Текст книги "Ты, я и Гийом"
Автор книги: Диана Машкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Глава 4
Новый год мы с Катенькой и Славой встретили в кругу семьи – у мамы. Настроения от праздника не было никакого. Только дочурка умудрялась разбавлять вселенскую тоску, с искренним интересом доставая из всевозможных пакетиков и мешочков дешевые подарки от дедушки, бабушки и мамы с папой. Конфеты, пластмассовые игрушки, «чупа-чупсы» – все вызывало неописуемый детский восторг. Глядя на то, как мой ребенок радуется этой копеечной чепухе, сердце сжималось, а слезы сами катились из глаз. Так хотелось подарить ей что-нибудь действительно красивое, стоящее, нужное. Но приходящий новый год, как и предыдущий, никаких материальных благ мне не сулил. Впереди еще целый год учебы в аспирантуре. Еще полтора года Катенька не будет ходить в детский сад. В ясли отдать ее я не готова: прекрасно помню, как нас там в свое время лупили тапками по попам ненормальные воспитатели. Это значит, что ни на какую серьезную работу я пока рассчитывать не могу. А Славиной зарплаты нам с трудом хватает на прожиточный минимум. Мой муж всегда жил по накатанной, даже и не думая что-то менять. Не было у человека никаких амбиций.
Куранты пробили двенадцать. Мы стукнулись хрустальными бокалами – пережитками эпохи коммунизма – и потеряли к празднику всякий интерес. Катенька уснула, родители тоже разбрелись по углам – папа смотреть телевизор, постоянно переключаясь с канала на канал и ругая последними словами повсеместную «пошлятину», а мама – читать. Кажется, это запойное чтение как способ ухода от серой обыденности в мир писательских грез у меня наследственное. Иногда, еще до рождения Кати, бывало, что я по нескольку дней подряд не могла вырваться из цепких лап Гюго, Мопассана или Золя – отвлекалась только, чтобы поесть или поспать хотя бы пару часов. Жалко, но теперь подобные радости жизни мне уже не светят.
А мы со Славой от нечего делать поехали в гости к друзьям. Я с невеселыми мыслями о безрадостном будущем и мерзком настоящем, Слава со свистящей губой: при моих родителях пить «как следует» он постеснялся, а молодой организм, судя по всему, требовал продолжения банкета. Хрен его знает зачем, но мне потребовалось в этом деле от мужа не отставать. О чем мы говорили, чем занимались в гостях – не помню. Приход 2001 года ознаменовался физическими ощущениями отвращения и тошноты: я (видимо, с горя) молниеносно напилась жутким пойлом под названием коньяк «Московский» и до утра стонала, высунувшись наполовину в открытое кухонное окно. Не знаю, почему именно в окно, – наверное, свежий воздух все-таки помогал, да и удобно – никуда не нужно бегать, если желудку вдруг потребуется в очередной раз вывернуться наизнанку. А требовалось ему без конца. Так что к утру заваленный снегом палисадник под окном украсился разноцветным и мало привлекательным фейерверком. Было стыдно. Последний раз меня так раздирало и беспросветно мутило, когда я рожала Катю. И тогда, и теперь хотелось только одного – сдохнуть. Но я выжила. О чем не переставала жалеть весь следующий день.
Артем написал мне третьего января – Новый год он встречал на даче в уже известной мне «консерваторской» компании:
«Привет, Яна! Надеюсь, хоть ты хорошо встретила Новый год. Потому что я, чего, в общем-то, и следовало ожидать, остался абсолютно недоволен тем, как он прошел. Полное занудство.
А в остальном все совсем неплохо: настроение бодрое, идем ко дну!
Знаешь, у меня уже возникла куча идей по поводу нашего времяпровождения, так что надеюсь, хотя бы некоторые из них тебе понравятся.
