Текст книги "Хроники открытия Америки"

Автор книги: Диего Мендес де Сегура

Соавторы: Христофор Колумб,Берналь Диас дель Кастильо,Торибио де Бенавенте (Мотолиниа),Эрнан Кортес,Диего Альварес Чанка
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

Второй капитан, побывавший в Нити, принес вести, что в том краю много золота имеется в трех или четырех местах, и также принес образцы. Таким образом, нет сомнения в том, что короли, наши государи, отныне могут считать себя самыми богатыми владыками на свете, потому что до сих пор ничего подобного люди не видывали и об этом не читали.

И разумеется, когда корабли во второй раз будут отправляться в Кастилию, они смогут забрать с собою такое количество золота, которое приведет в изумление всякого, кто об этом узнает.

На этом, мне кажется, будет уместно прервать мой рассказ. Полагаю, что тот, кто меня не знает, проведав обо всем том, что здесь написано, сочтет меня человеком многословным и склонным к преувеличениям. Но – Бог свидетель – я ни на йоту не уклонился от истины.

(Перевод Я.М. Света)

Завещание Диего Мендеса (фрагмент)

Диего Мендес, житель города Санто-Доминго на острове Эспаньола, находясь в городе Вальядолиде, где в это время пребывал двор Их Величеств, в шестой день июня месяца 1536 года составил в присутствии Фернана Переса, писца и нотариуса Их Величеств при королевском дворе и при всех королевствах и владениях их, при свидетелях – Диего де Аране, Хуане Дьесе, Миранде де ла Куадра, Мартине де Ордунье, Лукасе Фернандесе, Алонсо де Ангуло, Франсиско де Инохосе, Диего де Агиляре – все же они вассалы сеньоры вице-королевы Индий – завещание.

И среди прочих разделов упомянутого завещания имеется один, который буквально гласит так:

Пункт завещания. Далее: светлейшие сеньоры славной памяти Адмирал дон Христофор Колумб, и его сын Адмирал дон Диего Колумб, и его внук Адмирал дон Луис^{110}, которому да ниспошлет Господь долгие годы жизни, и через них вице-королева^{111}, моя сеньора, как их опекун и душеприказчик, обязаны мне за многие дела и великие услуги, которые я оказал им и в совершении коих прошла и истрачена была лучшая часть моей жизни вплоть до того времени, когда служба моя у них закончилась. И в особенности много служил я великому Адмиралу дону Христофору, когда я ходил с его сеньорией[92]92
  Его сеньория – форма обращения к грандам Испании.


[Закрыть] открывать острова и материк, подвергаясь при этом смертельным опасностям, дабы спасти свою жизнь и жизнь тех, кто сопутствовал ему и бывал с ним. Особенно велика была опасность, когда мы оказались запертыми в гавани реки Белен, или Иебра, куда мы укрылись от ярости моря и ветров, которые нанесли столько песку в устье реки, что замкнули вход в гавань. И когда его сеньория находился там и был в очень удрученном состоянии, собралась большая толпа индейцев под предлогом, как они заявили, похода против других индейцев области Кобрава и Аурира, с которыми они вели войну, на самом же деле с целью сжечь наши корабли и перебить всех нас.

И хотя многие из них приходили в гавань, где находились наши корабли, никто во всей флотилии, за исключением меня, не подозревал, каковы их подлинные намерения. Я же явился к Адмиралу и сказал ему: «Сеньор, эти люди, которые собираются здесь в боевой готовности, говорят, будто они идут на соединение с индейцами из Верагуа, чтобы направиться против индейцев Кобравы и Ауриры. Я же не верю им и думаю, что намерения у них иные и что они собрались для того, чтобы сжечь корабли и перебить нас всех», как оно на самом деле и случилось. Когда же Адмирал спросил меня, каким образом можно предотвратить опасность, я ответил его сеньории, что выйду на лодке и направлюсь вдоль берега до Верагуа к тому месту, где индейцы разбили свой лагерь. И не прошел я пол-лиги, как встретил не менее тысячи вооруженных людей, и было у них много продовольствия и припасов, и я высадился на берег среди них один, оставив лодку на воде.

