Текст книги "Рыцарь на золотом коне"
Автор книги: Диана Уинн Джонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Этому надо положить конец.
Конечно, пресечь гадания раз и навсегда не получилось. Однако мода, похоже, прошла. Нина переключилась на «Клуб филателистов». Полли – на скрипку, по крайней мере, постаралась. И потерпела полный крах. У нее напрочь отсутствовали музыкальные способности. Стоило ей взять скрипку в руки, как она тут же становилась неуклюжей, медлительной дурочкой. Остальные ученики уже давно играли красивые мелодии, а скрипка Полли по-прежнему скрежетала, выла и стенала, словно разобиженный морской лев. Под неловкими пальцами лопались струны. На смычке рвались волоски и путались с шевелюрой Полли. И заниматься она терпеть не могла. Делать это приходилось в школе – дома Айви запретила.
– Шум помешает жильцу! – отрезала она. Никакого жильца у них пока не было, однако Айви говорила о нем так, словно он уже есть.
Вскоре после истории с зеркалом старост учительница по скрипке посоветовала Полли бросить занятия.
– Мне кажется, скрипка не твой инструмент, – сказала она. – Может быть, попробуешь флейту?
Но Айви сказала:
– Будешь дудеть целыми днями и мешать жильцу? Исключено!
Так все и кончилось. Мысль о том, чтобы написать мистеру Линну о своем провале, была для Полли невыносима, поэтому она пошла в секцию легкой атлетики и вообще прекратила ему писать. И ей стало ужасно стыдно, когда одним декабрьским утром она обнаружила среди остальной почты на коврике у двери открытку с изображением Бристольского подвесного моста. Полли взяла открытку и перевернула ее, уверенная, что это от мистера Линна. Оказалось – нет. Открытка была от папы, адресована Айви и написана сердитыми заглавными буквами, которые Полли волей-неволей прочла.
АЙВИ, ЧТО ЗА ДЕЛА?
Я ЖЕ СКАЗАЛ ТЕБЕ: ХОЧУ ВЕРНУТЬСЯ!!!
РЕДЖ
– Полли, это мне, – сказала Айви, возникнув у Полли за спиной, и выхватила открытку у нее из рук.
– Я видела, – выпалила Полли. – Папа хочет вернуться.
– Он нарочно подстроил, чтобы ты прочитала открытку, – произнесла Айви самым твердым своим голосом. – И он не вернется, я этого не допущу.
Она открыла входную дверь и шагнула через порог.
Полли сама не ожидала, что закричит на мать: – Ты ужасная! Жестокая! Злопамятная! Он хочет вернуться, а ты его не пускаешь!
Айви обернулась, придерживая дверь, и на миг показалось, что она сейчас ударит Полли по лицу. Но она просто захлопнула дверь у Полли перед носом.
– Я тебя ненавижу! – завизжала Полли вслед шагам на крыльце.
Такого она тоже от себя не ожидала. Она немного постояла, взвешивая, правда это или нет. К ее облегчению, оказалось, что нет. «Чего не наговоришь в запальчивости, – подумала Полли. – Хорошо, что это вовсе не так».
2
Но лишь цветок, что всех пышней,
Взяла за стебелек,
Явился рыцарь перед ней,
И строен и высок.
Тэмлейн
Жилец появился неделю спустя. Это был жизнерадостный толстячок, пышущий энергией. Звали его Дэвид Брэгг, а работал он в газете «Мидлтонская звезда». Айви сказала, что он тоже разведен и знает, каково это. Полли его стеснялась. Дэвид все время шутил, а Полли никогда не понимала его шуток. Ее смущали его розовые волосатые руки – она видела их часто, потому что, когда Дэвид был дома, он всегда сидел перед телевизором в рубашке с закатанными рукавами, – и его громкий трескучий смех тоже ее смущал. А Айви смущала ее еще больше: она ужасно суетилась вокруг жильца и постоянно готовила ему роскошные завтраки, обеды и ужины.
– Вот увидишь, теперь у нас настанет счастливая жизнь, – сказала Айви.
Похоже, она и правда была счастлива. Почти каждый вечер Дэвид уговаривал ее сходить с ним в паб, а ей это, судя по всему, нравилось. Полли совсем не возражала. Можно было делать уроки в тихом пустом доме, и это было прекрасно, с какой стороны ни взгляни.