Мне не терпится встретиться с тобой. Чтобы ты ни о чем не беспокоилась, хочу сказать, что мой принцип остался прежним – «Все будет так, как захочешь ты». Я буду счастлив, если просто увижу тебя. Целую. Артем».
У меня просто камень свалился с души от этих его слов. Он готов был играть роль волшебника и «выписывать» меня из Казани в Москву только ради того, чтобы увидеть! Никто не настаивал на физической близости, никому не приходило в голову оказывать давление или принуждать. Настроение моментально подскочило вверх – я быстро собралась (Катюша после Нового года все еще гостила у мамы) и поехала покупать билеты.
Через неделю, в четверг вечером, меня, изнывающую от нетерпения и страха перед предстоящей встречей, уже заглотнул в свое пропахшее туалетом чрево немытый монстр Казань – Москва. За ночь пути мне предстояло вывернуть свою душу наизнанку и превратиться из татарской лягушки в столичную принцессу.
Глава 5
Москва была покрыта серым влажным утром, словно покрывалом. Поезд прибыл на Казанский вокзал в семь часов. Прежде чем выйти из вагона, я тысячу раз посмотрела на себя в зеркало, сто раз расчесала волосы и десять раз решила, что не нужно никуда выходить вообще – лучше потихонечку дождаться, когда Артем уйдет, а потом бежать в кассу – менять завтрашний обратный билет на сегодня. Тем более где меня искать, Артем не знает – номер вагона я предусмотрительно не сказала. В целях сокрытия факта приобретения плацкартного билета.
Но вагон быстро опустел, проводница начала делать обход, и я, как испуганная мышь, выскочила на платформу.
Я медленно шла к метро, вглядывалась в лица прохожих и каждую секунду боялась, что увижу Артема и что не увижу его.
– Яна! – Я не узнала его голоса, но машинально обернулась на звук своего имени. – Ты не сказала мне номер вагона.
– Да, – голос у меня, кажется, дрожал. – Извини.
– Ничего. Главное, я тебя нашел. – Он тоже сильно нервничал – интонации были глухими и неестественными. – Как доехала?
– Хорошо. – Я опустила глаза. – Прости, что тебе пришлось так рано вставать.
– Да уж. – Он слабо улыбнулся. – Но ради тебя можно.
– Спасибо.
Боже ты мой! Ну, куда подевались все заготовленные заранее фразы и чувственные слова?! Мы говорили так, будто были едва знакомы. Хотя в каком-то смысле это правда: с момента первой и единственной встречи (исключая знакомство в библиотеке) прошло уже десять месяцев. Если вдуматься – целая жизнь. А виртуальные герои, которые так бурно и страстно общались друг с другом в письмах, предпочли сейчас попрятаться глубоко внутри каждого из нас. И было совершенно не ясно, захотят ли они вылезать? Если нет – все предстояло начинать с самого начала. Только вот стоило ли?
Мы ехали в метро. Молча. Перешли на оранжевую ветку. Молча. Я мучилась вопросом: «Куда?» Опять молча. Ну не орать же во все горло, перекрикивая шум грохочущего состава: «Куда ты меня везешь?»
Люди в вагоне были сонные и будничные – пятница, раннее утро. Ехали на работу те, кому особенно не повезло: рабочий день с восьми. Странно, что мы стояли рядом с ними, дышали одним воздухом – у нас-то вроде как намечалась совсем другая программа. Но пассажиры вокруг ничего об этом не знали. Думали, наверное, что и мы спешим спозаранку на работу или учебу. Смешно. Но мне отчего-то, наоборот, сделалось грустно.
Вокруг гостиницы, где был забронирован номер, пришлось бродить добрых сорок минут: заселение начиналось в девять. Но меня, честно говоря, даже порадовала эта отсрочка – в голове все смешалось, я не понимала, как себя вести, не могла разобраться в том, чего хочу, стыдилась того, что оказалась в такой ситуации. Разум, усыпленный нашей бурной перепиской, неожиданно пробудился и приступил к анализу происходящего. Не знаю, кто его об этом просил?! Вывод, после недолгих мыслительных усилий, был таков: лучше всего не оставаться наедине с едва, как выяснилось теперь, знакомым молодым человеком в замкнутом пространстве. А где оставаться? На улице?
