у меня есть эти программы. Они здесь, в доме.

Мне понадобилось довольно много времени, чтобы их достать, потому я и продержал вас так долго в этом чулане. Я вам отдам эти программы. Вы меня слушаете?

Он ничего не ответил, но видно было, что слушает он очень внимательно.

– Вы четырнадцать лет думали о том состоянии, которое вы потеряли. Я его вам возвращаю. Четырнадцать лет вы клялись убить моего брата. Он умер.

Вы пришли сюда с насилием – за это вас могут снова посадить в тюрьму. Я не хочу доносить на вас. Я верну вам программы и свободу, а вы за это должны убраться отсюда и навсегда оставить меня в покое.

Он исподлобья смотрел на меня сквозь щель. Выражение его лица особо не изменилось. Во всяком случае, радости он не выказывал. Я сказал:

– Возможно, вы столько лет мечтали о мести, что теперь просто не можете без этого жить. Вам будет не хватать цели в жизни. – Я пожал плечами.

– Но если я дам вам свободу и это сокровище, к которому вы так стремитесь, я потребую взамен, чтобы все, что произошло между нами, было забыто. Это понятно?

Я сделал паузу. Он по-прежнему молчал.

– Если вас мое предложение устраивает, – продолжал я, – можете выбросить сюда нож, который вы вытащили из щеколды, а я отдам вам три кассеты и ключи от машины. Машина стоит там, где вы ее бросили.

Молчание.

– Ну, а если вы не согласны, так я позвоню в полицию, чтобы они приехали и забрали вас. Я расскажу им, что вы сломали руку моей подруге.

– Они и тебя заберут за то, что ты меня тут держал!

– Возможно. Но в таком случае вы этих кассет не получите никогда.

Никогда! Понятно? Я немедленно их уничтожу.

Он отошел от двери, но через некоторое время появился снова.

– Ты меня надуешь, – сказал он. – Как твой братец.

Я покачал головой.

– Дело того не стоит. Я просто хочу, чтобы вы убрались из моей жизни раз и навсегда.

Он яростно дернул небритым подбородком. При желании этот жест можно было истолковать как согласие.

– Ладно, – сказал он. – Давай их сюда.

Я кивнул. Повернулся к нему спиной. Вышел в гостиную и отобрал по одному экземпляру каждой кассеты, а три запасные сунул в комод. Когда я вернулся, Анджело по-прежнему стоял у двери, все такой же настороженный и подозрительный.

– Вот кассеты, – я показал ему кассеты. – Вот ключи от машины. Где нож?

Он поднял руку и показал мне его: столовый нож, не слишком острый, но все-таки достаточно опасный, чтобы с ним не считаться.

Я положил кассеты на подносик и протянул ему. Он просунул руку в дыру и схватил их.

– Теперь нож, – сказал я.

Он бросил его на поднос. Я взял его и бросил на его место ключи.

– Хорошо, – сказал я. – Теперь спуститесь вниз. Я сейчас разберу баррикаду. Вы сможете выйти отсюда и уйти. А если вы собираетесь наброситься на меня, не забывайте о том, что вас отпустили на поруки.

Он угрюмо кивнул.

– У вас сохранился тот компьютер, который вы купили четырнадцать лет назад?

– Папаша его раздолбал. Когда меня посадили. От злости.

Яблочко от яблони...

– Программы написаны все на том же языке, – сказал я. – «Бейсик» для «Грэнтли». Сам язык здесь, на первой стороне. Он вам понадобится.

Он только оскалился. Нет, на него ничем не угодишь! Это ниже его достоинства!

– Спускайтесь вниз, – сказал я. – Я сейчас открою дверь.

Он исчез из импровизированного окна. Я вытащил спасительные доски, отодвинул стол и стулья и встал за ними так, чтобы ему было не дотянуться.

– Выходите! – сказал я. – Откройте щеколду и ступайте на все четыре стороны.