В школе гадальное поветрие наконец прошло. Все были заняты подготовкой к концерту рождественских песнопений. Дважды в неделю Полли оставалась в школе до вечера на репетиции хора. Как-то раз она вместе с Ниной вышла из школы довольно поздно и обнаружила, что ее ждут. У ворот маячил знакомый силуэт. Папа. Он приплясывал на морозе, озябший, но довольный, что видит ее. Полли бросилась ему навстречу, но замерла и просто пошла к нему, протягивая обе руки. Чувствовала она себя при этом очень глупо, но иначе не могла.
– Неужели ты мне не рада? – спросил папа, взяв ее руки в свои.
– Рада, конечно, ты же сам знаешь, – ответила Полли.
Ей было ужасно неловко, что Нина на них смотрит. А Нина постояла, посмотрела и ушла с какими-то другими девочками. После этого Полли наконец смогла улыбнуться. Папа тоже улыбнулся – знакомой-знакомой веселой улыбкой. Он почти не изменился, только морщинок вокруг глаз прибавилось.
– Ты пришел со мной повидаться? – спросила Полли.
Папа кивнул:
– Пойдем домой. У тебя же, наверное, есть ключ.
– Ой, вот здорово! – воскликнула Полли. – У нас тут такое творится!..
Они пошли домой, держась за руки. Да, папа обрадовался, что видит ее, это точно. Он все время посматривал на нее и улыбался.
– Ты выросла, Полли.
– Еще бы. А ты что думал? – ответила довольная Полли. – А почему ты возвращаешься? Джоанна Рентон дала тебе отставку?
– Вроде того, – сказал папа, смутившись. – Выходит, ты и про нее знаешь.
– Только как ее зовут, – заверила его Полли, словно это все улаживало.
Она была так счастлива, что у нее все внутри затихло. Будто она слушала мощные музыкальные аккорды, которые нельзя было портить разговорами. Они дошли до дома, не говоря ни слова, хотя в голове у Полли бурлило все то, что она хотела рассказать папе. Ничего, успеется. Когда они свернули на их улицу, Полли все-таки нарушила великую тишь:
– Раз ты вернулся, значит Дэвид Брэгг нам больше не нужен? Ты попросишь его переехать?
Папа даже споткнулся.
– Дэвид? Он что, здесь живет?
Дальше они пошли медленнее, и Полли была скорее задумчивая, чем тихая. Она лишь сейчас заметила первые признаки того, что Дэвид Брэгг не просто их жилец. «Ладно, – подумала она, – теперь-то все обязательно будет хорошо». Она отперла дверь, и они вошли. При ярком свете Полли увидела, как папа похудел и обносился. В черных кудрях, которые мама называла папиным нимбом, проглядывало два-три седых волоска.
Мама спускалась со второго этажа. Увидев их, она застыла, словно статуя.
– Ничего себе! – проговорила она. – Ты в своем репертуаре, Редж. Пролез в дом, прикрывшись Полли! Что тебе нужно на этот раз?
– А чего ты хотела? Ты же на письма не отвечаешь, – сказал папа с непривычной мягкостью в голосе. – Айви, я ведь сказал тебе: я хочу вернуться. Может, хотя бы поговорим?
– Нет, – отрезала Айви и стала спускаться дальше, словно статуя, которая умеет ходить.
Полли почувствовала, как папа дернулся и едва не сделал шаг назад, но устоял на месте.
– Айви, что с тобой? – спросил он. – Ты от меня отгораживаешься. Так нельзя. Нам надо поговорить.
– Хорошо, – сказала Айви. – Говори, если тебе приспичило. Иди в гостиную и жди.
– Почему?
Папа и Полли покосились в сторону гостиной.
Там бубнил телевизор и виднелся розовый локоть сидевшего перед ним Дэвида.
– Потому что сначала я позвоню твоей матери и попрошу ее прийти и забрать Полли, – безжалостно отчеканила Айви. – Дочкой ты прикрываться не будешь, я этого не допущу. Иди-иди.
Папа ушел в гостиную – вид у него был решительный, однако слегка оробелый. «Да ведь папа здесь чужой», – изумилась Полли. Айви направилась к телефону и набрала бабушкин номер, а Полли услышала, как Дэвид, хихикнув, говорит папе:
– Что, малыш, атака блудных сынков?