Понятия не имею, была ли долгожданная встреча для Артема таким же шоком, как и для меня, но он тоже хмурился и выглядел не слишком довольным. Ну и кому все это приключение нужно?!
– А что мы там будем делать? – задала я самый идиотский из всех возможных в данной ситуации вопросов.
– Ну, отдохнешь, переоденешься и поедем куда-нибудь, – успокоил то ли меня, то ли себя Артем.
– А куда?
Всегда одно и то же. Стоит разнервничаться, и сразу пропадает способность излагать какие-либо мысли, кроме самых примитивных.
– Обсудим, – отрезал он.
Непонятно, предполагал этот ответ какой-то диалог прямо сейчас или нужно было дождаться определенного момента? Я остановилась на последнем.
Наконец пробило девять. Мы, всеми доступными средствами демонстрируя безразличие друг к другу, вошли в холл гостиницы. Черт возьми, почему воображение всегда играет со мной злую шутку: рисует подробнейшие, детальные картины предстоящих событий, а реальность потом, небрежно и жестоко, вносит свои коррективы? Сколько романтики было в нашей встрече, пока она не перекочевала из мира фантазий в мир серой действительности!
Артем стоял за стойкой и заполнял гостевые листы. Я пряталась, как последняя дурочка, за квадратной серой колонной холла, пока меня не извлекла оттуда будничная просьба администраторши предъявить паспорт. Предъявила. Данные переписала, поставила подпись. Артему выдали ключи. Первый раз в своей жизни я заселялась в гостиницу с мужчиной – со Славой мы никогда никуда не ездили. Ощущения были самые мерзкие. Размышления тоже: докатилась, дорогуша, ничего не скажешь! Мало того что тебя «выписали» как приглянувшуюся вещь (разве что не по каталогу), и ты это проглотила, так теперь еще появилась уникальная возможность окончательно почувствовать себя в роли *censored*тки. Причем, не сокровенно, тайно и только внутри себя – это хотя бы раз в жизни случается с каждой, – но открыто, выставляя унизительную процедуру напоказ, на обозрение чужих людей. Ну и пусть в девять часов утра *censored*тки в отель не приходят (хотя кто их на самом деле знает), ну и что, если одета я в скромные джинсы, закрытую водолазку и позаимствованную у мамы длинную шубу. Сути вещей это не меняет. И все вокруг прекрасно понимают ее, как ни крути.
Поднимаясь по лестнице вслед за Артемом, я жалела о том, что приехала в Москву. Тоже мне, роковая женщина, – вообразила себя средоточием страсти. Сидела бы лучше дома и писала свои легкомысленные письма! И удовольствия – море, и опасности никакой. Нет ведь, додумались творить из сказки быль. Как будто ничему не научил опыт предыдущих поколений!
Артем повернул ключ в замке. Дверь раскрылась. Я прошмыгнула внутрь, чтобы не оставаться дольше в коридоре, – все время смертельно боялась, что кто-нибудь нас увидит.
Номер состоял из двух небольших комнат – гостиной и спальни. Я сделала вид, что очень занята их осмотром, и на Артема внимания не обращала. В гостиной стоял старенький диван и два кресла, в спальне – большая двуспальная кровать, письменный стол. Была еще дверь в ванную комнату. Но туда я не пошла. Забилась в одно из кресел и сжалась в комок. Кажется, где-то когда-то все это уже было – я, кресло, Артем и тошнотворное чувство страха вперемежку со стыдом.
– Не хочешь переодеться? – спросил он с деланым спокойствием.
– Нет. – Я не стала объяснять, что, кроме этих джинсов и водолазки, у меня с собой еще только дежурное черное платье. Явно неподходящая одежда для девяти часов утра. Да и как это можно – переодеваться при нем?!