Я вступил с ними в беседу и вел ее, поскольку было возможно понять их речи, и предложил им выступить в поход совместно, предлагая лодку с оружием. Но они резко отвергли мое предложение, заявив, что не имеют в этом нужды. И так как я возвратился в лодку и оставался на глазах у индейцев близ берега всю ночь, они поняли, что им не удастся напасть на корабли, не обнаружив при этом своих намерений, и сжечь и разрушить их, а поэтому они изменили свой план. В ту же ночь все они ушли в Верагуа, а я вернулся на корабли и сообщил обо всем его сеньории, и он не счел мои вести маловажными. Когда мы стали обсуждать, как наилучшим образом разузнать намерения этих людей, я предложил отправиться к ним с одним только спутником, и так я и поступил, хотя был при этом уверен, что не жизнь, а смерть принесет мне эта вылазка. Я отправился вдоль берега моря, чтобы дойти до реки Верагуа, и встретил два каноэ с индейцами-чужестранцами; они рассказывали мне подробно, что здешние жители собирались в поход, чтобы сжечь корабли и перебить всех нас, и что отказались они от этого только потому, что им помешала моя лодка, и что они обсуждали после этого план нападения и решили повторить набег в течение двух ближайших дней.

Я попросил их взять меня на каноэ и за плату перевезти вверх по течению реки. Но индейцы стали уклоняться от этого, говоря, что ни в коем случае мне не следует ездить вверх по течению, так как не может быть ни малейшего сомнения в том, что меня и моего спутника убьют, как только мы дойдем до селения. Вопреки их советам я все же добился, чтобы они взяли меня на каноэ, и отправился вверх по течению до самых индейских поселений, жителей которых мы застали в состоянии боевой готовности. Мне позволили пройти к главной резиденции касика. Тогда я сделал вид, что явился сюда как лекарь, чтобы излечить касика от раны, которая была у него на ноге. Благодаря подаркам, которые я раздал, мне разрешили пройти к королевской резиденции, что находилась на вершине холма, близ большой площади, вокруг которой выставлено было 300 человеческих голов: это были головы убитых в одном из сражений. Когда я пересек площадь и находился уже у самого королевского дома, произошло сильное волнение среди женщин и детей, собравшихся у ворот. Они вошли во дворец с громкими криками. Из дворца вышел один из сыновей касика: очень разгневанный, он говорил что-то очень резко на своем языке. Затем он схватил меня и сильным толчком отбросил от себя прочь. Чтобы смягчить его гнев, я сказал ему, что пришел сюда, чтобы вылечить ногу его отца, и показал принесенную для этого случая мазь. Он мне ответил, что ни в коем случае мне нельзя войти туда, где находится его отец. Видя, что таким способом не удается задобрить индейца, я извлек гребень, ножницы и зеркало и попросил своего спутника Эскобара причесать меня и остричь мне волосы.

При виде этого сын касика и другие индейцы были очень удивлены. Тогда я приказал Эскобару проделать то же самое с волосами знатного индейца, а затем подарил ему гребень и зеркало и этим ублаготворил его. Я попросил дать нам что-нибудь поесть, и тотчас же принесли еду, и мы откушали и выпили в мире и согласии с индейцами и расстались с ними друзьями. Я распрощался с сыном касика и возвратился к кораблям, отдав отчет Адмиралу, моему сеньору, обо всем, что произошло, и он выразил большое удовлетворение, выслушав мой рассказ.

Он приказал принять меры предосторожности на кораблях и в соломенных хижинах, сооруженных на берегу; я должен был оставаться там с частью наших людей, дабы разузнать и выведать тайны этой страны.