– Вроде того, – сказал папа и сел. – Не твое собачье дело.
– А, вы все знаете? – говорила мама по телефону. – Ясно-ясно. Да, само собой, он здесь. Вот именно, я хочу, чтобы вы ее забрали. Она считает, он пуп земли, а мне этого не надо!
Она положила трубку и повернулась к Полли. На лице у Айви было незнакомое выражение, – кажется, ей было жалко Полли.
– Солнышко, не разрешай никому играть твоими чувствами, – сказала она. – В нашем мире о мягкосердечных ноги вытирают. Понимаешь, ему надо было только одно – любой ценой попасть к нам в дом.
– Угу, – уныло ответила Полли.
Прошла целая вечность, пока все сидели и ждали, а потом явилась бабушка и забрала Полли. Полли жила у бабушки до конца месяца и вернулась домой только после Рождества. Кроме того, она раздружилась с Ниной. На следующий день Нина подошла к ней в школе и заявила:
– Ты доиграешься. Нельзя никуда ходить с незнакомыми людьми.
– Я ни с кем никуда не ходила, – возразила Полли.
– А вот и ходила, – сказала Нина. – Два раза. Один раз с тем дядькой на похоронах, а второй – вчера вечером.
– Вчера был мой папа! – возмутилась Полли. Нина была потрясена:
– Не может быть! Он так изменился?
– Нет, не изменился! – выкрикнула Полли. Повернулась и зашагала прочь от Нины.
Вообще-то она кричала на Нину так же, как и на Айви, – просто в запальчивости. А перестала с ней разговаривать потому, что весь день к ней то и дело подходили и спрашивали:
– Тут Нина говорит, у тебя семья распалась, – правда, что ли?
– Распалась-распалась, ровно пополам, – зло отвечала Полли. – Вместе с домом. Теперь у нас посреди дома сад, а если подниматься в спальню в дождь, обязательно промокнешь.
Всю дорогу к бабушке она едва сдерживала слезы. Вечером, лежа в кровати и глядя на «Болиголов в огне», она твердо постановила перелезть через ограду Хансдон-хауса, как только начнутся каникулы. При чем тут каникулы, она не знала, но не сомневалась: логика в этом есть. Полли надеялась, что мистер Лерой поймает ее на месте преступления. Вот было бы хорошо поквитаться с ним, как с Майрой Андертон! Полли хотелось кого-нибудь поколотить. Однако бабушка мимоходом заметила, что особняк по-прежнему пустует.
– Могут себе позволить поехать туда, где потеплее, – сказала бабушка. – Денег куры не клюют.
В первый день каникул, когда взошло солнце, Полли двинулась по дороге к большим воротам особняка. Солнце было морозное, оно блекло сочилось сквозь полосы темно-серых туч. Крупные листья лавровых кустов, нависавшие над подъездной дорожкой Хансдон-хауса, покрылись инеем по краям. Полли подула на перчатки, чтобы подбодрить саму себя, поплевала через плечо на счастье и побежала к стене в том месте, которое наметила еще летом. Влезть оказалось легко, словно на шведскую стенку. Она вмиг очутилась наверху, отодрала примерзшие к ограде перчатки и перемахнула на ту сторону. Хруп-хруп. Прямо в сухие листья под оградой. Хруп-хруп – хрустели листья под ногами, когда она двинулась к парадному входу.
Дом стоял запертый, величественный и печальный. И все равно Полли поначалу не осмеливалась выйти из-под деревьев – вдруг в доме кто-то есть?
Очевидно, богатства Перри-Лероев хватало, чтобы нанять садовника, даже когда в доме не живут. Кто-то обрезал розы и подстригал лавандовую живую изгородь за ними. От этого казалось, будто сад совсем пустой и гораздо меньше, чем на самом деле. А может быть, думала Полли, на цыпочках пробираясь к дому, это она сама выросла. Она поглядела на дом, громоздившийся безглазой желтой грудой. Дом был по-прежнему большой, хотя сад и съежился. Всего несколько шагов отделяло Полли от пустого бетонного прямоугольника, некогда бывшего прудом. Вспомнив, что в этом пруду уже однажды кое-что происходило, Полли немного постояла и посмотрела. Однако пруд так и остался бетонным прямоугольником, покрытым инеем. Она прошла мимо через еще одни кусты, и тут путь ей преградила проволочная сетка вокруг теннисного корта. Надо было решать: или возвращаться, или переходить через замерзшую лужайку к дому.