Он поспешно выскочил наружу. В одной окровавленной руке он сжимал кассеты, в другой ключи. Коротко глянул на меня – я заметил, что в его взгляде уже не было прежней угрозы, – и бросился к двери. Я последовал за ним и смотрел, как он быстро, почти бегом идет к дороге и как, свернув на проселок, рысью мчится к тому месту, где оставил машину. Вскоре он уехал на такой бешеной скорости, словно боялся, что я каким-то образом сумею его задержать; но я на самом деле хотел только одного: избавиться от него раз и навсегда.

В пустом чулане воняло, как в зверином логове. Я мельком заглянул туда и решил, что тут придется поработать совковой лопатой, шлангом, щеткой и хлоркой. Пока я собирал все это хозяйство, пришли из паба Банан и Касси.

– Мы видели, как ты приехал и как он уехал, – сказала она. – Я хотела пойти сюда, но Банан сказал, что это может тебе помешать.

– Банан был прав. – Я громко чмокнул ее в губы, отчасти от любви, отчасти от отпустившего напряжения. – Анджело терпеть не может терять лицо.

– Ты ему отдал кассеты? – спросила Касси. – Ага.

– Пусть подавится!

Я улыбнулся.

– Нет, не подавится! По-моему, Тед Питтс теперь миллионер.

– В самом деле? – Она вскинула брови. – Тогда почему бы нам?..

– Это требует времени и сил. Тед Питтс живет у лондонского конца магистрали М-1, в полумиле от главной артерии страны. И я так понимаю, что он непрерывно мотается по этой магистрали на север, обходит там брокерские конторы и потихоньку собирает свой мед, как трудолюбивая пчелка. Вот вчера, если верить его жене, он ездил куда-то в Манчестер. И каждый день – в другой город, чтобы его не запомнили.

– А какая разница? – спросил Банан. Я объяснил ему, что бывает с теми, кто постоянно выигрывает.

– Готов поручиться, что ни один букмекер не знает Теда Питтса в лицо.

– Да, – задумчиво сказал Банан, – если бы этим занялся ты, тебя бы сразу признали.

Я покачал головой.

– Только если делать ставки прямо на скачках. А если зайти в букмекерскую контору где-нибудь в большом городе, там я буду просто обычным лохом.

Они оба выжидательно уставились на меня.

– Ага, – сказал я. – Всю жизнь мечтал посвятить себя этому занятию.

– Зато какие деньги! – сказал Банан.

– И никаких налогов, – сказала Касси. Я подумал о великолепном доме Теда Питтса и о том, что у меня самого никогда не было дома. Подумал о том, как он бродит по склонам Швейцарских Альп, отдыхает душой, скитается, но всегда возвращается домой. Подумал о том, что моей жизни явно не хватает упорядоченности, и о том, что я всю жизнь терпеть не мог, когда меня что-то связывало. Подумал о том, сколько радости доставили мне эти последние месяцы: принятие решений, управление делами, – и о том, что я все время помнил: это только на год, а не на всю жизнь, – и это радовало меня больше всего. Подумал о том, что придется в жару и в мороз мотаться по этим брокерским конторам, рассчитывать проценты, уныло и методично наживать этот свой миллион...

– Ну? – сказал Банан.

– Может быть, – сказал я, – когда-нибудь, когда я останусь без куска хлеба...

– Ну и дурак же ты!

– Начни с себя, – предложил я. – Брось свой паб. Брось ресторан.

Вперед!

Он поразмыслил, потом поморщился сказал:

– Нет, в жизни есть дела поважнее, чем делать деньги. Немного, но есть.

– В один прекрасный день, – сказала Касси со спокойной уверенностью, – вы оба этим займетесь. Даже святой не сможет, сидя на золотой жиле, не подобрать самородок.

– Ты что думаешь, дело только в лени?!

– Ну конечно. Где же твое бесшабашное сердце? Твоя пиратская натура?

Как насчет старинной мудрости, что деньги не пахнут?

Она горела энтузиазмом. Я подумал, что ее возбуждение вызвано не только явившимся ей состоянием, но еще и тем, что Анджело наконец-то убрался.

– Ну, если ты не передумаешь к тому времени, как я покончу с Люком Хоустоном, то я попробую, – пообещал я, – Но только недолго.

