Текст книги "Туман (СИ)"

Автор книги: Диана Курамшина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Глава 23

Вокруг начались возмущенные перешёптывания.

– Да как жеж так, братушки. Зачем жеж измываться так над болезным? – запричитал рядом с покалеченным нижним чином другой солдат с перевязанной головой, но выглядел он вполне подвижным.

– Тебе его так жалко, – резко обернулась я к «возмутителю», – что ты готов его калекою на всю жизнь оставить?

– Ну дык он и так убогим стал. А вы ж ещё и поизмываться над них желаете!

– С чего ты взял это? – спросила с удивлением.

Мужик смутился, но подбадриваемый стоящими вокруг солдатами продолжил:

– Так дык вы ж опять ему руку ломать хотите, только-только ж зажила.

Со всех сторон начались шепотки, что слышали они, будто есть такие барышни, кровушкой питаются, да изводят много простого люда для этого. Особливо за границею.

– Послушай милейший, – я усиленно пытаясь оставаться спокойной, – ты видишь в каком состоянии у него рука? – тот кивнул. – Если всё оставить как есть, он увечным останется на всю жизнь, так как кость его неправильно срослась, видно в дороге сместилась. А я смогу её заново сложить – правильно! Но для этого нужно криво соединившееся сломать.

Повернулась к обсуждаемому нижнему чину и уточнила.

– Как ты желаешь? Калекою на всю жизнь остаться, потому более ни к какому занятию способен не будешь. Либо потерпеть немного и работающую руку иметь?

Тот немного подумал и кивнув довольно спокойно ответил:

– Вы барышня, ежели как прежне руку возвернёте, то оно конечно потерпеть можно.

– Семён Матвеевич, надеюсь мы сможем сделать это завтра?

– Конечно, – ответил господин Сушинский, – жду вас с утра.

Всю дорогу до повивального дома Витольд Христианович хранил молчание. Да и тяжело поддерживать разговор, когда собеседник сидит закрыв глаза. Я предпочла хоть немного отдохнуть во время поездки.

Видно, из-за нахлынувшей обиды, накатила какая-то странная отрешённость. Всё происходящее не вызывало трепета или интереса. Сaesarea sectio[142]142
  Кесарево сечение.


[Закрыть] прошло даже можно сказать как-то буднично, если не считать, что оба господина: Недзвецкий и Лаппо мне ассистировали. Арнольда Викторовича особо поразило моё спокойствие. В какой-то момент я услышала его обращение к Витольду Христиановичу, «интересно сколько таких операций она уже делала, её холодность поражает». Странно, даже улыбнуться не хотелось.

Хотя… немного грело душу то, что акушер не забыл нашего первого общения. Перед операцией без моего напоминания нам подали воду и мыло. А все инструменты были особым образом обработаны в хлорной извести.

Господин Недзвецкий не был удивлён подобным, значит уже просвещён заранее. Поразительно, но губернские врачи с удовольствием перенимали нововведения и знания, в отличие от столичных академиков.

Оставив уже знакомые господину Лаппо рекомендации, поспешила домой. Первый рабочий день вымотал, оставив какое-то неприятное послевкусие. Дома встречали радостно и даже как-то торжественно. Решив не портить им настроение старалась улыбаться. Но сославшись на усталость, быстро ушла в свою комнату. Надеюсь, хороший сон смоет всё недоброе.

С утра в госпитале перед входом меня ожидала стайка барышень от шестнадцати до двадцати лет от роду. Сопровождал эту чудную группу молодой человек из присутствия. Посланный господином Исуповым, в его обязанностях было проследить за исполнением поручения. Подбежав ко мне, он поздоровался и напомнил, что нас знакомили на маскараде. Увидев мой кивок продолжил:

– Я с удовольствием представлю Вам отобранных барышень.

– На улице довольно прохладно. Давайте не будем морозить девушек. Сейчас мы войдём, надеюсь нам предоставят комнату, в которой и познакомимся.