Полли помедлила. Если перейти лужайку, она окажется на открытом месте. Она стояла в кустах и внимательно разглядывала дом. И дом был пуст. В домах, где когда-то жили, остается ощущение жизни, а Хансдон-хаус был мертв, мертв, словно сухие побеги остриженных роз. Он был обращен к Полли стеной с большими стеклянными дверями, к которым вели три ступени. У подножия ступеней стояли две колонки, и на каждой – по вазе. А стеклянные двери за ними были забраны щитом и мертвы, как и все окна и двери в доме.
– Ну давай, – вслух проговорила Полли. – Покажи, в конце концов, что ты учишься на героя!
Она прошла по лужайке к ступеням, где стояли две вазы, словно имела полное право быть здесь. Мерзлая трава у нее под ногами медленно, сипло чавкала, будто кто-то жевал кубики льда. Непонятно, думала Полли, слушая, как чавкают ее ноги. Ей помнилось, что ступени с вазами вели к обычной двери, но теперь они вели к большим стеклянным двустворчатым дверям, закрытым изнутри ставнями. Полли дошла до ваз и увидела, что они стоят в том же положении, в каком они с мистером Линном их оставили. «HERE» – «ЗДЕСЬ» – значилось на первой, мерцающей от изморози. «NOW» – «СЕЙЧАС» – значилось на второй. Широко раскинув руки, Полли сумела коснуться перчатками обеих ваз. Она на пробу подтолкнула их. Потом подтолкнула посильнее и в другую сторону. Ничего не вышло. У нее не хватало сил их расшевелить. То ли донышки примерзли к колоннам, то ли мистер Линн был гораздо сильнее Полли. Раздосадованная, Полли прошла между ваз, мимо спрятанного «NOW» – «СЕЙЧАС» на первой и спрятанного «HERE» – «ЗДЕСЬ» на второй, и поднялась по ступеням к закрытым дверям. Положила руку в перчатке на заиндевелую дверную ручку и сердито нажала. Двери открылись.
Полли отпрянула.
– Ну и ну! Воров они, значит, совсем не боятся! – сказала она. – Ладно, ставни, наверное, заперты изнутри.
Чтобы проверить свою догадку, она распахнула двери пошире и пихнула высокий деревянный щит, стоявший за ними.
Щит подался под ее рукой и отодвинулся внутрь примерно на фут. Полли застыла как вкопанная. Она была уверена, что этот дом мертвый. Из сада не доносилось ни звука, кроме скупого щебета птиц. Обернувшись, Полли, к своему огорчению, увидела длинную цепочку следов, зеленых на белом инее, которые вели к ступеням – точь-в-точь указатель со стрелкой.
– Все равно узнают, что я тут побывала, – вздохнула Полли и боком скользнула в дом, обогнув деревянный щит.
Двери она оставила нараспашку. Ей не хотелось оказаться запертой в доме.
Полли очутилась в комнате, где читали завещание. Она узнала ее по острому запаху шерстяного ковра. Когда глаза у нее привыкли к сумрачным полоскам света от дверей, она разглядела удобные стулья, в точности такие, как она помнила, только теперь они стояли не рядами. Они были расставлены так, что комната превратилась в изысканную гостиную. Дверь в соседний зал была открыта. Полли на цыпочках прокралась туда. Красться, конечно, было глупо, но идти обычным шагом Полли не могла, хотя и не сомневалась, что дом пуст – и по запаху, и по ощущениям. Было даже тепло. Вот откуда взялся резкий нежилой запах от ковра. Очевидно, богатств, которыми оплачивали уход за садом, с лихвой хватало и на то, чтобы всю зиму держать отопление включенным.
Сумрак в зале был ярче. Свет жил и играл на блестящем полу, на белой краске лестничных зигзагов, обвивавших стену. Кувшины из сказки про Али-Бабу были на месте, и узоры на них тихонько испускали свои пузырьки света. Полли обошла эти кувшины стороной – она, конечно, понимала, что они пусты, но все равно в них вполне мог кто-нибудь спрятаться – и на цыпочках прокралась в столовую. Однако там было совсем темно, и, кроме того, на самом деле Полли хотелось разведать комнаты наверху, на зигзагообразной лестнице. Туда она и поспешила – вверх по лестницам, легко протопотав по ступенькам.