– Если есть желание – прими душ. Ты же с дороги. – Артем то ли, как мог, проявлял заботу, то ли старался заполнить своими вопросами звенящую вокруг пустоту.
– Потом. Не хочу. – Я еще сильнее смутилась. И глупо испугалась, что Артем может усомниться в моей чистоплотности.
– А чего ты хочешь?
У меня задрожал подбородок.
– Ничего. – Я едва сдержалась, чтобы не разреветься.
Так бывает: ждешь, ждешь чего-то, оно наступает, а ты вдруг понимаешь, что это совершенно не то. Становится обидно до слез. А тут еще паршивое чувство ответственности и вины перед человеком: он приложил столько усилий, потратил деньги на билеты, заказал этот номер. И все ради того, чтобы получить оплеуху и смириться с унизительным отказом. Причем после недвусмысленных намеков (писала же, идиотка: «Кажется, я готова на все»), после такого количества ласковых и нежных слов, после месяцев ожиданий.
– Это пройдет. – Артем сел напротив и посмотрел мне в глаза так, словно прочитал мои мысли. Даже если он был уязвлен или обижен, этого не было заметно. – Ты только не забывай, что у нас с тобой принцип: «Все будет так, как захочешь ты».
– Я знаю, – криво улыбнулась я, опуская глаза и практически глотая слезы, чтобы они ни в коем случае не выкатились наружу. – Но я же ничего не хочу! Ты слышал?
– Не страшно, – похоже, Артем заранее запасся терпением, и его не слишком пугали странные во мне перемены. – Ты, главное, не думай об этом. Хорошо?
– Ладно. Не буду, – теперь я уже улыбалась по-человечески, с участием обоих уголков рта. – А что же мы тогда будем делать?
– Сейчас отогреемся, поболтаем о том о сем и поедем в дельфинарий.
– Куда?! – Мне показалось, я что-то неправильно расслышала. – Это же для детей!
– А кто тебе сказал, что я не ребенок?! – Он искренне возмутился. – Обожаю детские забавы и вообще не собираюсь взрослеть.
– Ты это серьезно?
– Ну да. – Он хитро прищурился. – Считай этот поход очередным сеансом «душевного стриптиза». Только теперь у тебя будет возможность не только почитать, что и как, но и понаблюдать за мною в жизни! Договорились?
– Угу.
– Вот и умница!
В московском дельфинарии, несмотря на ранний час, народу было много. Родители с детьми выстроились в змеистую очередь к билетным кассам, мы притулились в хвосте. Мне было как-то неудобно оттого, что я без ребенка – казалось, глядя на меня, все только и думают: надо же, взрослый человек, а идет смотреть на детские забавы. И еще было невозможно стыдно перед Катей – вот кто бы получил настоящее удовольствие. А я – жуткая мать – вместо того чтобы развлекать ребенка, сама притащилась смотреть на дельфинов. Я тяжело вздохнула и клятвенно пообещала себе, что найду возможность, как бы там ни было, и обязательно привезу Катеньку в Москву: и в дельфинарий, и в зоопарк, и в цирк. Ребенку уже почти полтора года – летом будет два, а она не знает ничего, кроме парка около собственного дома и дворовых качелей. Обидно.
Видимо, на лице моем слишком явно отражались все внутренние бури – из толпы на меня с любопытством смотрела светловолосая девочка лет трех, которая крепко держала за руку высокого папу. Я печально улыбнулась ей и быстро отвернулась – что это за день такой! То и дело хочется плакать. А грезилось-то все совсем иначе.