Согласившись, что так будет намного удобнее, поспешил вперёд меня. Подойдя к щебечущей группе, предложил им пройти внутрь. И тут случилась небольшая заминка: одна из барышень никак не могла подняться на ступеньку. Как только она поднимала ногу, то вскрикивала и опускала её обратно. В этот момент вышел господин Сушинский, а девушка, зажав себе рот побледнела. Отбежала к стене и тут её вывернуло, а по лицу начала разливаться зеленоватая бледность.

Подойдя, обнаружила, что её кожа довольно горяча, а во рту присутствовал серый налёт. Барышня поведала мне, что с утра немного побаливал живот, и она казалась себе опухшей, поэтому потуже затянула корсет. Сейчас же боль спустилась вниз.

– Как вы считаете, что с ней? – спросил подошедший Семён Матвеевич.

– Подозреваю абсцесс правой подвздошной ямки[143]143
  Аппендицит.


[Закрыть], – посмотрела на него нервно, – считаю его надо срочно вырезать. Иначе, как писал Пети[144]144
  Жан-Луи Пети (1674–1750) – французский хирург и анатом. Первопроходец в хирургии и анатомии. Впервые описал принципы кровоизлияний, свищей и костных болезней. Является автором троакара – хирургического инструмента, который используется до настоящего времени.


[Закрыть], всё закончится перитонитом.

Майор кивнул и повернувшись начал отдавать приказания. Удивительно, но в течении получаса всё было готово. Попросила участвующих лекарей хорошо вымыть руки. Переглянувшись, они согласились с желанием баронессы.

Сама операция[145]145
  Операции по удалению воспалённого аппендикса начали проводить – причём небезуспешно – ещё до выделения аппендицита в отдельный диагноз. Шрамы, напоминающие следы аппендэктомии, встречались археологам ещё на телах древних египтян. Однако неизвестно, по какому поводу и кем осуществлялись эти хирургические вмешательства.
  Первым же задокументированным случаем аппендэктомии считается операция, проведённая Клаудиусом Амиандом, известным британским хирургом французского происхождения в 1735 году.


[Закрыть] длилась около полутора часов. Конечно, самой мне провести её не дали, но присутствию не препятствовали. Наблюдала как сделали разрез в правой подвздошной области, раздвинули ткани при помощи инструментов. Видела, как оператор извлёк наружу часть слепой кишки и аккуратно удалил воспалившийся отросток, после чего ушил сосуды. Мне же разрешили заштопать разрез, впрочем, внимательно за этим пронаблюдали.

Уже после меня долго расспрашивали, по каким признакам я пришла к такому заключению. К собственному удовольствию заметила, как многие взгляды рядом стоящих лекарей изменились, сделавшись более одобрительными. Но… в некоторых стала ещё более проглядываться неприязнь. К вечеру барышню пришлось отправить домой.

После небольшого отдыха смогли наконец заняться рукой младшего чина. Мышцы разрезали, аккуратно распилили кость и собрали заново. По окончании, дабы опять ничего случайно не сдвинулось, под удивлённые взгляды врачей «упаковала» конечность в гипсовый «рукав». Его в достаточном количестве прикупил Павел Матвеевич сразу по приезде в Могилёв. Зная о сегодняшней операции, Егор по моему поручению прихватил небольшой мешочек гипса с собой.

На этом мой отдых закончился. Майор потребовал «что-то сделать, потому как госпиталь превращался в б…», тут он осёкся и попросил заняться барышнями.

Пришлось пройти к предоставленным ученицам. Затребовав себе в помощь Аристарха Петровича и нескольких фельдшеров, организовывала показательные процедуры.

Вы были в цирке? Куда там балагану Лемана! Офицеры устроили настоящие manœuvres cérémonielles[146]146
  Парадные маневры.


[Закрыть]. Они бравились, подкручивали усы, заигрывали с девушками. О что вы… у них даже ничего не болело и помощь им была нужна только сердечная. И если барышни помогут… Эх… молодцы хоть куда!

Попросила вездесущего Егора потихонечку привести Семёна Матвеевича.