На следующий день утром его сеньория призвал меня, чтобы узнать мое мнение относительно всего, что надлежит теперь делать. Я считал, что нам следует захватить касика и всех его военачальников, потому что, как только они будут заключены под стражу, мелкий люд покорится нам.

Адмирал был того же мнения. Я изложил план боевой операции^{112} и способ, каким надлежало ее осуществить, и он приказал сеньору аделантадо, брату своему, и мне вместе с ним выступить с отрядом в 80 человек в поход и привести в исполнение задуманное. Мы отправились в путь, и такую удачу уготовил нам наш Господь, что нам удалось взять в плен касика, большинство его военачальников, жен, детей и внуков со всей знатью его рода.

Мы отправили их на суда, но касик бежал из-под надзора человека, который его не уберег, будучи недостаточно бдительным, каковое обстоятельство причинило нам в дальнейшем немало хлопот. В это время Богу угодно было послать сильный дождь, и от притока воды открылся выход из гавани, и Адмирал провел корабли в море, намереваясь возвратиться в Кастилию, оставив меня в этой стране в качестве контадора[93]93
  Контадор – должностное лицо, ведавшее в королевстве налоговыми сборами; на военных кораблях – офицер интендантской службы.


[Закрыть] Их Высочеств с отрядом в 70 человек. Мне он оставил большую часть корабельных запасов сухарей, вина, масла и уксуса.

Как только Адмирал вышел в море (я остался на берегу с отрядом в двадцать человек, остальные же отправились провожать Адмирала), внезапно поблизости появилось множество индейцев (было их более 400), вооруженных палицами, луками и пращами. Они растянулись цепочкой на склоне горы и издали клич, затем другой и потом третий. Благодарение Богу! – именно эти возгласы позволили мне подготовиться к бою и к обороне. Мы стояли на берегу у хижин, которые были здесь построены. Они же выстроились на горе, на расстоянии брошенного дротика. Индейцы принялись пускать в нас стрелы и дротики, словно собирались напасть на быка; и стрелы и камни, пущенные из пращей, сыпались на нас как град. Часть индейцев отделилась от своего отряда, чтобы обрушиться на нас с дубинками. Никто из них не вернулся, однако, назад, и на поле боя остались их руки и ноги, отсеченные нашими мечами, и одни лишь трупы. И до того были они напуганы, что отступили; мы потеряли убитыми из двадцати человек семь, а индейцы – девятнадцать, и притом были это самые отчаянные из них. Битва продолжалась три часа с лишком, и Господь даровал нам победу, которая казалась чудом, так как нас было мало, индейцев же – великое множество. Когда битве наступил конец, прибыл с кораблей капитан Диего Тристан[94]94
  Диего Тристан – капитан флагманского корабля «Капитаны».


[Закрыть] с лодками, чтобы, поднявшись вверх по реке, запастись пресной водой.

Несмотря на то что я советовал ему и убеждал его не подниматься вверх по реке, он не поверил мне и против моей воли с двумя лодками и отрядом в 12 человек направился вверх по течению. Там на него напали индейцы, и завязался бой, в котором они перебили всех спутников Диего Тристана и умертвили его самого. Только одному из них удалось спастись, и он вплавь добрался до моего лагеря и принес это известие. От всего этого мы пришли в большое уныние: ведь Адмирал остался в открытом море со своими кораблями, мы же лишились лодок и не имели поэтому возможности присоединиться к нему. Вдобавок к этому индейцы не прекращали своих набегов. Они часто совершали нападения, выступая под звуки боевых рогов и барабанов; при этом они испускали вопли, полагая, что мы уже побеждены ими. Средствами защиты нам служили два очень хороших бронзовых фальконета; пороху и ядер у нас было много. Всем этим мы навели такой страх на индейцев, что они не решались приблизиться к нам. Так продолжалось четыре дня. За это время были сшиты мешки из парусов корабля, что оставались у нас, и в эти мешки были уложены все имеющиеся у нас сухари. Я взял два каноэ, соединил их жердями, положенными поверху, и погрузил на каноэ сухари и бочки с вином, маслом и уксусом, укрепив их веревками; а затем при тихой погоде, подтаскивая каноэ на бечеве, мы доставили к кораблям все грузы, а также и людей. Я с пятью спутниками оставался до конца на суше, а ночью с последней лодкой переправился к кораблям.

