Текст книги "Прошлой ночью в XV веке"

Автор книги: Дидье ван Ковелер (Ковеларт)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

7

В бывшей трапезной за длинным столом сидят перед тарелками с супом полдюжины людей; в зале царит атмосфера военного совета. Все оборачиваются ко мне, но тут же отводят глаза, словно я был предметом разговора, прерванного моим появлением. Морис Пикар, сменивший свой «кукурузный» свитер на блейзер яхтсмена, вытирает салфеткой рот и с издевательской гордостью провозглашает:

– Вот он!

Я вяло мотаю головой, сам не зная, что отрицаю. Луи, бледный романтический юнец, подобранный в тон к старинным портретам, указывает мне на свободный стул справа от себя, наливает супа и констатирует, что одежда «его мужчины» мне очень к лицу. Джонатан Прайс (сейчас его «конский хвост» заколот узлом) поясняет, раздраженно играя желваками:

– Он отвел вам ту комнату, где я ночую, когда у нас случаются размолвки.

Я благодарю и обхожу стол, чтобы поздороваться с двумя незнакомыми людьми. Это рослая индианка неопределенного возраста, замотанная в сари из шелка-сырца, с красным кружочком на лбу, и старый сутулый великан в вельветовом костюме, с белесыми глазами и дремучей, криво подстриженной бородой, в которой застряли кусочки овощей из минестроне. [27]27
  Итальянский овощной суп.


[Закрыть]

– Ядна и Виктор Пикар, – представляет их ПГД своим скрипучим голоском, после чего переводит на понятный мне язык: – Мама и папа.

– Вы правы, мы совершенно непохожи! – подтверждает бородатый великан, хотя я и не думал высказываться по этому поводу. – Все считают, что мы его усыновили, но это не так. Просто моя жена, видимо, однажды изменила мне с каким-нибудь троллем – по недосмотру! – добавляет он с благосклонной усмешкой, похлопывая по руке свою невозмутимую супругу. – Но судьба отомстила за меня: Морис ровно ничего не унаследовал от своей матушки, зато принял эстафету из моих рук. Его страсть к насекомым – моя страсть. Зато его диабет – от того, другого.

Внезапно в бра за его спиной вдребезги разлетается лампочка.

– Мама, я же тебя просил! – огорченно взывает Морис.

– Когда я над ней подшучиваю, у нас всегда разбиваются лампы, – шепчет мне старик. – Но мы уже привыкли.

Я покорно киваю, – стоит ли раздражать понапрасну это сборище психов?!

– Боже вас упаси жениться на уроженке Маврикия, – продолжает старик, – а если и женитесь, ни в коем случае не привозите ее сюда. Вуду в провинции Берри – это взрывоопасно вдвойне!

– Папа! – вздыхает Морис Пикар, – ты же отлично знаешь, что буддизм не имеет ничего общего с вудуизмом.

Старый фавн подмигивает мне и вопрошает с торжественной многозначительностью, скрашивающей его ворчливо-фамильярный тон:

– Итак, вы решили вернуться на место преступления?

Я цепенею от ужаса. Значит, почтальонша все-таки проболталась, и все они в курсе моего вчерашнего незаконного вторжения в дом, где на тот момент отсутствовали хозяева.

– У него не было выбора, – с ангельской кротостью отвечает уроженка Маврикия, глядя куда-то влево, поверх моей головы. – Тогдаему пришлось бежать, нынче же пришлось вернуться.

Я сажусь к столу в гнетущей тишине, чувствуя на себе взгляды всех присутствующих. Слава богу, почтальонша просто сообщила им о послании, которое записала для меня в комнате донжона, и эти намеки касаются только моей пресловутой прошлой жизни. Теперь можно вздохнуть спокойно. Уж если и нужно что-то расхлебывать, пусть это будут последствия ее гормонального бреда, а не моей профессиональной оплошности.

Пикар-отец хватает бутылку и тянется ко мне, чтобы налить вина. Его супруга хранит сосредоточенное молчание; обхватив костлявыми пальцами края суповой тарелки, она впилась в нее глазами, словно гадалка в хрустальный шар.