– Вот Ваше высокоблагородие, – сказала я громко, когда господин Сушинский незаметно появился в комнате, – спешите видеть волшебное исцеление! Все присутствующие здесь господа заявили при свидетельстве господина Сурина, что совершенно здоровы! Можно выписывать и направлять обратно в войска! Когда-нибудь ещё у вас были такие поразительные успехи?!

– Ну что же, – майор обвёл притихших офицеров суровым взглядом, – значит барышни будут перевязывать и обихаживать только младших чинов, раз у господ офицеров отпала нужда в медицинской помощи.

Общая солдатская палата погрузилась в тишину, когда туда вошла вся наша компания. Семён Матвеевич «обрадовал» пациентов, что за хорошее поведение те в награду будут обеспечены заботой милых барышень. Но смотрел при этом так грозно, что младшие чины были как-то не особо и рады.

Выяснилось, что девушек отбирали не просто так, а имеющих опыт ухаживания за больными. Так что, распределив работу с лежачими – их требовалось накормить, с несколькими особо понятливыми барышнями, начала делать обход. Проверяла повязки, показывала, объясняла. Пристальное внимание уделила тем, кому недавно заново прочищала раны. Тут примечания были особыми.

Через несколько дней, убедившись в знаниях и сметливости, группа барышень была разделена. Большая часть под руководством Аристарха Петровича помогала фельдшерам. Они занимались перевязками, кормлением неходячих, раздачей лекарств. Но солдатское счастье длилось не долго. Как только Витольд Христианович, часто нас навещающий, убедился в том, что они достаточно набрались опыта, их тут же забрали в губернскую больницу, а часть отправили в повивальный дом.

Трое отобранных мною девушек постоянно сопровождали меня, ассистируя по необходимости. Они так же присутствовали со мной на операциях, куда меня приглашали, слушая мои тихие пояснения.

Отец Феофан, лишившись врачебного вспоможения был довольно печален, когда посетил нас в скорости. Но самое смешное, в тот же день меня посетил пастор немецкой кирхи, возмущенный моим отсутствием на богослужении. Падре Георг чуть не подавился пирогом, когда услышал размышления священника, считавшего, что почти привёл меня в лоно православия. Как они стреляли глазами друг в друга было непередаваемо. Пришлось вмешаться и остужать горячие головы.

Пастор был заверен, что в следующее воскресенье я непременно буду на службе, а отец Феофан получил приглашение привозить в особых случаях людей в городскую больницу, где мне была обещана в этом помощь от господина Недзвецкого. Витольд Христианович был рад любой возможности моего пребывания в его епархии.

Рождественский пост привнёс изменения в питании. И хотя «болящим» были разрешены послабления, нижние чины не соглашались вкушать скоромное. На сорок дней птица и мясо были исключены из рациона. Понедельник, среда и пятница были «сухоядными». Во вторник и четверг дозволялось растительное масло и красное вино. В субботу же и воскресенье можно было есть рыбу.

На все увещевания больные отвечали «Святые, вон, ещё чаще постились, да дольше нас грешных жили, а Иисус Христос сорок дней подряд ничего не ел». Пришлось привлекать к этому делу местного священника, и только с разрешения духовного отца, который тщательно оценивал, насколько ранение серьезно, и насколько постная пища может быть опасна для здоровья больного, они соглашались есть мясо. И при этом смотрели так, как будто это именно я виновата в совершаемом ими грехе. С офицерами в этом вопросе было гораздо легче. Они с удовольствием пользовались «болезнью».

В один из дней меня в госпитале нашёл Ефимка. Долго мялся, но всё-таки попросил выйти во двор. Там дожидался мальчонка лет десяти. Его в здание не пропустили. Как выяснилось из его сумбурной речи, по городу уже давно бродят рассказы о «блаженной барышне»: сначала в имении лечила, потом у самого государя вытребовала себе разрешение, и теперь вот врачует солдатушек, что за царя кровь пролили. Никому во вспоможении из-за денег не отказывает.

Вот он и пришёл в город её искать и наткнулся на Ефимку, который сегодня нёс для меня обед в госпиталь. Если дел было не много, то я могла съездить отобедать и домой.