– Пижон ты, вот ты кто! – сказала Касси. И все же за уборку чулана и приведение его в божеский вид я взялся уже в значительно лучшем расположении духа. А ближе к вечеру мы втроем уселись на солнышке на газоне, и Касси с Бананом принялись обсуждать, как лучше истратить деньги, которые я, по их мнению, непременно должен был выиграть.

Они уже чувствовали, как и я, что жажда мести Анджело наконец развеялась, и даже говорили, что он невольно оказал нам услугу, потому что, если бы не его нападение, я никогда не отправился бы разыскивать Теда Питтса.

– Нет худа без добра! – сказала Касси с довольным видом.

«И добра без худа тоже», – подумал я. Вот, например, хитроумный план Джонатана привел к тому, что Анджело попал за решетку и четырнадцать лет никого убивать не мог. Тогда все думали, что с этим покончено раз и навсегда. Но оказалось, что это была лишь затычка для бурлящего вулкана. Молодой психопат превратился в закоренелого головореза, уже не опьяненного собственной силой, как описывал его Джонатан, а просто самоуверенного и жестокого.

Время меняет перспективы. Былые несчастья приносят успех, успехи оборачиваются несчастьем. Обидно, подумал я, что никогда не знаешь, плакать или радоваться тому или иному событию.

Жизнь постепенно вошла в нормальную колею. Касси с загипсованной рукой вернулась на работу, Банан изобрел новое блюдо на основе говядины со специями, а я ездил по фермам и конезаводам, приглядывая годовалых жеребят, которых скоро должны были выставить на продажу. Приближалась кульминационная точка моей работы, по которой Люк будет судить обо всей моей деятельности за этот год. Если мне удастся приобрести жеребят, которые будут выигрывать, это удовлетворительно; если удастся приобрести жеребенка, который станет родоначальником новой династии, это отлично. Между этими двумя крайними точками лежала область возможных результатов, от которой будет зависеть оценка Люка: хорошая, средняя или никакая; и я наделялся сделать как можно меньше ошибок.

Примерно неделю я мотался по фермам, временами заглядывая на скачки и к двум тренерам Люка, жившим в Беркшире, а каждую свободную минуту просиживая над каталогами. Сим Шелл сурово сказал, что он хочет лично присутствовать при покупке лошадей, которых я собираюсь поручить ему, и что он требует, чтобы в каждом случае с ним советовались. А Морт, трепеща каждым нервом, требовал, чтобы я приобрел одновременно Сэра Айвора, Нижинского и Норсерн Дансера, и никак не меньше.

Вечером в первый день торгов вместе со мной поехала Касси. Она бродила по ярмарке, демонстрируя свои неповторимые ноги, и жадно прислушивалась к разговорам. Каждый год на Ньюмаркетской ярмарке состояния рушатся быстрее карточных домиков, но разговоры были полны надежд и радостных ожиданий, и речь шла исключительно о рекордных скоростях и великолепных производителях.

Эйфория первого дня и нерастраченных чеков.

– Как все взбудоражены! – сказала Кассии. – Лица такие радостные...

– Радость приобретения. На следующей неделе наступит разочарование.

Потом придет оптимизм. И наконец, если тебе повезет, ты вздохнешь с облегчением.

– Но сегодня...

– Сегодня – да. Сегодня еще есть шанс приобрести будущего победителя дерби.

В тот день я купил двух жеребчиков и кобылку за бешеные деньги. Меня отчасти успокаивал тот факт, что я вышел победителем в соревновании с самыми солидными агентами, но я все же не мог избавиться от сосущего страха: а ну как это не они сдались слишком рано, а я зашел слишком далеко?

Мы остались до конца торгов, отчасти потому, что Касси была зачарована открывшимся ей новым миром, отчасти потому, что иногда выгодные сделки заключаются именно в то время, когда крупные покупатели уже разошлись по домам. Я и в самом деле купил последний лот этого дня – хрупкое, смахивающее на пони создание: мне понравились его блестящие глаза. Заводчик поблагодарил меня.