– Ее имя Изабо, не так ли? – чуть слышно спрашивает она.

– Не знаю, – отвечает почтальонша, с громким хлюпаньем втягивая суп. – Никогда не позволяю себе перечитывать записи, это нескромно.

– Она показывает мне дивную красавицу с длинными темными волосами и пышными грудями, но под конец худую, как скелет, – продолжает маврикийка, обводя взглядом кусочки овощей на дне тарелки. – Изабо… да, именно так.

Юный Луи уносит супницу на буфет и ставит рядом с толстенной папкой в истертом кожаном переплете. Когда он раскрывает, а потом захлопывает папку, из-под ее обложки вылетает облако пыли.

– На этом дереве множество всяких Изабо, – сообщает он, разворачивая передо мной широкий хрустящий пергамент, от которого пахнет плесенью. – Как по-вашему, которая из них?

Стараясь не проявлять чрезмерного интереса, я бегло просматриваю раскидистое генеалогическое дерево, испещренное неразборчивыми именами; некогда их тщательно выписывали старинным пером, но тушь давно уже поблекла.

– Лично я выбрал бы вот эту, – продолжает Луи, указывая на ветку где-то в середине дерева. – Изабо Анна де Гренан, 1412–1431.

– И всего-то девятнадцать лет! – укоризненно восклицает Морис Пикар, обращаясь ко мне. – Но что же с ней случилось?

Я пожимаю плечами в знак неосведомленности и поворачиваюсь к почтальонше, которая занята тем, что щедро намазывает маслом ломоть хлеба. Мне вспоминается ее вчерашний истерический транс и гневный крик: «Мерзавец!»

– Пятнадцатый век! – восклицает старик Пикар, качая головой и так же сокрушенно глядя на меня. – Долгонько же вы отсутствовали!

– А что вы думаете о реинкарнации? [28]28
  Реинкарнация (перевоплощение) – переселение души умершего человека в новое тело.


[Закрыть]– осведомляется его половина, и ее бесстрастное лицо озаряет еле заметная улыбка.

Я отвечаю, что мои интересы лежат, скорее, в области современной живописи и библиофильстве, – таким образом я надеюсь подбросить сразу две новые темы для беседы, но никто из них на мою уловку не клюет.

– Реинкарнация не пустое времяпрепровождение, – уточняет дама, – впрочем, она и не фатальна. Скажу больше: это явление встречается куда реже, чем принято думать. И осуществить ее, увы, весьма трудно.

– Моя жена имеет в виду нашу дочь, которую потеряла сорок восемь лет назад, упав с лестницы, – разъясняет мне тоном докладчика старый фавн. – С тех пор она безуспешно пытается реинкарнировать ее. Ей казалось, что лучше всего возродить Морисию в теле дочери Мориса, – тогда это осталось бы нашей семейной тайной. Но, к сожалению, жены нашего сына – все как одна! – отказывались совершать необходимый ритуал, и, в результате, мы выплачиваем алименты уже трем его бывшим супругам.

– Папа, месье Тальбо это совершенно не касается, – сухо отчеканивает ПГД Green War. – Я обязан перед ним отчитываться только по делам нашей фирмы.

Стараясь избежать этой темы, я спешу доесть свой минестроне, и юный Луи уносит мою тарелку. Над столом повисает тишина, нарушаемая лишь потрескиванием горящих дров в камине. Затем Ядна Пикар встает, шелестя своими одеждами, и провозглашает тост, обращенный ко мне:

– Давайте поблагодарим Морисию за то, что она пригласила вас на свой день рождения. И пожелаем, чтобы это не оказалось простым совпадением…

Ее слова встречены многозначительным шепотом и понимающими улыбками; бокалы тянутся ко мне со всех сторон, красное вино искрится в сполохах каминного огня. В ответ я желаю присутствующим здоровья и процветания. После чего наклоняюсь к Джонатану Прайсу, который за весь обед раскрыл рот только для питья, и, указав на свежую деревянную заплату, размером два метра на метр, светлеющую в старинном дубовом паркете у дверей столовой, спрашиваю его, лишь бы сменить пластинку:

– У вас были проблемы с канализацией?