По рассказу мальчика, его семья живёт в нескольких верстах от города. Отец занимается бортничеством и вчера случайно потревожил в лесу медведя, пытающегося лечь в спячку. Встреча эта окончилась для бортника неудачно, он был ранен и ночью у него началась горячка.

Успокоив ребёнка, который всё пытался встать передо мной на колени, завела его во внутрь. Егор был послан за коляской и моими инструментами, а сама я отправилась к Семёну Матвеевичу, испрашивать разрешения уехать.

Высказав резкое недовольство моим самоуправством, господин Сушинский отлучиться позволил, но почему-то отправил сопровождать меня Аристарха Петровича.

Подъехали мы к ничем не примечательной избе. Ещё с десяток подобных или около того виднелись вокруг. Мальчонка стремглав помчался внутрь, предупредить о нашем приходе. Перед дверью несколько деревянных ступеней даже не скрипнули. Видимо хозяин был справный. Чтобы перешагнуть высокий порог пришлось немного задрать брючину, тем самым показав плотные ботиночки. Мы оказались в холодных сенях, дальше которых пройти мне не удалось. Нет, дверь то была открыта, и я даже смогла войти. Как оказалась, в избе топили по-чёрному. Дым из печи поднимался кверху, но потолка в комнате не было. Угольная от копоти двускатная крыша красовалась только небольшим окошком под потолком. У меня ужасно заслезились глаза и пришлось выйти. Как они не угорают там, не понятно.

Что я успела заметить, при всём этом пол был выскоблен и чист. Красный угол украшали иконы покрытые белыми набожниками с красивым рисунком. На полатях несколько маленьких детишек чем-то играли. В бабьем куте из-за прялки вставала женщина, явно только что отставившая работу. А на голбце лежал дюжий мужчина тихо постанывая.

– Нужно как-то войти. Я не смогу осмотреть его отсюда.

– Это вы с непривычки, – улыбнулся Аристарх Петрович.

– Барышня, давайте я бабе скажу, чтобы она вам влажное полотенце вынесла, так в доме вам сподручнее будет, – нашёлся Егор.

Через несколько минут я уже могла более спокойно находиться в избе. Ко мне в ноги кинулась женщина, но мне было не до нее, поэтому по моему кивку «охотник» её быстро оттащил. Я направила всё внимание пациенту… и увиденное мне совершенно не понравилось.

Живот мужика «украшали» несколько внушительных воспалённых порезов от когтей животного, один даже полностью рассёкший мышцу был особенно глубок. Скорее всего от когтей в раны и попала грязь, которую никто даже не подумал вычистить. Кожа горела, а сознание возвращалось рывками на прикосновения.

Подгоняемая господином Суриным хозяйка быстро дала нам чем вымыть и вытереть руки, так что вскоре мы смогли приступить к пациенту. Пришлось заставить его выпить лауданум, а Егора попросить придерживать. Мужчина был довольно силён. Если в бреду ему чего померещится… лучше подстраховаться. От греха подальше.

Чистка и обработка ран не заняла много времени. Перевязав живот с недовольством, обратилась к ожидающей в сторонке бабе, прижимающей к себе нашего провожатого.

– Скажи-ка мне, любезная, почему вчера ещё сами раны не промыли, да и за лекарем не послали.

– Прости матушка, – женщина опять бухнулась в ноги, – но хозяин, придя не велел никого звати. Толькмо перевязать-то себя и разрешил. С той поры в беспамятстве лежит. Спужались мы, что до сих пор в себя-то не приходит, вот Ванютка и побежал-то за дохтуром. Как бы не представился родимый, – зашлась она плачем.

Скорее всего «эпохальная встреча» произошла не в общинном лесу. Там-то уж медведя быть точно не должно. Значит бортник чем-то промышлял на чужой территории.

Аристарх Петрович понимающе хмыкнул и покачал головой. Ну… место, где мужик получил рану меня совсем не интересовало. Я дала указания хозяйке, как нужно ухаживать за мужем, и чем лечить. Услышав, что в пост придётся кормить мужа скоромным, та даже заплакала. Но наткнувшись на мой злой взгляд, осеклась и перекрестилась, закивав головой, что всё сделает как велено.