Адмирал был высокого мнения обо всем, что было совершено мною, и не ограничился тем, что обнял и расцеловал меня за большую помощь, которую я ему оказал, а предложил мне принять на себя командование флагманским кораблем, и управление всеми людьми, и руководство в путешествии, на что я согласился с тем, чтобы в столь многотрудном деле, каковым оно в действительности и было, сослужить ему службу.

В последний день апреля 1503 года мы на трех кораблях вышли из Верагуа, предполагая совершить обратный переход в Кастилию. И так как корабли были в дырах и изъедены червями, они не могли держаться на воде. Пройдя 30 лиг, мы бросили один корабль. Но оставшиеся два были еще в худшем состоянии, и всех людей, которые находились на этих кораблях, было недостаточно для того, чтобы вычерпывать насосами, ведрами и другой посудой воду, протекавшую через отверстия, просверленные червями. Таким-то образом, не без величайших трудов и опасностей, думая, что возвращаемся мы в Кастилию, проплыли 35 дней, по истечении коих прибыли на остров Куба, к ее наиболее низкому месту в области Омо, где ныне расположен город Тринидад, и вышло так, что мы оказались на триста лиг дальше от Кастилии, чем в тот день, когда отплыли от берегов Верагуа. И вдобавок к этому, как я уже сказал, корабли были в плохом состоянии и не могли продолжать плавание, и все наши припасы пришли к концу.

И все же Богу угодно было дать нам возможность добраться до острова Ямайка, где мы втащили на сушу два корабля и превратили их в крытые соломой дома. В этих домах мы жили не без опасения, ожидая, что на нас нападут жители этого острова, которые не были еще завоеваны и покорены. Они могли ночью поджечь наш лагерь, и это им удалось бы сделать без труда, если бы мы бдительно не охраняли себя.

Тут я выдал последние порции сухарей и вина и, взяв шпагу, в сопровождении трех человек отправился в глубь острова: никто другой не отваживался идти на поиски пищи для Адмирала и тех, кто оставался с ним. И Богу угодно было, чтобы мы встретили на своем пути столь кротких людей, что они не причинили нам зла, а, напротив, приняли нас дружественно и с большой охотой накормили.

В одном из селений, которое называлось Агуакадиба, я договорился с индейцами и касиком, чтобы они испекли хлеб – «касабе» и отправились для нас на охоту и рыбную ловлю и чтобы они ежедневно доставляли Адмиралу съестные припасы. Эти припасы они должны были приносить на корабли, и там уполномоченное на то лицо обязано было оплачивать все доставленное, выдавая индейцам четки из синего стекла, гребни, ножи, погремушки, колечки и другие безделушки, привезенные нами для менового торга. Заключив это соглашение, я отправил одного из христиан, бывших со мною, к Адмиралу, чтобы он выделил человека, на обязанности которого лежала бы оплата и доставка съестных припасов.

Оттуда я отправился в другое селение, лежащее в трех лигах к востоку, и заключил подобный же договор с местными индейцами и их касиком. Затем я направил второго моего спутника к Адмиралу с просьбой послать в это селение человека для закупки и доставки припасов.

Отсюда я направился дальше и пришел к одному великому касику, которого звали Уарео, в местность, что ныне носит название Мелилья[95]95
  Мелилья – поселение испанцев в восточной части острова Ямайка.


[Закрыть], находившуюся на расстоянии 13 лиг от места стоянки кораблей.