До начала сеанса оставалось целых полчаса. Мы посидели за столиком в буфете, а потом побродили между расставленных повсюду палаток со всякой чепухой: надувными дельфинами, дельфинами пушистыми, крошечными дельфинами-подвесками, дельфинами из камня. Мне очень хотелось привезти Кате какого-нибудь дельфинчика с добрыми глазами. Наверное, лучше подошел бы надувной: она будет купаться с ним в ванне, а я научу ее делать так, чтобы дельфин сам выпрыгивал из воды. Для этого нужно его потопить – погрузить на дно, – а потом резко выпустить из рук. Чтобы он выскочил с кучей брызг.
– Тебе что-то нравится? – Артем бродил у меня за спиной. К тому моменту я уже присмотрела небольшого синего дельфина с черными умными глазами.
– Нет. – Я поспешила сделать вид, что стою тут просто так, и отошла от прилавка. Артема я жутко стеснялась и даже представить себе не могла, что буду при нем выбирать игрушку. Вот бы он ушел куда-нибудь на пять минут! Я бы быстро купила и спрятала.
– Подожди. – Он взял меня за руку и вернул к облюбованной мною палатке. – Давай купим кого-нибудь Кате.
От неожиданности я онемела. Не думала, что он помнит о моей дочери – мы никогда о ней толком не говорили. Изредка я упоминала о Катеньке в письмах – и все. Мне почему-то упорно казалось, что я должна молчать как партизан на тему всего, что касается моей семьи – ребенка и мужа. И старательно делать при Артеме вид, что их не существует.
– Не знаю, – черт возьми, ну почему с языка вечно срывается что-то не то. А еще филолог называется, кандидат на степень кандидата наук. Слушать тошно!
– Вон, посмотри, какой симпатяга. – Артем показал на большого надувного дельфина.
– Мне не нравится. Слишком большой. – Я капризно надула губы. – И у него глупое выражение лица.
– У дельфинов мордочка, а не лицо, – с усмешкой поправил меня Артем. – Тогда во-он тот?
– Нет. – Я опять отвернулась. – Дельфинов такого цвета не бывает.
Мысленно я обзывала себя последними словами: это надо же так бояться и стесняться человека, ради которого притащилась в Москву, чтобы говорить совсем не то, что думаешь. Он же сейчас просто-напросто разозлится и уйдет. Сколько можно терпеть мои глупые капризы?
– Все, нашел! – Артем ткнул пальцем в того самого, синего. – Берем?
Я не ответила – только едва заметно кивнула головой.
Радости внутри меня не было предела – господи, совсем как девчонка, из-за обычной надувной игрушки! Но со стороны могло казаться, что я похожа на восковую куклу: без эмоций, без слов, без чувств. Я едва, одними губами, пролепетала «спасибо», когда Артем расплатился и вручил мне симпатичного синего зверька. «Думаю, Катеньке понравится», – задумчиво произнес он. А я молча покраснела в ответ. Ну, прямо кисейная барышня!
Представление было чудесным. И дельфины, и знаменитый альбинос – кашалот Боря – работали, целиком и полностью отдаваясь искусству. Я продолжала страшно жалеть о том, что всего этого не видит Катя. Я представляла, как бы она реагировала на их прыжки, танцы в воде, игры в мяч, и тихонько вздыхала. Зато Артем веселился на всю катушку – громко хлопал, вскрикивал, смеялся. Мне казалось совершенно невероятным, что без пяти минут двадцатичетырехлетний мужчина может впадать в такие детские восторги. Меня они немного смущали, но я старательно не подавала виду и широко улыбалась всякий раз, когда он оборачивался ко мне.
Из дельфинария мы вышли другими людьми – пасмурное утро безвозвратно ушло, страхи были забыты. Москву внезапно окутала на редкость красивая зима. Все вокруг оказалось покрыто серебристым инеем и возникало странное ощущение того, что стоит дотронуться до этой ветки, до той машины, до этих фонарей, и они разлетятся на миллионы сверкающих осколков, превратившись в белоснежную сказочную пыль. Мы весело болтали, шутили и пугали будничных прохожих неприлично громким смехом. Странным было это ощущение праздности и праздника посреди всеобщей суеты. Душа моя постепенно оттаяла, избавилась от тяжелых мыслей и забот и парила теперь на крыльях свободы. Ну и пусть – понарошку, ну и что – завтра уезжать. У меня есть еще больше суток другой, независимой жизни, больше двадцати четырех часов безответственности, безрассудства и легкости бытия. Хотелось пользоваться этим даром и жить.