– Это действительно для Люка Хоустона?

– Да, – ответил я.

– Ну, он не пожалеет. Он умненький, этот жеребенок.

– Да, похоже на то.

– Он еще подрастет, – заверил он меня. – В роду его матери все поздно вырастают. Идемте, обмоем. Не каждый день случается продавать жеребенка самому Люку Хоустону!

Однако мы вернулись выпить и поужинать к Банану, а оттуда отправились домой, и я послал по факсу доклад Хоустону: для него наша полночь была тремя часами пополудни.

Люк любил факсы. Когда он хотел обсудить мое послание, он звонил мне после ужина и ловил меня в наши шесть утра, перед тем, как я уезжал на тренинг, но чаще отвечал факсом или не отвечал вовсе.

Столовая была наполнена предоставленным Люком оборудованием: видеомагнитофон для просмотра и анализа скачек, принтер, ксерокс, ящики с каталоговыми карточками, электрическая пишущая машинка, факс и сложное устройство, которое отвечало на телефонные звонки, принимало сообщения, передавало сообщения и записывало каждое слово, включая мои собственные разговоры.

Оно работало на другой линии, чем телефон в гостиной, что было очень удобно: Люк платил за мои деловые переговоры, а за свои частные платил я сам.

Единственное, чего он мне не отдал – или же предоставил мне самому забирать его у Уоррингтона Марша, а Уоррингтон его отдавать не хотел, – это компьютер.

Когда я спустился вниз на следующее утро, я обнаружил, что факс выплюнул сообщение:

«Почему вы не купили жеребчика Фишера? Почему вы купили дешевого жеребенка? Передайте привет Касси».

Они с Касси ни разу не встречались, только несколько раз разговаривали по телефону. «Привет Касси» был знаком того, что Люк не обвиняет, а просто спрашивает. Если факс приходил без «привета Касси», это означало, что что-то стряслось.

Я ответил: «За жеребчика Фишера соревновались двое частных владельцев, которые друг друга ненавидят: Шубман и миссис Крикингтон. Они подняли цену до трехсот сорока тысяч, а этот жеребчик столько не стоит. Дешевый жеребенок, возможно, еще удивит вас. С уважением. Вильям».

Касси в эти дни возил на работу и обратно чересчур дружелюбный к ней джентльмен, который жил рядом с пабом, а работал в Кембридже, на соседней улице с Касси. Она жаловалась, что он все чаще кладет руку не на баранку, а ей на колено, и говорила, что была бы очень рада избавиться и от него, и от гипса. Во всех прочих отношениях гипс ей не особенно мешал, и наши ночные игрища возобновились ко взаимному удовольствию.

А днем мы не спеша чинили разбитые вещи или покупали взамен разбитых новые, сверяясь с теми обломками, которые Банан свалил в гараже. Телевизор, вазы, лампы – все как можно ближе к оригиналу. Даже полдюжины соломенных куколок висели на месте, сплетенные из свежей, блестящей соломы этого года пожилой леди, которая рассказывала, что теперь солому для куколок приходится резать вручную, потому что современные комбайны скашивают ее слишком коротко.

Банан говорил, что восстанавливать соломенных куколок – это уже чересчур, но Касси мрачно заявила, что это изображения языческих богов, которых необходимо умилостивить, «и вообще, тут, в глуши, никогда не известно...».

Я вставил новые доски в обе разбитые двери и врезал во входную дверь новый замок. Постепенно все следы пребывания Анджело исчезали – кроме бейсбольной биты, которая по-прежнему лежала на подоконнике окна, выходящего на улицу. Мы нарочно оставили ее там – поначалу на случай, если Анджело явится снова, чтобы под рукой было оружие, а потом, когда прошло уже несколько дней и все было тихо, просто так – возможно, в качестве еще одного оберега.

Однажды вечером мне позвонил Джонатан, и я рассказал ему все как было, хотя был уверен, что он этого не одобрит.

– Ты его держал в чулане?!

– Ага.

– Боже милосердный!

– Но ведь сработало же!