Этот касик принял меня очень хорошо, отлично накормил и приказал своим вассалам доставить в течение трех дней большое количество провизии, которую я должен был оплатить так, чтобы ублаготворить индейцев.

Я условился, что, когда они доставят припасы, их будет здесь уже ожидать человек, который оплатит все принесенное; и третьего своего спутника я отправил с припасами, которые нам здесь дали для Адмирала. Я попросил касика дать мне двух индейцев, которые сопровождали бы меня до края острова; один из них должен был нести гамак, в котором я спал, другой – пищу. Таким образом я дошел до края острова, к восточному его пределу, и прибыл к касику, который носил имя Амейро, и вступил с ним в дружественные и братские сношения, обменявшись с ним именами, а это почитается тут как знак великого побратимства. Я купил у этого касика очень хорошее каноэ и дал ему за него добрый бронзовый шлем, что был у меня в сумке, рубашку – а было у меня их только две – и куртку.

Я сел в это каноэ и вышел в море на поиски тех мест, что недавно покинул. Меня сопровождали шесть индейцев, которых касик отпустил со мною, чтобы они мне оказывали помощь во время плавания. Когда я добрался до пункта, где заготовлялась провизия, я нашел там христиан, посланных Адмиралом. Поручив им взять все, что я добыл, я отправился к Адмиралу. Он встретил меня очень радушно и не мог наглядеться на меня, обнимая и расспрашивая меня обо всем приключившемся в пути, благодаря Господа за то, что он уберег меня от дикарей и целым и невредимым доставил к сородичам. И так как в то время, когда я вернулся к кораблям, у наших людей не было уже ни крошки хлеба, все очень обрадовались моему приходу: ведь я покончил с голодом как раз в ту пору, когда нужда в пище дошла до крайности. Каждый день приходили к кораблям индейцы, доставляя съестные припасы, и приносили они их из мест, где я заключил соглашения. Припасов же этих было достаточно для 230 человек, которые были при Адмирале.

Спустя 10 дней Адмирал вызвал меня для беседы с глазу на глаз и, сказав, что находится в великой опасности, обратился ко мне со следующими словами: «Диего Мендес, сын мой, никто из тех, кто находится здесь со мною, кроме меня и вас, не подозревает о большой опасности, которая нам угрожает. Нас очень мало, а этих дикарей-индейцев великое множество, и все они весьма непостоянны и своевольны, и в любой час им может взбрести на ум прийти сюда, и без особого труда спалят они нас в этих двух кораблях, превращенных в дома с соломенной кровлей. Что стоит им с берега метнуть огонь на корабли и сжечь нас всех? И может случиться, что если сегодня они охотно доставляют съестные припасы, соблюдая договор, заключенный с вами, то завтра это соглашение окажется им в тягость, и они не принесут нам ничего; мы же слишком малочисленны, чтобы взять у них силой то, чего они не пожелают отдать добровольно. Я придумал выход из положения, предлагаю его на ваше усмотрение: на купленном вами каноэ попытаться дойти до Эспаньолы и приобрести там корабль, который и поможет нам избежать большой опасности, в какой мы здесь ныне находимся. Каково ваше мнение?»

Я ответил ему: «Сеньор, я сознаю, что опасность, которая нам грозит, даже более значительна, чем это кажется на первый взгляд. Совершить же переход от этого острова до Эспаньолы в такой ничтожной посудине, как это каноэ, я считаю делом не только трудным, но и невозможным: пересечь залив в 40 лиг шириной, следуя между островами по морю, чаще бурному, чем спокойному, – мало кто отважится на это и решится подвергнуть себя столь значительной опасности».