– Нет, просто в январе я убрал оттуда скелет, – говорит англичанин. – Как только мы нашли ему достойное место упокоения, нам сразу полегчало.

– Во времена Столетней войны существовал такой обычай, – разъясняет его друг, входя из кухни с чугунной гусятницей в руках, – убитого врага хоронили в жилых покоях, дабы попирать ногами его труп и, тем самым, глумиться над ним даже после смерти. К счастью, Мари-Пьер засекла это место. Вы, наверное, заметили его шпагу в холле: Джонатан счел нужным экспонировать ее, поместив в витрину…

– Обязательно обратите внимание на особую форму клинка и гарды, – бормочет экспонент, глядя на меня исподлобья.

– Тушеный каплун с черничным соусом и фуа гра! – объявляет Луи, приподняв крышку кастрюли грациозным жестом стриптизера. – Позвольте вашу тарелку, господин инспектор. Это блюдо может многое вам напомнить, ведь оно приготовлено по рецепту XV века.

Я никак не комментирую эти слова и молча протягиваю ему тарелку, потом спрашиваю, нет ли у кого-нибудь из присутствующих зарядника для «Самсунга». Никто не реагирует.

– Ну, может, кто-то из вас даст мне на минутку свой мобильник? Я должен позвонить домой.

– В замке мобильная связь не работает, – напоминает Морис.

– Нет, работает, у меня только что был контакт…

Наш юный кормилец даже подпрыгивает от неожиданности.

– Где? – кричит он, уронив в мою тарелку здоровенный кусок мяса и обрызгав соусом.

– Мой пуловер! – рявкает Джонатан Прайс.

–  Гдеэто было? – настойчиво повторяет его дружок.

– В комнате с резными панелями там, наверху…

На какой-то миг Луи застывает в изумлении, потом подходит ко мне вплотную и, грозно воздев палец, визжит срывающимся фальцетом:

– Не смейте больше входить в эту комнату… никогда… вы слышите?!

– Почему? Это что – комната Синей Бороды?

Он стискивает зубы и, повернувшись ко мне спиной, идет со своей гусятницей в сторону маврикийки. За столом царит гробовое молчание.

– До того, как Луи познакомился с Джонатаном, он работал поваром в «Реле-Сен-Жак», – наконец говорит мне почтальонша с многозначительным взглядом, словно это объяснение может оправдать взрыв истерического гнева, с которым юнец обрушился на меня.

– Это презанимательная история! – объявляет Пикар-отец, снова наполняя мой бокал. – Вы никогда не догадаетесь, кто он! – Потомок тех самых Гренанов!

Я изумленно гляжу на златокудрого эфеба, который, поджав губки, отдает мне легкий поклон; при этом он держит крышку от гусятницы перед собой, на манер щита.

– Луи де Гренан, к вашим услугам; впрочем, я как раз и занимаюсь тем, что обслуживаю вас. Ядна, вам ножку или крылышко?

– Одному из его предков пришлось расстаться с замком, – сообщает старый бородач, протягивая Луи тарелку своей супруги.

– Из-за революции? – говорю я с вежливым сочувствием.

– Нет, из-за покера. Впоследствии замок сменил еще трех владельцев, а затем я перекупил его и кое-как отреставрировал. Мой сын основал здесь свою фирму и пригласил в компаньоны англичанина, но вот однажды, по воле случая, в супермаркете «Интермарше» Джонатан встретил родственную душу. Любовь с первого взгляда и, вдобавок, в отделе сыров. Вы только представьте себе: однажды вечером англичанин приводит Луи, еще не зная его фамилии, в родное гнездо, и последний из баронов де Гренан входит в замок своих предков!

– Да здравствует любовь! – растроганно трубит почтальонша. – Благодаря ей замок вновь обрел своего хозяина.