– Хм-м. Ты знаешь, мне все-таки жалко, что эта система теперь в руках Анджело.

– Я знаю. Мне тоже жалко, что так вышло. После всего, что ты сделал, чтобы она ему не досталась... Но ты был прав: он действительно опасен. А мне не хочется сваливать в Калифорнию: мне и здесь неплохо. А что до системы... Не забывай, мало ее иметь, надо еще пользоваться ею достаточно скрытно. Анджело ничего не смыслит в скачках, он горяч и несдержан, ему недостанет ловкости и скрытности.

– А еще он может решить, что система выигрывает каждый раз, – сказал Джонатан. – А такого не бывает. Старая миссис О'Рорке говорила, что она дает выигрыш только в тридцати процентах случаев.

– Ну ничего, пусть теперь Анджело меряется силой с букмекерами.

Кстати, я ему сказал, что ты умер.

– Добрый ты!

– Ну, ты ведь не хотел бы, чтобы он в один прекрасный день явился к тебе в Калифорнию?

– Ему все равно никогда не дадут визу.

– Он может с таким же успехом пробраться через канадскую границу.

– Или через мексиканскую, – согласился Джонатан. Я подробно описал ему дом Теда Питтса. Джонатан, похоже, был искренне обрадован.

– А малышки? Как они?

– Выросли красавицами.

– Как я ему завидовал из-за этих девочек...

– Что, правда?

– Да. Ну, что ж... Так жизнь повернулась.

Я услышал сожаление в его голосе и понял, как ему самому хотелось иметь дочь... или сына... И я подумал, что в свое время я тоже пожалею, что у меня нет детей, если у меня их не будет... а на самом деле, было бы прикольно, если бы Касси...

– Эй! Ты здесь? – окликнул меня Джонатан.

– Ага. Слушай, если я надумаю жениться, приедешь на свадьбу?

– Что-то не верится.

– Да я еще не знаю... Я ее не спрашивал. Может, она и не захочет.

– Держи меня в курсе событий. – Мысль о моей свадьбе, похоже, позабавила его.

– Ага. Как Сара?

– Хорошо, спасибо.

– Ну, пока, – сказал я, и он сказал «пока». Я повесил трубку, как всегда испытывая радость оттого, что у меня есть брат, и особенно оттого, что этот брат – Джонатан.

Прошло еще несколько дней. К концу первой недели торгов я купил для Люка еще двенадцать годовалых жеребят, а еще пять уступил тем, кто дал больше. Я советовался с Симом, пока ему не надоело, и купил для Морта кобылку, которая, может быть, и не была Нижинским, но во всяком случае бегала, словно на пуантах, и просидел два вечера в трактире с ирландским тренером Донаваном, выслушивая его горести и глядя, как он напивается.

– В Ирландии, – говорил он, помахивая у меня перед носом трясущимся пальцем, – куда больше хороших лошадей, чем оттуда вывозят.

– Наверняка.

– Поезжайте туда. Поезжайте, поглядите на фермах, прежде чем отправляться на ярмарку.

– Скоро поеду, – сказал я. – Я поеду туда перед следующей ярмаркой, которая начнется через две недели.

– Поезжайте, поезжайте! – важно покивал он. – Я там положил глаз на одного жеребчика, на конезаводе под Уэксфордом. Я хотел бы за него взяться, да. Я бы хотел, чтобы вы купили этого малыша для Люка, вот что.

В этом году первая ярмарка в Ньюмаркете, как нарочно, проводилась рано, в самом начале сентября. Главная ярмарка, на которой должно было пойти с молотка большинство самого элитного молодняка, проводилась, как обычно, в конце месяца. Тот жеребчик, на которого положил глаз Донаван, должен был быть выставлен на продажу через две недели. К несчастью, на этого жеребчика положил глаз не один Донаван. Казалось, на него охотится вся Ирландия и, по меньшей мере, половина Англии. Даже если отбросить манеру ирландцев все преувеличивать, все равно этот жеребчик, похоже, был гвоздем сезона.

– Люк тоже захочет этого малыша, да, – сказал Донаван.