Глава 6
В номер мы вернулись уже ближе к вечеру. На этот раз я сама попросилась в душ. Плескалась долго, как всегда. Нет, даже дольше, чем обычно, – на этот раз необходимо было все окончательно обдумать и решить: стоит ли вслед за близостью душевной искать близости тел. Я попыталась прислушаться к ощущениям внутри себя, пыталась понять, что говорит мне внутренний голос. Но он упорно молчал. Осталось только желание: вернуть давным-давно утраченную себя – ту, которая умела вздрагивать от одного прикосновения любимого мужчины, умела растворяться в сладострастии, тонуть в собственных ощущениях и не помнить себя от счастья. Но не давало покоя главное: Артема я не любила. Я испытывала к нему целую гамму положительных чувств: симпатию, уважение, интерес, благодарность. Но любовь… Было горько оттого, что я так запросто могу разложить по полкам все свои ощущения. Было больно от мысли, что никогда больше не сумею отдаться на волю чувств. Если уж все эти виртуальные страсти, которые принесли в результате свои плоды, не заставили меня любить, то кто и когда будет в состоянии расшевелить мое так рано угомонившееся сердце?! Печально всю оставшуюся жизнь заглядывать в него и видеть пустоту – тем более что прожить еще предстоит гораздо больше, чем прошло.
Я вытирала мокрые плечи и думала, как дальше быть, надевала специально купленное для этой поездки белье и все еще сомневалась: стоит ли? Потом я взяла было джинсы, но через мгновение поймала себя на том, что отложила брюки в сторону и натягиваю чулки. Поскольку появляться в спальне в одном белье было бы уж слишком непристойно, я облачилась в длинную футболку. Так что в случае чего просто скажу, что собиралась лечь спать. Осторожно, стараясь не скрипнуть дверью, я выглянула из ванной. Сердце колотилось уже где-то в горле. Было страшно.
Артем лежал на кровати и притворялся спящим. А может, и вправду уснул – в ванной я возилась минут сорок. На цыпочках, чтобы не разбудить его, я подкралась к кровати, наклонилась и трепетно, едва касаясь губами, поцеловала. Мгновение он не шевелился, я даже успела подумать о том, что не знаю, как дальше быть: этот невесомый поцелуй был сейчас тем максимумом решимости, тем средоточием безрассудства, на которое я была способна. Потом Артем незаметно поднял руку и коснулся моего колена. Я вздрогнула. Кожу словно обожгло. Я отпрянула и снова спряталась в спасительном кресле – и страх, и стеснение вернулись в одну секунду. Но теперь к ним прибавилось еще ошарашенное сознание того, что мое тело способно так реагировать на прикосновения! Что мужская рука может вызвать не только и не столько раздражение, казавшееся бессменным в течение последних полутора лет, но и прежний жаркий сладострастный восторг. А может, еще более горячий и чувственный!
Артем приподнялся на локтях и наблюдал за мной, словно пытался прочитать мысли в моих глазах.
– Иди сюда, – сказал он тихо, но настойчиво.
Я отрицательно помотала головой.
– Подойди, я сказал!
Странная его интонация и властные нотки в голосе пронзили меня, словно иглами. Но это не было неприятно, скорее наоборот. Таким – болезненным, невероятно желанным и острым бывает первое властное проникновение мужчины в женщину, когда воля ее уже сломлена, она не принадлежит больше сама себе и счастлива этим. Я закрыла лицо руками, пытаясь защититься от слишком сильных для меня эмоций и скрыть пылающий румянец на щеках.