– Да, но мое положение оставляет желать лучшего, – возражает юнец, заканчивая раздачу жаркого, – я всего лишь временный представитель рода Гренанов, не более того. Самая тоненькая из всех ветвей родословного древа. В тот день, когда Джонатану надоест со мной миловаться, он вышвырнет меня отсюда, и я верну вам своих предков, а вы уж поищите себе другого повара и уборщицу.

– Ты прекрасно знаешь, что мой ангел-хранитель тебя защитит, – с улыбкой говорит Джонатан Прайс.

– Да плевать я хотел на твоего ангела-хранителя! Вспомни лучше, откуда ты родом! За моей спиной – двенадцать поколений Гренанов, и все они считают меня паршивым коллаборационистом!

– Хватит, Луи! Неужели я всю жизнь должен выслушивать твои попреки за Столетнюю войну?!

– Ладно, дорогуша, не будем ругаться: тебе ведь сегодня не светит отдельная комната. И потом, род Гренанов угаснет вместе со мной, так что все вы можете спать спокойно. Кстати, если наш друг-инспектор желает позвонить, сообщаю, что связь уже налажена. Третья дверь налево, под лестницей.

Я благодарю его, через силу доедаю жаркое – на удивление плотное блюдо, несмотря на разжиженный соус, – и выхожу, чтобы позвонить Коринне. Но ее телефон, как и телефон Жюльена, стоит на автоответчике. Тогда я повторяю то, что уже написал им в эсэмеске, а на прощанье говорю: целую, приеду завтра рано утром и обещаю купить по дороге свежие круассаны.

Вернувшись в задымленную столовую, я вижу, что все взгляды обращены к Морису, который опять колдует со своим маятником.

– Верно, это она! – наконец объявляет он, следя за вращением медного шпенька на цепочке. – Я слышу: «Изабо де Гренан, урожденная Гренан», – возможно ли это?.. Да, мне подтверждают, что она приходилась кузиной своему мужу.

Он вопросительно смотрит на последнего представителя рода, но тот отвечает лишь вздохом покорности судьбе, точно снимает с себя всякую ответственность.

– А давайте поглядим, что нам скажет таро, – предлагает Джонатан Прайс, вынимая из кармана карточную колоду.

– Ну вот, а жаркое пока остынет, придется есть холодное! – укоряет его кастелян-временщик.

– Опять, опять! – завопила вдруг почтальонша. – Скорей, бумагу сюда!

Эта комедия длилась до самого конца ужина. Каждый из присутствующих участвовал в ней по своему разумению: один сообщал то, что подсказала ему стрелка маятника, другой докладывал, как легли карты, третий передавал мнение своего ангела-хранителя, четвертая толковала события по оттенкам мясного соуса. А почтальонша в это время принимала из небытия адресованное мне пылкое любовное послание, безвольно мотая головой, бессмысленно глядя в пустоту и роняя слюну из разинутого рта.

Если коротко, история сводилась к следующему: некогда меня звали Гийомом д'Арбу, я приехал в этот замок по приглашению барона Куртелена де Гренан, моего соратника в войне с англичанами, влюбился в его юную супругу, переспал с ней и сбежал, убоявшись осложнений; тогда моя любовница покаялась в содеянном своему духовнику, но ревнивый муж тотчас приказал пытать монаха, желая вырвать у него тайну исповеди, а Изабо запер, «до той поры, пока не воспоследует смерть», в комнате донжона, где мне предстояло сегодня ночевать.

– Ну, как вы на все это смотрите? – с жадным любопытством спросил меня Луи де Гренан.

– Оставьте человека в покое! – пробурчал Пикар-старший. – Дайте ему переварить эту новость. Он приехал сюда с налоговой проверкой, а оказался рыцарем, наставившим рога хозяину дома.

С этими словами он дотянулся до меня и сочувственно пожал мою руку.