Комната на первой площадке была как черный провал. Оттуда веяло пустотой. Полли сразу поняла, что все картины унесли. Она затопала дальше, через следующий зигзаг на следующую площадку, тихонько открыла дверь и просунула голову внутрь. Наверное, кабинет. Книги, кожаные кресла, аккуратный письменный стол – все парило в полумраке. Правда, там была и кровать. А когда Полли привыкла к темноте, то разглядела плакаты на стенах. «Пинк флойд», «Роллинг стоунз», Дэвид Боуи и какой-то игольчатый потусторонний пейзаж под названием «Майкл Муркок». Комната мальчишки. Скорее всего, здесь живет Себ, сообразила Полли и поскорей закрыла дверь, понимая, что шпионит.
Чувствуя себя виноватой, она двинулась дальше, через следующий зигзаг к следующей двери. Обнаружив, что дверь приоткрыта, Полли скользнула в короткий коридорчик, с одного боку которого синевато светилась ванная, и очутилась в царстве шелков и ароматов. Там на белом пушистом ковре стояла кровать с самым настоящим балдахином. Балдахин, оборки поверху и стеганое покрывало неярко отблескивали темно-розовым, словно атласные. Полли стянула перчатку и потрогала ткань – да, и правда атлас. Она снова натянула перчатку: в комнате было холодно. А может, дело в том, что Полли почувствовала себя воришкой. Это была спальня Лаурели. Темная и просторная, с узором из розовых бутончиков по стенам и с обитыми шелком стульями. Одну стену целиком занимал платяной шкаф со створками гармошкой. На второй было красиво – так, что получался продуманный узор, – развешено множество маленьких картин, наверное очень ценных. У окна Полли ожидала увидеть роскошный туалетный столик, но вместо него стоял диковинный деревянный комод, весь резной и выгнутый, с набором серебряных щеток для волос и перламутровых гребешков. Со стены над комодом на Полли глядело матово светящееся овальное зеркало.
Полли остановилась перед комодом и посмотрела на себя в зеркало, обрамленное птицами, зверями и листьями из тусклого серебра. Полоски света, пробивавшегося сквозь щели в ставнях, делали зеркало темным и глубоким. Волосы Полли сияли в нем белизной, а лицо было удивленное и смущенное – совсем не похожее на лицо человека, влезшего без спросу в чужой дом. За левым плечом у девочки ясно проступала одна из фотографий среди красиво развешенных маленьких портретов на дальней стене. Полли сразу вспомнила историю с зеркалом старост и завучем, прыснула – и лицо в зеркале усмехнулось.
Она обернулась посмотреть, чей это портрет, и с изумлением обнаружила, что стена очень далеко и нельзя просто протянуть руку и взять овальную фотографию. С того места, где стояла Полли, портреты на стене сливались в узор из пятен. Ей пришлось пойти туда и поискать фотографию, практически водя носом по стене, и в конце концов нужная нашлась ближе к середине узора. И все равно было плохо видно. Полли сняла ее с крючка, поднесла к полоскам света из окна и только тогда разглядела. Это была немного старомодная фотография озорно усмехающегося светловолосого подростка. Кто это, Полли не знала, но мальчик был точно старше Себа и к тому же блондин. Нет, Полли его точно не знала. И все же в этой фотографии было что-то знакомое, как будто зеркальное гадание получилось и Полли еще повстречает этого мальчика.
Она держала фотографию обеими руками в перчатках, и в душе ее суеверие боролось с совестью. Девочка была уверена, что ей в руки попала вещь, очень важная для нее самой, для ее собственной жизни, и у нее возникло страшное искушение взять фотографию. С другой стороны, если она ее возьмет, это будет воровство. А совесть на этом не остановилась и сообщила Полли, что одну картину из этого дома – нет, целых шесть! – она уже украла. Да, Полли сжульничала с картинами во время похорон и придумала тогда весьма удобное оправдание, мол, с Лаурелью можно проделывать такие фокусы, ведь она этого заслуживает, – а в результате мистер Линн забрал шесть картин, которые должны были остаться у Лаурели. Поскольку стоимости одной из них хватило, чтобы купить коня, а потом машину, значит это был уже не фокус, а самый настоящий подлог. Украсть еще и эту фотографию – значит оказаться перед Лаурелью в неоплатном долгу, а это еще хуже.