Его сеньория не согласился со мной. Он настойчиво заверял меня, что я именно тот человек, который может совершить подобное, на что я ему ответил: «Сеньор, много раз рисковал я своей жизнью ради спасения вашей жизни и всех тех, кто с вами здесь находится, и Господь наш чудом сохранял мне жизнь. Тем не менее немало имеется шептунов, которые твердят, что ваша сеньория оказывает мне всяческие почести в ущерб другим, которые могли бы все делать так же хорошо, как и я. Вот почему мне казалось бы правильным, если бы ваша сеньория созвал бы всех этих шептунов и предложил им осуществить это предприятие, чтобы убедиться, имеется ли среди них кто-нибудь, кто пожелал бы подобное совершить, в чем я сомневаюсь. И если все прочие отстранятся, я отдам свою жизнь, не щадя ее, ради вашего дела, как уж неоднократно это делал раньше».

На следующий день его сеньория [Адмирал] приказал созвать всех людей к себе и изложил им сущность дела таким же образом, как и мне. Когда он кончил, все замолкли, некоторые же утверждали, что бесполезно обсуждать подобные планы, ибо невозможно на такой крошечной посудине пересечь бурный и опасный залив в 40 лиг шириной, что между Ямайкой и Эспаньолой погибло много очень крепких кораблей, на которых ходили в море и совершали открытия, так как им было не под силу преодолеть или пересилить ярость и бурный напор течений.

Тогда я встал и сказал: «Сеньор, у меня не больше одной жизни, и я желаю рискнуть ею ради вашей сеньории и блага всех присутствующих здесь, ибо возлагаю надежду на Господа Бога, который, зная побуждения, каковыми руковожусь я при этом, спасет меня от гибели так же, как уже спасал не раз». Выслушав мои слова, Адмирал встал, обнял меня, поцеловал в щеку и сказал: «Я хорошо знаю, что здесь нет никого, кроме вас, кто отважился бы на такое предприятие.

Надеюсь, что с помощью Господа Бога нашего вы выполните это дело так же успешно, как и все, что предпринимали раньше».

На следующий день я втащил мое каноэ на берег, приделал к нему киль, законопатил корпус, смазал его жиром и прибил на корме и на носу доски, чтобы вода не могла заливать каноэ, что случилось бы, если бы борта его остались низкими. Я установил мачту, прикрепил к ней парус и погрузил в каноэ съестные припасы, необходимые для меня, моего спутника-христианина и 6 индейцев. Всего нас было 8 человек – большее число не могло бы поместиться в каноэ.

Затем я простился с его сеньорией и со всеми остальными и отправился вдоль берега острова Ямайка, где мы находились, а от места, где стояли наши корабли, до края острова было 35 лиг. Это расстояние я прошел с великим трудом и подвергаясь немалым опасностям, так как по пути я попал в плен к индейцам, морским разбойникам; однако Бог чудесным образом вызволил меня.

Когда же я дошел до края острова и стал выжидать, пока море успокоится, чтобы продолжать плавание, на берегу собралось много индейцев, которые решили убить меня и захватить каноэ со всем его содержимым.

Они принялись метать жребий, чтобы решить, на чью долю выпадет осуществление задуманного ими предприятия. Узнав об этом, я скрытным образом вернулся к своему каноэ, которое находилось в трех лигах от этого места, и, подняв паруса, пошел к стоянке Адмирала. И случилось это спустя пятнадцать дней после того, как Бог чудесным образом вызволил меня из рук дикарей.

Его сеньория обрадовался мне и спросил, желаю ли я повторить путешествие. Я ответил, что выйду в плавание, если смогу взять с собой несколько человек, которые останутся со мной на краю острова до тех пор, пока я не отплыву в море. Его сеньория дал мне 70 человек (в их числе был и его брат – аделантадо), и они отправились в путь и оставались со мной, пока я не вышел в море и сверх того еще три дня. Таким образом я вернулся на край острова, где пробыл четыре дня. Видя, что море успокоилось, я распрощался со своими спутниками, и они со мной, проливая при этом слезы.