– Я попробую, – пообещал я.

Он пьяно уставился мне в лицо.

– Главное, ты сейчас скажи Люку, чтобы не скупился. Этого жеребчика стоит купить за любые деньги, да.

– Я буду действовать в пределах лимита, установленного Люком.

– Рохля ты, мужик, вот что я тебе скажу. Я тебе скажу честно: я написал Люку, что ты совсем зеленый и ничего не смыслишь ни в лошадях, ни в людях, ни в том деле, к которому он тебя приставил, вот.

– В самом деле?

– Но если ты купишь для меня этого жеребчика, я ему напишу и скажу, что ошибался.

Он тяжело кивнул и едва не сполз со стула. Он никогда не пил ни на работе, ни на скачках, ни во время самих торгов, но зато пил во все остальное время. Владельцы лошадей особо не возражали, и сами лошади тоже: пьяница или трезвенник, Донаван выпускал не меньше чемпионов, чем любой другой тренер в Ирландии. Я не испытывал к нему ни любви, ни неприязни. Я работал с ним до десяти утра и внимательно слушал его по вечерам, когда виски развязывало ему язык. Многие считали его грубым и он в самом деле был груб.

Многие думали, что Люку следовало бы подобрать себе кого-нибудь покультурнее. Но, видимо. Люк, как и я, видел и слышал, как Донаван обращается с лошадьми, и предпочел бесценное сокровище красивой упаковке. Я научился уважать Донавана. Мне хватило на это двух дней, проведенных в его обществе.

Когда поток тренеров, агентов и владельцев-одиночек временно схлынул, Сим устроил гнедой короткошеей кобылке последние испытания и под конец довольно вызывающе сообщил мне, что она вполне готова к тому, чтобы выиграть последнюю скачку в субботу, в день Сент-Леджера.

– Она великолепно выглядит, – сказал я. – Это ваша заслуга.

Сим криво усмехнулся.

– Вы будете в Донкастере?

Я кивнул.

– Я там буду с пятницы. У Морта Дженотти участвует в скачках.

– Вы мне поможете заседлать мою? – спросил Сим.

Я попытался скрыть свое изумление при виде такой оливковой ветви воистину эпических размеров. Сим обычно на пушечный выстрел не подпускал меня к своим лошадям во время скачек.

– С радостью! – ответил я.

Он кивнул со своей обычной резкостью.

– Ну, тогда до встречи.

– Всего хорошего.

Сим уезжал на скачки в среду, на все четыре дня, но мне туда так надолго ехать не хотелось, не в последнюю очередь потому, что Касси все еще было трудно управляться одной со сломанной рукой. Однако в пятницу я оставил ее и уехал в Донкастер. И едва ли не первым человеком, которого я встретил на ипподроме, был Анджело.

Я резко остановился и свернул. Мне не хотелось, чтобы он заметил меня, да еще, не дай бог, заговорил! Он покупал две программки в ларьке у самого входа и задерживал очередь, отсчитывая мелочь.

Я предполагал, что, если он будет ходить на скачки, в один прекрасный день мы с ним столкнемся, и все же эта встреча почему-то все равно была для меня шоком. Я был рад, когда он направился от ларька в противоположную от меня сторону: возможно, между нами и существовал нейтралитет, но все же он был довольно хрупок.

Я смотрел ему вслед. Он пробивался через толпу, как таран, изо всех сил работая локтями. Он направлялся не к букмекерам, чтобы сделать еще ставки, а к ограждению самой скаковой дорожки. До первой скачки было еще далеко, и болельщиков было мало. Добравшись до ограждения, Анджело остановился рядом с пожилым мужчиной в инвалидной коляске и бесцеремонно сунул одну из программок ему в руки. Тут же развернулся на каблуках и принялся целеустремленно пробиваться к букмекерам, сидевшим в своих ларьках. И больше я его за весь день, слава богу, ни разу не видел.