Нет. Полли с сожалением двинулась через комнату, чтобы повесить фотографию на место.
Дойдя до середины, она услышала внизу, в зале, чьи-то голоса. Какое-то мгновение Полли была уверена, что уже умерла, но потом пришла в себя и стала в двадцать раз живее прежнего. Сердце выбило короткую дробь – будто повалилась цепочка доминошек, – и, пока оно колотилось, Полли широкими бесшумными шагами преодолела расстояние до двери и выглянула между белых столбиков перил. На ходу она сообразила: один из голосов принадлежит мистеру Линну. Голос доносился гулко и очень отчетливо.
– Как тебе угодно, – услышала Полли слова мистера Линна. – Хотя я, честное слово, не понимаю, при чем здесь ты.
Облегчение, охватившее Полли, когда она его узнала, разом испарилось, стоило ей услышать низкий грудной голос, прозвучавший в ответ. Голос мистера Лероя.
– Прекрати, Том, – сказал этот голос. – У нас с Лаурелью теперь общие интересы. Неужели ты не понимал, что она в конце концов все узнает? И что ей это не понравится?
Полли виновато прижала фотографию к груди и передвинулась так, чтобы их было видно. Они стояли внизу, в самой середине большого зала, не лицом к лицу, а бок о бок, словно собирались пройти в столовую. Солнце, должно быть, уже подошло к стеклянным дверям, которые Полли оставила открытыми. Из гостиной в зал падала длинная полоса света, накрывавшая обоих, и Полли видела их от колен и выше, как будто они парили в воздухе. От солнца лица у них были бледные и стариковские, особенно у мистера Линна. Нет, эта встреча его совсем не радовала.
– Если хочешь все уладить, советую согласиться, чтобы мы тебя финансировали, – сказал мистер Лерой.
Когда мистер Линн ответил, от его очков по залу побежали солнечные зайчики:
– Спасибо, Мортон. Но я тебе уже говорил: я предпочитаю платить за себя сам. И прекрасно осознаю, чем рискую…
– Он рискует! – От жуткого хохота мистера Лероя кувшины из сказки про Али-Бабу еле слышно и протяжно загудели. – Том, ты даже отдаленно не представляешь себе, что это за риск! Лаурель просто в ярости, а все из-за тебя!
– А разве Лаурель сама не могла мне об этом сообщить? – спросил мистер Линн.
– Сообщила бы, если бы ты захотел, можешь мне поверить, – сказал мистер Лерой. – Но тебя бы это вряд ли порадовало. Предоставь ее мне, я лучше умею с ней обращаться. Если бы ты не скрывал от нас эту свою затею до последнего…
– У меня были причины, – отозвался мистер Линн мягче мягкого, это он умел.
– Ну еще бы! – согласился мистер Лерой. – Ладно. Да, ты нас обошел, только как – я пока не понимаю. А теперь ты поплатишься за свою подлую хитрость. Если ты отказываешься от нашей финансовой помощи, тогда возвращайся в стадо. После всего этого Лаурель хочет, чтобы ты всегда был здесь, у нас на глазах.
– Нет, – сказал мистер Линн со своим тишайшим упрямством. – Я ни за что не соглашусь снова поселиться в Хансдон-хаусе, и ни ты, ни Лаурель – никто меня не заставит.
Он повернулся в полосе солнечного света и ушел в гостиную.
Мистер Лерой вышел вслед за ним.
– Все равно надо о чем-то договориться, – сказал он.
Полли глядела в их удаляющиеся спины – одна была прямая и широкая, другая узкая, с поднятыми плечами.
– Не хотелось бы тебе угрожать, мы этого не любим, – сказала широкая спина мистера Лероя, – однако нам, Том, надо держать тебя под контролем, а значит, ты будешь у нас под контролем, даже если не хочешь. А не то твоим друзьям не поздоровится – ты этого добиваешься, да?
Мистер Лерой удалился в гостиную, голос его затих. Голос мистера Линна был слышен и из столовой. В нем звучал гнев, но все слова заглушал жуткий хохот мистера Лероя, будто гнев мистера Линна был всего-навсего шуткой. А потом наступила тишина. Полная тишина. Полли почувствовала, что дом снова пуст.