Препоручив себя Богу и нашей владычице из Антигуа, плыл я пять дней и четыре ночи, ни на миг не выпуская весла из рук и управляя каноэ, в то время как спутники мои гребли.

Господу Богу, нашему владыке, угодно было, чтобы по истечении пяти дней я дошел до острова Эспаньола^{113}, к мысу Сан-Мигель. Последние два дня мы не ели и не пили, потому что у нас уже не было ни пищи, ни воды. Я пристал на своем каноэ к прекрасному берегу, куда вскоре явилось много людей, живущих в этой стране, и принесли они с собой немало съестных припасов. Тут я пробыл два дня на отдыхе.

Я взял шесть индейцев из здешних мест, оставив тех, которых привез с собой, и пустился в плавание вдоль берега острова Эспаньола. Мне пришлось пройти 130 лиг до города Санто-Доминго, ибо там находился правитель – командор де Ларес [Овандо].

И, пройдя не без трудов и опасностей восемьдесят лиг – остров в то время был еще не завоеван и не усмирен, – я доплыл до области Асуа^{114}, которая находится в 24 лигах, не доходя до Санто-Доминго; там я узнал от командора Гальего, что правитель отправился в область Харагуа, чтобы усмирить ее. Область эта находилась в 50 лигах оттуда. Узнав это, я оставил мое каноэ и направился в область Харагуа, где нашел правителя. Он задержал меня здесь на шесть месяцев, пока не сжег и не повесил 84 касика^{115}, властителей, имеющих в своем распоряжении вассалов, в том числе Накаону, главную властительницу острова, которой все подчинялись и служили. Когда все это было окончено, я дошел пешком до Санто-Доминго, расположенного в 70 лигах от Харагуа, и там стал ждать прибытия кораблей из Кастилии, которых ожидали уже свыше года. Богу угодно было, чтобы как раз в это время прибыли три корабля. Один из них я купил и погрузил на него съестные припасы: хлеб, вино, мясо, свиней, телят и фрукты. Отправил я этот корабль туда, где находился Адмирал, с тем чтобы он и все его люди смогли добраться до Санто-Доминго и оттуда направиться в Кастилию. Я же с двумя другими кораблями вышел в Кастилию раньше, чтобы отдать отчет королю и королеве обо всем, что произошло в этом путешествии.

Мне кажется, что было бы хорошо сообщить кое-что о том, что случилось с Адмиралом и его спутниками в тот год, когда они жили, покинутые, на острове Ямайка. А произошло там следующее. Спустя немного после моего отъезда индейцы взбунтовались и не пожелали доставлять Адмиралу припасы, как то делали они раньше. Адмирал заставил их вызвать всех касиков и сказал им, что удивлен тем, что ему не доставляют, как обычно, пищу, зная к тому же, что он, Адмирал, прибыл сюда по повелению Бога, о чем он им уже заявлял, и что Бог недоволен их поступками, и что недовольство это он докажет им в ту же ночь небесными знамениями. В эту ночь было затмение Луны, и диск ее затемнился почти полностью, и он сказал им, что это совершил Бог в гневе на индейцев за то, что они не доставляли ему пищи. Касики поверили этому, и были очень испуганны, и обещали впредь доставлять пищу, что они в действительности и выполнили. И так все шло вплоть до прибытия корабля с припасами, снаряженного мною. Кораблю же этому Адмирал и все, кто с ним находились, были немало обрадованы. Впоследствии в Кастилии Адмирал говорил мне, что за всю свою жизнь не выпадал на его долю столь радостный день: ведь он думал, что никогда не удастся ему выбраться отсюда живым. На этом корабле Адмирал прибыл в Санто-Доминго, а оттуда переправился в Кастилию.

Я хотел здесь кратко изложить историю моих испытаний и поведать о крупных и отменных услугах, какие когда-либо оказывал или окажет человек своему сеньору. Я поступил так ради того, чтобы ведомо это было моим детям и дабы воодушевляло их это к служению, а его сеньория не преминул бы оказать им соответствующие милости.