Наказала так же присылать ко мне мальчонку в госпиталь, если жар возвернётся или ещё как хуже будет. Сама же я собиралась заехать через несколько дней, посмотреть, как будут заживать раны.

Уже подсаживаясь в бричку, господин Сурин заметил, что в гневе я становлюсь и страшна, и прекрасна одновременно. Смеялись мы всю дорогу обратно.

Глава 24

Каково было моё удивление, когда я осознала простую, но очень обидную вещь… никакой ёлки на Рождество сейчас не было! Совсем!

В рождественскую ночь шли колядовать, а утром – в церковь на торжественное богослужение. Храмы в городе часто бывали переполнены, и на рождественскую службу в столице даже продавали билеты, достать которые было непросто. В этот же день навещали друзей, родственников и ходили в гости. За день успевали посетить несколько домов и везде поднимали тосты в честь праздника и угощались праздничными блюдами.

В свете устраивались святочные маскарады и балы, а также особым шиком считались поздравительные визиты первого числа.

Хотя ещё Пётр I в своем указе о переносе Нового Года с первого сентября на первое января, «по примеру всех христианских народов», велел пускать ракеты, зажигать огни и украшать столицу хвоей. «По большим улицам, у нарочитых домов, пред воротами поставить некоторые украшения от древ и ветвей сосновых, еловых и можжевеловых против образцов, каковы сделаны на Гостином Дворе». А «людям скудным» предлагалось «каждому хотя по деревцу или ветви на вороты или над храминою своей поставить… а стоять тому украшению января в первый день».

Увы… на данный момент обычай был забыт. Лишь кабаки по-прежнему украшали зелёными ветвями крыши или ворота круглый год. По ним и опознавались питейные заведения, их даже стали прозывать «ёлками».

Пришедший как-то в гости Павел Матвеевич напомнил, что первой «запустила в народ» эту традицию только Александра Фёдоровна, урожденная прусская принцесса Шарлотта, супруга Николая I. Которая приедет в Россию только в 1817 году.

Сначала ёлку наряжали лишь в её личных покоях… став же императрицей, она стала устраивать «детские» праздники для приближённых и их семей. Задав тем самым «хороший тон», после чего, по примеру царской семьи, украшенные ели начали устанавливать в знатных столичных домах. Но произойдёт это только к концу 30-х годов.

Вряд ли Александру Сергеевичу Пушкину когда-либо приходилось видеть ёлку на Рождество или же присутствовать на посвященном ей празднике. Ни он, ни Лермонтов, ни их современники никогда о ней не упоминают, тогда как святочные гадания, маскарады и балы в литературе и в журнальных статьях описывают в это время постоянно.

Достаточно вспомнить как рассказывается о святках в «Евгении Онегине», или «Маскараде» Лермонтова. И нигде не одной украшенной ёлки!

Так стало обидно. Вспомнились рождественская подготовка в имении моего детства. Было захватывающе украшать ёлку золочёными орехами и самодельными игрушками, шоколадными зверями и птицами, засахаренными яблоками и фигурками. Разноцветные гирлянды и фонарики дополняли всё это великолепие.

– Давайте организуем благотворительную ёлку для детей города, – предложила я Павлу Матвеевичу, – для всех я немка, а Weihnachtsabend[147]147
  Сочельник.


[Закрыть] всегда был там детским праздником. Ведь губернатор и так устроит праздничный маскарад для взрослых, малышня же остаётся без праздника.

– Очень хорошая идея. В моём детстве тоже были новогодние утренники. С ёлкой, Дедом Морозом и подарками. Нужно будет сделать небольшие мешочки, куда положим немного сладостей и фруктов, а также небольшую игрушку. Хорошо бы разделить, какие для девочек, а какие для мальчиков.

– Боюсь на это потребуется много денег. Нужно будет поговорить с Акимом Петровичем, полагаю он сумеет «организовать» для этого купечество.

– Госпожа баронесса, общение со мной вас испортило! – посмеиваясь заявил он.

Господин Рубановский стал частым гостем в нашем доме. Многие в свете перешёптывались, что мы тайно обручились. Некоторые особо осведомлённые, поправляли, что ещё в Петербурге успели обвенчаться.