Однако в субботу он появился снова. Я редко играл, но все же на этот раз, видимо, заразившись фанатизмом Морта, решил поставить на Дженотти. Остановившись перед маленьким букмекером-валлийцем, своим старым знакомым, я вдруг увидел в тридцати футах Анджело, напряженно размышляющего над маленьким блокнотом.

– Дженотти, – сказал мой приятель своему секретарю, который записывал все ставки в книгу, – тридцать фунтов на пять к одному, от Вильяма Дерри.

– Спасибо, Тэфф, – сказал я.

За одной из соседних стоек Анджело принялся отчаянно спорить о сумме ставки. Видимо, ему давали меньше, чем он рассчитывал.

– Везде дают пять к одному! – слышался знакомый рык.

– Ну, попробуйте в другом месте. Но предупреждаю: для вас, мистер Гилберт, везде четыре.

Отчасти я был рад, что Анджело так тупо прет напролом с этой системой, с которой Лайэм О'Рорке и Тед Питтс старались не светиться; но, с другой стороны, меня беспокоило, что он так быстро получил отпор. Мне было решительно необходимо, чтобы он какое-то время выигрывал. Я никогда не думал, что он сумеет тщательно заботиться об анонимности, необходимой для долговременного успеха, но медовому месяцу кончаться было рановато. Тэфф-букмекер покосился через плечо, переглянулся с секретарем и возвел глаза к небу.

– Что там за шум? – спросил я.

– Это не человек, а божье наказание! – высказался Тэфф, обращаясь отчасти к самому себе, отчасти к своему секретарю, отчасти ко всему свету.

– Анджело Гилберт...

Тэфф уставился на меня в упор.

– Вы что, его знаете?

– Да, мне про него кто-то говорил... Он вроде кого-то убил много лет назад.

– Так оно и есть. Он только вышел из тюрьмы. Дурак редкостный.

– А что он такого сделал?

– Явился на той неделе в Йорк с пачкой банкнот, швырял ими направо и налево, словно последний день на свете живет. Мы тогда не знали, кто он такой, и думали, что какой-нибудь лох. Спокойно приняли у него ставки – он сделал около шести крупных ставок, – а тут шарах! – лошадь приходит первой, и мы все платим, морщимся и соображаем, кто же это его надоумил, потому что знаем, что тренер здесь ни при чем. И вот Лансер – тот малый, что сейчас спорит с этим Гилбертом, – напрямик спросил у него, кто ему подсказал, а этот придурок ухмыльнулся так и отвечает: «Лайэм О'Рорке!»

Тэфф сделал выразительную паузу и поглядел на меня. Я подумал, что у меня, должно быть, сейчас на лице написано все, что я чувствую, но, видимо, на лице у меня не отражалось ничего, кроме недоумения, потому что Тэфф ему было хорошо за шестьдесят, – прищелкнул языком и сказал:

– Ну да, конечно, вы его не застали.

– Кого?

Тут внимание Тэффа отвлекли несколько клиентов, и, когда они наконец ушли, он несколько удивился, увидев, что я еще здесь.

– Что, неужели интересно? – спросил он.

– Так ведь все равно делать нечего.

Тэфф стрельнул глазами туда, где стоял Анджело, но Анджело уже ушел.

– Тому уже лет тридцать. А может, и тридцать пять. Боже, как время-то летит! Был один старый ирландец, Лайэм О'Рорке. Он изобрел единственную известную мне систему, которая действительно гарантировала выигрыш. Ну конечно, когда мы об этом пронюхали, мы вовсе не рвались брать у него ставки. Ну, сами понимаете, кому же охота работать себе в убыток! Но он нипочем не хотел расстаться со своей тайной, как он это делал, и унес ее с собой в могилу. И, между нами говоря, оно и к лучшему.

– И что?

– Ну вот, а теперь этот обалдуй поразил нас своим огромным выигрышем и еще смеялся над нами, обзывал нас лохами и кричал, что он, мол, нам еще покажет, что он пользуется системой Лайэма О'Рорке, а теперь ему, видите ли, не нравится, что мы снижаем ему ставки! Обидели его, бедного! – и Тэфф презрительно рассмеялся. – Нет, ну надо же быть таким идиотом!