Когда Адмирал прибыл ко двору и лежал в Саламанке, страдая от подагры, явился к нему я – единственный, кто был осведомлен о всех делах, касающихся восстановления его положения и прав сына его дона Диего на управление, и сказал ему следующее: сеньор, ваша сеньория уже достаточно хорошо знает, как я служил вам и сколько трудов денно и нощно положил ради успеха ваших предприятий. Умоляю вашу сеньорию указать, какова будет награда в воздаяние за эти труды.

И он с радостным видом ответил мне, что исполнит все, что я ни попрошу, ибо для того имеются достаточные основания.

Тогда я стал просить и умолять его сеньорию пожаловать мне должность главного альгвасила острова Эспаньола пожизненно. Он сказал, что сделает это весьма охотно и что подобное воздаяние незначительно в сравнении с большими заслугами, которыми я отличился перед ним. И приказал он мне сказать обо всем том также и его сыну дону Диего, который был очень обрадован пожалованием мне упомянутой должности. И дон Диего мне заявил, что если отец его дал ее мне одной рукой, то он готов дать то же обеими руками. И все это чистая правда, в чем клянусь загробной жизнью.

Когда я закончил, не без больших трудов, хлопоты по восстановлению дона Диего, моего сеньора, в правах управления Индиями, – а было это после кончины его отца, – я попросил у него патент на эту должность. Его сеньория ответил мне, что должность альгвасила уже отдана аделантадо, его дяде, но что он пожалует мне нечто иное и равноценное. На это я возразил, что это последнее пусть будет дано его дяде, мне же надлежит дать то, что обещал отец его и он сам. Однако дон Диего не выполнил обещанного.

Так я, обремененный служебными обязанностями, не получил никакого вознаграждения, а сеньор аделантадо, не отбывая никакой службы, присвоил мою должность, а с нею и воздаяние за все мои труды. Когда его сеньория прибыл в город Санто-Доминго в качестве правителя (gobernador) и приступил к исполнению своих обязанностей, он передал эту должность Франсиско де Гараю, приближенному сеньора аделантадо, с тем чтобы Франсиско де Гарай служил альгвасилом.

Было это 10 июня 1510 года, и тогда должность альгвасила приносила по меньшей мере одно конто[96]96
  Конто – то же, что куэнто (миллион мараведи).


[Закрыть] дохода, каковую сумму вице-королева, моя сеньора, как опекун и душеприказчик вице-короля, обязана мне выплатить. И мне ее должны по праву и по совести, потому что мне была эта должность пожалована. И я лишен ее с того самого времени, как эту должность получил аделантадо, и вплоть до последних дней моей жизни. Если бы мне ее дали, я стал бы самым богатым и уважаемым человеком на всем острове. А поскольку я не получил ее, я остался беднейшим из всех обитателей, настолько обездоленным, что не имею собственного дома и вынужден нанимать для себя помещение.

Если же возмещение мне всего, что приносила бы мне моя должность, сопряжено с большими трудностями, то я хочу предложить другое средство, которое состоит вот в чем.

Его сеньория [дон Луис] должен пожаловать пожизненно пост альгвасила Санто-Доминго одному из моих сыновей, другому же передать обязанности наместника Адмирала в этом городе. Пожалованием двух указанных должностей моим сыновьям с тем, чтобы препоручены они были заботам другого лица вплоть до их совершеннолетия, его сеньория [дон Луис] облегчил бы совесть Адмирала, своего отца, я же был бы удовлетворен, получив плату, которая причитается мне за службу. Об этом я не скажу больше ничего, доверяя решение вопроса совести их сеньорий. И да поступят они так, как им покажется лучше…[97]97
  Опущенные пункты завещания не относятся непосредственно к четвертому путешествию. (Примеч. перев.)


[Закрыть]

(Перевод Я.М. Света)