«Бабушка» этими сплетнями была крайне недовольна. Но в силу того, что Павел Матвеевич довольно высоко поднялся в её глазах, нашему общению не препятствовала, нетерпеливо ожидая, когда он уже решится. Мои попытки объяснить ей, что у нас чисто дружеские отношения к успеху не приводили, а учитывая моё «служение» и характер, она не оставляла надежды устроить мне хорошую партию в лице «провидца».

Вот и сейчас, мы сидели за столом, попивая чай, а Екатерина Петровна, расположившись у окна, занялась своей вышивкой, уведя туда же и Марию, с которой разговаривала о чём-то, давая нам возможность тихо побеседовать.

Повысив голос, поведала «бабушке» о привычном в «родной Пруссии» празднике и предложила обратиться к господину вице-губернатору с просьбой о помощи. Екатерине Петровне рассказанное весьма понравилось, и она сообщила, что отправит на воскресенье приглашение на чай чете Исуповых. Тогда я и смогу пообщаться с Акимом Петровичем.

Почти месяц, прошедший с начала работы в госпитале, не принес каких-то особенных событий. Выпал снег, даря какое-то очищение от всех старых тревог и волнений.

С Семёном Матвеевичем на удивление сложностей не возникло, что не скажешь об одном из старших лекарей, Эдуарде Платоновиче Скоблевском. Сей индивидуум добился того, что одним свои присутствием вызывал во мне раздражение и неприязнь.

Павел Матвеевич предложил даже «прикопать его где-нибудь по-тихому» когда я имела слабость пожаловаться ему на постоянные придирки и незаслуженные упрёки. С горьким сердцем отказалась. И не только из-за христианского всепрощения и незлобления в пост, но и большей части потому, что как таковым врачом он был хорошим. Вернее, считался у господина Сушинского лучшим после него самого. Моё же появление чуть сдвинуло его с Олимпа, предоставив это звание уже мне.

После моего эффектного появления в «мундире», начальник госпиталя с извинениями выделил мне деньги за оный, а также на построение шинели. Соломон Яковлевич с воодушевлением обещался сделать всё «в лучшем виде».

Павел Матвеевич заявил, что я очень забавно выгляжу во всём форменном и с лисьей муфтой. А что делать? Морозить руки мне было никак невозможно.

Воскресным утром наши пути с семьёй расходились. Неотлучный Егор отвозил меня в кирху и забирал после оттуда, успевая и сам съездить хоть ненадолго в православную церковь. Екатерину Петровну с Марией мы забирали по дороге обратно.

В скудный постный обед из щей и гречневой каши по выходным вносили разнообразие запечённая рыба и картофель. После разговора с «провидцем» «бабушка» прониклась интересом к этому корнеплоду. Павел Матвеевич даже как-то пообщался с нашей стряпухой, благодаря чему количество картофельных блюд в пост возросло и радовало множеством вариантов. Господин Рубановский даже пошутил, что некоторые знают до ста блюд, которые возможно из него приготовить.

Чуть позже нас наконец посетили Исуповы и подоспевший Павел Матвеевич.

На чайные стол пост тоже налагал свои ограничения. Нельзя ничего включающее молоко, творог, яйца, коровье масло. Поэтому перед гостями были выставлены: мёд, засахаренные фрукты, варенья, сушки и яблочная пастила – гордость Екатерины Петровны. Её по-особому готовили в имении.

– Аким Петрович, вы, наверное, слышали, что у меня на родине Weihnachtsabend считается детским праздником. Наряжают ёлку, украшают её игрушками и сладостями, складывают под неё подарки для всех. В каждой семье свои обычаи, но чаще всего поют рождественские песни, – во время моего монолога господин Исупов заинтересованно кивал головой, – это очень тёплый семейный праздник. Однако и о неимущих забывать не следует. Подарки так же достаются и слугам. Сын Божий заповедал нам творить благо!

– Вы что-то хотите предложить, баронесса? – спросила супруга вице-губернатора.