– Вы, наверное, обучались в разных там Школах политнаук или экономики, не иначе! Что ж, добро пожаловать в наш клуб! Лично я сорок лет проработал преподавателем физики, этологии и молекулярной биологии в Принстонском университете, – как видите, человек ко всему привыкает. Запомните хорошенько, – в паранормальной области есть одна непреложная истина: самое необычное явление в мире, регулярно повторяясь, делается таким же обыденно-скучным, как и все остальное.

Почтальонша вышла наконец из транса; ее взгляд стал осмысленным, она посмотрела в свою тарелку и снова принялась за еду. Луи де Гренан, успевший за это время собрать и пронумеровать исписанные страницы, зачитывает нам принятое послание:

– Гийом, возлюбленный мой, я хочу уехать с тобой, увези меня отсюда, из моей каменной темницы, далеко-далеко…

– Однако вы делаете карьеру! – потешается старый профессор. – Значит, теперь вы у нас коллекционер неприкаянных душ!

– …Я принадлежу одному тебе, я стану твоею на веки веков… верни мне солнце, краски, дивные картины нашей любви… наши тела, сплетенные в объятиях на лугу возле Серого пруда, где ты впервые покрыл меня поцелуями с головы до ног…

Присутствующие разглядывают меня с насмешливым вниманием. Из осторожности, а также из уважения к хозяевам, я пытаюсь выразить на лице вежливый интерес, как будто мне пересказывают сюжет фильма, который занимает меня, но не затрагивает лично. Мне по-прежнему непонятна цель этого балагана, но самое разумное – свести его к банальному развлечению.

– Ну вот, о Гийоме здесь больше ничего нет, остальное касается моей семьи, – заключает барон-временщик, складывая и пряча в карман четыре других листка. – И еще я нашел послание, продиктованное Мари-Пьер в 2003 году.

Все глаза обращаются к почтальонше, которая усердно подбирает хлебом соус с тарелки. Та удивленно пялится на Луи.

– В 2003-м? Разве я тогда уже была среди вас?

– Конечно, ты же ушла из сортировочного Центра в 2002-м, – напоминает ей Джонатан. – В тот год я как раз встретил Луи.

– Ох, как время-то летит! – вздыхает Мари-Пьер.

–  Скоро явится тот, кого мы ждем, – читает Луи, взволнованно разбирая почтальоншины каракули, – тот, кто странствует под своим именем…

– Нет, вы только подумайте! – торжествующе восклицает Пикар-сын. – Он решил возродиться под именем Тальбо, чтобы я узнал его, когда придет день!

Я удерживаюсь от сообщения, что меня нашли на помойке. Чиновник DDASSбыл страстным любителем ралли: вместо того, чтобы нарекать подкидышей нормальными, человеческими именами, взятыми, как это водится, в своей семье, он присваивал им названия автомобильных марок – Ланчия, Лотус, Матра… Наш приют напоминал гараж подержанных машин. Но что толку приводить такие аргументы в этой компании?! Торговец хищными козявками наверняка возразит, что если бы меня звали Порше, пророчество велело бы ему вывести из сарая автомобиль марки «Каррера».

Тем временем повар, он же уборщица, он же барон, завершает чтение:

– Будучи связан с историей замка, он исправит, с вашей помощью, роковые последствия своей прошлой жизни, снимет оковы с неприкаянных, обреченных на муки душ, и вернет им счастье, коего они были лишены на протяжении долгих веков.

В трапезной опять воцаряется сосредоточенное молчание. Старик Пикар встает, чтобы подбросить в камин полено, и желает мне стойкости духа.

– Трудно поверить: Изабо нашла своего Гийома только потому, что местная булочница настрочила донос на Green War! – восхищенно твердит ПГД.

К моему великому изумлению, он вдруг срывается с места, подбегает ко мне, заставляет встать и крепко обнимает, уткнувшись мне в грудь головой и повторяя: «Спасибо, спасибо!» Я стою как дурак, не зная куда деваться.

– Это надо вспрыснуть! – ревет Пикар-отец, откупоривая новую бутылку.

– Но где же человек в черном, с перерезанным горлом? – невозмутимо вопрошает его жена, не отрывая глаз от тарелки.