– Я повторяю в последний раз: встань и подойди! – Он продолжал смотреть мне прямо в глаза.
Не в силах сопротивляться больше этому настойчивому призыву, я встала на подгибающихся коленях и медленно подошла к кровати.
– Ближе.
Я сделала еще один шаг.
– Еще.
Не слушаться его было невозможно.
Артем протянул руку и коснулся моего бедра, заскользил нестерпимо горячей ладонью вверх и, добравшись до резинки чулка, глухо, едва слышно застонал.
– Ты все сделала правильно. – Он снова заговорил тем же тоном: строгим, сильным, уверенным. – Хорошая девочка.
Я закрыла лицо руками и попыталась отбежать в сторону. Артем тут же схватил меня за край футболки и удержал.
– Не надо, – спокойно и мягко приказал он. – Раздвинь лучше ножки.
Я с шумом выдохнула воздух и попыталась вырваться еще раз. Артем не отпускал.
– А вот это ты зря, – свободной рукой он начал расстегивать ремень на брюках. – Знаешь, зачем мальчики всегда носят ремень? – Я тихо всхлипнула. – Правильно, чтобы наказывать непослушных девочек. Ну как? Сама сделаешь, как следует, или помочь?
Дальше в голове моей окончательно помутилось. Я перестала соображать что-либо, утопая в немыслимом, таком порочном и развратном возбуждении, что и разум, и душа мои предпочли не участвовать в этом безобразии и скрылись, оставив в горячих руках Артема только обезумевшее в сладострастном напряжении тело. Все это было невероятно, мучительно, странно, обо всем этом я где-то читала, но никогда не испытывала подобных ощущений в жизни. Артем не торопился: он говорил, приказывал, трогал, ласкал до тех пор, пока я не начала задыхаться, охваченная безудержной страстью, и обеими руками притягивать его к себе. Это длилось долго. А потом повторилось еще. И через какое-то время снова. И опять. Я перестала существовать. Вместо меня явилось блаженное, удивленное, пораженное, страждущее нечто. Оно никак не могло поверить в происходящее и при этом не в состоянии было остановиться. Оно всхлипывало, стонало, металось и просило еще.
Через три часа стало ясно, что если не прерваться хотя бы для того, чтобы поесть, Артем при всем своем героизме может не дожить до утра. Ноги у него подкашивались, движения стали расплывчатыми, но глаза все еще блестели голодным светом. Зато я ощущала себя так, словно превратилась в веселую бесшабашную ведьму, которая только что научилась готовить зелье, позволяющее пить чужие силы, и напилась их уже столько, не зная меры, что они теперь выплескивались через край. Я хихикала, бурно восхищалась, несла околесицу и ни за что не желала угомониться. В конце концов, Артем, собрав остатки воли в кулак, велел мне немедленно одеваться, кое-как облачился в одежду сам, и мы отправились на улицу – в напоенную ночными огнями яркую и томительную Москву.
По дороге к метро Артем пару раз кому-то позвонил со своего нового мобильного телефона, о чем-то договорился и после этого, взяв меня за руку, потащил вперед. Хочу я идти туда (неизвестно куда) или нет, меня никто не спрашивал. Да я бы просто-напросто расстроилась, если бы было иначе – мое невыразимое удовольствие как раз и заключалось в том, чтобы подчиняться – не думая и не прекословя – ему.
В метро мы ехали совсем недолго, потом снова вышли на мороз и стали блуждать по центральным московским улицам, пока не свернули в какую-то подворотню. Шмыгнули под яркую вывеску – так быстро, что я даже не успела прочитать названия заведения, – и по крутой лестнице стали спускаться в подвал. Помещение внизу оказалось шумным и прокуренным до состояния «топор можно вешать» баром. Артем скинул куртку в гардеробе, подождал, пока я расстанусь с шубой, и уверенно устремился в глубь огромной залы, плотно заставленной стульями и столами. Нашел своих приятелей у стойки бара, мельком представил меня и плюхнулся на свободный стул с таким блаженством, будто до этого момента ему лет десять запрещалось сидеть. Я пристроилась рядом.