– Да я бы хотела устроить праздник для всех детей Могилёва. Думаю, нам предоставят зал дворянского собрания? Там можно установить большую ёлку, украсить её, подготовить подарки и угощения. Дети из церковных хоров могут исполнить различные рождественские песни. Вот Павел Матвеевич обещал нарядится Морозом Ивановичем и сообразить различные забавы.

– Считаю на это дело неплохо бы пригласить купцов внести денежную лепту. За это пусть на Торговой площади поставят палатки. Считаю, небольшая праздничная ярмарка городу не повредит. Если же денег окажется больше, чем потратим, можно вспоможение нуждающимся организовать. Но лучше не деньгами, а продуктами дабы не вводить никого в искушение. – добавил господин Рубановский.

Моя идея нашла горячий отклик в лице Акима Петровича, а Евдокия Александровна порекомендовала создать попечительский совет из дам, которые смогут помочь с организацией. Она так же надеялась устроить там благотворительную распродажу, на доход от которой и сделать потом дополнительное вспоможение.

С этого момента всё быстро завертелось. Егор был отправлен в имение найти и доставить самую красивую ель. От господина Исупова были получены примерные списки детей на праздник, а также нуждающихся семей. Ефимка получил отдельное поручение, найти детишек, ошивающихся на паперти.

Представителям купечества очень понравилась мысль о новогодней ярмарке. Ну а место её проведения вообще вызвало восторг. Было так же отделено пространство для карусели и ледяной крепости, которые обещал организовать Павел Матвеевич.

Его я почти не видела, разрываясь между госпиталем, откуда меня после объявления о благотворительном празднике стали отпускать после обеда и постоянных сборов да обсуждений в попечительском совете.

Мастеровые в преддверии нашего «утренника», как называл его «провидец», сделали хороший «гешефт[148]148
  Нажива.


[Закрыть]», это уже слова милейшего Соломона Яковлевича, рекомендовавшего нам мастерскую, в которой согласились быстро пошить пару сотен одинаковых подарочных мешочков. Мы рассчитали и закупили небольшие детские игрушки, сладости, сухофрукты. Всё это теперь предстояло разложить и разделить, пометив для девочек и мальчиков.

– Не было у барышни забот… – тут зашедший вечером господин Рубановский немного запнулся и продолжил, – решила барышня праздник устроить.

– Ой, Павел Матвеевич, и не скажите. Совсем себя бедная Луиза не бережёт, – запричитала Мария, – вы хоть ей скажите!

– Ma tante, что же ты говоришь, господин Рубановский ещё поболее меня занят его подготовкой. Не ему меня жалеть.

– Вот вы так себя изводите, чему люди завидуют, понять не могу? – вклинилась в разговор Екатерина Петровна.

– А что, есть завистники? – удивилась я.

– Варвара Андреевна сегодня нам визит нанесла, – призналась Мария, – возмущалась сильно, что её с дочерями не пригласили в попечительский совет праздника. «Хотя её род знаменит летописцами» – спародировала она.

– Ну, наверное, больше гордится пока нечем, – заметил «провидец».

– Только не вы, Павел Матвеевич! Ведь мадам Величко спит и видит вас своим зятем. А вы… – сложив руки у сердца пафосно поведала я, еле сдерживая смех.

– Неужели, – натурально удивился он, – а я-то думаю, чего этим дамам от меня надо. То в одиночестве боятся в своё имение ехать, то картины хотят в нашем поместье изучать… а всё так просто начиналось, с ненаписанного стиха в альбом.

Всеобщий смех немного смягчил проявившееся напряжение.

«Утренник», который все так называли с лёгкой руки господина Рубановского, решили устроить не в сочельник, так как в большинстве своём у всех уже были запланированы дела и визиты. Выбор пришёлся на 28 декабря, так что его уже стали именовать предновогодним. Это было даже хорошо, так как давало нам несколько дополнительных дней на подготовку.

Купцы очень быстро посчитали всю свою выгоду, поэтому за места на площади в скорости разгорелись весьма нешуточные баталии. Всем, конечно, не хватило, поэтому «начальство» в лице Акима Петровича разрешило поставить дополнительные палатки чуть ниже, по берегу Днепра. Естественно, за более скромное вознаграждение уже в бюджет города, ведь выделенное место не относилось к нашей благотворительной задумке и было свободно.