– Перестань, мама! У нас такая радость, а ты… Это история любви, забудь хоть сейчас о той войне!

Маврикийка пропускает мимо ушей его упреки и, отодвинув кончиком вилки кусок мяса, пристально разглядывает соус.

– Монах… – сообщает она, высмотрев что-то в тарелке. – Он указывает мне на Изабо. Он плачет…

ПГД тотчас вытаскивает из кармана свой маятник, мысленно задает ему вопрос и напряженно ждет.

– Да, это монах! – верещит он, глядя на бешеное вращение медного шпенька. – Это исповедник Изабо! Я слышу, как он называет себя – аббат Мерлем! Ему больно… погодите-ка… да, ему невыносимо больно! Он безнадежно застрял здесь! «Спасибо тому, кто меня убил!» Он непрерывно повторяет: «Спасибо тому, кто меня убил!»

Маятник выскальзывает из его рук и шлепается в соус. Все обращают на меня взгляды, исполненные мрачного подозрения. Изображая спокойствие, я осушаю бокал, в энный раз наполненный стариком, и невозмутимо спрашиваю у него, где это он раздобыл такое славное винцо.

– Это «марго». Но не заблуждайтесь, молодой человек: в Средние века «спасибо» означало скорее жалость, нежели благодарность.

– Минуточку, минуточку! – перебивает его Морис, лихорадочно отчищая от соуса свой маятник, которому задает следующий вопрос: «Кто ваш убийца, господин аббат?»

Мертвая тишина, только в камине потрескивают поленья.

– Барон Куртелен де Гренан?

Все подаются вперед, не спуская глаз с медного шпенька, свисающего с цепочки.

– Он говорит, что нет, – шепчет Морис, указывая на шпенек, который вращается против часовой стрелки. – Тогда кто же? Гийом?

Я с нарочитым безразличием разглядываю потолочную балку.

– Тоже нет. Но кто же тогда убил вас, господин аббат? Неужто Изабо?

Внезапно шпенек начинает крутиться в обратную сторону.

– Но она сделала это не нарочно, – торопливо говорит маврикийка, подняв наконец глаза и ободряюще глядя на меня. – Она угасла, обвиняя себя в смерти своего духовника, а он страдает оттого, что частично это правда: ведь он перерезал себе горло, лишь бы не выдать ее тайну. Помогите же им, Жан-Клод!

Я даже не пытаюсь поправить ее, сказав, что меня зовут Жан-Люк. Мне ясно одно: эти люди выглядят абсолютно искренними, и лучшее, что можно сделать, это приписать их бредни шести бутылкам «шато-марго» 1998 года, которые они уже оприходовали, – между прочим, по четыреста евро за бутылку, каковая сумма занесена, если мне не изменяет память, в прошлогодний реестр производственных расходов, по статье «подарки от фирмы». Ладно, замнем это дело. Я уже решил поставить крест на своей бессмысленной проверке: все это меня больше не касается, нынче в замке ничего не произошло, и вообще, утро вечера мудренее. Иногда для того, чтобы яснее видеть, полезно закрыть глаза.

– Ну что ж, мне остается поблагодарить вас за теплый прием, – учтиво говорю я, откладывая салфетку.

– Неужели вы не дождетесь десерта? – возмущается барон-на-все-руки. – Меренгового торта сегодня не будет, но вместо него я приготовил «Плавучие острова». [29]29
  Воздушные пирожные на креме, в сладком соусе.


[Закрыть]

– Ужин был превосходный. Но теперь я, с вашего позволения, удалюсь.

В разочарованной тишине раздается скрип отодвигаемого стула. Почтальонша ловит меня за руку, когда я прохожу мимо нее.

– Будьте терпеливы, – умоляюще советует она. – Проявите понимание. После всего, что Изабо вытерпела…

Это многоточие истаивает в мерном тиканье настенных часов. Окончательно сбитый с толку, я откланиваюсь и покидаю обеденную залу, стараясь держаться как можно более непринужденно под обстрелом провожающих меня глаз.