Мы пили пиво. Воровали друг у друга еду из тарелок. Ребята тем временем о чем-то оживленно говорили – я не прислушивалась. Совершенно не хотелось напрягаться и разбирать во всеобщем гвалте течение их разговора. На всякий случай я разместила на губах «всепонимающую» улыбку, откинулась на стуле и стала активно получать удовольствие от жизни. Просто не верилось: это я, благополучно преодолевшая давний, уже больше походивший на тупик, сексуальный барьер – причем так естественно и плавно, что не чувствовала в процессе ни страха, ни боли; я, только что бродившая по волшебной ночной Москве; я, сидящая в каком-то переполненном баре с таким видом, будто делаю это каждый вечер. И виновник всех этих метаморфоз один – Артем. Чудесный, непостижимый, невероятный мой Артем. Я едва сдерживала себя, чтобы не запищать от восторга и не броситься к нему на шею. Нет. Не нужно лишних эмоций. Еще неизвестно, как ему понравятся эти бурные проявления. Да и пусть мужчина – мой мужчина (я попробовала это сочетание на язык – тихонько, чтобы никто не услышал) – отдохнет. Он это заслужил. Я прикрыла глаза – слишком откровенным был в них сейчас блудливый и радостный до безумия блеск. Нечего окружающим лишнего обо мне знать!
Остаток ночи прошел в темпе, заданном с вечера. Без отдыха, без перерыва, без мыслей мы снова и снова занимались любовью. Я бредила и готова была разреветься от счастья. Никто не говорил заготовленных заранее фраз, никто не пытался продолжить «душевный стриптиз» – нам больше не нужно было слов. Их время прошло.
Утро настало медленно и все равно внезапно. С одной стороны, за прошедшие сутки мы прожили целую жизнь. С другой – это были всего лишь двадцать четыре часа. Но каких! Невольно в голову пришла мысль о том, что за прошедший день и минувшую ночь я пережила лучшее время в своей жизни. Стало невыносимо больно оттого, что оно может никогда больше не повториться. И если бы меня спросили, что я выбираю – целую жизнь без любви или еще двадцать четыре часа с Артемом, – не колебалась бы ни минуты: только любовь.
– Хочешь, останемся здесь до вечера? – мы лежали, усталые и невесомые, в объятиях друг друга.
– Но ты же бронировал на сутки, – не пошевелившись, ответила я. Было такое ощущение, что сейчас я могу сделать какое-либо движение, только насилуя собственные тело и волю.
– Можно продлить.
– Не надо. – Я подумала, что из-за нескольких часов Артему придется оплатить дополнительный день. – Давай куда-нибудь пойдем.
– Как скажешь.
И мы снова провалились в блаженную дрему, чтобы вскочить буквально за несколько минут до «расчетного часа», быстро принять душ, одеться и молниеносно выскочить в коридор. Мне ужасно не хотелось, чтобы дверь за моей спиной закрывалась. Я придержала ее рукой, обернулась и долго смотрела прощальным взглядом на загадочный оазис блаженства, который мы покидали. Теперь мне и в голову не могло прийти, что передо мной обычный, заурядный гостиничный номер – это были врата в другой, волшебный и не до конца еще изведанный мир. Тяжелая дверь давила мне на руку, пространство, открытое для глаз, постепенно сужалось, пока не превратилось в узенькую щель. Я опустила глаза, чтобы не видеть, как пропадет эта последняя полоска ускользающего света. Хотя бы в моем воображении, хотя бы мысленно, но дверь должна остаться открытой. Интересно, думал ли о чем-то подобном Артем? Или ему, измотанному этой счастливой ночью, было сейчас не до романтических мыслей и мистических сантиментов?