Праздник превзошёл все мои ожидания. Огромная ель, украшенная пряниками, конфетами, фруктами и орехами сверкала небольшими фонариками со свечами. Она стояла посредине зала и была отлично видна. Родителей, приведших детей на праздник просили не толпиться и провести время на ярмарке, места и так было маловато. Малышня смотрела на украшенное дерево открыв рты.

Вот только небольшая ложка дёгтя всё-таки была. Госпожа Величко смогла уговорить несколько аристократических семей не приводить своих детей, дабы не «впасть в немецкую ересь». Но главное, внуки Акима Петровича и младшие дети графа Толстого были, как и многие другие. Естественно, осведомлённые о формате утренника для них подготовили свои подарки, ибо наши для них были слишком «простоваты».

Праздник начался с красочного вхождения в зал Павла Матвеевича в красном тулупе и огромной белой бороде, которая должно быть начиналась прямо из-под шапки. Рядом с ним в красивой шубке шествовала Мария в кокошнике, зачем-то изображая Снегурочку из сказки Афанасьева. Почему должна была быть именно она, господин Рубановский не объяснил, но настоял.

Этот персонаж изначально планировался для меня, но я просто никак не успевала. Было столько организационных вопросов, что это место досталось предложившей свою помощь бабушке.

Позади них пара невысоких мужичков с красными колпаками тащили небольшие сани с двумя разноцветными мешками. Их «провидец» почему-то называл «эльфами».

Величественно шествуя вдоль толпы ребятишек Мороз Иванович представил себя и помощницу, по какой-то причине назвав её внучкой, чем вызвал смех во взрослой части зала, где собрались несколько «неизгоняемых» лиц.

Далее Павел Матвеевич поведал, как захотел повеселить детей этого города, а также одарить их небольшими сюрпризами, ведь наверняка они были хорошими и послушными весь год.

Следующая за ним Снегурочка помогала раздавать подарки, доставая их из мешков. Из красного для девочек, из синего для мальчиков. У пары друг на друга похожих детей произошла заминка. Сорванец потребовал себе подарок из того-же мешка, что достался и сестре. Спрятав руки за спину, он отказывался забирать свой.

– Малыш, я наблюдал за помощниками, что мешочки собирали, думаю тебе больше понравится, к примеру свистулька или конь… чем кукла, – тихо сказал подошедший Мороз Иванович. Ребёнок тут же согласился на другой.

Подойдя к аристократической части детей, которую возглавлял Иван, старший внук Акима Петровича, господин Рубановский остановился, дождавшись, когда подбежит лакей с подготовленным для того подарком от родителей. Но мальчик отказался, потребовав не делать для него исключений, так как другие им могут и дома подарить, а тут он хотел бы приобщиться к общему веселью. Странно, но почти все дети последовали за ним, кроме совсем маленького, потребовавшего свою игрушку.

Оглянувшись на организаторов, и получив мой кивок, Снегурочка вручила им всем такие же подарки. Хорошо их у нас было с запасом.

А дальше началось само веселье. Хоры разных церквей пели, стараясь превзойти друг друга в мастерстве. Павел Матвеевич устраивал незнакомые мне детские игры вовлекая в них детей разных сословий. За выигрыш малышня получала яркие петушки на палочках.

Они бегали, водили хороводы вокруг ели распевая какую странную песенку про ёлку, перетягивали и перетаскивали. Смеялись и радовались все, включая взрослых, организовавших себе небольшой буфет у стеночки.

Наконец Мороз Иванович попрощался, сказав, что должен ещё навестить детей в соседнем городе и вместе с внучкой вышел из зала в небольшую комнату, куда проворно втащили за ним салазки.

Если аристократов, мещан и купеческих ребят я ещё могла собрать в одном зале, то «дети улиц» никак туда «не вмещались». Их привёл отдельно Ефимка. Они собрались кучкой у небольшого столика и ели руками, набивая рты.