«Нет, он не может быть пустым, – подумала Полли. – Они ушли в гостиную, сейчас мистер Лерой увидит приоткрытые двери, потом мои следы – и догадается, что я где-то тут».
Она похолодела до самого мозга костей. Руки, державшие овальный портрет, тряслись. Если мистер Лерой найдет ее, мистер Линн едва ли сумеет ее выручить. Судя по тому, что она слышала, ему и самому было трудно выпутаться. Она тихо попятилась в раскрытую дверь спальни Лаурели, на край белого пушистого ковра, где стояла кровать. Наверное, придется залезть под кровать – тогда ее найдут, только если тщательно обыщут все комнаты.
Но под кровать она не полезла, а стояла слушала и думала. Снизу не доносилось ни звука, и вправду ни звука. Ничего, кроме густой мертвой неподвижности. Полли едва не засомневалась, что мистер Лерой и мистер Линн вообще здесь побывали. Нет, они здесь были, хотя об этом ей говорило лишь собственное колотящееся сердце. Сердце и злость. Злость росла в ней все это время, под покровом страха, и в конце концов разрослась до огромных размеров и поглотила страх. Полли вспомнила, как видела по телевизору Лаурель и мистера Лероя в зрительном зале и как они смотрели на мистера Линна, следили за ним. Будто он их собственность, а они его хозяева. Ну уж нет! Так нельзя! Человек не может быть чьей-то собственностью!
Она бережно положила фотографию на атласное покрывало на кровати и вернулась к узору из овальных портретов на стене. Если одну фотографию забрать, в самой середине узора появится заметный пробел. Однако, как помнилось Полли, из стены вокруг портретов торчало много пустых крючков. Наверное, Лаурель любила время от времени вешать новые портреты или составлять из них новые узоры.
Очень спокойно и сосредоточенно Полли стала снимать портреты с крючков и составлять из них другой узор, пореже, – так не бросалось в глаза, что одного из них недостает. «Займусь полезным делом, лишь бы не ждать, пока мистер Лерой найдет меня, – решила Полли. – К тому же на мне перчатки, как положено приличному взломщику». Хорошо, что все портреты были в одинаковых золотых рамках. Кстати, среди них были не только фотографии. Несколько портретов маслом, одно лицо или в полный рост. Два черных профиля, вырезанные из бумаги, несколько рисунков углем. Полли развесила их очень хитроумно. На одной миниатюре был молодой человек в старинном наряде – в числе прочего на нем был плащ, небрежно наброшенный на одно плечо, – и Полли сочла, что это самый-самый красивый портрет. Молодой человек стоял, прислонясь к дереву и держа в руке, кажется, банджо, и лицо у него было приятное. Полли захотелось повесить его в середину. Но поскольку именно оттуда она взяла фотографию светловолосого мальчика, то благоразумно решила повесить туда другую такую же фотографию и разыскала еще один портрет светловолосого мальчика, очень похожего, только даже старомоднее. Портреты по краям она не стала трогать. Когда она все закончила, результат ей понравился – стало почти как раньше. Она взяла с кровати украденный портрет, аккуратно положила его в карман куртки и тщательно застегнула молнию, а потом тихонько вышла из комнаты и спустилась по лестнице, твердя себе, что идет навстречу судьбе.
Она не слишком-то в это верила, даже пока шла по лестнице. Пусто-пусто было в доме. И внизу было пусто – Полли это чувствовала. Солнце давно миновало приоткрытые двери, в зале и в гостиной стало темно, как будто в доме никогда и не жили. Полли выскользнула за стеклянные двери и услышала, как щелкнул, запираясь, замок. Она подергала двери – они не открылись. Полли прошла по ступеням между «ЗДЕСЬ» и «СЕЙЧАС» на вазах и вернулась к ограде по собственным следам. На солнце они подтаяли и расползлись зелеными кругами, но других следов на лужайке не было. Мистер Лерой и мистер Линн пришли и ушли другим путем. Самое странное, что и в боковую и в парадную дверь они тоже, видимо, не входили. Сколько ни рассматривала Полли из-за кустов подходы к дому, она не различила на покрытой изморозью подъездной дорожке ни человеческих следов, ни колеи от шин. И не видела ни одной живой души, кроме Трюфли, которая поджидала ее, сидя на ограде перед бабушкиным домом.
